Правда, мужество признать свою ошибку он в себе нашел и перед отъездом даже заглянул ко мне в комнату, где я отсыпался, пользуясь долгожданным комфортом, а главное - заботливым уходом за моими ранами на спине. Не знаю, чем там их смазывала бабка-травница, но явно не слюной какого-нибудь Миколы блаженного, а выбрала средство понадежнее, так что спустя всего час после того, как она забинтовала меня по новой, боль практически утихла, а на второе утро я, проснувшись, вообще обнаружил себя лежащим на спине. Оказывается, народная медицина действительно великая сила, при условии, что ей не помогают блаженные и юродивые.
Застал меня Никита Данилович в неподходящее время. Неподходящее в первую очередь для него самого - делали перевязку ран от плетей, поэтому прощание у нас вышло скомканным. Ему было неприятно глядеть на мою спину - как ни крути, а его работа, мне же, хоть я почти простил, мешал остававшийся на душе осадок от не самых приятных в моей жизни воспоминаний, от которых тоже, как ни старайся, сразу избавиться не получится.
- Ну прощевай, княж Константин-фрязин, - буркнул он, заметив с досадой: - Надо тебе бы сразу поведать… про чуб с кудрями.
"Борис рассказал", - понял я, миролюбиво отозвавшись:
- Не подумал что-то.
- То-то, что не подумал, - назидательно заметил он, будто мой рассказ о том, как сейчас выглядит брат Висковатого, и впрямь мог поколебать его уверенность в моей виновности. - А теперь, где мне татя искать? - всплеснул руками Годунов.
И снова в его голосе послышался попрек: "Не растолковал ты мне, парень, вовремя, а я теперь мучайся, ищи".
- Одежа у него знатная. Ему такая ни к чему, так что либо в Костроме, либо в Ярославле - не знаю, что ближе, - но он с нею обязательно объявится. Ты купцов поспрошай да предупреди, авось и поймаешь, - посоветовал я лениво.
- Уж это непременно, - заверил он меня и вышел.
Практически без одежды и без денег - остроносый вместе с одеждой автоматически прихватил и мой финансовый НЗ, - добираться обратно в Москву мне было несподручно. Да и не мог я уехать, бросив просто так Апостола, который - соврал мне Никита Данилович, точнее, поспешил с преждевременными выводами - вовсе не умер, хотя в сознание не пришел до сих пор. Если бы не Ваня, то сейчас его бы точно не было в живых, но подросток так суетился возле него, что остроносому пришлось сказать, что Андрюха никакой не тать, а холоп, приставленный к мальчишке в качестве няньки. Именно поэтому Апостола заботливо выхаживали, хотя раны у него были не в пример моим, особенно на груди.
Я и сам чувствовал себя не ахти. Пускай бывалый рубака, взглянув на подживающие рубчики, небрежно назовет их царапинами, но крови через них утекло будь здоров, так что оставалась и слабость во всем теле, а временами я еще и чувствовал головокружение и слабость во всем теле.
Опять же - кто меня ждет в этой Москве и кому я там нужен? Ицхаку? Ищи-свищи его. Наверняка давно уже сидит в своем Магдебурге и подсчитывает доход от привезенных с Руси товаров. С англичанина, который мой должник, я тоже навряд ли что вытрясу. Во-первых, срок возврата долга еще не наступил - полгода исполнится только в самом конце января, а попросить вернуть досрочно, пусть и без процентов, - так он разведет руками и скажет, что все деньги вложил в товар. Это, во-вторых. А в-третьих, самое неприятное заключалось в том, что он запросто может их не вернуть вообще.
"Где бумага с нашим уговором, мил-человек? Ах, нет ее у тебя, потерял. Ну тогда считай, что ты и деньгу свою потерял".
Такой вариант тоже нельзя исключать. И хорошо, если весной приплывет Ицхак. С его дотошностью и увертливостью, может, и удастся убедить англичанина вернуть деньги, а если еврею подвернется более выгодный маршрут - пиши пропало. Хоть нет - это вряд ли. Перстень. Приедет он в надежде, что я окажусь посговорчивее, как пить дать приедет.
Но как бы там ни было - все это в Москве, до которой еще надо добраться, а кушать мне нужно уже сейчас. Да и приодеться не помешало бы - штаны еще ничего, и кровь с них отстиралась, а рубаха вообще драная. Стыдоба.
Посему оставалось только одно - наниматься к кому-то на службу. Делать это мне категорически не хотелось, и я некоторое время сопротивлялся, уговаривая себя, что остроносый должен отыскаться, а вместе с ним ларец и моя одежда, не просто дорогая сама по себе, но и с зашитыми в ней резервными капиталами. Но день шел за днем, а Никита Данилович радостную весть о поимке мерзавца присылать не спешил.
