На этот раз государь всея Руси царь и великий князь Иоанн Васильевич, прозванный современниками Мучителем, был одет гораздо скромнее, нежели там, на поле. На одежде практически никаких украшений, разве что дорогой пояс со здоровенным, широким, как у мясника, тесаком, подвешенным сбоку, вот и все драгоценности. Шапки на нем тоже не было - так, кругленькая темная шапочка на макушке, похожая на тюбетейку и именуемая здесь одними тафья, а другими - скуфья. Как правильнее - понятия не имею, да и не в названии суть. Можно сказать, человек вышел на работу и напялил на себя спецовку.
- Здрав буди, государь. - И я самым тщательнейшим образом отвесил поклон, которому меня когда-то обучил Воротынский.
- Я-то государь, - вздохнул он, - а вот кто ты - не ведаю. Толи сакмагон, то ли ратный холоп, то ли воевода, то ли тать шатучий. А может, ты и вовсе израдник, а?
"Если б ты еще подсказал, что означает последнее слово, было бы совсем хорошо, - подумал я, тупо глядя на Иоанна. - Хотя по смыслу и без того понятно, что за ним кроется что-то весьма нехорошее, раз оно еще хуже разбойника с большой дороги, то есть шатучего татя.
"Эта роль ругательная, и я прошу ко мне ее не применять", - заявил Шпак царю Иоанну Васильевичу.
Отважным мужиком был этот самый обокраденный стоматолог. Хотя он тогда еще не знал, что перед ним царь, вот и хорохорился. Посмотрел бы я на него, если б он оказался в моей ситуации, да еще в пыточной, где так сладко-тошнотворно пахнет людской кровью.
Между прочим, свежей.
Однако делать нечего и надо отвечать.
- Промашка, государь, - вежливо поправил я. - Все ты назвал, кроме истинного. Я - фряжский князь из италийских земель, Константино Монтекки.
- Не слыхал я доселе, чтоб иноземцы так чисто на нашенском глаголили, - усмехнулся царь. - В тот раз мне не до того было, а опосля призадумался и мыслю: скрываешь ты кой-что, фрязин, а вот что - невдомек.
- Так мать у меня русинкой была. Ее отец мой выкупил у турских нехристей и женой своей сделал. Она меня и сказывать учила, и в православную веру окрестила, чрез кою я пытки у гишпанского короля принял, а…
- То я слыхал, да токмо сказывать можно многое. Я вон тоже могу тебе поведать, что я - Бова-королевич, - резко перебил меня Иоанн.
- Пошто себя принижать, государь? - раздался вкрадчивый голос из дальнего угла, где темнота была гуще всего, и из полумрака выплыла приземистая фигура.
- Ба, знакомые все лица - сам Григорий Лукьянович, собственной персоной. Голова старательно выбрита, хотя и не так тщательно, как у царя. Да оно и понятно - весь в трудах, весь в хлопотах. Воды попить и то, поди, некогда - хлебнул кровушки с очередного пытаемого и дальше пошел трудиться. Даже на обед, наверное, не ходит - сюда приносят. Вон как мяском жареным припахивает. Не иначе как вообще не успел перекусить сегодня. Потому и взгляд голодный. И я даже вздрогнул, вспомнив, где именно нахожусь и что это за жареное мяско. Да и взгляд Григория Лукьяновича, устремленный на меня, был, скорее, не голодный, а изучающий.
Коротконогий Малюта всем своим видом выражал нетерпеливое ожидание очередной команды Иоанна, а уж какая она будет - не имеет значения. Потому и ценит его царь, что этот человек никогда не станет думать о морали, совести и прочем. Кишки у бабы вытянуть? Запросто. Старика за ребро на крюк подвесить? Легко. Дите грудное за ноги да головой об угол? Сей момент. Да ты повели, повели только, царь-батюшка, а уж я расстараюсь!
- Бова - он и есть королевич, коих немерено. Да ежели б и король - их тоже пруд пруди. А ты у нас наихристианнейший государь, - елейно пропел Малюта.
Иоанн недовольно покосился на него.
"Хоть и предан ты, как собака, но и глуп, яко дворовый пес, - говорил его взгляд. - Пошто перебил? Пошто мысль не дал досказать?"
