И всё же с пожаром справились. Огонь перестал бушевать, отступил, хотя и порядком измотал нас. Большая часть ярмарки была уничтожена. Развалин – и тех не осталось. Дотла сгорели амбары и амбарчики, деревянная галерея с торговыми рядами, сараи, что уж говорить о шалашиках. На соседних зданиях пострадала кровля, подпалило стропила и перегородки. Ущерб был огромный. Понятно, что со временем ярмарку отстроят заново, без неё никак, но обойдётся это в копеечку. Для небольшого Марфино – удар страшный. Оправляться от последствий не один год.
Убедившись, что худшее позади, люди начали разбредаться по домам.
К пепелищу потянулись разорённые хозяева. Их унылые фигуры отчётливо выделялись на чёрном фоне пожарища. Они ворошили пепел, разгребали завалы, что-то искали, без особой надежды на успех.
Подошёл капрал. Я не сразу его узнал: кафтан почернел, лицо в саже. Как здесь говорят – просто арап какой-то.
– Досмотр желаете учинить, покуда эти, – он кивнул на погорельцев, – совсем ничего не разворошили.
Я кивнул.
К нам присоединился сотский . Он тихо пояснял, иногда кашляя:
– Люди грят, всё началось с армянского анбара. Там полыхнуло, да так сильно, что всё, что рядом было, занялось. Никто и ахнуть не успел.
Капрал рявкнул:
– Как же ты, скотина такая, пожар допустил?! Кто тебя, раззяву, выбрал?!
Сотский поёжился, как от холода (хотя жар стоял словно в печке, порой из-под пепла пробивалось пламя, и его сразу же тушили песком или затаптывали).
– Мир меня выбрал. Ему и судить, коли в чём моя вина будет. А ежли про пожар говорить, так он не из-за недосмотра приключился. Петуха нам красного подпустили, вот и занялось.
– Говоришь, поджог был умышленный? – насупился Иван.
– Никаких сумнений. Подпалили ярманку.
– И свидетели есть?
– Имеются.
– Кто такие?
– Известно кто: мальчишки видели, как возле армянского анбара двое крутились… по виду от шибаев не отличить. Они подожгли, на сём крест поцелую, – сотский с готовностью схватился за шнурок от нательного крестика.
– Погоди, – отмахнулся я. – Мальчишек зови. Пусть подробней распишут.
Сорванцы оказались знакомыми: с их помощью мы возводили свой шалаш. Поначалу это их смутило, но после подзатыльника, отвешенного тяжёлой рукой капрала, мальцы разговорились. С их слов выходило, что возле амбара торчала парочка подозрительных типов, которые точно приехали не для того, чтобы торговать или покупать, да и на зевак не тянули. Было у них какое-то дело, которое желательно обстряпать без свидетелей.
Я сразу поверил пацанам: с их жизненным опытом поневоле станешь хорошим психологом. Порылся в карманах и протянул им медный пятак:
– Вот вам. А теперь ступайте к мамкам, пока они вас крапивой не выдрали.
Ребятне было любопытно, что творится на пепелище, но искушать судьбу они не стали.
Иван тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел запыхавшегося драгуна. Тоже чумазого, как трубочист.
– Ваше превосходительство, прошу за мной. Там нужда в вас есть.
Действительно, со стороны остатков армянского амбара кто-то призывно махал рукой.
– Веди, – приказал я.
Сотский хотел остаться, но я велел ему следовать за мной, и он угрюмо поплёлся позади.
Тянуло гарью, мы прятали лица под смоченными платками.
У армянского амбара уже собирался народ, преимущественно солдаты, все разом сняли шапки, и я уже начал догадываться почему. Завидев нас, люди расступились.
Сотский сразу мелко закрестился:
– Страх какой! Такую мученическую смерть приняли! Надо б их отпеть по обычаю, чай православные.
Голос его дрожал, зубы выбивали дробь.
– М-да, – без энтузиазма протянул я и тоже снял треуголку. – Упокой Господь их души!