Жаловаться на хлебосольство мне не приходилось. Кормили и сытно, и вкусно, причем усаживали за господский стол, а не с дворней. Даже в такой мелочи, невзирая на свою юность, Борис Федорович оказался предусмотрителен. Он вообще после отъезда Никиты Даниловича по-хозяйски распоряжался всеми делами.
Но о том, что я обладаю даром предвидеть будущее и предсказываю людские судьбы, ни слова. Он и со мной об этом больше не говорил. Порою создавалось впечатление, будто Борис меня немного побаивается - вдруг увижу что-то касающееся его, и притом далеко не такое замечательное, как раньше. Жить с осознанием того, что, к примеру, через два с половиной месяца твоему существованию на этом свете настанет конец, это знаете ли, не сахар. Все время станешь думать только о том, как бы обхитрить судьбу, как бы спастись, и в итоге отравишь этими мыслями и те считанные дни, которые тебе еще остались. Все логично.
Вообще, этот парень мне нравился с каждым днем все больше и больше. Спокойный, рассудительный, распоряжения той же дворне дает только дельные, без крика и шума, с родней, особенно со старшими, уважителен, но про достоинство свое тоже не забывает. А уж разговоры вести и вовсе мастак. Ни одного слова попусту - только по делу, и именно такие, чтоб никого случайно не обидеть. Не знаю, чем он там насолил историкам, что они на него набросились, - может, потом испортится, но сейчас Борис был из тех, кого принято называть душой компании, причем любой.
Что же касается его отношения к сестре Ирине, то тут вообще песня. Я понимаю, утрата родителей отчасти сближает детей-сирот, особенно если она произошла в раннем возрасте, а Ирина потеряла мать, по сути, ни разу ее не увидев - та умерла при родах, когда девчонке исполнился один год. Да и сам Борис в это время был еще ребенком, всего девять лет. Мальчик, невольно оказавшийся причиной ее смерти, тоже не зажился на белом свете - его не стало через три года, всего через год после смерти их отца Федора Ивановича. Умершего младшего брата Борис тоже очень любил. Когда рассказывал мне о покойном Феденьке - а ведь с тех пор прошло шесть лет, - у него на глаза постоянно наворачивались слезы. Он и Иринку, может быть, именно потому так оберегал, что боялся потерять, памятуя об умершем брате.
А я иногда смотрел, как он с ней играет в жмурки - ей это нравилось больше всего, - и диву давался. Получается, что я спас от смерти будущую царицу всея Руси, ни больше ни меньше. Во как! Прямо гордость распирала. А с другой стороны…
Той последней ночью, которую я провел в роли татя, лежа в амбаре и не в силах заснуть от дикой боли в спине - как черти когтями драли, - я успел выслушать откровения Петряя, который взамен на рассказ просил… задавить его. Терпеть мучения сил у него больше не было, а наложить на себя руки он боялся - смертный грех. Вот тогда-то он и рассказал, как было дело.
Остроносый обманул не только меня одного, но и его, пообещав выручить, да так и не сдержав слово. Оказывается, Петряй не сам вышел на меня, хотя вообще "работал" в Костроме именно наводчиком - высмотрит купца побогаче, который расторговался, и к своим. Ну а дальше дело техники - у шайки все уже было отработано до мелочей. Со мной же получился прокол именно потому, что его обуяла жадность, и он согласился провернуть это дело с одним остроносым, который вычислил Петряя, а потом научил, что да как. Да и ехать нам надо было совсем в другую сторону - отлучаться в банду несподручно.
К тому же Петряй - что нас и спасло - на самом деле был аховым проводником и в незнакомых местах действительно изрядно плутал. Запутавшись в наставлениях остроносого, он в первый же день на одной из развилок повернул совсем не туда, куда тот ему говорил, и их встреча ночью не состоялась. А во вторую горе-проводник решил, что добро не должно пропадать зря - наше, разумеется, - и пошел повидаться со своей шайкой, благо мы уже успели вернуться и место ее обитания находилось всего в десятке верст от нашей ночевки.
Петряй понимал, что вернуться вовремя он не успеет, а потому вечером заранее заговорил о завтрашнем маршруте, рассчитывая, что мы будем следовать в строгом соответствии с его указаниями и, таким образом, сами придем к банде. Но время шло, а меня не было и не было, и все пошло насмарку. Пришлось догонять. Развернуть возок не получилось, но он услышал, что народу на подворье почти не осталось - все разосланы по соседям, первые из которых должны прибыть завтра.
