Другой бы от неожиданности заорал или обмочился, а этот даже не вздрогнул - вытянул в сторону левую руку с арбалетом:
- Бери.
Громковато сказал, явно с целью предупредить жену. Сдуру я взялся за арбалет, и в это время в дверном проеме показалась женщина. Она с ходу завизжала, я отвлекся, и Филька этим сразу воспользовался, ударил по руке. Арбалет дернулся, тренькнула тетива, и арбалетный болт угодил женщине в грудь, оборвав крик. Локтем правой руки Филька ударил меня в живот. От боли я уронил разряженный арбалет, не выпустив, к счастью, нож из правой руки.
Филька упал на пол, сделал подсечку ногой. Ему помешал табурет, но все равно мою ногу он зацепил, и я рухнул. Филька на четвереньках бросился ко мне, рыча, как дикий зверь. Я метнул в него нож, он успел слегка отклониться, и нож по самую рукоять вошел ему в руку. Другой бы от боли впал в ступор, а этот - жилистый. Он вытащил нож из раны, злобно оскалился:
- На ленты порежу!
Саблю я выхватить не успею, лежу неудобно - на левом боку, придавив телом ножны. Этот зверь - с ножом, и выбора у меня нет: я швырнул в него с руки огонь.
Филька вспыхнул сразу, отбросил нож, дико заорал. Я вскочил, бросился в кухню. Ошибиться было нельзя - во всех домах расположение подсобных помещений было одинаковым, да и запах помогал: от кухни всегда пахнет печыо, едой. Я схватил кадку с водой - благо, она была полной - и окатил Фильку. Огонь погас, но одежда кое-где тлела, исходя дымком. Волосы на голове Фильки сгорели начисто, как и брови с ресницами. Уши от огня скукожились, выглядели, как сушеные груши, кожа на руках и лице вздулась от ожогов. Смотрелся Филька жутковато, был в прострации.
Я подобрал свой нож, сунул в ножны. Ослоп сидел на полу, привалившись спиной к стене, и тяжело дышал.
- Ты кто?
- Ангел смерти.
- Так я и думал. Сколько веревочке не виться - конец все равно будет. В церкви сегодня знак мне был - зажег свечу, а она погасла, зажег еще раз - упала.
- Говори.
- О чем услышать хочешь?
- Где казна стрелецкая?
- Я подумал, что ты и в самом деле ангел, а ты про деньги.
- Плохо подумал, я казну стрельцам доставлю. Сам скажешь, где казна, или помучиться перед смертью хочешь?
- Все равно умирать.
- Казну я и без тебя найду. Умрешь ты скоро - ты и сам понимаешь. Вот только в раю тебе не место, тебя уже определили.
- Куда?
Я засмеялся:
- Сам не догадаешься?
- Никогда не думал, что ангел такой. Я думал - он с крыльями, в одеждах белых. Видно, ошибался.
- А ты не сомневайся.
- Не сомневаюсь, никто и никогда со спины подойти ко мне не мог - ты первый, а уж когда огонь в меня бросил, я подумал - не человек ты, дьявольское порождение.
- Нет, Филя, такие, как ты, дьяволу угодны - не стал бы он тебя убивать.
- И то верно.
- Хватит болтать. Кто предатель?
- Покарать хочешь?
- За тем и послан.
- Эх, грехи мои тяжкие! Правда, наверное, что Бог все видит. В Нижнем человек есть, казначей стрелецкого полка, за десятину согласился помочь, именем Ефимий Мезенцев.
- Про казну давай.
- В подполе казна, там и другое злато-серебро есть, забирай.
- Я не разбойник, на том серебре - кровь безвинных людей.
- А ты забери, мне оно уже без надобности. В церковь отдай, пусть помолятся за Фильку Ослопа.
Я подумал, кивнул:
- Сделаю, не грешно то.
- Про друзей-товарищей чего же не спрашиваешь?
- Это про Ваську Бугра или Окуня Кривого али про Векшу Секиру сказать хочешь?
- Знаешь уже, - обреченно произнес Филька.
- Знаю.
- Ну да, ты же ангел - тебе сверху виднее. - Живы еще?
