Я еще раз внимательно осмотрел окрестности. А что, план отца Григория вполне реалистичен, надо признать, если, конечно, у темника не найдется более хитрого хода. Это нельзя исключать. Также нельзя исключать и предательства. Я специально узнал, кто входит в дальние дозоры: один из них – старший боярин Лисин, то есть Кутерьма.
– Ладно. Тимофей Дмитриевич! – окликнул я десятника городского ополчения.
Ко мне подъехал могучий ратник.
– Вот что сделай. Видишь, старица слева за кустами пошла? Возьми пару ратников и разведай – можно ли по ней пройти и, если что, на поле выйти для атаки.
Он кивнул и, развернув коня, отъехал.
– Что задумал, Владимир Иванович?
– Впереди наверняка дозор пойдет. Думаю, от полусотни до ста. Вот и надо перехватить их, чтоб не предупредили основной отряд.
Горин кивнул:
– Добре. Надо еще лучников вон там поставить, тогда никто не уйдет.
Горин показал налево, где особенно плотно стояли кусты ивы.
– Э, нет, Илья Демьянович. Их лучше с другой стороны поставить, кстати, отойти в бурелом им будет проще. А по старице их могут нагнать и посечь.
Горин, помедлив, кивнул.
– Лука Фомич! – окликнул я второго десятника ополченцев. – Вот что, Лука Фомич, выдели людей, чтобы стен нарубили, полторы сажени в высоту и две в ширину. Сколько успеете. И Суромяка позови.
Ратник кивнул и отъехал.
– Зачем щиты?
– Матвей Власович, – улыбнулся я, – а разве не смекаешь?
– Гуляй-город? – поднял брови Кубин.
– Именно! Расставим в этом горле по краям и еще ветками прикроем, чтобы не сразу заметили.
Мысль о гуляй-городе мне пришла во время осмотра. Просто реально оценил силы и принялся размышлять – как нам продержаться хоть пару часов. Если выйдем напрямую, то нас просто нашпигуют стрелами, особо не напрягаясь. С этим и дозорная сотня хорошо справится. Даже остро пожалел, что с собой взял только карабин, однако пулемета я и не имел, и запас боеприпасов к "Тигру" смехотворен. Но для него у меня работенка есть. Кроме меня с ним Матвей Власович работать может. Надеюсь, за тридцать лет жизни в прошлом он навыков не утратил. А пистолет я оставлю у себя, мало ли что…
Тактика кочевников во все времена была одинакова – закрутить "карусель", то есть обстрелять противника стрелами. А их тут будет в два с лишним раза больше, чем нас. Поэтому мы укроемся за стенами гуляй-города. Если степняки решатся на штурм, то им придется спешиться, так как я собираюсь применить еще одну штуку – ежи. Их и сколачивать не надо. Изготавливается просто: берется верхушка с ветвями от срубленных сосен, затем каждый сучок остро затачивается, причем каждый последующий сучок длиннее предыдущего, макушка тоже заостряется. Ежи укладываются перед щитами.
Подошедшему Егору Суромяку я растолковал – как делать ежи и сколько их нужно.
С низины к нам степенно подъехал Демьян. Его поставили старшим над пятью десятками новиков. Для него тоже нашлось дело.
– Вот что сделай, – сказал я парню, – ты со своими новиками вон туда езжай. Две дюжины щитов в глубине леса поставь и ветками прикрой, чтобы незаметно было. Будете оттуда поганых стрелами бить.
– Сделаю, – кивнул Демьян и, кликнув свой отряд, ускакал в указанное место.
– Вот что, бояре, – сказал тихо, – я не хочу, чтоб эти парни погибли сегодня, поэтому прикрывать нас своими луками будут до того, пока мы сражаемся. Потом они должны уйти. И… – я посмотрел в глаза Кубину, – Матвей Власович, надеюсь, ты понимаешь, о чем речь?
Дед Матвей кивнул:
– Понял тебя. Ты хочешь, чтоб увел их я?
– Да. Они тебя послушают. И я никогда не сказал бы так, но… как старший по званию я приказываю. Они должны жить! И им про это пока не говори.
Дед Матвей закрыл глаза и кивнул. Горин удивленно смотрел то на меня, то на Кубина, потом спросил:
– Вы это о чем, бояре?
Я вздохнул и сказал:
– Пойдем, бояре. У нас еще есть время на то, чтоб последний раз поднять кубок. Илья Демьянович, пусть все старшины у нашего костра соберутся.
Я присел на землю и, откинувшись на снятые сумы, закрыл глаза.