Медлить было нельзя, и он, улучив момент - тем более разместили его как нельзя удачно, - снова сорвался к банде, а, уже возвращаясь, столкнулся с остроносым, который все-таки вышел на наш след, ухватил Петряя за шиворот и пообещал тут же выпустить кишки, если тот не выполнит уговора. Узнав же, как обстоят дела, сказал, что так даже еще лучше, и посоветовал сообщить подельникам, что ларец приезжий купец передал хозяевам. Потому разбойнички сдуру и подались наверх, но практически ничего не нашли. Главарь же, заподозрив неладное, решил пошарить внизу и напоролся на меня.
Петряй сам помогал заносить сундук, а потому безошибочно провел остроносого в мою комнату. Ну а дальше я и сам все знаю. Молчал же наводчик лишь потому, что, не успевший удрать остроносый, узнав, что я жив, велел немедленно удавить меня, заверив, будто непременно освободит его следующей ночью. Поначалу он предложил назвать Петряя своим холопом, но тот отказался - Никита Данилович знал его как облупленного и как-то раз уже повелел высечь кнутом за прошлые, более мелкие прегрешения.
Если бы не здоровый мужик, пойманный за побег и уже сидевший тут, в амбаре, задавить меня проблемы бы не составило, но тот так угрожающе на него цыкнул, что Петряй затаился, решив чуть обождать, тем более беглец вновь собирался дать деру, что благополучно осуществил на следующую ночь. Однако к этому времени новоявленный киллер сам не мог толком пошевелиться - выбитые на дыбе и плохо вправленные на место суставы рук немилосердно болели и своего хозяина совершенно не слушались.
Вот и получалось - не потревожь я своим приездом этой "тихой заводи", так вообще ничего не случилось бы, и гордиться мне нечем. Скорее уж наоборот - из-за меня чуть не убили будущую царицу. Да и не спасал я ее вовсе. Терем остался цел, и, скорее всего, девочка благополучно просидела бы в своей ложнице, дождавшись приезда Никиты Даниловича.
Все это я частенько повторял для самого себя, чтоб нос не больно-то задирался кверху. Говорят, курносые не всем по душе, хотя мне сейчас о внешности заботиться смысла нет.
Спустя время я уж совсем было решил обратиться к Борису с откровенной просьбой помочь добраться до Москвы и ссудить деньжат, но тут пришла радостная новость - нашлась все-таки моя одежка. Не вся, но нашлась. Купец, которому остроносый пытался всучить мою ферязь, вспомнил о предупреждении Никиты Даниловича и поднял крик. Самого задержать они не сумели - "Васятка Петров" оказался вертким, но ферязь он в руках купца оставил.
Получалось, что проблема с деньгами практически решена. Оставалось подождать Андрюху, который очнулся и начал понемногу выздоравливать, но еще не вставал, да возвращаться в Москву, пока не нагрянули осенние дожди.
Об этом я и сказал Годунову, еще раз поблагодарив за хлеб-соль и за то, что он так здорово меня выручил.
- Как? - удивился он. - А разве ты не останешься на моей свадьбе?
- С дочкой Малюты? - уточнил я.
Он поморщился, точно от зубной боли, и нехотя протянул:
- На ней, - тут же начав торопливо объяснять, что его согласия, собственно говоря, никто особо и не спрашивал.
Дело в том, что его дражайший стрый-дядюшка Иван Иванович по прозвищу Чермный, так и не достигнув на государевой службе особых высот, лишь раз за все время приподнявшись до должности третьего воеводы в Смоленске, в которой он пробыл всего год, теперь, после введенной Иоанном Грозным опричнины, как с цепи сорвался, выискивая любую возможность, чтобы вскарабкаться повыше.
- Он и сынов своих рындами хотел пристроить, да туда лишь одного Дмитрия взяли, а потом вот за меня принялся. Да и мне самому деваться некуда. Пить-гулять еще куда ни шло, а резать да убивать - с души воротит. Там же без этого никак. А за тестевой спиной авось и схоронюсь, чтоб греха на душу не взять.
- А уехать? - спросил я.
- Куда? - скривился он. - Сюда? Здесь лишь праведникам раздолье, а я еще молодой, пожить хочу. Да и не бросают цареву службу по своему хотению.
- Невеста-то как, ничего? - поинтересовался я.
- Маша-то? - усмехнулся он. - Покамест лик разобрать тяжко - ей же едва-едва двенадцать годков исполнилось. Какой станет, когда в пору войдет, - пойди пойми. Ныне ей кукол бы побольше, вот и вся забота.
- В дочки-матери любит играть, - усмехнулся я. - Так возраст такой.
- Нет, у нее другие игрища, - помрачнел Борис- Она больше в пыточную норовит. Для того и кукол много надобно - она им ножом ручки-ножки отрезает, ну а потом и до головы добирается… - И спохватился, замолчал.
- Зато у вас дети хорошие будут, - ободрил его я.
- Правда? - Его лицо тут же просветлело. - Не лжешь в утешение?