Под тем, что прежде было амбаром, нашли сгоревшие тела армян: Вазгена Ашотовича и его телохранителя. Солдаты выволокли их на относительно чистое и ровное место.
Одежда истлела, трупы ещё дымились. Смотреть на обугленные лица было непросто, но мы с Иваном пересилили отвращение. Я тряхнул головой, отгоняя дурноту.
– Ужас-то какой, – снова заголосил сотский. Он обмяк и судорожно захрипел:
– Неделю таперича спать не буду. Можно я отойду, невмоготу мне.
– Ступай, – смилостивился я.
Сотский едва не побежал, я видел, что потом его тошнило.
– Некрепкий желудком оказался, – хмыкнул капрал, проводивший сотского взглядом.
– Ну, а ты как? Тебе не противно? – поинтересовался я.
– Дык я что, привычный. Всякого за службу насмотрелся. Меня жмуриком не напугать, – с достоинством ответил вояка.
Мы продолжили осмотр чёрных как смола тел, перевернув их на спину с помощью капрала и его солдат.
– Вот оно что, – задумчиво произнёс я. – Вань, сюда посмотри. Тебе это ничего не напоминает? По-моему, это запёкшийся след от удара ножом. Видишь?
– Где?
– Вот здесь! – показал я. – Присмотрись внимательно. Да тут сразу несколько ножевых ран. Орудовали словно мясники на бойне.
– Ты прав, Петя, – подтвердил моё подозрение брат. – Это следы от ножевых ударов.
– И что из этого следует?
– Всё очевидно: армяне не сгорели живьём. Сначала их закололи, трупы бросили здесь.
– А потом подожгли амбар, чтобы замести следы, – подхватил я. – Сдаётся мне, что это шайка Сапежского куролесила, мстила за своего атамана. Мы ведь его тут повязали. Наверное, решили, что по наводке армян.
– Похоже на то. Сорвались, гадёныши, с цепи, – горестно произнёс Иван. – Теперь их не остановишь.
– Особенно после того, как им удалось освободить своего главаря. Хотя, может, на время и утихомирятся, на дно уйдут зализывать раны. Мы ведь их порядком потрепали. Жаль только, что не всех, да и Фёдор Прокопич нам порядочную свинью подложил.
– На недельку-другую и впрямь залягут. Зато потом жди фейерверки. Весёлая жизнь предстоит здешнему обывателю, – хмуро добавил Иван.
Больше трупов на рынке не было. И покупатели, и продавцы успели убежать до того, как занялось, а потом влились в ряды пожарных. Зато пострадавших от ожогов хватало. Ими занимался городской лекарь, тот самый, что врачевал Сапежского.
Я подозвал его.
– Мне нужна ваша помощь. Не могли бы вы осмотреть эти трупы и сообщить, что могло стать причиной их смерти.
Он недоверчиво покосился на меня.
– Вы шутите? Тела были извлечены после пожара. По-моему, это отвечает на ваш вопрос.
– А вы всё же займитесь ими. Тут не всё так просто, как кажется.
– Коль вы настаиваете… – Он присел рядом с покойниками, а распрямившись, кивнул:
– Приношу свои извинения. Где мой ум?! Я с самого начала рассудил неправильно. Вы правы, пожар тут не при чём.
– Мы занесём ваше свидетельство в протокол, – сказал я.
– Конечно-конечно. Я вам зело благодарен за то, что вы помогли мне избежать ошибки.
Вызванный из канцелярии воеводы секретарь помог нам составить необходимые отчёты. Практически как доказанный факт в протокол было вписано, что убийство и поджог совершили люди из банды Сапежского.
Время близилось к вечеру.
– Надо себя в порядок привести. Давай скупнёмся, – предложил я Ивану.
– Дело говоришь, – согласился он.
Мы спустились к реке. Здесь хотя бы не пахло смрадом, ветер посвежел, раскачивал заросли камышей, гонял волны и листья, сорванные с растущей вдоль берега ивы.
Убедившись, что свидетелей нет, разделись. Я осторожно шагнул в воду. Она была тёплой как парное молоко. Дно покрывала речная галька. Не южный берег Крыма, но и так сойдёт. Почти курорт.
