И чем больше я вникал во все подробности побега и дальнейшего житья, тем острее вставал вопрос о деньгах. Найти место жительства можно и приспособиться к новой жизни тоже можно. Найду дело по душе, на кусок хлеба себе заработаю, - но мне, как мужчине, и семью содержать надо. Где жить? Вот главный вопрос. Будь деньги, дело решалось просто - купил дом и живи.
Мысль иногда возвращалась к утопленному сундуку, что захватил у татар. О нем, похоже, никто не знает. Девчонки не видели, парни, что помогали столкнуть телегу с сундуком в речушку, убиты татарами. По законам, писаным и неписаным, все, что воин взял на меч, - его трофей, и отобрать это не вправе никто. Тут другое - если бы я трофей предъявил сразу, претензий не было бы. А сейчас татары ушли и, покажи я сундук, могут сказать, что все добро я награбил в пустых домах уже после ухода врага. И выглядеть я буду не удачливым воином, а мерзким мародером, коему место на виселице. Что ты будешь делать, куда ни кинь - всюду клин!
На четвертый день меня разбудила ругань - как на базаре, когда две гарные дивчины выясняют отношения на высоких тонах. Вот только дивчин этих было много.
Загремели засовы, в дверь просунулся стражник - вид у него был слегка испуганный.
- Что случилось?
- Выходи скорей, пока меня не прибили.
- Я-то здесь при чем: пятого дня, когда мародеров вешали, ты не больно печалился. А тут - экие мы нежные - "не прибили".
- Выходи, выходи, а то воеводе уже все лицо расцарапали. Мне стало смешно:
- Там что, рысь из клетки выпустили? Я не дрессировщик! - Кто? Дресу… Тьфу, выходи.
Я вышел из узилища, если просят - ведь, надо уважить.
Посредине площади шумная женская толпа явно хотела кого-то растерзать. Дружинники стояли поодаль и похохатывали. Стражник толкнул меня в спину:
- Туда иди.
- Я что, ненормальный? Веди назад, в поруб, потребует воевода - тогда другое дело.
- Вот воеводу и выручай.
Подходили еще люди, толпа на глазах росла, крики усилились. Дружинники забеспокоились. С чего бы это все и какое я имею отношение к бунту?
Я с опаской двинулся к толпе. Завидев меня, толпа, как по команде, обернулась и кинулась в мою сторону.
"Все, конец!" - только и успел подумать я.
Меня окружили, схватили за одежду, чуть ли не волоком потащили в центр площади и поставили перед помятым воеводой. Выглядел он не лучшим образом - лицо в царапинах, как будто его когтями драли, от одежды - лохмотья. Под левым глазом наливался фингал. Вот это да! Кто же его так? И если его так отделали, то что же сделают со мной?
Воеводу схватили за руки.
- Смотри, смотри на него - какой из него лазутчик? Он за нас кровь проливал, кормил, до кораблей довел. Кабы не он - гнить бы нам рабами на земле татарской!
Только тут я понял, что меня казнить не будут - то явились с кораблей мои защитницы. Ага, коли так - надо все организовать, взять в свои руки.
- Олеся здесь?
Раздвинув ряды женщин, вышла Олеся.
- Спокойно, понятно, толково расскажи, что с вами произошло и какое участие в этом принял я.
Женщины замолчали, а Олеся подробно, иногда прерываясь на плач, рассказала обо всем по порядку. Если она о чем-то забывала или начинала перескакивать с события на событие, ее тут же поправляли.
Воевода слушал внимательно, а и не захотел бы - так заставили. Силу к женщинам не применишь, а толпа уже была на грани истерики. Вовремя стражник сообразил, что меня надо выпустить.
Как оказалось, корабли Ивана пришли вчера вечером. Купец отпустил женщин проведать родных, взяв с них слово, что утром все явятся на площадь. Рассказав дома о своих злоключениях и чудесном освобождении, они в ответ услышали не менее занятную историю о татарском лазутчике в моем лице. Утром, возмущенные, они собрались на площади. Стали требовать воеводу. Не ожидая плохого, воевода вышел и, думая, что женщины, кипя праведным гневом, хотят моей казни, подлил масла в огонь, заявив, что ждать видаков не будет, и меня вздернут рядом с мародерами прямо сейчас.
