- Нет! Господи, в последние три дня я только и делаю, что упрашиваю тебя и почти пресмыкаюсь, не заставляй меня делать это снова! Не вынуждай меня просить дважды!
Он обернулся, помедлив, и прошагал к Маргарет, вновь остановившись рядом, вновь - глаза в глаза…
- Все это неважно, - сказала она убежденно. - Все, что было, что есть - все это значения не имеет; не должно иметь. Ты знаешь, что я люблю тебя. И ты любишь меня, я знаю. Несмотря ни на что - это не ушло, ведь так?
- Я пропустил какую-то булавку? Не всю куртку распотрошил?
- Прекрати, - тихо возразила Маргарет, и он умолк, убрав усмешку. - Послушай; мы причинили друг другу достаточно боли. Не надо множить ее.
- Ты солгала мне, - напомнил Курт так же чуть слышно. - Использовала меня. Это - любовь в твоем понимании? Не думаю, что мы сойдемся в некоторых взглядах на вещи.
- Чего ты хочешь? - оборвала та с вызовом и плохо таимым отчаяньем. - Чтобы я просила прощения? Каялась? Снова умоляла тебя? Тебе нравится это слушать?
Курт пожал плечами, выдавив из себя улыбку, чувствуя, что выходит холодная усмешка, и коротко бросил, не отводя взгляда от глаз цвета фиалки:
- Откровенно говоря - да.
Глава 19
- Что это было? Месть? - хрипло спросил он спустя полчаса; Маргарет потянулась, заведя руки за голову и одарив его улыбкой.
- Не удержалась убедиться в справедливости своих суждений.
Сегодня это более походило на короткую войну, на битву, яростную стычку двух хищников, на схватку даже не пса с кошкой, а волка и рыси; бывали мгновения, когда Курту начинало казаться, что обуревающая его горячая волна сейчас попросту спалит изнутри, убьет - не в понимании фигуральном, а в самом прямом, истинном значении этого слова. Казалось, что касающиеся его губы, руки, сам взгляд вынимают из тела душу - медленно, но неуклонно, словно душа его, силы, само дыхание его были чем-то материальным, как кровь, способная быть выпущенной по капле на волю, прочь, досуха. Не поддаться стоило невероятных усилий, почти невыносимых, на пределе возможностей тела и духа человеческого, на рубеже человеческой сущности, на грани сил; время от времени мозг затуманивало жаркое марево, и тогда казалось, что рассудок сейчас откажется продолжать это противостояние дальше, тело откажется бороться с иссушающим вихрем, разрывающим на части самую суть того, кто уже забыл, что был человеком, а не сжатой в исступленный комок совокупностью мяса, крови и того, что уже язык не поворачивался назвать душой - в душе человеческой просто не могли зарождаться эти чувства, не имеющие ничего общего с тем, что должны испытывать мужчина и женщина, прикасаясь друг к другу…
- Ведьма, - бросил он, садясь; голову повело, словно после недельного строгого поста с трехдневным бдением, и где-то за гранью восприятия снова прозвучал тихий смех.
- О, да, майстер инквизитор. Вы меня раскусили.
Курт осторожно коснулся пальцем разбитой Ланцем губы, на которой, наверное, лишь к утру немного побледнеет след укуса, и медленно отодвинулся к краю постели, опустив на руки голову, собирая остатки сил, дабы возвратить способность воспринимать мир, вдруг ставший нечетким и точно бы не существующим в яви. Когда плеча коснулись тонкие пальцы, он вздрогнул, отодвинувшись дальше, и за спиной послышалось настороженное:
- В чем дело?
- Теперь, - отозвался он тихо, - когда мы оба получили друг от друга, что желали, Маргарет, давай все-таки поговорим. Я хочу знать все.
- Опять?! - в ее голосе прорезалась злость и тень былой дрожи; Курт приподнял голову, но к ней не обернулся.