– Как водица? – спросил братишка, переступая грязными ногами по траве.
– Хороша! – крикнул я и мощными гребками поплыл к соседнему берегу, а потом где-то на середине лёг на спину и расслабился.
– Коли так… Эх, берегись! – Иван с шумом и брызгами кинулся в воду, нырнул и пробкой выскочил возле меня.
– Я у себя в деревне лучшим ныряльщиком был. Знаешь, сколько раков собирал? – похвастался он. – Вёдрами потом с отцом варили.
– Я раков чего-то не очень. Вот от картошки б жареной точно не отказался. Плохо, что у вас она пока продукт дефицитный.
– Какой?
– Редкий.
– Вернёмся в Петербург, я тебя свожу в одну таверну. Там твои земляные яблоки готовят.
– Договорились. Сколько б там блюда из картошки ни стоили, на любую цену согласен, – сказал я.
Искупавшись, мы прополоскали одежду, чтобы она хотя бы немного очистилась и перестала пахнуть. На постоялом дворе договоримся, чтобы её постирали: прачки всегда рады лишней копейке.
Когда вылезли из реки, немного погрелись под ласковым солнышком, а потом снова облачились в мокрые, а потому изрядно потяжелевшие тряпки. Метод проверенный, так они быстрее просохнут. Когда служил в армии, неоднократно сушился этим способом.
Желудок напомнил о себе глухим ворчанием. За всей приключившейся беготнёй я совершенно забыл, когда ел в последний раз. Ваня проголодался не меньше моего.
– Двигаем на постоялый двор? – предложил я.
– Ждал, когда ты об этом скажешь. С удовольствием наверну горшочек щей, да и от каши не откажусь, – сообщил братец.
Глава 25
На постоялом дворе только и было разговоров, что о пожаре. Гости охали и ахали, выслушивая рассказы очевидцев. При виде нас разговоры смолкли. Все уже были в курсе, что мы из СМЕРШа, и потому старались языки держать при себе.
Переодевшись в сухое, кликнули девку из прислуги и договорились о стирке. Служанка заверила, что завтра всё будет вычищено и отглажено.
– Но повозиться придётся, господа хорошие, – выразительно добавила она.
Я протянул ей медяк. Она взяла его, но всё равно продолжила стоять, прижимая к правому боку деревянный тазик с водой. Я хмыкнул и отдал ей второй медяк.
– Другое дело, – удовлетворённо кивнула она. – Ежли господам ещё что понадобится, дайте знать. Я ить не токмо к стирке и глажке приучена.
Девица распрямилась и выпятила вперёд все свои богатые природные достоинства.
– Любуйтесь смело. За просмотр денег не беру.
Я нервно кашлянул, почесал небритый подбородок.
– Э… Буду знать. Но сегодня, спасибо, ничего больше не нужно.
– Как скажете, – равнодушно изрекла она и удалилась.
– Знойная женщина, – улыбнулся я вослед. – Вань, ты как, собрался?
– Я готов, – появился в дверях предок.
– Тогда пошли ужинать.
Заняв свободную лавку, подозвали хозяина и сделали заказ.
– Послушай, Вань, ты только не обижайся, – заговорил я.
Он насторожился.
– Ты это чего? Удумал что-то?
– Удумал. Хочу тебя в Петербург отправить, с докладом.
– Та-а-к! – Иван в себя не мог прийти от изумления. – Меня, значит, в Петербург, а сам что?
Я склонился к нему и тихо произнёс:
– Сапежского буду брать. Если повезёт, то и воеводу освободим.
– А я, выходит, в это время в столице прохлаждаться буду, – обиженно проворчал предок. – Молодец, здорово придумал!
– Вань, я же тебя просил – не обижайся. Это пока так… размышления вслух. Окончательное решение от тебя зависит.
– Хорошенькие у тебя размышления! Избавиться от меня хочешь?
– Не глупи. Сначала резоны мои выслушай.
Я виновато посмотрел на брата. Иван выдержал паузу, но всё же кивнул:
– Валяй, приводи свои резоны.