Это называлось - не буди лихо, пока оно тихо! Услышав, что их освободителя не только в порубе держат, но и казнить смертью позорной принародно хотят, женщины взбунтовались. Досталось воеводе и писарю, но тот успел все-таки улизнуть.
Держась за подбитый глаз, воевода сказал:
- Все понятно, можно было спокойно рассказать, а не царапаться, - волосы еще вот повыдирали.
- Ты дело, дело говори, а то последние волосы выдерем.
- Не виновен, свободен.
С меня как плита чугунная свалилась. Вперед, в круг, вырвалась бойкая на язык девица. Имени ее я не знал.
- Скажи, по чьему облыжному обвинению героя в поруб бросили? По Правде за лжу вира положена.
Видя, что бабий бунт еще не кончился, воевода сконфуженно пробормотал:
- Иван с низовки, Тупица.
- А ну, бабы, за мной! - Толпа побежала к воротам, ринулась в город. Ох, не завидую я этому Тупице. К слову сказать, тупица на Руси - это топор мясника, а вовсе не глупый молодец.
Ко мне подошел Иван, стоявший в стороне, и мы обнялись.
- Слышал я уже о твоих злоключениях. Вот не ожидал, что тебя в поруб бросят, да главное - ни за что. А мне сон приснился, что ты в беде и к себе зовешь. Да людишки мои в загул ударились, а с ними и женщины. Праздновал и спасение свое. Пока собрал, вино отобрал, пока протрезвели… Ты уж извини, что не сразу явились. Спасибо, что жену в осаде навестил. Не знала она, что ты в порубе, - уж насчет харчей решила бы.
- Иван, у меня еще одна просьба будет. Не смог бы ты невесту мою у себя приютить? У меня бы в комнате пожила, а если работа какая найдется - совсем хорошо будет.
- Комнатой располагай, против невесты ничего иметь не буду. Ты муж серьезный - не голытьба ведь какая, пора семьей обзаводиться!
Уф, камень с души свалился. Даже в порубе, на гнилой соломе, я ломал голову - куда нам деваться с Еленой на первое время. Где дальше жить - то моя забота, но где ей на первое время голову преклонить? Решил - пусть временно, дальше все будет зависеть от меня. А вот и Лена бежит.
- Ой, Юра, там женщины совсем убивают мужика!
- Какого?
- Что на тебя указал, лжу возвел.
- Пусть поучат маленько, не убьют. Я обнял Елену.
- Вот, наниматель мой, Иван, разрешил тебе в комнатке со мной пожить и подумать обещал насчет работы постоянной для тебя.
- Дай Бог ему здоровья и удачи.
Мы втроем направились к выходу из крепости, как вдруг я вспомнил, что пояс с саблей, ножом и поясной сумой мне не вернули.
- Друзья, подождите, я мигом.
Я помчался в домик к воеводе. Один из дружинников делал Хабару примочку на исцарапанное лицо. Увидев меня, воевода встревоженно вскочил:
- Что? Женщины возвращаются?
- Нет, успокойся. Пояс с саблей верни. Воевода шумно выдохнул, открыл дверь в маленькую комнату и вынес мне амуницию. Я опоясался, ножны привычно легли на ногу. Нож был на месте, а кошель пуст, хотя я прекрасно помнил, что там оставалось около трех рублей медяками.
- Хабар, а деньги?
Симский сделал удивленное лицо.
- У меня было три рубля медяками. Верни, мне невесту кормить надо.
Воевода сделал каменное лицо, залез в свой кошель и отсчитал три рубля серебром. Я тут же выскочил и направился к Лене и Ивану.