- Не все. Аккурат ты к дележу поспел. К полудню сюда придут поодиночке, за долей. Тебе меньше суетиться надо будет, ты ведь за всеми пришел?
Я кивнул.
- Одному - не так страшно умирать.
- Человек всегда рождается и умирает в одиночку. И злато с собой не возьмешь, там оно не нужно.
- А как оно… там? - Он показал пальцем вверх.
- А ты все равно не увидишь.
Я выхватил саблю и снес Фильке голову.
ГЛАВА IX
Я нашел лаз в подпол, сбросил туда тело бывшего главаря шайки. Надо использовать момент, когда сами сообщники соберутся - и искать не надо. Тело убитой арбалетным болтом жены Фильки оттащил подальше в комнату и закрыл туда дверь. Теперь со стороны входа в доме все выглядело вполне обыденно.
Еще минус два от банды - нет, наверное, минус один. Женщина может и сообщница, но в нападении точно участия не принимала: не женских рук это дело.
В дверь постучали. Я встал сбоку, вытащил нож.
- Да! - Я намеренно не сказал - "входи" или еще что-нибудь, чтобы не узнали по голосу.
Дверь открылась, вошел мужик. После дневного света коридор ему не разглядеть, темновато. Я без слов ударил его ножом в сердце. Мужик забился в конвульсиях. Я за нога оттащил его в комнату. Надо всех, кого смогу убить, стаскивать сюда. Зря я сбросил Фильку в подвал - мне же туда за казной лезть.
Буквально через полчаса явился еще один мужик. Ударить в сердце не удалось - разбойник прижимал к груди сверток, и я пырнул его в живот.
- Филя, за что?
Мужик упал. Я оттащил и его в комнату, добил. Нельзя оставлять за спиной еще живого врага.
Они приходили один за другим, и я расправлялся со всеми без жалости. Они убили стрельцов, честно исполнявших свой долг, чуть не вызвали стрелецкий бунт и не заслуживали лучшей участи. Жалости в моем сердце не было.
К вечеру разбойники приходить перестали. Я запер входную дверь и прошел в комнату. Один, два, три… десять вместе с Филькой, женщину я не считал. Приплюсуем сюда башкира Равиля. Где-то еще живут четверо, дышат пока, не зная, что смерть рядом, по пятам идет. Только вот незадача - кто из них кто? Как говорится - "ху из ху"? От Равиля я узнал имена и адреса, но не спросишь же у убитых имя. Немного поторопился. Кто живой, к кому направиться? Или подождать еще? Глядишь, и припрется еще кто-нибудь ночью, в потемках. Так и сделаю - до утра время есть, потом казну поищу.
Я поставил табуретку рядом с дверью, сел и стал ждать. Терпения мне было не занимать, но и я притомился.
Ближе к утру, перед первыми петухами ухо уловило неясный стук. Калитка? Я мгновенно встал, отодвинул табуретку, насторожился. Раздался условный стук в дверь: три раза - пауза, потом - еще два раза.
Я немного подождал, слегка потопал ногами по коридору, имитируя идущего к двери хозяина, отодвинул запор. В коридор ужом просочился мужичок, телосложением - даже подросток. Не дав ему обернуться, я двумя руками, сложенными в замок, ударил его по темечку. Ночной гость свалился на пол.
Я задвинул запор, приготовленной веревкой связал посетителю руки. Пусть немного отдохнет, мне нужен пленный. Кто-то же должен мне объяснить - поименно причем, - кто остался в живых, кого искать.
Через какое-то время мужик застонал, зашевелился.
- Филя, ты чего по голове бьешь? Я же все сделал, как ты просил.
Я зажег масляный светильник - все-таки в полной темноте как-то несподручно разговаривать с человеком, пусть это даже и разбойник.
От света ночной гость зажмурил глаза. Что-то он не очень похож на разбойника. Аккуратно подстриженные бородка и усы, опрятная одежда, причем - не простолюдина и не купца, скорее - слуги.
Незнакомец осторожно разлепил глаза, уди- А Филя где?
- А где ему быть? На небесах!
- Как это? - не понял гость.
- Без головы твой Филя, понял? - рявкнул я.