Все это так явственно читалось на его лице, что я неожиданно для самого себя решил продолжить мысль Иоанна, как бы помогая ему.
- Я понял тебя, государь. По-твоему, раз подтверждений, что ты Бова-королевич, никаких, то, стало быть, нет тебе веры, - вежливо заметил я. - Выходит, что и мне, коль я грамоток не имею, веры тоже нет, ибо в таких делах на пустые слова полагаться опасно. Что ж, твоя правда.
Вообще-то рискованно таким образом атаковать самого себя, но лишь с одной стороны. С другой же получается иная картина. Если допрашиваемый выступает в роли добровольного помощника, то отношение к нему должно измениться. Наглость, конечно, но мне почему-то показалось, что нужен необычный ход, который собьет царя с наезженной колеи допроса.
Разумеется, получилось не столь уж оригинально, но голова с лютого похмелья выдавать на-гора нечто посущественнее наотрез отказывалась, соглашаясь исключительно на самое простое - переводить царскую мысль на современный лад и логически развивать ее.
Впрочем, пока хватило и этого. Иоанн даже не сумел сдержать своего одобрения. Довольно хмыкнув, он кивнул на меня и заметил, обращаясь к Малюте:
- Учись, Гришка, яко излагает.
Ну прямо Остап Бендер, когда он выпрашивал стулья у монтера Мечникова.
- Будто по книжице словеса читает, буквица к буквице. И как согласно все.
Ага. Согласно. Осталось только вслед за тем же Мечниковым изречь, что согласие есть продукт непротивления сторон, а потом, как человек, измученный нарзаном, потребовать медку.
А царь меж тем продолжал:
- Такого и на дыбу жалко подвешивать - да что поделать, коль мне охота истину узнать. Али ты ее так поведаешь?
- Я ж очистился, государь. - И тут же вздрогнул, вспомнив о судном поле.
Неудачно он меня выдернул с подворья князя Воротынского. Не вовремя. И вообще, это свинство. Может, у меня психологическая травма. Даже две - чуть душегубом не стал, и чуть любимая не бросила. Меня к психотерапевту надо, а тут - я покосился на Малюту - скорее уж патологоанатом прислан. Во всяком случае, запах аналогичный, да и прочее тоже.
Такое ощущение, что он вот-вот энергично потрет ладошки и бодро осведомится: "Ну-с, с чего начнем, государь? Грудную клетку вскроем или черепную коробку? Воля ваша-с, однако смею предупредить, что тогда тело будет безнадежно испорчено скорейшим летальным исходом, а мы даже не услыхали, какую мощь могут развить его голосовые связки, если воткнуть сюда и туда иголочки, а затем ласково выдернуть у него из бока кусочек мясца вон теми раскаленными щипчиками. Да-да, очень хорошо придумано - и вырываем, и сразу ранку прижигаем. Никакой тебе инфекции, никакого заражения. А затем и послушаем. Как знать, может, сей образчик имеет несравненный голос Шаляпина. Хотя нет, судя по тому что он фрязин, - тогда Карузо. Ах, все-таки трепанацию черепа? Ну как угодно. Вы - ведущий специалист. Можно сказать, светило, божий помазанник, вам и карты в руки".
- Руси жаждал послужить, - не совсем уверенно выдал я, не зная, что сказать в свое оправдание.
- Гм-м, Руси… А пошто доселе не объявлялся? - осведомился ведущий специалист. - Ты ж тут поболе лета ужо.
Да какое там лето. Срок уже не на три летних месяца - на годы идет. Хотя да, тут как раз летом год называется. Тогда все верно.
- И пошто скрывался от меня, яко хороняка?
Ха! Это мы еще поспорили бы, кто из нас хороняка. Я, который за Русь дрался, или ты, который как Шер-Хан, трусливо поджав хвост, бежал от рыжих собак. Ну не рыжих, но все равно собак. Между прочим, тоже на север. И шакала с собой прихватил - верного Табаки. Ладно, не буду я спорить, так и быть. Радуйся, мужик, что мне с бодуна лень устраивать дискуссии, а то бы я тебе напомнил, кого именно Девлет-Гирей назвал в своем послании хоронякой.
- Есть такой обычай в нашем роду, - вместо этого коротко заметил я, - поначалу надо послужить, а уж потом объявляться за наградой.
