– Я брата перевязал, а он глаза открыл и улыбается. А у меня прям мороз по коже. Олег бледный весь. "Что это они? За что?" – спрашивает. А меня самого трясет, и не знаю, что сказать. Тут Кулибин подходит. "Посмотрите, господа", – говорит и показывает саблю. Мы не понимаем, в чем дело. А он говорит: "Это же булатная сталь". Нам, если честно, это ничего не говорило, а Кулибин поясняет: "Такие, как эта сабля, делались очень давно. Сейчас их можно встретить только в частных коллекциях или в музее". Потом хмыкнул и сказал: "Вы не поверите, господа офицеры. У этих бандитов нет огнестрельного оружия. Только сабли, клевцы и по три ножа на поясе. Еще короткое копье, то бишь рогатина, и вот это". И Николай Петрович вытянул руку, из которой выпал железный шарик с полкулака на кожаном ремешке. Кистень. "Я осмотрел всех семерых, у каждого почти одинаковый набор подобного оружия. Судя по ним, эти бандиты как будто из Древней Руси попали сюда". Евпатин тогда и спросил: "Что делать-то будем?" Я посмотрел на Олега, он был совсем плох. Надо срочно к доктору его везти, а как? Кулибин оглянулся и сказал: "Николай Александрович, поймай лошадей. Матвей Власович, мы с тобой срубим две елки и сделаем волокушу. На ней, чтобы не растрясти, Олега повезем". А я спросил: "А тела как? Убрать с дороги?" Кулибин поднял палец: "Тела оставим для полиции. Как доберемся до Подольска или до первого отделения, полиции и сообщим".
– Не знали мы тогда, куда попали, – горько усмехнулся дед Матвей. – В какую ИСТОРИЮ вляпались. Каламбур какой-то.
– Пока Евпатин ловил лошадей, мы срубили пару елок и связали их комелями. Положили потник на ветки и перенесли Олега на волокушу. От комеля привязали веревку к седлу коня. На него сел Евпатин. С одной стороны волокуши ехал Иван Петрович, с другой я – и смотрел на Олега. Боже мой, с такими ранами не выживают, я знаю. Но если доставить в госпиталь, то надежда есть. Через три версты мы выехали на поле, за которым увидели селение. Кулибин огляделся и удивленно произнес: "Странно. Тут должна проходить железная дорога". – "Может, ты путаешь, Иван Петрович?" – спросил Евпатин. "Нет, Николай Александрович, я не путаю. Странно это. Место как будто то, но ощущение такое, что железнодорожное полотно свернули, насыпь сровняли и все деревьями засадили". Кулибин показал на часовню, стоящую на пригорке посреди селения: "Едем туда. Там спросим, куда нас нелегкая занесла". Мы подъехали к селению и по околице проехали до часовни. Селение, домов в тридцать, как будто вымерло. Людей нигде не было видно. Мы спрыгнули с лошадей, и Евпатин постучал в дверь часовни. Дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул священник, маленький, одетый в черную рясу, подпоясанный простой веревкой, на голове островерхая шапочка, на ногах лапти. "Мир вам, добрые люди. Что ищете? Куда путь держите?" – спросил он и достал из-за двери икону, которую стал держать у груди. Мы перекрестились. Священник поднял брови: "Никак христьяне?" Кулибин шагнул вперед: "Православные мы, отче". А священник спросил: "Зело странно одеты вы, мыслю, из дальних краев путь держите?" – "Ты прав, отче, из дальних краев. А что это за место, как называется? И где все люди?" Священник убрал икону и ответил: "Подолом сие место называют. А люди попрятались, вас увидав". Я спросил: "А доктор здесь есть?" – "Кто?" – не понял поп. "Ну, врач, санитар, целитель, наконец". Поп смотрел, не понимая. Я показал на волокушу: "Там раненый у нас, его лечить срочно надо". Священник махнул рукой на ближний к часовне дом: "Везите к дому Фомы Кустахи. Там остановитесь, а я позже подойду. Как имя уязвленного?" – "Олег", – ответил я. Кулибин вдруг спросил: "Скажи, святой отец, какой сейчас год?" – "Год 6715 от Сотворения мира", – ответил поп и скрылся в часовне. Иван Петрович отвел нас в сторону и сообщил: "Господа, вы обратили внимание на дома? Посмотрите на окна. Они обтянуты чем-то серым. Возможно, промасленной бумагой или, скорей всего, бычьими пузырями". Мы посмотрели на окна домов. И точно, ни в одном доме не было стекол. А