- Нельзя мне, - напомнил я. - Так что про детей - правда. И умные, и красивые.
А про их несчастную судьбу говорить не стал. Может, когда-нибудь потом, да и то намеками, а пока ни к чему.
- Ну раз дети, тогда можно и жениться, - махнул он рукой и вновь поинтересовался, искательно заглядывая в глаза: - Может, останешься на свадебку-то, а?
Ну как тут откажешь.
Опять же теперь есть в чем появиться, так что полный порядок. Я даже придумал, какой сделаю подарок. Это будут два золотых дуката на цепочке - один жениху, а другой невесте. На сами цепочки уйдет третий дукат, должно хватить, а нет - есть четвертый, да еше один в запасе.
Вот только радовался я недолго. Вечером, ощупав ферязь, я понял, что в очередной раз недооценил остроносого. "Васятка Петров" сумел обнаружить мой тайник и выгреб его дочиста, кое-как зашив по новой.
Получалось, что я без штанов, но в шляпе. Одет как король, а питаться предстоит по-пастушески. Или, как здесь говорят, на брюхе шелк, а в брюхе щелк. Неизбежность найма на службу вновь возникла передо мной во всей своей красе. А еще через пару дней это не просто вошло в мои планы, но стало жизненной необходимостью, поскольку обнаружилось такое, что…
Лишь бы гости не подвели…
Лишь бы прибыл тот, кто мне нужен…
Глава 5
САКМАГОН КОРОЛЯ ФИЛИППА
- А где разместить меня мыслишь? - как бы, между прочим спросил я озабоченного чем-то жениха за пару дней до его бракосочетания.
- О том не печалься, - беззаботно махнул рукой Борис- Не обижу. К тому ж ты - гость великий, иноземец, да еще князь. Не у каждого боярина такие на свадебках гуляют. А коль подмечу недовольство, так напомню, что ты у нас наособицу, без места. Да и без того навряд ли кто из моих обидится, ежели я тебя вперед усажу. Мыслю, такого соседа каждый почтет за честь близ себя зрить. Даже князь Михаила Иваныч Воротынский в обиде не будет.
- Точно ли? Он же из первейших, - выразил я свое сомнение. - Там, в Москве, у стола государева, поди, и не с такими иноземцами сиживал.
- Когда оно было-то, - присвистнул Борис- Я в пеленах тогда еще полеживал, а Ириша и вовсе не народилась. Опосля того много водицы утекло. Он же потом погрубить царю-батюшке успел да в опалу угодил. Ныне же хошь и вернули его с Белоозера, да прежнего не воротить. Государь и вотчины его, кои в казну забрал, и то не все вернул - и Перемышль у себя оставил, дескать, в опричнине он, и Воротынск. А потом уж, позапрошлой зимой, и то, что до того отдал, - тоже обратно забрал, мену сделавши.
- И что он взамен дал? - поинтересовался я.
- Стародуб Ряполовский вместях с уездом, да и то вышло не пойми что. Одно дело - пращуров добро получить. Тогда они - вотчины. А коль из рук государя, тут уж вроде как поместья выходят. Вроде и твои, а коль службу худо несешь, то и забрать могут.
- Но князь-то ее справно несет, - возразил я.
- Не скажи, Константин Юрьич… - таинственно протянул Борис- Гневался на него этим летом государь. Дескать, сакмагоны его вовсе от рук отбились. Жалованье царское имут, а бдят за сакмами неисправно, да чтоб никто того не сведал, ложью прикрываются, пугают то и дело. По весне татаровья всю украйну рязанскую опустошили. Кто виноват? Сакмагоны не упредили. По осени весточки прислали, что, мол, тридцать тысяч в степи появилось. Иоанн Васильевич, поверив им, сам с полками Русь боронить вышел, ан глядь - а татаров-то и нету. Так что ныне не в чести князь Михаила Иваныч у государя нашего. Потому и уехал сюда из Москвы. Благо, что предлог имелся - у него тут недалече братанична в Горицком монастыре проживала, инокиня Александра, да совсем недавно померла, вот он и отпросился у государя. А тот и не держал - мол, езжай с глаз моих куда подале, коль службу править в тягость. - И озабоченно спросил меня: - А что ты все про Воротынского пытаешь? Али опалу на нем зришь? Так ты поведай, не таись.
Я неопределенно пожал плечами. Отвечать не хотелось, но и молчать было нельзя.
- Опала потом, а до того быть ему в великой чести у государя, - туманно ответил я.
- Ну и славно, - мгновенно успокоился Борис и замялся, нерешительно протянув: - Тут у меня просьбишка до тебя есть. Хошь и невелика, да боюсь, не по нраву тебе придется, потому и не ведаю, как сказать, чтоб не изобидеть.