Схватил его за шиворот, пинком открыл дверь в комнату, где лежали трупы. От увиденного глаза мужика округлились.
- Кто же их?
- Я.
- За что?
- Сам не догадываешься? Попробуй угадать с одного раза. Мужик отошел от первоначального шока после увиденного.
- Звать как?
- Кирюша, Кирюша Тесемка.
- Где служишь? Мужик отвел глаза.
- Будешь молчать - так же жизнь кончишь. Я деловито достал нож из ножен.
- Нет, я жить хочу, не надо меня убивать.
- Вопрос мой слышал?
- Писарем, в городской управе.
- Зачем к Филе пришел?
Мужик замолчал. Я схватил его руку и срезал с пальца ноготь. Боль в таких случаях сильная, но все органы целы.
- Поручение Филя давал.
- Из тебя слова тянуть надо? Эдак ты вскоре без пальцев останешься, Кирюша.
И слова из Кирюши полились, как соловьиная трель весной. Я слушал и удивлялся наглости главаря. Оказывается, Филька, пользуясь тем, что охраны почти нет, замышлял напасть на городскую управу и завладеть городскою казной. Причем тогда, когда соберут налоги и в казне зазвенят денежки. Ну и наглец!
- Этих знаешь?
- Темно тут.
- Я подсвечу.
Кирюша пошел по комнате, назвал имена и фамилии, а может, и клички - поди, разберись - убитых.
- Постой-постой, как - все? Тут девять.
- Сам же сказал, что Филька без головы. Тогда десять.
- А остальные?
- Не хватает только башкира, Равилем звать.
- Его уже нет.
- Тогда все.
- Как все? Еще четверо остаются!
- Нет их, в схватке со стрельцами полегли, их по деревням развезли да схоронили.
Черт, лопухнулся я! Нападали-то полтора десятка, только я не подумал, что и стрельцы сопротивление оказали. Хоть счет и не в их пользу, но все же не задаром жизни отдали. Я вздохнул с облегчением. Кажется - банде полный конец, последний соучастник разбоя передо мной.
Мужик, видимо, прочитал в моих глазах свой приговор, упал на колени, запричитал по-бабьи. Нет, нельзя оставлять гниду - он к Фильке шел товарищей своих продавать и предавать. Нет уж Фильки - так другой потом может появиться. Кончать его надо.
Решив так, я выхватил из пожен саблю и заколол предателя.
Комната полна трупов, как в кровавой драме. Ладно - попозже решу, что с ними делать. Теперь надо спокойно искать казну.
Я открыл лаз в подвал. Внизу, у лестницы валялось тело Фильки Ослопа. Масляный светильник свет давал скудноватый, и дальняя стена терялась в темноте. На полках - горшки с соленьями и другими припасами.
Я обошел весь подвал. Сундучка нигде не было. Неужели закопал? Я исследовал пол - везде утрамбованная годами земля, твердая, как бетон. Нет, никто ее не рыл, нигде не пружинит под ногами. Придется осматривать более тщательно.
Я метр за метром внимательно осмотрел стены. Нет сундучка с казной. Неужели Филька обманул меня перед смертью, решив хоть так напакостить? Надо осмотреть дом и чердак - если и там не сыщется казна, доберусь до конюшни и сарая. Здесь где-то казна, не зря же именно сюда за долей от награбленного приходили его подельники.
Я взялся обшаривать комнаты на первом этаже. Ценности были, но небольшие, скорее всего, для выхода в город: украшения жены - цепочки, кольца, и помассивнее - мужские перстни; даже немного золотых монет. Все это я складывал на расстеленный на столе платок. Как говорили большевики - "экспроприация экспроприаторов", или предельно просто говаривали анархисты - "грабь награбленное".
Одну комнату осмотрел, вторую. Время шло, дело не продвигалось. Я зашел в кухню - попить воды и с досадой вспомнил, что всю воду из ведра вылил на горящего Фильку. Постой-ка, в каждом доме квас и пиво есть, хранят их в подвале, иногда - на леднике. А что-то я бочек или других емкостей для пива или кваса в подвале не видел. Должен быть еще один подвал - не иначе.
