Катерина отметила с удовлетворением, что девочка рассудила умно. Может, она начала взрослеть.
- Сейчас объясню. В мои планы не входит смерть Нотрдама. Чтобы убить его, достаточно капли яда, как в былые времена. Но и просто-напросто сдать его инквизиции ради снятия отлучения мне тоже не хочется.
- На что же тогда вы рассчитываете?
- Уж завершить дело - так с шиком. По словам Молинаса, Нотрдам принадлежит к конгрегации магов, имеющих почти неограниченное могущество. Через него можно выйти на главу секты, человека весьма таинственного и наводящего страх. Я не стремлюсь нарушить свой христианский долг, но мне очень хочется побольше узнать о магии, так пугавшей Молинаса.
Катерина не осмеливалась в этом признаться, но с тех пор как признаки старения начали проступать в ее красоте, идея останавливать время оккультными методами становилась все привлекательнее. Она слышала разговоры об алхимиках, которые изобрели эликсир вечной молодости, и втайне надеялась, что Нотрдам занимается чем-то подобным.
- Если хотите, я могу спросить у Бертрана.
- Боже тебя упаси! - вскричала в тревоге Катерина. - Если магией занимается мужчина, его объявляют мудрецом, а если женщина, ее объявляют ведьмой! Мужчину ждет всеобщее почитание, а женщину - смерть.
Опешив от услышанного парадокса, Джулия на несколько мгновений замолчала, потом сказала:
- Может быть, то, что вы ищете, содержалось в книге, которую вы вернули Нотрдаму?
Катерина фыркнула.
- Возможно. Но ни ты, ни я, ни Молинас не поняли в ней ни слова. Нам не удалось даже разобрать, на каком языке она написана. Нет, Нотрдам нужен мне живым: он поможет расшифровать записи. А если не он, то его пресловутый учитель.
Ошеломленная Джулия предпочла сменить тему:
- Но при чем здесь Анна Понсард?
Катерина не любила, когда дочь задавала слишком прямые вопросы. Она чуть не сделала ей выговор, но потом решила ответить, но так, чтобы затемнить смысл. Кто знает, может, бедняжка Джулия когда-нибудь донесет на нее?
- У меня нет точных планов, да и у Молинаса их не было. Но тот, кто хочет получить власть над чужими судьбами, должен уметь делать людей податливыми, как глина, и держать под контролем сразу многих. Когда же он добьется власти над ними, он сможет заставить их плясать под те инструменты, которые определяют нашу жизнь: любовь, страсть, гнев. И эти инструменты будут уже звучать не по воле случая, а в руках умелого мастера. Понимаешь?
- Не совсем, но все это меня пугает.
Катерина приподняла голые соблазнительные плечи, которые Джулия облачала в верхнее платье.
- Заметь, что все короли и князья поступают так же, только у них больше возможностей, чем у меня. Вспомни Цезаря Борджа или интриги Павла Третьего Фарнезе. Единственное ограничение их возможностей заключалось в том, что они были мужчинами и не обладали врожденной женской проницательностью. Если женщина умна, она одновременно и змея, и львица. Не помню, кто это сказал. Потому-то мужчины и стараются взять нас под стражу, а то и убить. Они боятся, что мы воспользуемся тонкостью ума, данной нам от природы.
Джулия закончила с платьем матери и взялась за юбку.
- А что же Анна Понсард?
- Ей с самого начала было назначено выйти замуж за Нотрдама. Ее настоящее имя Жюмель, и она, похоже, действительно очень красива. Однако, моя девочка, она не принадлежит, как ты, например, к породе утонченных женщин. Я пытаюсь привести в движение механизмы, запущенные Молинасом. То, что я задумала, не должно тебя касаться.
Произнеся последнюю фразу, Катерина замолчала, и Джулия не решилась больше ни о чем спрашивать. Пытливый ум разглядел бы в колкостях герцогини признаки растерянности и даже страха. Ужас приближения старости заслонил все остальное. Катерине самой нравилось считать себя сильной и нравилось казаться сильной, но это была всего лишь форма защиты. На самом деле все обстояло не так. На самом деле она потеряла и власть, и эфемерную славу и была вынуждена, испытывая лишения, мыкаться по всей Европе в поисках убежища.
В конце концов, это ее два года назад раздели и высекли по требованию разъяренной толпы, которая жаждала ее смерти. Мужчинами она командовала безраздельно, при условии, что ей удавалось продемонстрировать им ту часть своего великолепного тела, которую они единственно почитали. Но ни один из них не зажег ни чувства, ни нежности в гордом сердце высокомерной аристократки.
Отец занимался ею, только пока она была ребенком, а у матери было слишком много сыновей, за которыми не уследишь, так что дочери особого внимания не доставалось. Образованием девочки ведали строгие учителя и служанки, которых она тоже мало интересовала. Ей преподавали уроки философии, наставляли в религии и читали рассказы из флорентийской литературы. Потом ее выдали замуж за жениха, с которым, по уговору семейства Чибо и семейства Варано, обручили, когда она еще нетвердо держалась на ножках. Их первая встреча с мужем незадолго до свадьбы оказалась для обоих самой радужной. Она была приятно удивлена, увидев перед собой милого юношу, а он просто оторопел от ее неожиданной красоты.
