* * *
Монгольское войско плотной массой прошло по полю, замедлилось и окончательно встало на месте нашей стычки с дозорной сотней. Степняки начали перемещаться, явно выстраиваясь для атаки. Замаскированные щиты они видеть не могли, но следы битвы их насторожили. Наверняка в этом месте должен был остаться небольшой отряд для встречи. Перестраховываются?
– Удачно встали, – хмыкнул Горин.
– Я вот что думаю, – сказал я, пристально наблюдая за приготовлениями степняков, – как только они двинутся вперед, наши встретят их стрелами, а поганые карусель затеют, то есть щиты обстреливать начнут. Подождем, как их тулы опустеют, тут и ударим.
– Не побьют наших-то?
– Гуляй-город прикроет, если под стрелы сами не выскочат. А мы момент подгадаем и ударим наискось, аккурат в спины выйдет, они и развернуться толком не успеют. Затем влево уходим, путь поганым отрежем. И заводных у поганых отобьем.
– Лепо, – согласился Илья Демьянович, – ой, как лепо! Меж нами и гуляй-городом окажутся. А коли еще поганые появятся и уже нам в спины ударят?
– Тогда уходим за щиты, а там… посмотрим.
Я приподнял щит. Тяжеловат немного, зато так просто его стрелой и рогатиной не пробьешь. Горин посмотрел на щит с интересом.
– Хороший щит, Владимир Иванович. И бронь хорошая.
– Подарю, как поганым по сусалам настучим.
Ратники засмеялись. И чего такого смешного я сказал?
Монгольское войско начало двигаться к устью поля, больше прижимаясь к старице, затем повернуло влево и… началось. Что там творится, видно плохо, но стрелы летели очень густо. Горин внимательно следил за перестрелкой из кустов, затем сбежал вниз и поднялся в седло.
– Пора, Владимир Иванович.
– Тогда с Богом!
Выехали на берег и, пока незамеченные, начали ускоряться. Выскочили из ивняка, сбитые в один мощный кулак. Степняки заметили, закричали и смешались: кто развернул коня навстречу, кто попытался ускориться, чтобы выйти из-под удара вдоль опушки, но было поздно.
– С нами Бог! – выкрикнул я и опустил рогатину.
– Китеж! – закричал Горин. И по полю понесся боевой клич:
– Ки-и-ите-е-еж!
Сшиблись! Степняк, выбранный мной как цель, вскинул щит, но удар копья отбить не успел. Вражину снесло, а ратовище вырвалось из руки. Закрывшись щитом, я выхватил саблю. По спине что-то больно ударило, но боль сразу ушла. Стрельнул глазами влево, там Демьян мощным ударом щита сбил монгола с лошади.
Бах! По щиту со скрежетом прошел наконечник копья и вылетел вверх. Я толкнул древко в сторону и коротко рубанул поганого по руке. Под вороную полетел обрубок. Увидел впереди степняка, который нацелился копьем на Демьяна. Наклонился чуть влево и замахнулся саблей. Степняк поднял щит, но я ударил не саблей, а, поставив щит ребром, с силой ткнул его в бок. Сквозь крики и лязг оружия я услышал, как трещат ребра. Еще одним меньше. Бум! В голове зазвенело. Рванул поводья и развернулся к монголу в кольчуге. Это что за фрукт? Его оттеснили от меня лошади без седоков. С радостью заметил, что кони не наши, а монгольские.
– Ущ! – Степняк, крутясь, смотрел на меня. Нас разделяли три стоящих лошади без седоков. Я плюнул в его сторону и оскалился:
– Сайн байна, урод.
Он взревел и махнул саблей:
– Чи боол! Нохой!
Ну уж, хрен тебе. Направив на него клинок и ударив краем щита по сгибу, крикнул:
– Ба биш боол! Явах ба ялах, хуу тэмээн!