Я прошел по уже осмотренным комнатам - поднимал ковры и разглядывал пол. Мне повезло - откинув богатый ковер, я увидел бронзовое кольцо крышки подпола. В крышке было выдолблено углубление, в котором и лежало кольцо, совершенно не видное под ковром - потому я и не почувствовал его ногами. Я с нетерпением откинул крышку, стал спускаться по лестнице. Твою мать! Да здесь золота и драгоценностей столько, что все Вязники купить можно. А вот и сундучок скромно стоит на земле. Замок его уже был сбит, и я поднял крышку. Мешочек с серебряными монетами лежал сверху, под ним, насыпью - медные деньги. Сбоку - свиток. Я развернул его - перечислялась сумма в медяках и серебре на прокормление служивым людям и прочее… Надо приберечь - все-таки денежный документ.
Я подошел к полкам, посветил. Тускло блестело золото - монеты, кубки, цепочки, кольца. Чуть поодаль - изделия из серебра. Я не поленился развязать небольшой кожаный мешочек, высыпал содержимое на ладонь. Жуковинья, по-современному - драгоценные камни. Все обработанные, переливающиеся яркими гранями, искрящиеся под тусклым светом светильника всеми цветами радуги.
На полках у другой стены навалом лежало дорогое оружие - сабли, кинжалы, все в изукрашенных ножнах; рукояти и эфесы - серебряные и золотые, некоторые с монограммами. Сколько тайн жизни и смерти их хозяев хранило оно!
Еще на одной полке лежали тюки с тканями - шелком да сукном заморским. М-да! Чтобы все это вывезти, не лошадь нужна, а повозка.
Я решил - выгребу все, а дом сожгу. Куда-то же надо девать трупы? Если их вывозить - влипну сразу: стража у городских ворот взглянет ненароком под холстину на телеге, и пеньковый галстук мне обеспечен. А сожгу - скажут: не повезло хозяину, надо было лучше за печкой смотреть. Только вот ценности оставлять в горящей избе - верх расточительства. Поскольку на всем этом золоте и прочих бирюльках - кровь и слезы, себе их брать нельзя. Хоть у меня и самого руки даже не по локоть - по плечи в крови, но то ведь кровь врагов или преступников. Морально неприятна, просто претит мысль о том, что я буду носить перстень, снятый с ограбленного купца, или подарю любимой женщине цепочку с убитой татями жертвы. Не жил богато - нечего и начинать. Слава Богу - не в конуре живу, и на стол поставить что-то найдется - как еду, так и выпивку.
Решив так, я взялся перетаскивать наверх, в комнату, все ценности. Тяжеленное все - просто ужас! Сундучок сразу и вытащить по лесенке не смог - половину выгрузил в мешок и по частям поднимал в дом. Потом взялся за ценности. Перетащив их, стал из подпола выбрасывать в люк, на пол комнаты, оружие. Передохнул, усевшись на сундучок, - пот катил градом. Давно уже рассвело, и я даже не заметил - как. Когда дошла очередь до рулонов с тканями, мелькнула мысль - да черт с ними, пусть горят синим пламенем. Сел, задумался, устыдился - и принялся работать дальше.
Когда я закончил, был уже полдень. А впереди еще - погрузка подводы. Помощника бы мне, да где его взять?
Я прошел в кухню - надо подкрепиться. Вчера не ел, сегодня уже полдня прошло. Я вытащил на стол все, что нашлось в шкафчиках, - рыбу копченую, сало, вчерашний хлеб. Можно было бы пройти на огород, сорвать огурчиков, да лень было. К тому же опаска имелась - соседи увидят, как чужой по огороду ходит - мне оно надо? Лежащие в соседней комнате трупы ничуть не отбивали аппетит - слопал почти все, что нашел. Когда еще покушать придется? Коли поеду на повозке с ценностями, так их не бросишь у трактира без пригляда.
Перекусив, я возлег на хозяйскую постель - вредно работать сразу после еды - и чуть не уснул: сказывались две почти бессонные ночи. Встал, похлопал себя по щекам, отгоняя дремоту. Выйдя во двор, выкатил из конюшни телегу. Руками, упираясь всем телом, подтолкнул ее к окну дома, что глядело на задний двор. Коли добро по ступенькам парадным таскать, так я и до вечера не управлюсь.