- Ты тут лисьим хвостом не мети, - оборвал царь. - Я речь не о награде веду, а о том, пошто о себе не давал знать.
- Стыдно было, государь, - честно заметил я, - Когда я сюда прибыл, то на мне такая одежа была - не к каждому окольничему в гости в такой прийти можно, не говоря уж о боярах. А пред твои ясные очи явиться и вовсе соромно.
- Вот испросил бы службишку, тут я тебя и приодел бы, - нашелся Иоанн.
Но и мы не лыком шиты. Чай, не в капусте найден - имеем что сказать.
- Верю, приодел бы. А честь как же? Не ровен час, подумаешь, будто я вовсе поизносился, а потому все равно к кому наниматься - лишь бы из нужды выйти. Если б наймитом был - не смутился. Но я осесть тут хочу. Чтоб навсегда. Чтоб дети и внуки тут родились да Русь за свою родину считали.
- Ишьты, - хмыкнул Иоанн, но уже не так недоверчиво.
Подобрел, по голосу чувствуется. Но расслабляться было нельзя - сдаваться царь не собирался.
- Складно сказываешь.
Ну прямо как Горбатый в телесериале. Только от этого, в отличие от телебандита, обещания, что меня зарежут не больно, не дождаться. Не принято оно здесь - не больно.
- Токмо сдается мне, что никакой ты не Константин Монтеков.
- Уж больно чистый говор, - немедленно вписал свои три копейки Скуратов.
- Вот-вот, - подтвердил Иоанн. - Опять же страха я в тебе не чую. Ни пред Малютой, ни пред местечком оным. Стало быть, доводилось тебе уже попадать в пыточную. Тогда, выходит, ты тать шатучий али душегубец.
- Бывать и впрямь доводилось, только в гишпанских землях, - подтвердил я, но тут же уточнил: - За веру православную пострадал. Очень уж хотел король тамошний, Филиппом его кличут, чтоб я в латиняне перекрестился. За это и земли сулил, и злато, и чин при дворе немалый.
- Ну а ты что же? - лениво осведомился парь.
- А я отказался. Нешто можно веру на злато поменять? Такого греха господь нипочем не простит. Вот и довелось претерпеть.
- Хуже чем у нас? - уточнил Иоанн.
- Бог миловал, как тут пытают, я не ведаю, а там… - Я набрал в грудь побольше воздуха и приступил к подробному описанию пыток.
Ох, как трудно врать с похмелья, если б кто знал. Хорошо, что голова, убоявшись грозящей ей некой хирургической операции по отделению от туловища, начала выдавать на-гора. Снова пригодилась начитанность. Если когда-нибудь каким-то чудом попаду домой, первым делом разыщу портрет Шарля де Костера, закажу для него рамочку и каждую неделю буду зажигать перед ним лампадку. И свечей в церкви наставлю за упокой его души. Много-много. Целый пучок, а то и два. В тот день, если бы не его "Легенда об Уленшпигеле", я бы точно засыпался, а так даже Малюта и тот заслушался. Про самого царя не говорю - тот чуть слюну не пустил. Лишь под конец, встрепенувшись, перебил меня и ехидненько протянул:
- Славно сказываешь, славно… А что ж про наших катов молчишь? Али мне с тебя силком каждое словцо вытягивать? Оно, конечно, нам и без тебя кой-что ведомо - знакомец твой сказывал, - да не все. Ты как, не желаешь с ним поцеловаться, по христианскому обычаю? Чай, долгонько не видалися. - И небрежно кивнул на неподвижно повисшую на дыбе человеческую фигуру.
Разглядеть лицо в полумраке - дело трудное, а когда оно залито кровью - безнадежное. Как я ни вглядывался - ничего не припоминалось. Разве что частые мелкие ямки на шеках - не иначе как переболел оспой. Только благодаря им у меня в голове забрезжило что-то смутно-далекое, словно и не со мной…
Чем хорошо похмелье, так это заторможенной реакцией. Узнай я его сразу - шарахнулся бы от ужаса, а тут, даже когда до меня дошло, что висит не кто иной, как подьячий Митрошка Рябой, я еще не осознал всей катастрофы. И чуть погодя, когда уже прикинул, во что может обойтись мое участие в липовом сватовстве, мысль о предстоящих муках не испугала так сильно, как могла бы. Хотя скрывать не стану - в груди все равно что-то екнуло. Но, призвав на помощь всю свою выдержку, я твердо заявил:
- То ли с глазами худо, то ли запамятовал, но не признаю я этого человека.
