* * *
Придя в себя, я собрал пустые бутылки, валявшиеся по комнате, вытряхнул из последней пачки единственную сигарету, сел и закурил.
Отдел жил обычной жизнью: в спортзале кто-то колотил по боксёрской груше, в душевой лилась вода, Старшина переругивался с кем-то по телефону. Я посидел-посидел да и пошёл к тётке.
По дороге мне попался чёрт-торговец. Я вытряхнул его наизнанку и среди спиртного, табачного и наркотического обнаружил ещё много полезного, вроде холодного кефира.
После него мною была приобретена баночка кофе и пачка печенья, а вслед за тем чёрт, льстиво улыбаясь, проводил меня до отдела кадров и очень агитировал при необходимости обращаться только к нему, объяснив это тем, что постоянным клиентам он делает скидки.
Тётка сидела в своей конторе, печатая какой-то документ.
- Здравствуй, зайка! - поприветствовала она меня.
Мы обнялись, после чего я выставил на стол свои трофеи.
- Господи! - воскликнула тётка. - Кофе! Печенье! Где ты это всё взял?
- Философ дал. Он меня стажирует, заботится обо мне.
В руке тётки появился чайник.
- Вообще-то, зайка, это грех.
- Что именно?
- То, что мы с тобой собираемся делать.
- Кофеёк хлебать? Да, грех смертный. Ужас просто.
- Дело не в том, большой грех или малый. Скверно то, что мы его намеренно совершаем.
Разговаривая со мной, она разлила кофе по чашечкам.
- Зайка, мне говорили, что ты богохульствуешь и водку пьёшь. Разве тебе неизвестно, что этого делать нельзя?
- Больше не буду, тётя. Просто мне надо было влиться в коллектив.
- Так ты в рай не попадёшь.
- Ну и что? Раз вы не в раю, то и мне там делать нечего.
- Какой рай, зайка? - грустно улыбнулась тётка, - У меня грехов много.
- У вас? - изумился я. - Да вы - самое доброе существо, с которым мне доводилось общаться!
- Ты думаешь, что грех - это нечто страшное, убийство там, ну я не знаю. А ведь ангелы на небе записывают ВСЕ наши поступки, слова, мысли. Где-то на кого-то рассердился, другому нагрубил, про третьего подумал плохо…
- Всё ясно. В рай вас взять не захотели, нашли к чему придраться.
- Не надо так, зайка, Царь Небесный услышит. Да и привыкла я здесь, жаль будет уходить.
- Скажите, тётя, а среди живых людей пробовали найти бойцов для Отдела? Всяких там Баффий, Блейдов и тому подобных.
- Живые, зайка, слишком уязвимы. Хотя, рассказывали мне об одном парне. Если хочешь…
- Хочу, тётя.
- Тогда слушай.
Мы сидели в маленькой конторке, хлебали кофе, хрустели печеньем, а тётка поведала мне
РАССКАЗ ТЁТКИ
Пацан никак не мог заснуть - в доме праздновали отцовские именины. Мальчишку страшно раздражала пьяная весёлость взрослых, их дурашливость и словоохотливость. Он полежал ещё немного, понял, что заснуть не удастся, и, поддавшись какому-то внезапному импульсу, открыл окно и выскочил через него во двор.
Их дом стоял почти на окраине села. За его чертой располагалось несколько покинутых хат, используемых для мальчишечьих игр. И штабы в них устраивали, и картошку пекли, в картишки, опять же резались, да много чего. Пацан не собирался туда идти - поздно уже, всё равно там никого нет.
Но вдруг его словно обухом по голове ударило: одно из окошек тускло светилось.
Это само по себе было довольно странно, а к тому же ещё оттуда доносились едва различимые гармошечные аккорды.
Пацану стало жутко, мурашки побежали по коже. Он не мог не подойти; ноги хоть и дрожали, но сами несли его туда.
Гармошка стала слышна более явственно. Кто-то пел. Еле дыша от страха и возбуждения, пацан прокрался к дому, поднялся на цыпочки и заглянул в окно.