Я уложил все ценности в кожаные мешки, кои у Фильки имелись в достатке - не иначе, как для награбленного добра держал. Выбив ногой свинцовую раму, побросал ценности, оружие и ткани в телегу. Теперь надо прикрыть - не привлекать же внимание. Я разровнял на телеге груз, накрыл найденной холстиной. Можно и запрягать? Нет, надо сначала замаскировать груз.
Присев, я задумался. Засыпать сеном, что в конюшне лежит? Даже смешно - из города вывозить сено: не пойдет. Доски и жерди, что в сарае сушатся, по этой же причине не годятся. Нелепость какая-то: все погрузил, а чем прикрыть - не знаю. О! Наверняка, где-то бочки пустые лежат - надо поискать в сарае, в случае чего - можно будет сказать стражникам, что вино поехал покупать. Ничего лучшего в голову просто не пришло.
Я побежал в сарай. Бочки и в самом деле здесь были, причем много и разных размеров. Я взгромоздил их на телегу, прикрыв ценный груз, обвязал по периметру веревкой, да еще и прихватил к самой телеге, завязав узлы от всей души. Надо будет мне - просто разрублю, а любопытный пусть помучается, развязывая.
Я вывел пару гнедых, запряг, немало помучившись - ведь опыта не было. Раньше ездил только верхом, а тут - куча постромок, кожаных ремней - кошмар какой-то! Вроде все. Выйдя с лошадьми и телегой во двор, я открыл ворота. Сам стремглав метнулся в дом, пустил с руки огонь в дальнюю комнату, потом зажег комнату с трупами. Теперь промедление смерти подобно.
Выскочив во двор, я в прыжке уселся на облучок, щелкнул кнутом. Сытые лошади, не изнуренные крестьянской работой, взяли резво, и вскоре я остановился у постоялого двора. Расплатился с хозяином, забрал из комнаты скудный скарб, привязал свою лошадь к телеге и вскоре остановился перед городскими воротами. Обычно осматривали лишь въезжающих, взимая мыто, а выезжающих - лишь выборочно.
Когда подошла моя очередь и стражник спросил - что везу, я мрачно буркнул:
- Золото, не видишь?
Стражник постучал кулаком по бочкам, те гулко отозвались. Он засмеялся:
- Золото будет, когда продашь. С полными возвращаться будешь - отлей попробовать. Проезжай!
Я проехал ворота, обернулся. Вдали поднимался черный дым. Его увидели и стражники.
- Пожар, горит что-то! Бей в набат, гасить надо!
Нет уж, не погасите, коли такой дым валит - вам бы отстоять соседские дома.
Лошади шли по грунтовке сами, я не подгонял. Сидел и размышлял - до Нижнего полторы сотни километров, на телеге это неделя пути. Охренеть! От телеги отлучиться нельзя - своруют, причем могут не только мешок с ценностями, но и всю телегу с содержимым умыкнуть. Ни отойти покушать, ни от дождя укрыться, если придется под него попасть, ни переночевать по-человечески на постоялом дворе. Все ценное при ночевке обычно уносилось с собой, в комнату. А здесь таскать надо полдня. Золото - штука тяжелая, мешочек с виду не велик, а весит больше, чем мешок пшеницы. Да и звуком выдаст. Хорошо, я мешки плотно утолкал, да еще в каждый по полотенцу хозяйскому положил, чтобы не звенело маняще. Уж звук монет или золота-серебра не спутаешь с железным лязгом. Вот это я попал на каторгу! Причем сам, добровольно. А может, не мучиться, скинуть все в воду в укромном месте? Нет, проделанной работы жалко - полдня из подвала таскал. Ей-богу, не золота жалко - труда!
Я ехал до глубокой ночи. Когда дорога стала уже неразличимой, решил остановиться на ночевку. Свернул с дороги в лес, выпряг коней и, стреножив, пустил пастись. Скотина - не человек, ей травку пощипать надо, воды из ручья испить. Не объяснишь ей, что потерпеть надо.