Однако первая брачная ночь обернулась настоящим адом. Катерина запомнила грубость и боль и пыхтящее над ней потное, волосатое тело, абсолютно безразличное к тому, как она себя чувствует в его объятиях. Потом муж грубо спихнул ее с постели, схватил тряпочку со следами крови, постеленную поверх простыни, и помчался к друзьям с этим доказательством своей мужской силы. Больше она его в ту ночь не видела.
Если ее супружеская жизнь с человеком, который насиловал се каждый раз, когда ему взбредало в голову, была просто жалка, то опыт управления Камерино вылился в нечто ужасающее. Вплоть до самой смерти мужа придворные без конца сулили ей неизбежную гибель. Знать интриговала, духовенство подстрекало население против нее, даже слуги ее не слушались. Она сопротивлялась как могла, зачастую прибегая к ядам или рубя головы.
Тверже всего она держала династическую линию. Дочь она отнюдь не находила блестящей, и тем не менее девушка имела права на наследование феода. По этой причине она обрекла ее на брак с таким человеком, как Гвидобальдо делла Ровере, таким же грубым, как герцог Варано, но гораздо более злобным. Однако даже это средство не уберегло их от необузданных притязаний Фарнезе. Жестокий и безжалостный Папа избавился от них, просто подписав декрет, лишавший их всего имущества, а вместе с ним и чести и обрекавший их на полную скитаний жизнь вне закона. А потом на их горизонте появились кардинал Торнабуони и этот странный Молинас…
Катерина отогнала от себя воспоминания и закончила одеваться, чтобы спуститься в нижний этаж палаццо, где располагались апартаменты кардинала делла Ровере. Она остановилась возле неподвижно застывшего у дверей кабинета слуги.
- Как думаешь, его преосвященство меня примет?
- Сейчас узнаю.
Слуга открыл позолоченную створку двери и на миг исчез за ней. Вернувшись, он с поклоном посторонился.
- Пожалуйте, мадам.
Катерина вошла. Следуя своему лукавому обыкновению, она присела в низком поклоне, чтобы дать кардиналу возможность полюбоваться грудью. Прелат выдержал паузу больше положенной, потом пробормотал слегка охрипшим голосом:
- Входите, герцогиня.
Катерина выпрямилась. Следуя приглашающему жесту унизанной кольцами кардинальской руки, она послушно уселась в обитое красным бархатом кресло перед письменным столом.
- Я осмелилась побеспокоить ваше преосвященство, так как узнала, что в город прибыл один из моих родственников. Я бы хотела попросить вас разрешить мне визит к нему. Речь идет о Франческо Марии Чибо, из Чибо Лигурийских.
- О, я с ним хорошо знаком, - ответил кардинал, соединив толстые пальцы. - Он женат на моей племяннице, Бьянке Виджери делла Ровере. Так он в городе? Где же он остановился?
- У философа Жюля Сезара Скалигера.
- И этого я тоже знаю. Он полупомешанный, хотя и слывет весьма образованным человеком.
- Мне неизвестно, как долго задержится здесь Франческо Мария. Он сопровождает некоего Гийома Постеля.
Лицо кардинала помрачнело.
- Постель? Я о нем слышал, и отзывы были далеко не лестные. Продолжайте.
Катерина продемонстрировала самую сияющую улыбку из своего арсенала.
- Умоляю ваше преосвященство отпустить меня в дом господина Скалигера повидаться с Франческо Марией Чибо. Торжественно обещаю вам вернуться не позднее двух часов. Большего я не прошу.
- И я не прошу лучшего.
Улыбка вернулась на лицо прелата.
- Как вам известно, ваш обвинитель Денис Захария бежал в королевство Наваррское, где, похоже, колдуны чувствуют себя как дома. Следовательно, главное обвинение против вас развалилось, и вы имеете полную свободу передвижения внутри городских стен. Скалигер, правда, обитает вне их пределов, но я закрою на это глаза.
- Если больше нет обвинений против меня, то почему я не могу пользоваться полной свободой?
Улыбка кардинала стала еще шире.
- Можете, но, как я только что сказал, внутри стен города. Дело в том, что вы должны еще пройти процедуру очищения.
Он взял со стола толстый том, который Катерина уже научилась сразу узнавать. Это был "Repertopium Inquisitorum", книга под редакцией инквизиторов из Валенсии, без которой не обходилось ни одно заседание.
Кардинал привычным движением перелистал страницы.
- Вот глава, которая нас интересует: "Очищению подлежит тот, о ком идет дурная слава среди людей честных и почтенных, даже если эта дурная слава распространялась намеренно кем-либо из его врагов". Видите, герцогиня, здесь описывается как раз ваш случай.