С ума сойти, они все тут фаталисты. Делай что должно, и пусть будет что будет. Я знаю, что будет, и меня это не устраивает. Но ситуация такая, что деваться некуда. Не зря я упомянул про Фермопилы. Нереально остановить превосходящего численностью врага и остаться в живых. Если мы тут все поляжем, то зимой все пойдет, как в истории писано. М-да, прав отец Григорий, Бог нам в помощь.
Господи, дай мне сил одолеть тьму вражескую! Ведь без победы нет будущего. Здесь, на этом поле, будет решаться вечный вопрос – быть или не быть…
Керженская сеча… интересно, станет ли известно о ней потомкам? Или превратится в легенду, как и Китеж? Потомкам… То есть и мне в том числе.
Послышались шаги. Это подходили ратники. Все расселись, и я, оглядев всех, стал говорить:
– Поганые идут сюда. Их необходимо остановить здесь и продержаться до подхода основного полка. Он должен ударить поганым в тыл.
Один из ратников ополчения усмехнулся:
– Большой полк, мыслю, кувалда: а мы, значит, наковальня.
– Да, нас мало, – кивнул я. – Нас всего тридцать десятков, я новиков не считаю, но будем биться. Считайте, что за нашими спинами наши матери, жены и дети.
– Все мы понимаем, боярин, – прогудел десятник Садов.
– Кстати, что там со старицей? – Я тут же махнул рукой: – Сиди, Тимофей Дмитриевич.
Ратник сел обратно и гулким басом начал говорить:
– По старице завалов много и местами вода. Но не глубоко – если расчистить, то кони пройдут свободно. Я уже послал людей, они растащат старые стволы и ветки и из них ловушки соорудят.
– Постой, какие ловушки?
Тимофей Дмитриевич улыбнулся:
– Ну, так если придется от поганых старицей уходить, так за собой завал обрушим.
– А, ясно. Извини, что перебил. Продолжай.
– Чуть дальше середины бочаг начинается. Сначала не глубоко, но потом… Как раз в этом месте на поле выйти можно.
– Хорошо, учтем.
Я чуть подумал, выстраивая тактику боя, и начал излагать свой план:
– Значит, так, бояре. Дело справим так – все бронные ратники собираются у старицы. Это почти две сотни. Остальные укрываются за щитами и работают луками. Бронные же ждут удобного для удара момента. Но после удара уходим за щиты. Дозор поганых, мыслю, будет полусотня-полторы. Сомнем в один момент, но никого упустить нельзя.
Ратники согласно закивали. От кустов выбежал Демьян.
– Боярин, разведали все. Там хорошее место для лучников. Сделали щиты и прикрыли их ветками.
– Хорошо, сядь. – И я продолжил: – Повторюсь: нельзя пропустить поганых через овраг. Там их уже не остановить.
– Не сумневайся, боярин, побьем поганых.
Про себя улыбнувшись оканью этого ратника, я сказал Кубину:
– Давай, Матвей Власович, сюда котел-то. Сейчас я вас, бояре, заморским напитком угощу.
Полез в сумы. Нащупал пакет с кофе, затем прикинул размер котла, решил высыпать весь кофе, чего беречь? И сахар тоже засыпал весь. В ИРП разве что осталось…
– Готово, черпайте.
Котла хватило на всех, и теперь ратники осторожно отхлебывали новый для них напиток.
– А ничего, вкусно сие питие. Изрядное. На сбитень похоже.
– Или на вино, ишь как бодрит.
– Горячее.
Я пил кофе и улыбался про себя. Нескоро еще тут попробуют сей напиток.
– Скачет кто-то. – Горин, поднявшись, вбежал на холм и посмотрел в сторону поля. Подбежал наблюдатель, сидевший у кустов на холме. И оба одновременно крикнули:
– Это Треш.
– Один скачет, – добавил Илья Демьянович, – а Ульяна нет.
Это был один из дозорных, посланных вперед, чтоб предупредить появление монгольского отряда, но возвращался только один. Хотя мы обговаривали разные ситуации, но волнение все-таки закралось в душу. Вдруг что-то не так? Второй должен был остаться только в крайнем случае. Это если монголы шли общим табором. Тогда второй, кто остался, должен был пропустить монгольский отряд и скакать навстречу нашему основному полку.
Взмыленный от быстрой скачки Треш соскочил с коня и, тяжело дыша, сообщил:
– Идут. Впереди сотня дозором, почти все бездоспешные. Ульян остался там, он не успел проскочить. Увидели бы. Я и то больше по кустам…
– Хорошо, Треша, – кивнул Горин, – иди отдохни.
Я подошел к Кубину и тихо сказал:
– Матвей Власович, ты знаешь, что надо делать.