Кулибин продолжил: "Я тут подумал, господа офицеры… Первое – проснулись не там, где уснули. Второе – нападение бандитов, одетых в доспехи времен Мономаха. Третье – нет железной дороги там, где она должна быть. Четвертое – это окна. Я не видел даже в самых нищих домах окон без стекол. А тут? Пятое – священник сказал про год шесть тысяч семьсот пятнадцатый от Сотворения мира, а это тысяча двести седьмой год. Я не сомневаюсь в нормальности священника". Он помолчал. "Вывод один – мы попали в прошлое, и сейчас тринадцатый век. Матвей Власович, ты в истории силен, кто в тысяча двести седьмом году великий князь?" – "Всеволод Юрьевич, по прозвищу – Большое Гнездо". – "Вот, – поднял палец Кулибин, – от этого и будем отталкиваться". – "То есть?" – не понял Евпатин. "Обживаться тут будем". Евпатин расстроился: "А домой что, не попадем уже?" Кулибин пожал плечами: "Как? Вот и я не знаю. Кстати, господа. Сколько патронов осталось? У меня полный барабан и еще шесть патронов". "У меня тоже", – сказал Евпатин. Я похлопал по карману и достал револьвер. Откинул барабан: "У меня только шесть выстрелов, господа". Иван Петрович вздохнул: "Будем беречь. Придется обходиться холодным оружием, надеюсь, уроки фехтования вами не забыты? Вот и славно, а с остальным оружием потренируемся".
Мы подъехали к указанному священником дому. Евпатин соскочил с коня и заколотил кулаком по воротам. С минуту подождав, ударил по воротам сильней. Из-за ворот спросили: "Кто там?" Кубин громко сказал: "Ты Фома Кустаха? Открывай, святой отец на постой к тебе нас определил. Раненый у нас есть. В дом его надо". Ворота скрипнули и раскрылись, к нам вышел мужик лет сорока. Одетый в простую рубаху до колен, подпоясанный кожаным ремешком, на ногах штаны и босой. Поклонился: "Проходите, бояре". Повернувшись, крикнул: "Лукерья! Светлицу приготовь, воды согрей". Олега осторожно занесли в дом. Дом был большой. Большая печь посередине избы, казалось, занимала всю жилую площадь. Олега мы пронесли в огороженную комнату. Впереди, постоянно говоря: "Вот сюда" и "Осторожно, порог – и пригнитесь", семенил хозяин. Олега положили на широкую лавку, застеленную матрацем, набитым соломой. Укрыли одеялом и вышли в сени. Кулибин положил руку мне на плечо: "Матвей, оставайся с братом, а мы за трофеями. Знать бы сразу, взяли б еще там. Но кто знал? Смотри тут…" Сколько времени их не было, не знаю. Я погрузился в такое отчаяние. Как во сне, я наблюдал, как обмывают и перевязывают брата. Потом вдруг рядом оказался священник и что-то делал, оказалось, отпевал. Я и не сразу понял, что Олег умер. В себя пришел от того, что по лицу мне хлестал Кулибин и говорил: "…ицер ты или нет, приди в себя". Я вдруг обнаружил себя перед могилкой с небольшим деревянным крестом. Могилой… брата…
Кубин замолчал, глядя перед собой.
– Что дальше было, Матвей Власович? – спросил я, когда пауза затянулась.
– Как же давно это было. Все и не вспомню. Ясно помнил день первый, а потом как-то размыто все. Помню, как к Москве подъехали. Непривычно было видеть небольшой деревянный кремль с малым посадом вокруг. Потом поступили на службу в дружину к Великому князю Владимирскому.
* * *
На большой холстине я разрисовывал карту района, как ее помнил, – все изгибы реки Керженец с впадающими в нее речушками и ручьями. Ставил точки населенных пунктов, но не подписывая их, просто так было проще всю топографию вспоминать. Соответственно, я пояснял, что это за точки. Кубин и отец Григорий иногда подсказывали мне известные им ручьи и овраги.
– Вот, примерно так, – отошел я, любуясь на холстину.
Потом добавил на карте стрелочку и подписал "север". Кулибин одобрительно хмыкнул:
– Хорошая память, Владимир Иванович.
– Привычка все запоминать, – пожал плечами я. – Теперь ваша очередь. В мое время было много полей, просек и лесозаготовительных участков, сейчас лес другой, так что дополняйте.
Матвей Власович взял уголек и начал дорисовывать:
– Вот тут лес сплошь. Тропа есть, но много людей не провести. По тому берегу дубрава, однако завалы такие, что проще вплавь по реке.