О! Он понял, и жест тоже понял. Ударив коня плашмя саблей, монгол стал пробираться ко мне. Ну, иди сюда. Степняк с ходу ударил. Я отвел саблю в сторону и ударил сам. Монгол увернулся, и вот поганец, распластавшись, достал кончиком сабли мой бок. Ох, спасибо тебе, Тютя, за хорошую работу. Вороная развернулась сама, умница, как будто понимала, куда мне нужно.
Бдзинь! В край щита воткнулась стрела. Наша, двухперая. Вот ети! Они что там, не знают, куда стрелять?
Шипя, словно змея, монгол крутанулся, и мы опять сшиблись. Попытался проделать трюк со щитом, да не тут-то было. Опытный вражина попался и верткий, зараза. Нас опять разнесло пробегающими лошадями без седоков. Тут степняка кто-то ткнул с земли копьем, и тот выпал из седла. Я осмотрелся. В трех метрах двое поганых насели на Горина. Направил вороную туда, по пути огрел краем щита поднимающегося с земли монгола. Затем полосонул поперек спины ближнего степняка, Горин свалил другого и, стряхнув кровь с сабли, посмотрел на меня:
– Жив, боярин?
– Жив, мне еще щит дарить тебе.
Горин хмыкнул и огляделся. От гуляй-города густо летели стрелы. Основная масса кочевников оказалась посередине поля. Как и задумывал. Неожиданный удар почти ополовинил врагов. Однако их все равно больше. У нас тоже много потерь. Но дело все равно надо делать, лишь бы нам самим в спину неожиданно не ударили.
– Лепо! Ой, лепо! – привстав на стременах, сказал Горин.
– Китеж! Китеж! Китеж!
Со всех сторон донесся ответный. Горин поднял руку с саблей и закричал:
– Ко мне! Ко мне, вои!
Вокруг нас начали собираться ратники. Кто на своих лошадях, кто на монгольских…
Степные сотни сбились в кучу. Стрел уже не метали – конечно, запасы не бездонные, а от заводных с запасом мы их отрезали. Ратники выравнивались в ряд, угрюмо посматривая на монгольские ряды и подбирая копья степняков. Медленно подъехал тот воин, что стоял рядом с Демьяном. Он тщательно обтирал распухшие губы и часто сплевывал, при этом ругаясь. Горин посмотрел на него и улыбнулся:
– Кто эдак тебя, Михаил?
Ратник еще раз ощупал губы и пробормотал:
– Да вот, резвый поганый попался. Так торопился с копия слезть, что своей ногой поганой мне по сусалам заехал.
Собравшиеся ратники захохотали.
– И что ты ему сделал? Убил второй раз?
– Кому такой должок возвратишь?
Ратник, сдержанно смеясь, показал на край поля, где степняки выстроились для атаки:
– Вон другам егошним возверну.
Рядом со мной появился Демьян. В руках он держал копья, одно он подал мне и, подняв сетку бармицы, утер пот.
– Жарко.
Я показал на монгольские сотни, что начали движение к нам:
– Сейчас жарче будет. Ты, это, поберегись, парень.
Он кивнул и стал смотреть на разгоняющихся степняков. Горин спокойно ждал.
– Смогут ли отроки дострелить сюда? Далековато.
Горин кивнул:
– Далеко, вот и ждем. Пусть ближе подойдут.
Когда до монгольской лавы осталось двести метров, Горин кивнул:
– Пора.
– С Богом! – крикнул я.
– Ки-и-ите-е-е-еж!
Лошади всхрапнули и взяли в рысь. Сбиваясь плотней и опустив копья, мы понеслись навстречу врагу.
Молодцы, парни! Дострелили! Напротив нас закувыркались монгольские кони. Большинство слетевших всадников вскакивали и кидались в сторону, но тут же попадали под собственную конницу. Стрелы летели плотно и сшибали врага уже по всей линии.
Сшиблись! Мне показалось, что моя рука оторвалась вместе с ратовищем. По щиту противно проскрежетало. Что-то ударило в правый бок и по плечу. Опять удар в щит, да такой, что еле удержался в седле. Ржание вороной и тупая боль в левой ноге, а я саблю никак не могу достать, рука онемела.