Дома нас встретили радушно, в честь моего освобождения и благополучного возвращения домой Ивана из Москвы был накрыт обильный стол. Отвык я в порубе от такой вкуснятины, навалился на еду. Другие не отставали. Я лично так наелся, что с трудом встал из-за стола. После вынужденного голодания просто невозможно было отказаться от запеченного поросенка, фаршированной утки, истекающей нежным жирком осетрины, копченого угря. А расстегаи? С мясом, гречневой кашей, белорыбицей. А пряженцы - то бишь, пирожки - с луком, яйцом, рыбою, ватрушки с творогом и вареньем? Я только немного попробовал тройной ухи, подцепил на нож говяжий студень под хреном. Глазами съел бы все, а ртом смог лишь понадкусывать.
Выпивки было море, самой разной - от демократичной яблочной наливки до французского бургундского. Однако - не пилось. Мы много говорили - у каждого было что рассказать, и были счастливы и пьяны без вина.
Следующий день в честь своего возвращения купец объявил днем отдыха. Желающие пошли в церковь, некоторые - проведать родню в городе, мы же с Еленой почти до полудня провалялись в постели. Строили планы на будущее.
Сперва - свадьба, никак без нее нельзя. И хотя загсов и паспортов еще не было, венчаться в храме было делом обязательным. Ни одна женщина не хотела выглядеть перед окружающими блудницей. Второе - построить или купить свой дом. Елене остро не хватало дома, где бы она могла создать уют и свой мирок, теплый и комфортный.
Увы, ни на свадьбу, ни на дом денег не было, и я все чаще возвращался к мысли об утопленном сундуке. Надо было просто без свидетелей посмотреть - что же у него внутри.
В последующие дни я приготовил топор и кувалду, памятуя о замке на сундуке, который мы не смогли открыть. Мотаясь по делам, я вывез за город инструменты. Надо было решаться.
По воскресеньям на Руси не работали, посвящали день посещению церкви, походам на торг за покупками. Я же, предупредив Елену, взял коня и отправился по знакомой уже мне дороге, потратив на нее полдня.
Вот и поляна, где держали пленных и мы бились с татарской стражей. Никого нет, и лишь обрывки тряпок и другой мусор свидетельствовали, что я не ошибся и поляна та. Свернув влево, я быстро нашел речушку. Зайдя на глубину, нащупал и сундук. От глаз его скрывали метровый слой воды да заросли камыша.
Выбравшись из воды, я достал из седельной сумки топор, попробовал поддеть крышку. Не получилось - сундук добротный, из хорошего дерева, окован медными полосами. Сбить же замок в воде, даже кувалдой, не получилось - гасила вода удар. Наконец, я нашел выход - привязав к ручке сундука веревку, другой ее конец привязал к луке седла. С видимым усилием лошадь подтащила сундук к берегу. Вытаскивать совсем я его не стал.
Я саданул кувалдой по замку, погнул дужку, но замок устоял, и только с третьего удара дужка отскочила, и замок упал.
Я поднял крышку. Ни фига себе - он был битком набит серебряными и золотыми изделиями - кубки, ендовы, подносы, кресты, кольца и перстни, подвески и цепочки - даже несколько гривен. А в углу - кожаный мешочек с монетами - золотыми и серебряными. Серебро было паше, русское, а золотые - сплошь чужие: дублоны, цехины, талеры, эскудо.
Мешочек я без раздумий сунул в переметную суму, туда же опустил кресты - не место им в сундуке под водой. Сундук же закрыл и столкнул в воду - почти на прежнее место. Увезти сразу все было невозможно - нужны были минимум три верховые лошади или лошадь с телегой. Но приезжать сюда с телегой тоже было невозможно - при въезде в город мытари и стража осматривали груз. Придется возить частями, хотя мешочка с монетами хватит и на свадьбу, и на дом.
Вечером я долго раздумывал - сказать Лене о деньгах или нет. Не утаить хотел или заначку сделать - просто язык женский имеет интересное свойство: не всегда подчиняется мозгам. Женщины могут сболтнуть, а потом спохватятся - лишнее сказали, да слово - не воробей, вылетит - не поймаешь. Ладно, скажу о монетах, но о сундуке - ни слова.
Преподнес это так, как будто давно закопал тайник с трофеями - еще со времен выполнения муромского похода. Лейка с радостью выслушала, затем перебирала монеты, пробовала их сосчитать, потом бросила:
- Дом купим!
- А свадьба как же?