- А как ты думала? Что я просто смирюсь со своей ролью щенка на веревочке, с которым можно поиграть, когда захочется, а когда нужно - натравить?.. Завтра, очнувшись от сердечного приступа, который у него беспременно будет этой ночью, Керн вышлет отчет моему ректору в академии и главе попечительского отделения, а это ставит крест на моей карьере.
- По отношению к инквизитору это звучит… неубедительно.
- Мне - не смешно, - отрезал он хмуро. - Это означает, что в течение ближайшего месяца я могу утратить Знак, должность следователя и оказаться со срезанной Печатью на помосте, и я желаю хотя бы знать, за что рискую отдать жизнь.
- Жизнь? Брось, - неуверенно улыбнулась та. - В чем тебя можно обвинить? Дело завершено, преступница мертва, а я оправдана по закону, тебе ничего не грозит…
- Расскажешь это curator" у Конгрегации… Не уводи разговор в сторону. Ты говорила, что любишь меня; но твои слова ничего не стоят, Маргарет, пока между нами не будет все предельно ясно, пока я буду узнавать из третьих рук о твоих любовниках и тайных увлечениях. Или ты начинаешь говорить - сейчас же, теперь прямо, или я решу, что твои игры со мной продолжаются, что, согласись, несколько охладит мой пыл.
- И что ты сделаешь тогда? - спросила она тихо и зло. - Покаешься перед начальством?
- А тебя волнует лишь это? Тебя тревожит лишь вопрос, насколько долго я смогу быть полезен? В этом причина того, что сегодня я здесь, в твоем доме, в твоей постели, в твоей жизни? Держишь меня про запас на случай повторного ареста?
- Второго не будет, - отозвалась Маргарет уверенно. - Что же до игр, милый, то - откуда мне знать, не играешь ли со мною ты? Быть может, это очередной ваш метод - сперва довести до отчаяния, убедить в неизбежности смерти, а после действуешь ты, мой избавитель, и вот - я твоя, плачу у тебя на плече и выбалтываю свои тайны. После чего ты пишешь отчет о благополучно завершенной работе, ты в почете, а я на костре. Это было бы весьма… по-инквизиторски.
- И именно для этого я подставил свою физиономию под нежное поглаживание Дитриха, едва не своротившего мне челюсть в припадке бешенства. - Курт поднялся, тут же снова сел обратно, сжав кулак и бросив на нее гневный взгляд. - Так? Именно для удачного завершения работы я выставил себя глупцом, став предметом насмешек для одной половины города и ненависти для другой; это ты хочешь сказать? Мне надоело это. Надоело чувствовать себя твоей прислугой. Если сейчас я не услышу от тебя ответов, это будет означать, что мои подозрения верны, и мое будущее - оказаться там же, где твои прошлые обожатели, или повторить судьбу университетского секретаря. Итак, ты будешь говорить со мною?
- Боже, ты и сейчас как на службе; не принесешь мне кувшин с водой со стола? - усмехнулась Маргарет; Курт рывком поднялся, потянувшись к одежде на полу, и она нахмурилась. - Не делай этого.
- Довольно приказов, - отозвался он, одеваясь. - Я ушел от них, однако, кажется, к ним и пришел - лишь из иных уст… Я ухожу. Если к тому мгновению, как за мною закроется дверь твоей спальни, ты не скажешь "я поговорю с тобой", дверь эта, Маргарет, за мной закроется навсегда. Если тебя это хоть сколько-то тревожит, если до сих пор ты говорила мне правду, и я - не просто забава, ты скажешь это.
Он не оборачивался, но чувствовал взгляд в спину - пристальный и острый; когда, медленно прошагав к ремню с оружием, валяющемуся посреди комнаты, Курт наклонился, чтобы подобрать его, кровать скрипнула, зашуршало покрывало - Маргарет рывком села.
- Ты не хочешь уходить, - заметила она тихо, и он кивнул, обернувшись лишь на миг.
- Не хочу. Но и жить так дальше тоже не хочу, не могу и не стану. Мне больно будет это делать, я не стану говорить, что это не так, не стану разыгрывать хладнокровного волокиту - ты сама знаешь, как много ты значишь для меня. Но лучше так. Лучше сейчас я вырву все, что было, из своей жизни - пусть с мясом, с болью, но зато враз, чем переживать это снова и снова.