Бум! Зазвенело в голове. И еще боль в спине…
Острие копья прошло мимо щита и ударило в бок, не совсем заживший ушиб отдался резкой болью. Что же с рукой? Я пытался сжать рукоятку сабли, но не мог. Оставалось только отбиваться одним щитом.
Вдруг все осталось позади. Вырвался? Огляделся. Точно – весь строй степняков проскочил. На удивление быстро. И живой! А ратников вырвалось всего десяток. Они тут же развернули коней и кинулись обратно. Я поднес руку к лицу, пытаясь понять, что с ней? Постепенно рука оживала, и я принялся разминать ее, приводя в чувствительность. Похоже, один из ударов пришелся в локоть, прямо по нерву.
Битва кипела. Много монголов метались пешими, сшибленные при ударе, но много и верховых. В этой каше было трудно разобрать русских ратников. Разве что по концентрации степняков вокруг кого-то. Тут на меня кинулись двое. Бросив разминать руку, выхватил, наконец, саблю. Ткнул вороной в бока и кинулся навстречу, забирая вправо.
– Умри! – ловко уйдя от удара монгольского клинка, удачно попал краем щита в голову врага, затем рванул на себя узду, разворачивая вороную. Степняк выбросил вперед копье. Я пригнулся, отводя острие в сторону, и собрался ударить сам, но враг вдруг дернулся и ничком свалился на землю. Рядом в землю воткнулась стрела. Стрела! Саблю в ножны. Достал лук. Наложил стрелу.
На! И враг слетел с коня со стрелой в глазу.
На! И у одного из ратников стало противников меньше. На! На! На! Тот ратник развернулся, увидел меня и кивнул. Спасибо потом скажешь. В толпе сражающихся увидел Демьяна. Он отбивался сразу от двоих. На! На!
Крутится волчком ратник с разбитыми губами. Его меч рассекает врага, а с израненного тела слетают кровяные брызги…
Как мало стрел в колчане! Рука цапнула пустоту…
Как же я мог забыть?! Выхватываю ГШ-18. Восемнадцать выстрелов, смена магазина, и еще восемнадцать вражин отправляются к своим степным богам. Все, опять настала пора сабли. Сунул пистолет в саадак и ткнул пятками вороную, но она жалобно заржала.
– Ну, ты чего, девочка? – я погладил ее шею. – Давай, вперед, Фрося.
Кобыла медленно стала разгоняться. По пути подхватил монгольское копье, торчащее из земли. Снял щит, висевший справа. И на полном ходу насадил зазевавшегося степняка. Увидел впереди отбивающегося от пятерых Горина. Кинулся к нему, заорав:
– Китеж! Ура!
Один монгол развернулся навстречу и вдруг метнулся с копьем под лошадь. Вороная, всхрапнув, кувыркнулась, и я вылетел из седла. Удачно сбив двоих поганых, вскочил рядом с Гориным.
– Что? – тяжело дыша, спросил он.
– Что-что? На помощь пришел. Изранен весь.
Горин отбил монгольский клинок и рубанул в ответ.
– На себя посмотри…
Я резко развернулся, поведя саблей. Степняки отпрянули. Скосил глаза вниз. М-да, штаны проще выкинуть, чем отстирать. А боли нет… если выживу, то боль придет потом…
– Ущ! – Монгол в кольчуге медленно подходил ко мне. Живой, падла. И как уцелел в первой сшибке?
– Ты силный богатур, урус, – прохрипел он. – Мне будет сайн убит тебе.
Я поправил щит и покачал саблей.
– Ты понимаешь нашу речь, степняк?
– У меня пять боол урус! – ощерился монгол. – Ты был бы шестой.
– Счас! – усмехнулся я.
– Умри, урус.