- Свадьбу играть в своем доме надо - не приживалками у купца.
Я согласился.
Несколько дней уделили поиску дома, а удача пришла с неожиданной стороны. Купец Иван, узнав о наших хлопотах, предложил дом. Знакомый его, человек солидный, при штурме татарами города был ополченцем и погиб. Вдова его собиралась дом продать и переехать во Владимир, к родне.
Мы осмотрели дом, и он нам понравился. Денег, к сожалению, ушло больше, чем мы рассчитывали, но и дом получили великолепный. В два поверха, низ каменный, верх деревянный, конюшня, участок большой. Можно сказать - особняк.
Ленка восхищенно бродила по дому, прикидывая, как его обустроить.
Через несколько дней мы уже сыграли свадьбу, обвенчались честь по чести в Михайло-Архангельском соборе. Народу на свадьбе было не очень много - я еще не успел обрасти друзьями.
Гуляли долго - три дня, после которых я не мог смотреть на еду, а от упоминания о вине тошнило. Кстати, после изрядной выпивки на второй день меня потянуло на песни. Развлечений в те времена было немного - скоморохи, бродячие музыканты с жалейками, гудками и балалайками.
И неожиданно я запел: "Скажи мне правду, атаман, скажи скорей, а то убьют…" из репертуара Тани Булановой. Гости, не избалованные песнями, прослушав, всплакнули, потом потребовали продолжить. И я спел из моего любимого Кипелова:
Я свободен, словно птица в небесах, Я свободен - я забыл, что значит страх, Я свободен с диким ветром наравне, Я свободен - наяву, а не но сне…
Восторг был полный.
Потом я пел другие песни - те, что смог вспомнить полностью, даже из битлов парочку на английском. Языка, конечно, никто не знал, но мелодия понравилась. Гости пустились в пляс, а женщины всплакнули:
- Не иначе, как про любовь.
Короче, вечер удался, и к своему удивлению я обнаружил, что и авторитет мой сильно вырос. А как же - мечом каждый третий владеть может, а песни петь - туго с этим было. Нет, песни пели, но частушки или напевные, хороводные, чаще - жалостливые, или песни-былины, иногда нескладные.
ГЛАВА IV
Жизнь в нашем семейном гнездышке стала потихоньку налаживаться. Я работал у Ивана, и жена моя, Елена, пристроилась там же - портнихой. В немногие свободные дни я постепенно перетаскивал ценности из затопленного сундука в дом. Когда все золото и серебро в виде изделий перекочевало в мой сундук, я попробовал прикинуть вес. Ого! Не меньше двух пудов золота и трех - серебра. Наверное, столько богатства не было и у Крякутного.
Часть серебра я решил переплавить, сделав подобие гривен. В торговле в ходу были медные и серебряные монеты, золото - совсем редко.
Я построил во дворе из камней подобие маленького горна, соорудил меха и, прикупив угля, приступил к работе. Под уголь наложил наколотой лучины, затем - сухой мох, и только потом стал чиркать кресалом. Медленно загорелась лучина, вспыхнул мох, и очень неохотно загорелся уголь. Длительная, однако, процедура.
Выждав, когда уголь загорится, я стал поддувать воздух мехами. Пламя заревело, и серебро начало плавиться. Вылив в приготовленную форму расплавленный металл, я с удовольствием потом подержал в руке еще теплую отливку. Конечно, были дефекты - как заниматься литьем, я еще толком не знал. Счистил ножом облой - получилось совсем неплохо. Гривна выглядела, как настоящая - да она и была настоящей, из полноценного серебра. Взяв на денек у Ивана гривну, я подогнал свою по весу. Можно сказать - готово.
Через несколько дней я решил повторить плавку. Наложил в горн угля, взялся строгать лучину из сухого полена… Пальцы стало покалывать: так бывает когда отлежишь руку. С чего бы это? Чувствительность сохранена, но у кончиков пальцев раздается легкое потрескивание - такое бывает, когда снимаешь шерстяную вещь. Отойдя на пару шагов, я глубоко вздохнул; отбросив посторонние мысли, сосредоточился и протянул правую руку к горну. Раздался треск, с пальцев соскочил клубок синего пламени и ударил в горн. Уголь мгновенно вспыхнул - даже без горящих лучин и мха. Я подул на слегка обожженные пальцы - кончики их покраснели. Ни фига себе! Так ведь можно попробовать поджечь и что-нибудь другое.