В доме без дверей, стёкол и половины крыши за дощатым столом сидели какие-то люди. Перед ними коптила керосиновая лампа. Гармониста видно не было, однако музыка играла, и все, сидевшие за столом, пели песню, состоявшую из одного лишь слова: Горпына.
Пацан уже бежал оттуда со всех ног, а в ушах его всё ещё отдавалось эхом:
- Горпына, Горпына, Горпы-ына!
Именины уже отметили. Отец ушёл провожать гостей, а мать с бабкой мыли посуду.
- Чего не спишь? - спросили пацана.
- Уснёшь с вами, - проворчал он. - Мам, а что такое Горпына?
- Не что, а кто. На соседней улице бабка Горпына живёт, разве ж ты её не знаешь? Отправляйся спать, поздно уже.
Бабка Горпына с соседней улицы умерла под утро. Взрослые вспомнили о том, что пацан ночью спрашивал о ней, и устроили ему допрос. Он во всём признался, не особо, впрочем, расчитывая на доверие.
Ему и не поверили. Ночью отец ходил с ним к тому дому, но там, разумеется, было темно и тихо.
Пацана выругали за глупые выдумки. Он не обиделся - взрослым так легче. Но теперь у него завелась привычка перед сном поглядывать в ту сторону.
И однажды в окошке появился свет.
Пацан и сам не мог понять, зачем он идёт туда на негнущихся ногах с трясущимися коленями. И всё же он подошёл, а потом заглянул в окно.
Всё те же люди сидели за столом перед лампой, и так же не было видно гармониста. На ту же мелодию они пели:
- Фёдор, Фёдор, Фё-одор!
Родители ещё не спали. Пацан с перекошенным от ужаса лицом вывалил им новости. Мать с отцом переглянулись и бросились к соседу, деду Фёдору.
Об истории с бабой Горпыной знало почти всё село. Слышал её и дед Фёдор - крепкий, жилистый старик, никогда в жизни ничем не болевший. Его разбудили и поинтересовались самочувствием. Дед Фёдор рассвирепел и послал соседей матом, вдогонку пригрозив спустить на них собаку.
А днём перевернулся на грузовике другой Фёдор - колхозный водитель, и так при этом разбился, что умер по дороге в больницу.
Родители ужаснулись и запретили сыну ходить к брошенному дому.
Он ослушался запрета. Многие его друзья пытались и себе увидеть это явление, но им не везло. А пацан снова наблюдал ночные сходки с гармошкой. От этого он стал нервным, кричал во сне. Родители возили его в соседнее село к знахарке, а та катала ему яйцом по голове, после чего пацан немного успокоился.
В местной школе работала молодая учительница. Была она строга, любимчиков не держала, но относилась ко всем справедливо, могла выслушать, помочь, если надо. Потому любили её и дети, и взрослые. Когда она забеременела, ей отбою не было от посетителей, интересовавшихся состоянием здоровья и носивших гостинцы.
Беременность протекала тяжело и, когда молодую женщину увезли в районный роддом, мать украдкой, чтоб никто не знал, попросила пацана:
- Сынок, ты бы сходил ТУДА.
Но некстати вмешался отец и вызвался в сопровождающие. Света в окне они не видели, музыки не слышали, вернулись домой. Но перед тем как лечь спать, пацан снова выглянул туда. Так, на всякий случай.
Окошко в заброшенном доме светилось.
Тайком от родителей пацан пробрался туда. Его удивила тишина. Он заглянул в окно.
Все были на месте, но не пели, а просто молча смотрели на лампу. Пацан на цыпочках отошёл от окна и помчался домой. Войти во двор тихо не получилось: гавкнул пёс, и родители выбежали на порог.
- Молчат, - ответил он на их немой вопрос.
Ребёнок учительницы родился мёртвым. И вообще, всё пошло не так, были внутренние разрывы. Операцию проводил хирург из области, спешно привезённый для этой цели председателем колхоза. Прошла она успешно, всё село вздохнуло с облегчением. Но пока что учительницу держали в районной больнице. Шушукались, что с психикой у неё чего-то не то стало.
В ту ночь пацан боялся идти к заброшенному дому, как никогда. Но свет горел в окошке, а потому выбирать не приходилось. Эти уроды пели хором:
- Светлана, Светлана, Светла-ана!