– А броды? – спросил я. – В мое время Керженец в этих местах сильно обмелел, и перейти его можно порой лишь штанины закатав.
– Броды есть, – сказал Кубин и ткнул в линию реки, – вот тут, единственный, где Безмень в Кержень впадает, остальные броды гораздо ниже по течению. А река тут достаточно глубока.
Я согласно кивнул. Еще по рассказам отца помнил, что до середины семидесятых годов по Керженцу активно сплавляли лес. По тем отмелям, что были в позднее время, сплава не организуешь.
– Далее… – дед Матвей обвел угольком довольно приличный район, – этот лесной массив практически непроходим. Тут и тут тоже лес. Перелески есть, но молодой поросли много, и тут…
Наконец карта была закончена. Но картой это можно было назвать с большой натяжкой, хотя на данный момент времени, может, единственной и довольно-таки точной. Примерный масштаб как у километровки, но в одном сантиметре вышло чуть более пяти километров.
Из крупных поселений обозначили только Китеж, Заимку и Верши на берегу Ветлуги. Немного полюбовавшись на совместное творение, я спросил:
– Где удел Малика?
– Вот, – Кубин показал на карте. – По краю Кержени и на север.
Удел оказался не очень велик. Тоже мне, княжество. Хотя северные границы дед Матвей не обозначил. И вокруг – непроходимые леса… а как они тогда якшаются? Ведь должны быть хоть какие-то дороги или тропы.
– Матвей Власович, тут ты обозначил этот лес как непроходимый, – озвучил я свою мысль, – что, дорог или троп совсем нет?
– Вот тут есть путь… – и Кубин обозначил пунктиром по краю лесного массива. Я пригляделся и хмыкнул – часть пути совпадает с железнодорожной веткой и частично дорогой местного значения, что будут проложены в будущем.
– А в каком месте черемис поганых видел? Где эта старица, про которую он толковал?
– Тут, почти у брода, – показал дед Матвей чуть выше места, где Безменец впадает в Керженец. – Кстати, эту излучину ты не совсем верно нарисовал.
Кубин подправил изгиб реки, а я отметил, что в будущем там будет деревня Никитино.
– Итак, какие будут мысли?
– Про сбор поместного войска, мыслю, они уже знают, – произнес Матвей Власович. – Уж Кута озаботится о соглядатаях, раз встал на путь иудин. Как думаешь, отче, куда поганые пойдут?
– Я мыслю, у них два пути, – изрек отец Григорий. – Один на запад, каким пришли, второй – вниз по Кержени. Если они двинутся вниз, то вот здесь они перейдут Кержень по броду и по восточному берегу, по высохшим старицам и заливным лугам до низовых бродов, а там хоть во все стороны…
Протоиерей задумался. С минуту он рассматривал карту, затем сказал:
– Князь Владимир Дмитриевич если поспеет, то может отрезать западный путь степнякам… – и протоиерей, взяв уголек, провел пунктир, почти повторяя путь, начерченный Кубиным, но на половине уходящий южнее. – Тут войско должно пройти. Здесь лес чище, и лощина аккурат к реке ведет, а Кержень здесь хоть и глубок, но переправиться можно, и оба берега пологи. Всего десять саженей вширь, может, чуть поболе. – Отец Григорий отметил место на карте. – Почему именно тут? Потому что если князь переправит войско на западный берег Кержени в этом месте, то перекроет степнякам первый путь. Вот, посмотри… – протоиерей опять рисует пунктиры, – здесь можно пройти и здесь. Кута, мыслю, темнику про все пути рассказал. И темник должен оценить каждый путь отхода. Я мыслю, степняки пойдут вниз по Кержени. Почему, как мыслишь?
– В тех местах никакого преимущества у легкой конницы, – сказал Кубин. – Не развернешься. Даже пара сотен для степняков станет хорошей преградой, а вдоль восточного берега довольно широкие луга имеются.
– Именно! – подтвердил отец Григорий. – И именно от этого места можно идти хоть куда, так называемый… э-э-э… забыл…
– Оперативный простор? – подсказал я.
– Да. Видишь? – И Иван Петрович начертил три стрелки: вдоль реки на юг, на юго-восток и восток. – Если темник поведет свой тумен на восток или на юго-восток, то в первом случае выйдет к Вершам, а во втором – к Китежу.
– Значит, надо оставить часть дружины тут.
– Ты прав, мой молодой друг, – улыбнулся отец Григорий. – Именно об этом и речь. Смотри, какая там особенность…
Протоиерей на чистом месте холста схематично нарисовал реку, рядом две узких и одну широкую полосу, которая сужалась в нижней части.