- Ты еще про парсуну ему сказывал, - елейным голосом напомнил Иоанн.
- С царской невестой, - уточнил неугомонный Малюта.
Выходит, раскололся подьячий. Плохо. Или нет - это было плохо, а сейчас совсем хана. Эдакий северный зверь по имени песец - иначе и не скажешь. А еще хуже то, что и с ответом не помедлишь, иначе сразу заподозрят, что соврал. Ой, головушка ты моя, думай быстрее, иначе…
- Так вот это кто… - протянул я и… радостно заулыбался, надеясь, что получается не очень фальшиво. - И впрямь знакомец. Было дело, встречались мы с ним. Умен у тебя сей подьячий и татей славно вылавливает. Со мной, правда, промашку дал, да оно и конь, хоть о четырех ногах, но тоже спотыкается, а уж человек…
- Ты о невесте нашей сказывай, - нетерпеливо перебил Иоанн и зло усмехнулся. - Али вовсе не было невесты, ась?
- Как не быть, была, - сокрушенно вздохнул я и… рухнул на колени, - Прости, царь-батюшка, но не решился я к тебе с худом идти. Парсуна сия и ныне целехонька - держу как память, а вот той, кто на ней нарисован, увы, в живых уж нет. Когда первый раз тати на меня напали… то близ Ведьминого ручья было, - вовремя пришла мне на ум догадка сплести воедино спасение княжны и свою версию, - я чуть ли не год в беспамятстве провалялся. После отошел да снова в Москву засобирался. И опять на меня тати в дороге налетели. Вот и знакомец этот подтвердить может. Словом, когда я сюда прибыл, то, прежде чем идти к тебе, зашел к знакомым купцам. Хотел узнать, что в Англии новенького. От них и сведал, что, покамест я добирался, почила красавица герцогиня Элизабет Тейлор от тяжкой болезни. Проверить тоже легко - об том мне поведал Томас Бентам, можно спросить его.
Я и сам удивился, как лихо приплел англичанина, которого спросить было невозможно - он задохнулся в своем каменном подвале во время прошлогоднего пожара.
А уж у кого он сам услыхал, спросить не догадался, - на всякий случай добавил я и обескураженно развел руками. - Теперь сам посуди, государь, с чем мне было идти к тебе?
- А пошто ж мне Дженкинсон об ей ни полсловцом не поведал? - усомнился царь. - Ни о том, что сполнил мое порученье тайное, ни о смерти оной девицы? Он ведь вовсе напротив мне сказывал… Хм…
Мамочка моя, если б я еще знал, кто такой этот Дженкинсон и какого черта он должен был поведать Иоанну. Или царь как раз и поручил именно ему сыскать в Англии невесту? А когда? И что сейчас мне ляпнуть, чтобы пришлось в масть? Но тут судьба криво усмехнулась, и Иоанн сам ответил на свои вопросы.
- Хотя да, она ж к тому времени богу душу отдала, потому он о ней и промолчал. Решил, поди, что и без него давно меня известили. А вторую он не сыскал. Тогда понятно. Ну а парсуну куда дел? - недоверчиво уточнил царь.
Я молча сунул руку за пазуху. По счастью, после возвращения с поля я так и не удосужился снять медальон - все было как-то не до того. Теперь он мне пригодился.
Однако достать мне его не дали - двое тут же сноровисто схватили за руки, а третий бесцеремонно запустил руку мне под рубаху, извлекая неведомую кинокрасавицу. Снимал он ее тоже не деликатничая - чуть ухо мне цепочкой не ободрал.
- Эвон кака справная, - сожалеючи протянул Иоанн. - Дебела, пышна, ликом бела, губами червлена…
"Ему еще осталось добавить, что зельной красотою лепа, бровьми союзна, телом изобильна, и тогда уже будет вообще копия пьесы Булгакова,- мрачно подумал я. - Ишь как разобрало, чуть слюной не исходит".