Не откладывая в долгий ящик, я выбрал из поленницы чурбачок, поставил его посреди двора и, отойдя на пять шагов, попробовал выбросить из руки огонь. Получилось! Чурбачок вспыхнул, как будто облитый бензином.
Я решил усложнить эксперимент. Сунул горящий чурбачок в бочку с водой. Зашипев, огонь погас. Я вновь поставил мокрый чурбачок посреди двора, отошел на десять шагов. Снова швырнул огонь на чурбачок. Снова получилось. Мокрый чурбачок загорелся уже не так охотно - поверхность его была сырая, но все равно вспыхнул. Здорово! И кресала с кремнем с собой возить не надо, захотел - развел огонь, или… пугнул кого надо.
По совету Ивана я решил обзавестись своим делом - все-таки семейный человек, не стоит надеяться только на заработок охранника. Несколько дней размышлял, за что взяться. Торговать - нет у меня к этому склонности: надо знать цены на товары во всех городах - где товар купить, где выгодно продать. К тому же товар при перевозке в охране нуждается, поскольку каждый недоносок хочет его отобрать. Производить что-либо - так я почти ничего руками делать не умею, не плотник я и не кузнец, не шорник и не гончар. Конечно, если наняться учеником к мастеру - выучусь ремеслу, только ведь этому обычно начинают учиться сызмальства, а не в моем возрасте и не с моими умениями.
После долгих раздумий я нашел только два дела, которые были по сердцу. Первое - открыть школу по обучению боевым искусствам. Но богатые туда не пойдут - им проще нанять умелых охранников, а набрать юношей - так денег у них нет, в основной массе народ не богат. Так что с этим решил повременить.
А вот вторая задумка требовала первоначальных вложений, и состояла она в следующем. Город стоял у слияния двух больших рек - Оки и Волги. Тут всегда находились желающие - купцы, ремесленники, крестьяне, - которым надо было переправиться на другой берег. При отступлении татары сожгли мост, и теперь ловкие люди устраивали переправу на лодках. Это было удобно, когда груз невелик. Я же решил организовать паромную переправу, причем сразу на обеих реках - на Волге, ниже места слияния, и на Оке. В старых советских фильмах я видел такие переправы.
Не откладывая в долгий ящик, я пошел к судостроителям. Частных верфей в городе хватало. На Руси верфи, где строились различные суда, были только в нескольких городах - Архангельске', Великом Новгороде, Пскове и Нижнем. Были верфи и в других городах, но строили мало и в основном - лодки. И здесь я столкнулся с неожиданной проблемой - судно построить или купить готовое - пожалуйста, а паром? Мастеровые глядели на эскиз, слушали объяснения и… отказывались.
- Почему? - спрашивал я.
- Странная посудина - что нос, что корма, руля и мачты нет. Как она плыть будет?
И только один мастеровой, видимо, сидевший без заказов, нехотя согласился. Мы обговорили размеры, цену, я оставил задаток. Звали мастера Сергуня Челнок.
Я регулярно наведывался на верфь. На берегу росло нечто неуклюжее, похожее на прямоугольное корыто.
Когда дело подошло к концу, я нанял людей и построил на обоих берегах по причалу - солидному, из бревен, которые могли выдержать серьезный груз. Плотники сделали два деревянных барабана и надели их на врытые глубоко в землю столбы. Никто не мог понять - зачем? Крутили у виска пальцем - чудит мужик.
Настал день, и Сергуня Челнок под ручку провел меня на паром - принимай, хозяин. Паром был большой, внешне неуклюжий - это тебе не легкие стройные ушкуи или струги. Паром при мне спустили на воду; подняв кучу брызг, он закачался на волнах. Я спустился в трюм, осмотрел - внутри было сухо, течи не было.
- Теперь нагружайте, - скомандовал я.
- Сколько грузить?