А на столе, около лампы, прозрачный младенчик подпрыгивал, хлопал в ладошки и не в такт мелодии выкрикивал:
- Мама, мама!
Прибежав домой, он заревел навзрыд. Из спальни выскочили перепуганные родители.
- Она умрёт! - кричал пацан, обливаясь слезами. - Они про неё поют!
Одеваясь на ходу, побежали в амбулаторию. Дежурная фельдшерица позвонила в районную больницу. Оттуда недовольно ответили, что состояние больной такой-то в норме, в чём звонившие смогут лично убедиться завтра утром.
Тогда все побежали к председателю колхоза, разбудили его, объяснили суть дела. Тот немедленно распорядился подавать "УАЗик" и вызывать мужа учительницы. Пока его привели, пока добудились шофёра, пока запустили строптивую председательскую машину… Одним словом, в больницу приехали только часам к шести утра, а учительница к тому времени уже находилась в морге.
Хоронили её всем селом. Пацана опять возили к знахарке, а проклятый дом председатель развалил.
Прошли годы. Пацан вырос, и теперь правильнее было бы называть его молодым человеком. Изменилась как вся страна, так и их село: закрылись школа и детский сад, снесли бюст Ленина у Дома Культуры, который тоже теперь стоял с наглухо заколоченными окнами и дверью.
Он вернулся из армии. Как-то раз посидел со школьными друзьями, выпил самогонки, вспомнил, что было. Возвращаясь домой, зачем-то остановился, закурил. Было поздно, даже собаки спали. Он стоял и думал. Работы нет, выжить тяжело. Вон сколько покинутых хат по селу. А в город ехать страшновато, да и там его никто не ждёт.
Он присел на бревно, затягиваясь сигаретой. И вдруг его невесёлые думы оборвал слабый свет, вспыхнувший в одном из брошенных домов.
Поначалу из глубин души поднялись детские страхи. Но он подавил их и пошёл туда - сильный, уверенный в себе и готовый положить этому конец. Теперь ему уже не нужно было вставать на цыпочки, чтобы заглянуть в окошко.
Все они сидели у стола и пели:
- Ты думаешь, глупый мальчишка, что отделался от нас, но ничего у тебя не выйдет! Погоди, мы ещё разберёмся с тобой!
Этот нескладный текст удивительно легко ложился на музыку. В сопровождение к гармошке тренькала гитара. Но более всего парня потрясло то, что покойная учительница сидела около самой лампы и пела громче всех.
Он отпрянул от окна и вернулся домой, а оттуда, так и не заснув, рано утром ушёл на автобус, отправлявшийся в областной центр, и уехал из родного села навсегда.
ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА НОВОБРАНЦА
- Такая вот история, - сказала тётка.
- А почему они молчали перед рождением мёртвого младенца?
- У него ведь ещё не было имени. А делали это два беса из отдела перемещений. Театр себе устроили. Ваш Берсерк потом с ними расправился.
- И что потом случилось с тем парнем?
- Наши выходили на него, предлагали сотрудничать. Отказался, сейчас где-то охранником работает.
Мы ещё поболтали с тёткой, я вторично пообещал ей никогда больше не курить, не пить и не богохульствовать, после чего раскланялся, вернулся к себе и на входе столкнулся со Старшиной.
- А, молодой, - сказал он. - Пошли.
Мы с ним заглянули в комнату, где жил Берсерк.
- Слышь, поди сюда, - подозвал его Старшина. - Тут у молодого переизбыток энергии, займись с ним рукопашным боем.
Берсерк кивнул, поднялся с кровати, показал мне рукой в направлении спортзала и сам двинулся туда. Он вообще не любил много болтать.
На входе в спортзал стояли шкафчики с оружием. Берсерк открыл один из них и вопросительно уставился на меня.
- Вот, - сказал я, указывая на автомат Калашникова.
Берсерк вынул их из шкафчика две штуки, сразу отбросил подствольные гранатомёты, отстегнул и отложил магазины с патронами, приладил штык-ножи. Для викинга, убитого лет с тысячу назад, он довольно ловко управлялся с автоматом.