– Всё просто. Во-первых, необходимо доложиться начальству. Убийцу настоятеля мы, как ни крути, нашли. Доказательства в протоколах допроса Сапежского. Второе: дело о смерти князя Четверинского. Его мы тоже разрулили, и о нём тоже необходимо доложить наверх. И лучше, если это сделает кто-то из нас. Тут ни бумаге, ни стороннему человеку верить нельзя. Третье: нападение на полицейский отряд, похищение воеводы и бегство Сапежского. Дело, как у нас говорили – резонансное. Бросить всё на произвол судьбы не получится. Надо им заниматься.
– Давай, ты в Петербург поедешь, а я останусь искать Сапежского? – сказал Иван. – Как тебе такое предложение, а?
Я отрицательно помотал головой.
– Не пойдёт. Всё же я тебя по должности старше.
Иван обидчиво закусил губу.
– Как-то не по-сродственному ты…
– Вань, не дуйся. Служба есть служба. Я думал, у тебя есть понятие.
Он хмуро буркнул:
– Понятие есть. Вот желания нет. Хочешь, чтобы я тебя тут одного бросил?
– Не хочу. Просто у меня выбора нет. И к тому же поиски могут затянуться. Вдруг ты ещё успеешь возвернуться и присоединишься снова? – подсластил пилюлю я.
Предок повеселел.
– Сей вариант мне больше нравится. Я быстро обернусь.
– Вот и договорились, – облегчённо вздохнул я. – Тогда готовься к поездке. Думаю, чем раньше отправишься, тем лучше.
– Нешто прямо сейчас? – испугался он.
– Зачем? Завтра с утра и поезжай на свежую голову.
– Завтра так завтра. Тяжело тебе без меня придётся, Петя, – с сожалением сказал Иван. – Положиться не на кого.
– Что есть, то есть, – сказал я задумчиво. – Впрочем, капрал вроде толковый. И саблей махать может, и голова есть. Но тебя не заменит. Это факт. Ты у меня единственный и неповторимый. Однако не надейся, не передумаю. В Петербург надо ехать.
– Да я ж не спорю, – смутился предок. – Токмо мы не всё с тобой обговорили.
– Например?
– Хотя бы тестамент. Что про него сказывать?
Я неожиданно для себя зевнул:
– Спать охота. Но… сначала бы баньку принять. Эй, хозяин!
Тот появился мгновенно, будто ждал. Остановился как вкопанный и угодливо склонил голову.
– Чего изволите, господа?
Хозяин был носат и преисполнен услужливости.
– В баньке помыться по-человечески изволим. Сообразишь для нас?
– Для дорогих гостей и не сообразить?! За кого вы меня принимаете! Будет вам банька. Я словно чувствовал, с утра велел растопить. И венички у меня есть, самолично ломал. Душистые, – мечтательно поводил носом он.
– Петь, а ты уверен, что париться на полный желудок – хорошая идея? – спросил Иван.
– А мы потом поедим. Всё как раз приготовится. Правда? – подмигнул я хозяину.
– Правда-правда, – закивал тот.
Минут через десять нас позвали в баню. Я с удовольствием забрался на полок, вытянулся во весь рост. Иван приготовил веники. Они и впрямь оказались душистыми.
– Готов? – спросил братец.
– Готов.
– Тогда держись!
Пусть и топили здесь по-чёрному, да так, что до покрытой сажей стенки дотронуться невозможно – кожу оставишь, париться всё равно было сплошным удовольствием. Никакое купание в речке не заменит настоящей русской бани.
Немного погодя я сменил Ивана – теперь был его черёд получать порцию удовольствия. Потом окатились студёной колодезной водицей и вышли в предбанник, где ждал кувшин с квасом. Хозяин предлагал и кое-чего погорячее (даже насчёт того что найдутся разбитные молодки спинку потереть, намекал), но мы отказались.
– Ты меня ведь не просто так в баню заманил, – сказал Иван, с наслаждением потягивая холодный квас.