– Вот это Кержень, – Иван Петрович показал на левую полоску, – это – старица, местами заболочена, а это, – он показал на сужающуюся полосу, – луг. И по краям лес с дикими завалами. Вот тут, с луга, можно узким местом пройти, всего четверть версты по старому руслу. А там…
– Оперативный простор… – пробормотал я. – Хорошо местность знаете, даже карты не надо.
– Довелось хаживать, когда мордву замиряли, – пояснил отец Григорий, – я тогда еще тысяцким был.
– Ясно, – я еще раз внимательно посмотрел на карту. – Значит, князь идет с дружиной к Керженцу, переправляется, оставив часть ратников тут, – я ткнул в точку на карте, – затем он проходит здесь, проверяет все места, где черемис Никола видел степняков, и, если их не находит, идет к Безменинскому броду и движется вниз по реке.
– Именно так, – подтвердил отец Григорий.
– Хороший план, – сказал я. И мысленно хихикнул – некоторый подтекст выражения, вкупе с тем, что мы тут все за всех решили, несколько веселил. – Осталось довести решение штаба до полководца. Не заартачится ли княже?
– Владимира Дмитриевича я беру на себя, – произнес протоиерей. – И о тебе, Владимир Иванович, с князем поговорю.
– Заградотряд?
– Он самый, – кивнул Иван Петрович. – Устоишь в сражении – станешь воеводой. Об этом я тоже с князем потолкую.
Глава 8
Дружина переправилась на западный берег Керженца, оставив под моим началом часть ратников. В общем, мне достались мощные, блин, силы. Триста сабель, если полусотню отроков не считать. Впрочем, после подсчета всех ратников оказалось, что собралось две тысячи бояр и оружных холопов. Еще подошло городское ополчение, но их было всего чуть более тысячи. Вот и получилось, что против шести-семи тысяч кочевников мы выставляем всего четыре с половиной тысячи.
Поутру отец Григорий имел долгий разговор с князем, а затем Владимир Дмитриевич собрал боярский совет, на котором Велесов объявил "свой" план. Что интересно, при оглашении боярин Горин сразу поддержал эту идею и сам вызвался встать под мою руку. После молебна войско выдвинулось к Керженцу. Переправлялись вплавь, но споро. Мой отряд прикрывал переправу на этом берегу, а потом выдвинулся на север вдоль реки.
Что ж, все как отец Григорий и описывал: узкий проход по лощине меж лесных завалов вывел на холм, за которым раздался в стороны довольно-таки просторный луг. Я привстал на стременах, оглядывая поле, поросшее густой травой и молодыми березками.
Слева за густым кустарником и кучами сухого сплавника угадывался Керженец; чуть ближе, параллельно реке, была старица. Справа стеной стоял лес. Сам луг тянулся почти на километр, постепенно расширяясь, и заканчивался перелеском. За теми мелкими березками – еще один луг, но шире этого.
– На бутылочное горло похоже, – хмыкнул Матвей Власович, осматривая местность.
– Ага, как отец Григорий и говорил…
– Иван Петрович – стратег, – сказал Кубин, – недаром в академии генштаба учился. Вот токмо пробка для этой "бутылки" размером маловата оказалась.
– Что есть, то есть, – согласился я. – Но пропустить поганых нам нельзя, за нами верста по оврагу и оперативный простор. И Верши, и Китеж. Помнишь, что отец Григорий сказал нам после молебна?
– Помню, – кивнул дед Матвей. – Мы стражи града Китежа, а значит, всей Руси великой.
– Ну, так давай устроим тут Фермопилы.
– Точно! – воскликнул Кубин. – А я все думаю, что в голове крутится? Нас ведь триста ратников, полусотня новиков не в счет.
– О чем это вы, бояре? – Горин все молчал, глядя вдаль, а теперь будто очнулся.
– Это мы про одну давнюю битву. Был на свете такой… князь Леонид. Он с тремястами воинами остановил очень большое войско.
– Большое? Тьма?
– В двадцать раз больше тьмы!
– Двадцать темников! – восхитился Горин. – Славный, наверное, был князь. И славная битва!
Кубин кивнул:
– Славная. Эти герои погибли. Все. Но о них знают теперь во многих местах!
Горин вздохнул и, улыбнувшись, произнес:
– Так про нас тоже узнают. И все будут говорить про славную битву при Кержени.
А он прав. Почти прав. Был такой мультфильм по мотивам легенды о граде Китеже и назывался "Сеча при Керженце". Однако на самом деле такой битвы в истории не было. Теперь будет, точно будет!