И степняк ударил. Ушел вбок и отбил его саблю. Справа мелькнул наконечник копья и ударил в щит. Меня рвануло в сторону и кинуло на землю. Монгол торжествующе закричал, замахнулся, дернулся, удивленно уставившись на свою грудь.
– Му байна, – прохрипел он и упал прямо на меня.
Я отбросил труп и вскочил. Степняк, что чуть не наколол меня на копье, уже разворачивался, намереваясь повторить атаку. В таких сражениях хоть юлой крутись, хоть глаза на затылке отращивай. Запросто ударят сзади, и помрешь, не зная – от кого смерть пришла.
Я собирался проделать тот же трюк, что проделали со мной. Монгол уже близко и…
В последний момент, пожалев коня, я прыгнул не вправо, а влево, рубанул по копью, направляя его в землю. Не ожидавший степняк не успел отпустить древко, я вложил все силы в удар и отскочил… от половины тела, а конь понес нижнюю половину дальше. Тут увидел, что Горин падает, а над ним уже занесена сабля. Я метнул щит во врага, схватил торчащее копье и бросился вперед. Тяжелый диск сбил степняка с ног, и я пришпилил его к земле копьем. Затем кинулся к Горину.
– Ты как?
– Плохо, Владимир Иванович. Умираю.
– И это княжий сотник говорит? Поживешь еще.
К нам подскочил монгол, замахиваясь огромным шестопером. Так в замахе и рухнул, с аккуратной дыркой в голове. Это Кубин. Зоркий дед, и как нас в этой резне углядел?
– Я умираю, боярин, – хрипло повторил Горин.
Я подтянул щит и сунул его Горину:
– Вот возьми.
Он попытался его отпихнуть:
– Тебе нужней.
– Нет, я обещал. Дал слово. Держи щит.
Рядом рухнул, как подкошенный, еще один степняк, а Горин закрыл глаза и прошептал:
– Саблю возьми… отцова…
И улыбнулся. Изо рта хлынула кровь…
Я взял саблю. Поднялся и осмотрелся. Кажется, конец. Русских ратников почти не осталось. По полю бегали пешие монголы. Кони шарахались от людей, крови и звона железа. Почти все разбежались, оставив людей самим разбираться между собой. Меня сильно толкнуло в спину, и я почувствовал, как по спине потекла кровь. Махнул назад саблей и сбил стрелу. Наконечник остался внутри. Вновь толчок. Пришлось сбивать вторую стрелу и валить от стрелка, а то найдет бронебойную и – здравствуйте, предки. Краем глаза увидел, как из леса шагнул Кубин, выстрелил и скрылся в лесу. Хорошо бы в монгольского лучника, что умудрился сберечь стрелы…
Я кинулся на врага. Страха нет. Смерти не боюсь. Видел я ее. Два раза. Всю душу заполнила ярость и ненависть. Две сабли превратились в сеялку смерти. Степняки отпрянули. В правое предплечье ударила стрела. Я отмахнулся левой, срубив вражине руку вместе с саблей. В глазах поплыли огни, и навалилась тяжесть. Ухватился за торчащее из груди убитого монгола копье. Сабля Горина упала рядом. Поганые перемещались вокруг, опасаясь приблизиться. Наконец трое решились. Оскалился – монголы отпрянули. Боятся! Я улыбнулся. Триста ратников вышли против двухтысячного отряда. И мы остановили врага!
Я засмеялся, а степняки взвыли от злобы. Страшный урус положил вокруг полтора десятка. Он один. Ранен. И он смеется над ними. Монгол в кольчуге что-то крикнул, и они достали луки. Я смотрел на тело Горина.
– Прости, брат.
Из последних сил крикнул:
– Простите меня, браты!
В грудь впилась стрела, сильно. Бронебойная…
– Ки-и-ите-е-е-еж! – ударило по ушам громким кличем.
Выстояли! И я провалился в темноту.
Глава 9
Пульсирующая боль перестала мучить, красные всполохи угасли, вокруг все почернело и стало так легко, что появилось ощущение полета, а впереди яркий свет, такой красивый, манящий.