Он кивнул, забрал мои сумы, сверток с карабином и, вскочив на коня, ускакал к правой стороне леса.
Бронные ратники поднимались в седло, остальные шли к щитам.
– Кгарррг!
Я поднял голову – на корявой березе сидел черный ворон. М-да, значит, начинается.
– Тьфу, погань окаянная, прости Господи! – выругался Горин.
Ворон взлетел и скрылся за лесом. Ратники, крестясь и бормоча молитву, проводили его глазами.
– Все, бояре. Поганые рядом.
Поднялись в седло и двинулись вдоль старицы. Действительно, не глубоко, и дно достаточно твердое. Вдоль берега старицы густой ивняк и высохшие деревья. Ратники, что проверяли проходы по старице, растащили все сухары, соорудив из них своеобразные баррикады. Если придется отходить обратно, то останется только обрушить все за собой.
– Здесь, – показал рукой Садов.
Подъем на берег был достаточно пологим, кусты раздавались в стороны, но проход больше смотрел на юго-восток.
– Лепо! – произнес Горин. – Прямо в спины бить можно.
– Верно! – согласился я.
Вдалеке виднелись замаскированные щиты, и если бы не знать, что они там стоят, то ничего бы не заметил. Потолкавшись конями, ратники встали в четыре ряда. Мы с Гориным чуть поднялись, чтоб видеть поле. Все. Фигуры расставили. Главное – успеть монгольский дозор уничтожить, а там… а там будем стоять насмерть, пока в тыл поганым не ударит основной полк.
Ратники негромко звякали железом. Кто проверял, как выходят из ножен сабли и мечи. Кто поправлял поддоспешники. Лица спокойны. Поганые? Ха! Побьем и поганых!
Я тоже проверил саблю, натяжение тетивы на луке, поправил сетку бармицы. Провел рукой по грудным пластинам. Хорошая получилась защита, теперь меня просто не взять. Нет у монгол кумулятивных стрел, только бронебойные. И то пробьют мою бронь разве что в упор.
– Идут, – сказал Горин, прислушавшись.
И точно, уже слышался топот множества копыт. Только тихо так. Странно, мне казалось, что гул от конницы должен быть громче. Или монгольские кони не так шумят?
Из-за дальнего поворота вылезла грязно-серая лента. Монгольский дозор шел рысью, на ходу перестраиваясь в несколько рядов и сбавляя скорость. Заметили замаскированные стены гуляй-города? Вряд ли.
Мы отошли в самую глубину кустарника, даже под берег спустились. Наконец дозор кочевников миновал середину поля и начал замедляться. Уже видны их спины. Пора.
Взмахнул рукой. Две сотни быстро выехали на поле, развернулись в несколько рядов и начали разгоняться. Кто-то из кочевников оглянулся и закричал. Поздно. По-любому эта сотня поганых обречена. Степняки сделали полукруг, и в воздухе запели стрелы. Ратники сбились плотнее и прикрылись щитами. Жалобно заржали раненые кони. Но нас уже не остановить. Мы хорошо разогнались и превратились в мощный железный кулак.
От степняков отделился десяток всадников и кинулся вдоль опушки, пытаясь уйти от удара. Остальные пошли прямо на нас. Ага, хотите связать боем, а эти весть темнику понесут? Никто не уйдет! Но этот десяток не наша забота, а засадного отряда отроков. Аккурат мимо них скачут.
– Ки-и-ите-е-еж! – взревели ратники перед сшибкой.
Поймал злобный взгляд монгола, несущегося навстречу. Вот кого я насажу на острие копья.
Удар! Гул от нескольких сотен скачущих лошадей взорвался металлическим лязгом и яростными криками. В последний момент я опустил копье, метя чуть выше седла. Степняк отбить не сумел, и ратовище из моей руки вырвало. Наконечник монгольского копья я успел поймать щитом – острие ушло вбок и вверх. И… передо мной поле. Как быстро через строй пролетел! Выдернул саблю и осадил лошадь. Рядом разворачивали коней остальные ратники. У всех довольные лица.
Оглянулся. Там добивали последних степняков. Что-то не верится, что все так хорошо.
Тут кто-то закричал:
– Уходит! Поганый уходит!
Один из степняков, что были сбиты отроками из засады, вдруг ожил и, вскочив на ближнего коня, кинулся наутек. Защелкали луки. Но степняк умудрялся уворачиваться. Да еще прикрыл спину щитом.
Горин закричал:
– Стреляй, боярин! Скорей! Уйдет ведь!
Мог бы не кричать. Как только я увидел беглеца, руки сами сделали нужное. Прищурился, смотря в удаляющуюся фигурку. На пути монгола вырастали рощи стрел, но степняк, как заговоренный, продолжал удаляться. Придется потратить две-три стрелы.