Мы вошли в спортзал, расположились в самом дальнем его углу, и Берсерк жестом пригласил меня нападать. Я без энтузиазма сделал выпад штыком, попытался ударить прикладом. Мой соперник без видимых усилий блокировал эту атаку и сам звезданул меня под рёбра.
Я отскочил в сторону. Берсерк взял свой автомат за ствол и, размахивая им, как дубиной, двинулся на меня. Я шагнул навстречу, отбил его удар, после чего двинул соперника ногой в живот. Того согнуло вдвое, и автомат выпал у него из рук. Я тут же засандалил ему ногой по башке, вследствие чего Берсерк растянулся во весь свой рост на полу спортзала.
Сначала было тихо. Затем послышался голос Герцога:
- Гляньте, молодой Берсерка завалил. А ну выйдите кто-нибудь в коридор, свистните нашим, пусть все посмотрят.
- Поди проспись, - ответили ему.
- Да ты гляделки разинь! - рассердился Герцог. - Или, по-твоему, Берсерк просто вздремнуть прилёг?
Между тем, мой соперник начал тяжело подниматься. Он встал на четвереньки и из этого положения лягнул меня ногой. А я-то не ожидал от него ничего подобного, думал, что он сначала встанет, а только потом драться полезет.
Берсерк бросил автомат и схватил меч с булавой. Издавая звериный рык, он бросился на меня, размахивая оружием. Я и себе заорал, ринувшись ему навстречу и подставляя ствол автомат под удар меча.
Но Берсерк стукнул сильнее, чем хотелось бы. Отдача потрясла меня в самом прямом смысле этого слова. Руки онемели. Отбить второй удар я попросту не успел; на мои рёбра обрушилась булава.
Появилось ощущение полёта. Я кувыркнулся в воздухе и обрушился локтями и коленями на пол. Берсерк одним прыжком оказался надо мной, но вдруг перед ним выросли Герцог, Священник и Философ.
- Уймись, - сказали ему. - Это уже не тренировка, а членовредительство.
Берсерк молчал, пыхтел и сверкал глазами. Я поднялся, пошатнувшись, и облокотился на стену, держа автомат за ремень.
- Ты, конечно, лучший из нас, - вкрадчиво заметил Философ. - Но вчетвером мы тебя завалим.
По Берсерку видно было, что он сомневается. К нам начали подтягиваться прочие бойцы Отдела.
- Да ладно, чего вы, - заговорил, было, я, но мне тотчас же было велено молчать.
- Ну конечно же, опять молодой! - загрохотало от дверей. - Взяли на свою голову!
Все расступились, пропуская Старшину.
- А в чём дело? - поинтересовался Герцог. - Мы тренируемся.
- Да я вижу, что у Берсерка дым из ноздрей валит.
- Увлёкся человек, - объяснил Философ.
- Ничего не хочу слышать, - ответил Старшина. - Пойдёмте со мной, я вас пропесочу, как следует.
- Но они же просто тренируются! - возмутился Священник.
- Несправедливо, - поддакнул Герцог.
Неизвестно, что собирался сказать Старшина, но тут Берскерк обернулся к нему и рявкнул:
- Уйди отсюда!
Старшину будто ветром сдуло.
Я сжал в руках автомат. Пусть этот хам лезет со своими железяками, сейчас он от меня получит.
Но Берсерк уже успокоился.
- Научи меня драться ногами, - попросил он меня.
- Да пожалуйста, - ответил я.
- Учи его, учи, - проворчал Герцог. - Мы с ним потом и всем Отделом не справимся.
- Ладно, оставь их, - посоветовал Философ.
Наши сослуживцы разошлись, а мы с Берсерком принялись заниматься. Для начала он показал мне простейшие приёмы боя мечом. Я, дитя двадцатого и двадцать первого веков, раньше думал, что ничего там сложного нет: маши себе во все стороны да рубай вражьи головы. Оказалось же - всё не так просто. Орудуя мечом, надо работать и корпусом, и ногами; реакцию, опять же, не мешает иметь.
Пока мы тренировались, Берсерк наделал во мне дырок своим клинком, что было довольно неприятно. Зато, когда мы отложили мечи, я от души отмолотил его руками и ногами.