– Конечно. Поговорить хотел с глазу на глаз. Нам чужие уши ни к чему. Ну и заодно, чтобы попариться.
– Про тестамент?
– Ага, пропади он пропадом, неладный! Расклад у нас такой: мы о завещании ничего не знаем и ничего не говорим. Так спокойнее. Доложишь фон Белову об убийствах, сведёшь всё к обычной уголовщине. Если выплывет где-то это бумажка, нас с ней всё равно не свяжут.
– А если мы её… найдём?
– Сразу уничтожим, – твёрдо сказал я. – Сожгём на хрен! В политические игры лучше не ввязываться. Нам за это башку аккуратно от плеч отделят и скажут, что так и было.
– Согласен, – проворчал Иван. – Но есть вещи, которые меня смущают. Не слишком ли много народу знает о бумагах. Смотри: Лесток от кого-то пронюхал, Сапежский знал, что надо искать. И тот, и другой на свободе.
– Лесток будет молчать, – уверенно сказал я. – Вот если завладеет документом, тогда да, беды не оберёшься. А касательно Сапежского – он не дурак. Ему болтать не с руки. Вон, даже на допросе у воеводы ничего не рассказал, а ведь ему досталось.
– И всё равно: зря мы Лестока живым отпустили. По сей час себя корю. Надо было пересилить нутро. Неважно, что потом хоть с тоски волком вой! Зато б одним государственным преступником меньше! – горячо произнёс предок.
– Погоди, Вань. Мы до него ещё доберёмся. Я на него конкретный зуб заимел ещё с первой встречи, а теперь таких зубов на три челюсти наберётся. Прижучим, дай срок! – уверенно заявил я. – А теперь айда ещё разок попаримся.
Чистые и довольные вернулись на постоялый двор. Там дожидался приготовленный ужин. Кормили тут просто и сытно. Плотно перекусив кашей с мясом, пирогами и киселём, легли спать. Утром Иван ускакал в Петербург, а я, проводив его, отправился в канцелярию воеводы.
Мысли мои были заняты предстоящей организацией поисков банды Сапежского. Прокручивая в голове все варианты, подошёл к дверям кабинета, мельком уловив сострадательный взгляд часового. Я ещё удивился: с чего такая жалость?
Внутри ждал неприятный сюрприз. Не успел я войти, как мне на грудь со слезами бросилась дама, в которой я не сразу опознал супругу Фёдора Прокопича. Я с трудом оторвал её от себя, почувствовав, что рубаху на мне теперь – хоть выжимай.
Надо было что-то делать. Я включил режим максимальной вежливости и участия, стал уговаривать:
– Полноте! К чему плакать! Слезами горю не поможешь. Бог милостив, сыщем мы вашего супруга.
Слова на короткое время подействовали, женщина перестала плакать, и я сумел разглядеть её получше.
Лицо было красным и опухшим, сразу видно, что всю ночь прорыдала.
Я кликнул секретаря, велел принести воды. Но прежде, чем тот явился с полным графином, она упала на колени, вцепилась в мою руку и, часто целуя, залепетала:
– Голубчик, заклинаю – спасите Федюнюшку мово! Я за тебя молиться до конца дней буду.
– Найдём! Обязательно найдём э…
– Марья Кирилловна.
– Вы главное не волнуйтесь, Марья Кирилловна. Раз Сапежский забрал вашего драгоценного супруга с собой, значит, тот ему нужен для какой-то цели.
– Выкуп затребует? – маленький рот женщины стал ещё меньше. – Пущай требует. Я на всё согласна.
– Правильно: жизнь и здоровье близкого человека – дороже всего на свете, – похвалил я, выдирая свою руку и поднимая женщину с колен.
После того, как у меня это получилось, она стала приводить себя в порядок: пригладила растрёпанные волосы (к счастью, в провинцию ещё не пришла мода на огромные причёски: корабли, замки и так далее), поправила складки парчовой юбки, стряхнула пыль.
– Вы, наверное, бог знает что обо мне подумали, когда застали меня в кабинете мужа! – без прежнего всхлипывания произнесла гостья.