Вдруг на пути возникли руки. Они обхватили мою голову и потянули. Потом я ощутил, что лежу, а мою голову кто-то держит. Я открыл глаза – вижу плачущую маму. Рядом хмурился отец. Они заметили, что я пришел в себя, и шумно вздохнули.
– Как ты напугал нас, сынок, – прошептала мама. – Зачем ты без разрешения в воду полез? Там же глубоко.
И стала обтирать мне лицо платком.
– Мама, я не хотел. Я поскользнулся…
Вздохнул, закрыл глаза, и… чернота опять обволокла меня. А чтобы от нее избавиться, надо двигаться к свету. И вновь на моем пути появляются руки, много рук. И опять меня тянут куда-то вниз и прижимают к чему-то твердому. Чернота сменяется на красное марево, но уже без боли. Я слышу тихое, ровное гудение и звяканье металла. В красном мареве замелькали белые пятна. Одно пятно приблизилось.
– Он очнулся, – сказало пятно приятным женским голосом.
Потом мягкий баритон произнес:
– Ты в рубашке родился, парень. Теперь жить долго будешь. Отдыхай.
Потянуло в сон. Засыпая, разобрал слова:
– Один взрыв, и один выживший. Единственный из тридцати… Вот так.
Как один? А остальные погибли? Все мои друзья?
А-а-а! Пусть чернота скорей кончится. Свет, зовущий к себе, уже близок. Но появляется бледная и костлявая рука, которая хватает меня за плечо. Я шарахаюсь от нее, но возникает вторая рука. Они хватают меня и тянут в пугающую и страшную черноту. Сил отбиваться нет. Рот в беззвучном крике. От дикой боли.
Чувствительно толкают в грудь, и боль уходит. Мне поднимают голову, и в рот вливается что-то горькое. С трудом раскрываю глаза и вздрагиваю. Передо мной натуральная Баба Яга.
– Вот теперь можешь спокойно спать, – сообщает сказочная старуха. – Марена от тебя отвернулась.
– Кто такая Марена? – Но ответа я не услышал.
Казалось, спал одно мгновение. Без снов, и слава Богу. Ну их. А то все кошмары снятся. Открыл глаза. Интересно, где я? Ровные рубленые бревна, подбитые мхом. Потолок из плотно подогнанных и отструганных досок. На стенах висят пучки сухих трав и веники непонятно из чего. Пахнет полынью, зверобоем и немного мятой. Справа контур двери. Она закрыта. Свет льется из окна, но, чтоб в него посмотреть, надо было повернуть голову, а двинуться сил нет. Попробовал приподняться, но все, что удалось, – лишь немного сдвинуть руки. От натуги закружилась голова.
Дверь открылась, и комнату наполнил громкий птичий щебет. Стало гораздо светлее. Поклонившись порогу, в дом вошла старушка в длинной рубахе с узором на рукавах, с веревочным поясом и платком на голове. В правой руке держит деревянную плошку. Увидев, что я не сплю, всплеснула левой и, семеня, подбежала ко мне.
– Лежи, касатик, лежи. Язвы твои не зажили. Вот, выпей. – И, приподняв мне голову, поднесла плошку к лицу. Какое-то очень густое варево зеленого цвета, почему-то пахнущее куриным бульоном. Точно куриный бульон, только горьковатый.
– Спи, баскак, спи. – После этих слов сразу потянуло в сон. Точно – Баба Яга!
Проснулся весь в поту. Тело невыносимо зудит, особенно в районе груди, ног и спины. Почесать бы, так рукой не двинуть. Хотя двинул, чуть-чуть, но толку мало.
Видимо, услышав мое кряхтение, появилась старушка.
– Пей, боярин. – И у лица опять та же плошка с бульоном. – Пей, говорю, легче станет.
С трудом проглотил варево. Легче не стало, зато опять потянуло в сон. Снотворное это, что ли?
Следующий пить не буду. Как бы по слабости не оконфузиться…