Уходя из спортзала, Берсерк недовольно ворчал, но уже без злобы и бешенства. Мы с ним вышли из общежития, взяли у чёрта самого лучшего пива (по четыре богохульства бутылка) и выпили его, сидя на облаке, болтая ногами и не сказав за это время друг другу и двух слов.
Затем Берсерк ушёл, а я остался наедине с собой.
* * *
- Ты бы не очень-то с чертями связывался, - посоветовал мне Философ. - До добра это не доведёт.
- А я от них добра и не жду.
- Ну что мне с тобой делать? - вздохнул Философ. - Пойдём, нас Старшина вызывает.
Мы пошли. Старшина у себя в канцелярии листал какие-то жутко важные бумаги.
- Молодой, - заговорил он. - Ты все инструкции изучил?
- Имей совесть, Старшина, - вмешался Философ. - Их чтобы только прочитать не меньше месяца нужно.
- Я не с тобой говорю, - сухо заметил Старшина. - А впрочем, тебя это тоже касается. Сейчас спуститесь вниз, перехватите душу одной старушенции. Можете идти.
Философ кивнул мне; я пошёл за ним. Мой провожатый отвёл меня к скоростному лифту на землю, который и доставил нас по назначению. Его шахта изгибалась во все стороны, кабина то замедлялась, то ускоряла свой бег. В итоге меня с Философом вышвырнуло прямо к ложу умирающей старухи.
- Колдунья, - просветил меня мой попутчик, кивнув на чертей, дожидавшихся в уголке смерти нашей подопечной. - Наводила порчу и занималась тому подобными паскудствами.
- Так пусть её черти и забирают, - ответил я. - Мы-то тут при чём?
- Душу надо простерилизовать, чтобы её потом не смогли использовать в качестве упырихи, например. Потом вернём, конечно.
- А вам тут чего надо? - вмешался чёрт с сержантскими нашивками. - Кто такие?!
- Философ, можно я скажу?
- Давай.
- Отдел по борьбе с нечистой силой! - рявкнул я, - А ну валите отсюда!
Поскольку черти уходить не собирались, мы бесцеремонно разогнали их пинками, оставив одного на всякий случай.
- Материализуемся по моей команде, - прошептал Философ.
В комнату вошла девушка лет семнадцати. Она села на табуретку у старушечьей кровати, спросила:
- Как ты себя чувствуешь бабушка?
- Плохо мне, внученька, - проскрежетала колдунья, протягивая к девушке иссохшую руку, - Ох, как плохо.
- Пошёл! - крикнул Философ.
Я скороговоркой оттарабанил заклинание материализации и заорал, появляясь из воздуха:
- Не вздумай к ней прикасаться!
Старуха завизжала от страха и злобы. Её внучка в испуге отскочила к двери.
- Руку! - хрипела старуха. - Дай мне руку!
Девушка нерешительно остановилась у двери.
- Не вздумай, - повторил я, становясь между ними. - Твоя дорогая бабушка хочет передать тебе свои грехи. Смотри, кто за ней явился.
В это время Философ поднял чёрта за хвост и обсыпал его каким-то порошком, отчего тот на некоторое время проявился, будто на негативе.
У меня самого вид чёрта до сих пор вызывал дрожь омерезения, а чего уж говорить о неподготовленной девочке? Она мигом вылетела с визгом из комнаты, оставив нас с бабкой.
- Дай! - из последних сил крикнула старуха, приподнимаясь на кровати.
- С чёртом поручкайся, - предложил я ей. - Любила пакости творить, отвечай теперь.
- Исповедоваться, - выдохнула старуха, закатывая глаза.
- Напишешь свою исповедь в пекле, в трёх экземплярах.
Всё это старуху доконало. Её душа, вся в чёрных пятнах, с шумом вылетела из тела и ударилась в потолок. К ней устремились Философ и невесть откуда взявшиеся черти, которых я по наивности считал выключившимися из игры.
Нам с Философом пришлось основательно поработать кулаками. Затем он бросил меня и вплотную занялся старушечьей душой, изловив её и засунув в специальный чемодан. Я прикрывал ему тылы.
Чертей было больше, но они никогда не служили в Советской армии, а вот мне приходилось.