Щелк! Тетива лука загудела, степняк вдруг как-то нелепо взмахнул руками, и только после этого моя стрела вонзилась ему в спину. Затем еще несколько стрел от отроков. Лошади вообще досталось больше десятка. Сначала упал всадник, затем рухнула лошадь. Из леса показалось несколько фигур, одна держала очень знакомый предмет. Хм, похоже, дед Матвей все-таки не растерял навыков. С первого выстрела снял.
К беглецу уже спешили проверить – не оживет ли он опять? От леса примчался Демьян, следом и Кубин подъехал.
– Всех положили, – констатировал он. – Даже не верится.
Я поднялся на стременах, высматривая раненых или убитых. Не видать.
– Раненые или убитые есть?
Подъехал один из десятников:
– Степана Стерха убили. Язвленых десятка два, однако сражаться могут.
– Хорошо. Прибрать тут. Тела в кусты, лошадей согнать к нашим заводным. И коней сменить на свежих.
Ратники сгоняли лошадей, прибирали оружие, трупы, привязав к ногам веревку, оттаскивали к старице.
– Все не скрыть, следы боя останутся, – сказал Матвей Власович. – Натоптали, да и кровь тут…
– Зато сразу не заметят. Пойдем, Илья Демьянович, коней сменим.
Рыжая Дуся хоть и выглядела свежо, но впереди долгий бой, и стоит сменить лошадей. Пусть теперь послужит вороная.
Поле расчистили. Бронные ратники все собрались у входа в лощину.
– Всадник! – крикнул наблюдатель. – Один!
Демьян резво взбежал на холм и глянул на поле:
– Это Ульян.
– Стало быть, все сюда идут.
У меня появилось чувство чего-то неправильного. Ведь даже несмотря на одного убитого, все идет слишком гладко. Чего-то не хватает. А вот чего?
Нет, убитых два. Лошадь Ульяна остановилась, и парень, в спине которого торчало семь стрел, свалился. Его подхватили подошедшие ратники и понесли вниз. Положили на землю и перекрестились. Угрюмо помолчали. Мальчишка, почти ребенок еще…
– Поганые!
Мы поднялись на холм и выглянули на поле. Серая масса выползала из-за леса.
Поднялись в седло. Горин смотрел на поле и считал:
– … две, три…
– Брось, Илья Демьянович, – сказал я ему, – всех не сочтешь. Лука Фомич! Ты знаешь – что надо делать.
– Да, боярин, – кивнул десятник и отъехал к щитам.
– Двадцать сотен насчитал, – съехал со склона сотник.
– Как двадцать? – удивился я. – Еще один дозор?
– Боле нет, – пожал плечами Горин и посмотрел на меня. – Как мыслишь, где остальные?
– На большой полк повернули? – предположил я. – Никак темник задумал что? Но нам разницы нет, бояре. Тут стоять насмерть потребно…
Я задумался, сразу появилась идея: а что, если еще раз повторить трюк? Только чуть по-другому…
– За мной! – и я направил коня по старице. У того подъема на берег нас встретил наблюдатель. Вынырнув из ивняка, он сообщил:
– Двадцать одна сотня и три с половиной десятка.
– Ты уверен? – спросил я. – Всех счел?
– Всех, боярин. Если только следом еще поганые не подойдут.
Наблюдатель нырнул в кусты, а мы выстроились в ряд. Рядом замер Демьян.
– Ты что тут делаешь? – зашипел я ему. – А ну, обратно дуй. Твое место с отроками.
Демьян упрямо мотанул головой:
– Не пойду. Здесь мое место.
Огляделся и махнул рукой – поздно его отправлять. Все стали тихо молиться и креститься. Я вдруг услышал бормотание стоявшего за Демьяном ратника:
– Я вижу славных предков своих. Вижу всех отцов и дедов. Они смотрят на меня и зовут к себе.
Стоявший с другой от меня стороны Горин не обращал на языческую молитву внимания, и, когда ратник произнес последнюю фразу: "Я чту и помню отцов своих!", Горин произнес: "Аминь!"
Вдруг на мое плечо легла рука Ильи Демьяновича.
– Прости меня, брат! – сказал он мне.
Я увидел, что в соседнем ряду ратники, положа руку на плечо соседа, просят прощения и прощают.
– Прощаю тебя, брат, – ответил я, затем повернулся и положил руку на плечо Демьяна: – Прости меня, брат…
Стал понятным старинный обряд. Воины, шедшие в последний бой, прощались и прощали. Скоро наша кровь смешается, и мы станем кровными братьями навек.