- Неужели рядом со мной так скверно?
- Я все сказал, - вздохнул Курт, застегнув пряжку, и двинулся к двери - медлительно, нехотя, ожидая желанных слов и с каждым истекающим мгновением все более уверяясь в том, что не услышит их, что тишина так и останется рядом, провожая к двери, и в душе медленно зашевелилась, оживая, прежняя пустота…
- Не проделывай этого со мною снова! - звенящим шепотом воскликнула она. - Всему есть предел!
- Вот именно, - тихо согласился Курт. - Всему есть предел. Мой - достигнут…
- Я поговорю с тобой, - почти перебив его, быстро сказала Маргарет, отвернувшись.
Он остановился, обернувшись и глядя на ее побледневшее за последние дни лицо молча еще минуту, и медленно приблизился, присев подле нее и накрыв тонкое запястье своей ладонью.
- Спасибо.
Маргарет поморщилась, однако руки не высвободила, с усилием улыбнувшись:
- Задавайте ваши вопросы, майстер инквизитор. Отвечу правдиво на каждый.
- Не надо, - попросил Курт мягко. - Мне этот разговор неприятен, как и тебе.
- Ты уже говорил это; я помню - все эти три дня.
- Я знаю. Но что можно поделать, если иных слов подобрать просто-напросто нельзя. Мне, повторяю, неприятно все это обсуждать и тяжело будет выслушивать твои ответы, но так более продолжаться не может. Я хочу знать все. Я должен знать все.
- Что именно? - с усталым отчаянием уточнила та. - Сколько их было в моей жизни - заметь, до тебя и совершенно не имеющих никакой для меня значимости?
- Да, хотя бы, - подтвердил Курт болезненно. - И дело не в тривиальной ревности. Но знать я должен все.
- Спрашивай, - повторила Маргарет тихо, придвинувшись ближе; он опустил голову, проведя по лицу ладонью, словно стремясь стереть, сбросить нечто, бывшее маской кого-то другого, кто мог бездумно ввергнуться в пропасть слепой страсти, забыв обо всем.
- Я знаю о троих, - глухо выговорил Курт, глядя в пол, и, тяжело обернувшись к ней, посмотрел в глаза, пытаясь отследить ответ, которого, возможно, не будет произнесено вслух. - И Шлаг. Четверо. Ты убила четверых молодых парней, виновных в том, что… В чем? В том, что всего лишь надоели тебе?
- Боже, ну, какое тебе до них дело? С тобой я так не поступлю; разве не это главное?
- Ты обещала ответить, - напомнил он, и Маргарет вздохнула.
- Ну, пусть так… Хорошо. Вот тебе честный ответ. Да, ни о ком из них я изначально не помышляла, как о любви на всю жизнь, однако каждый - каждый! - в момент, когда я обращала на него внимание, когда отвечала на ухаживания, когда… Каждый был обаятельным, неглупым, здравомыслящим; словом - привлекательным, не только в смысле внешнем; это для женщины может быть довольно ладной фигурки и милого личика, ибо, - она зло усмехнулась, - в этом ее роль в нашем обществе - быть хозяйкой или, во всяком случае, любовницей. Предметом отдохновения вроде охоты или выпивки.
- Не для меня, - возразил Курт. - И не ты.
- Я знаю, - вздохнула она с мимолетной улыбкой, принужденной и невеселой. - Однако они… Сначала любой стремился стать еще лучше, еще умнее, обаятельнее и достойнее, но затем каждый становился… прости… глупым щенком, бессмысленно скулящим у ноги, а кое-кто - превозносящимся своей удачей задавакой, влюбившимся в собственный успех. И если подле меня не обнаруживался вдруг глупый болванчик, то - словно крестьянин, для которого я неожиданно становилась такой же Мартой или Фридой, чья роль в его жизни есть лишь угождение его тщеславию и потакание тайным желаниям. Остатков их разума хватало лишь на то, чтобы увидеть, как я охладеваю к ним, и тогда начинались угрозы - и угрозы раскрытием тайн наших встреч, и, в конце концов, угрозы моей жизни. Что я должна была делать? И без того пришлось нанимать этих братьев швейцарцев, чтобы чувствовать спину закрытой… Я должна была просто дожидаться, когда у одного из них хватит, наконец, духу заколоть меня на улице? Или перестать появляться на людях? Что ты бы сделал?