Наконец царь оторвал взгляд от парсуны и вновь устремил его на меня.
- Стало быть, худо ты повеление своей королевны сполнил, - задумчиво протянул он. - Покарать бы тебя за это надобно…
Да сколько ж можно?! Третья пыточная уже, и все по недоразумению. Кошмар! Хотя нет. Тут как раз следствие моей собственной трепотни, которая вытащила из одной беды, но зато сунула в другую, куда хлеше.
- Худо, государь, - согласился я. - Но и тут как поглядеть. Может, то господь над тобой смилостивился, потому и решил меня приостановить.
- Надо мной?! - несказанно удивился Иоанн и озадаченно уставился на меня.
- Над тобой, - подтвердил я. - Сам посуди, что было бы, коли я явился бы к тебе пораньше, еще не зная о ее смерти. Ты бы уже к сей красавице сердцем прикипел, ан глядь, а ее ангелы прибрали. Сызнова тебе печаль. Вот всевышний и не допустил меня к тебя раньше времени.
- Ишь как ловко вывернулся, - подивился царь. - Теперь я уж и не знаю, казнить тебя али помиловать. А пошто опосля не объявился, когда одежонкой разжился?
- И тут посчитал, что рано. Оказывается, непригоден я к вашему бою. В наших землях все больше на шпагах бьются, а саблей - совсем иное. Секиры тоже другие. Про луки я и вовсе молчу - богатыри тебе служат, как есть богатыри. Первый раз, когда тетиву натягивал, упарился совсем. Пришлось переучиваться, а на это время надобно.
- Да ты не токмо этому у нас обучался, - недовольно заметил Иоанн, встав передо мной вплотную и тут же отвернув лицо. - Эва, как несет. - И полюбопытствовал с коварной усмешкой на лице: - Небось жажда мучит, ась?
- От глотка студеной водицы и впрямь бы не отказался, - вздохнул я. - Ежели дозволишь, государь…
- Чай, не в Ливонии нищей, - снова перебил он. - Пошто водицы? Медку поднесу. Да не глоток, а полну чашу. Заодно и сам с тобой изопью. Ну-ка, кто там!
Иоанн повелительно хлопнул в ладоши, и из мрака пыточной вынырнула еще одна приземистая фигура, которая даже не подошла - подплыла к нам, держа в руках два серебряных кубка. Когда фигура приблизилась, мне вновь почудилось в ней что-то знакомое.
Нет, то, что он тогда на поле сноровисто суетился возле Осипа, я помнил, но вроде бы я встречал его и гораздо раньше, только где, когда и при каких обстоятельствах, выскочило напрочь.
Меж тем оба кубка были с поклоном протянуты Иоанну.
- Э-э-э нет, - отстранился тот. - Вон у нас гость, ему и чашу на выбор. Да не боись, - ободрил он меня. - Тут тебя поцелуйный обряд соблюдать никто не заставит, и в сахарные уста мово Елисейку лобзать не занадобится, так что бери смело.
Вспомнил! Как только Иоанн назвал имя, я тут же вспомнил и нашу случайную встречу перед сожжением Москвы, и мое предостережение, чтобы он не оставался во дворце Иоанна на Арбате. А еще вспомнил, что мне довелось про него прочитать. Кратко, правда, но тут достаточно и одной фразы: "Главный царский лекарь, астролог и… отравитель".
Я посмотрел на протянутые кубки. Получается, что Иоанн…
И что теперь делать? Отказаться вообще - силком вольют. Нет уж, лучше самому счастья попытать, авось выберу тот, что без яда. Вот только какой взять?
Я растерянно уставился на Бомелия, не решаясь сделать выбор. И тут он быстро скосил глаза на левый.
Подсказка? Неужто он тоже вспомнил? Или, наоборот, на яд показывает. И как поступить?
Эх, была не была, и я решительно принял кубок из левой руки.
- А пошто медлил? - подозрительно осведомился царь.
Ну что ты будешь делать - все ему не по нраву.
- Выбирал пополнее, - нашелся я.
Ну коль выбрал, так пей, - равнодушно, пожалуй, даже слишком равнодушно произнес Иоанн, приняв оставшийся кубок и приветливо подняв его: - Во твое здравие, фрязин.