Курт не ответил, снова отвернувшись и глядя в пол; Маргарет сжала пальцы на его ладони.
- Я оберегала свою жизнь, - сказала она негромко, но неколебимо. - Оберегала, как умела.
- Хорошо, - наконец, отозвался он с усилием. - Пусть так. Но с Филиппом все было чуть иначе.
- Он сам виноват. В отличие от… прочих, он знал, кто я. И, поверь мне, в этом для него была немалая доля моей привлекательности; согласись, милый, тебя ведь тоже возбуждает эта мысль?
- Как и тебя, верно? - в тон ей отозвался Курт с напряженной усмешкой. - Кроме всего прочего, разве не идея склеить инквизитора занимала тебя, когда ты начала играть со мной?
- Лишь поначалу; да, это было… интригующе, - признала она нехотя. - Но - послушай; в любви всегда так, первый толчок ничего общего не имеет с возвышенными чувствами, с душевной привязанностью; первый толчок вообще не касается ни возвышенности, ни души. Изначальное желание получить кого-то зарождается вдалеке от всего этого. Обращая внимание на красивую женщину, ты, разве, думаешь о ее душе, чувствах, мыслях? Нет. Ты думаешь о своих чувствах, вернее, лишь об одном из них, причем весьма низменном. И чем это более достойно, нежели что бы то ни было иное?
- Софистика, - шепотом возразил Курт; она вздохнула, с улыбкой проведя ладонью по его щеке:
- Боже; нециничный инквизитор… Но ведь ты понимаешь, что я права. Что ты сам нашел во мне? В первый день нашей встречи - что ты мог во мне увидеть? Тело? И все?.. Но сейчас это не имеет значения - ни то, что видел ты, ни то, что видела в тебе я; сейчас все иначе.
- А Шлаг? С ним как это было? Долго он продержался?
- Прекрати, - велела Маргарет строго. - Да, Шлаг был мил. Умен. Выдержан - до поры. Но и он вскоре стал таким же, как все - с той лишь разницей, что угрожал мне неявно.
- Оклад для книги…
- Да, - кивнула та. - Оклад для книги. Когда я узнала, что происходит, когда он не удержался и рассказал мне, какой подарок готовит, что мне было делать? Любовь и сострадание не являются моими добродетелями настолько, чтобы со всем смириться и изготовиться идти вместе с ним на эшафот, взявшись за руки.
- Я был готов, - еще тише возразил Курт, и она придвинулась ближе, обхватив руками за шею и прижавшись к его виску щекой.
- Да, - согласилась Маргарет. - И это покорило меня совершенно. Никто в моей жизни никогда не делал для меня ничего подобного; и будь уверен, никто из этих влюбленных глупцов не сделал бы.
- Это сделала Рената, - напомнил он; Маргарет помрачнела.
- Да. Она - сделала.
- Ее ты тоже привязала к себе какими-нибудь иголками, нитками… чем еще…
- Нет, - жестко отозвалась та, вновь отодвинувшись. - Рената любила меня искренне, потому что в ее жизни лишь я и была чем-то добрым. Лишь со мною она знала, что важна для кого-то, лишь я ценила ее, а это, милый, многое значит для человека.
- Уж я-то знаю, - согласился Курт, снова уставясь в пол у своих ног и стиснув в замок пальцы. - Кому, как не мне, это знать…
- Ты о своей Конгрегации, верно? Для которой ты важен был лишь как шестеренка, как один из своры, не более - ты об этом?
- Не надо, - покривился он. - Я сам говорил все это, но - не надо. Невзирая на все, невзирая на свое… назовем своими именами происходящее… предательство, я сейчас молюсь о том, чтобы Керна не послушали, чтобы кураторское отделение решило, что старики накручивают, а я в самом деле добросовестно исполнил дознание. Я поступился принципами, которые признаю сам, своими, не принципами Конгрегации. Один раз. Но, невзирая на все, Маргарет, я не желаю оставлять службу, и веры я не менял. Incende quod adorasti, adora quod incendisti[170] - это не обо мне.
- Я не призываю тебя к этому, - возразила та. - Ты желаешь исполнять свою роль дальше? Хорошо. Я помогу тебе.
- Ты? - усмехнулся Курт, обернувшись к ней, но Маргарет была серьезна.
- Да, я. Сейчас, когда я готова ко всему, я уже знаю, как защитить себя от повторения… всей этой истории, а кроме того - я смогу защитить и тебя от твоего начальства. Сейчас меня уже не застать врасплох.
- Бред… - лихорадочно засмеялся он, вновь уронив голову на руки, вцепившись во встрепанные волосы. - Господи, слышал бы это кто-нибудь - ведьма предлагает инквизитору помочь сделать карьеру…
- Знаешь, слышал бы кто-нибудь из твоих братьев все то, что сейчас проповедуется Конгрегацией, лет так пятьдесят назад - и их реакция была бы такой же, - по-прежнему без улыбки возразила Маргарет. - Все меняется, милый. Как знать, что будет признаваться дозволительным еще через пятьдесят лет? Все зарождалось так, любые большие перемены начинались с одного-двух восставших против учрежденного порядка.
- И что же - ты надеешься переменить Конгрегацию с моей помощью? Для этого я нужен?
- Прекрати немедленно! - повысила голос Маргарет, ударив ладонью по подушке. - Прекрати! Я люблю тебя, и это правда, но если ты станешь требовать от меня беспрерывных подтверждений, я взбешусь!
- И что сделаешь? - согнав улыбку с лица, спросил Курт мрачно. - Меня ждет еще один поцелуй ламии? Тогда уже последний?
- Не смей. Довольно. Мы, мой дорогой, в равном положении: у тебя против меня есть мощная Система за твоей спиною и сила, а у меня, невзирая на мое положение - только сила. Твои претензии ко мне равноценны обвинениям, которые мог бы выдвинуть вооруженный до зубов наемник, коему не понравилось, что его оруженосец выше, сильнее и при желании мог бы свернуть ему шею одним движением. Да, я - могу. Всего лишь могу, Курт. Как я должна доказать, что не сделаю ничего подобного?
- Не знаю, - сникнув, ответил он, отведя взгляд; Маргарет кивнула.
- Вот так все и началось. Вся история Инквизиции построена на этом: твои предшественники не знали, как увериться в своей безопасности, а потому решили попросту истребить каждого, кто способен на нечто большее, нежели залепить пощечину или подать заявление в магистратский суд.
- Ты, однако же, свои способности употребила, - заметил он тихо. - И не раз.
- А ты никому в своей жизни не причинил вреда? - парировала та. - Не ударил никого? Не убил?.. Дай руку, - призвала Маргарет вдруг, требовательно протянув ладонь, и, не дождавшись ответа, повторила: - Дай руку, Курт.
Он промешкал мгновение, глядя на свои сцепленные пальцы, а потом медленно вытянул руку к ней. Маргарет разжала стиснутый кулак, глядя на покоробленную плотными шрамами кожу, вздохнула.
- Видно плохо, лишь средоточие всех линий… Возможно, и в этом есть действие твоей Судьбы? Ты сжег свое минувшее и будущее, осталась лишь сущность как таковая. Но даже сейчас я вижу: и ты не ангел, милый. Ты убивал - и не раз, и не только по долгу службы; верно? И впереди у тебя еще не одна прерванная жизнь.
- Ты и хиромантией владеешь, - безвыразительно заметил Курт, отдернув руку; она вздохнула.