Катерина слегка вздрогнула.
- И в чем же состоит это очищение?
- О, церемония очень проста. Надо предстать в том месте, откуда пришла за вами дурная слава, и перед теми, кто ее разделял. В вашем случае вы должны отправиться в Экс и принести публичное покаяние, получив таким образом прощение. Если я до сих пор не назначил церемонию, то только потому, что в Эксе могут еще питать к вам определенную враждебность. Есть риск, что из-за какой-нибудь горячей головы весь ритуал пойдет насмарку.
Катерина побледнела. Она только сейчас отдала себе отчет, что Антонио Галаццо делла Ровере держал ее дьявольской уздой. Как могла она появиться перед людьми, которых намеренно заражала чумой и которые засекли ее до крови, полагая, что засекли до смерти? Ясно, что в планы кардинала входило держать их с Джулией при себе, наслаждаясь прелестями младшей, а едва они надоедят - избавиться от обеих.
Катерина притворилась спокойной, но это стоило ей немалых усилий.
- Ваше преосвященство, я останусь в Агене столько, сколько вы пожелаете. Я всего лишь прошу разрешения повидаться с родственником.
- Я уже сказал вам, что с этим нет никаких затруднений. Только я тоже хочу попросить вас об одолжении.
- Я сделаю все, что пожелаете.
Катерина надеялась, что он не заметил охватившего ее отчаяния.
- Этот самый Постель - человек подозрительный, адепт каббалы и еврейской магии, и инквизиция давно за ним следит. Однако вплоть до последних лет он находился под покровительством нашего покойного короля Франциска Первого. Если вам удастся представить инквизиции улики, которые помогут облегчить его арест, то церемония вашего очищения сможет пройти лишь формально. Будет считаться, что вы выказали достаточно христианского рвения, чтобы уничтожить вашу дурную репутацию.
Катерина ни на миг не поверила этим обещаниям. Делла Ровере просто-напросто намеревался использовать ее в своих целях, не предлагая взамен ничего конкретного.
Но это обстоятельство ее не огорчило. Напротив, после слов прелата отчаяние сменилось эйфорией. Сам того не желая, делла Ровере помог ей наметить план, который одним движением позволял ликвидировать все препятствия на пути к Мишелю Нотрдаму, включая и самого кардинала.
Повеселевшая Катерина поднялась с кресла.
- Будет исполнено, ваше преосвященство.
Снова присев в поклоне, она открыла кардиналу блистательную панораму своего декольте. Но на этот раз глаз не опустила, а быстро взглянула снизу вверх. И поймала на себе восхищенный и слегка туповатый взгляд. Усмехнувшись про себя, она подумала, что этот человек проиграл.
ИЕРОГЛИФЫ ГАРАПОЛЛОНА
Мишель повертел в руках письмо своего брата Бертрана из Сен-Реми. Содержание, на первый взгляд безобидное, его чем-то встревожило.
"Дорогой Мишель!
После смерти нашего отца в прошлом году я занимаюсь главным образом домом и сельскими владениями семьи. Однако слежу по возможности за карьерой брата Жана, которая движется по общественно-административной линии в Эксе, а также за твоей. Я знаю, что ты находишься в Лионе и в очередной раз борешься с чумой. Что до меня, то, как ты знаешь, я женился на добродетельной девушке Торине де Ру, которая уже носит ребенка и, надеюсь, обеспечит мне многочисленное потомство. Благодаря Торине, а также итальянской девушке высокого происхождения, Джулии, бывшей замужем за Гвидобальдо делла Ровере, которая часто бывает в нашем доме, я познакомился с Анной Понсард по прозванию Жюмель, которая…"
По прочтении этого имени он снова вздрогнул. За прошедшие годы кто-нибудь из друзей нет-нет да и упоминал его, словно все сговорились снова толкнуть его в объятия Жюмель. Казалось, таинственная сила влечет его против воли в сторону его первой любви. Будь Молинас жив, Мишель заподозрил бы очередную ловушку… Но Молинас давно обратился в пепел.
С другой стороны, затянувшееся воздержание вызывало в нем сладострастные фантазии, как во сне, так и наяву. И объектом его желаний неизменно оставалась цветущая Жюмель во всем блеске юности. Наверное, теперь она растолстела и постарела, но желание убедиться в этом собственными глазами только росло…
Он продолжил читать:
"…могла бы составить тебе идеальную партию. Мало того, что она хороша собой, хотя и болтлива сверх меры, она сказала мне, что за ней состояние в 400 флоринов и дом в Салоне-де-Кро. Я говорил с ней о тебе, и она очень заинтересовалась, хотя претендентов на ее руку хоть отбавляй. Думаю, что для тебя это был бы идеальный брак. Если же у тебя уже есть любимая девушка, не тревожься. Я сам, искренне любя Торину, нашел в Джулии делла Ровере гораздо больше, чем просто подругу, как это обычно бывает. Это она надоумила написать тебе относительно Анны Понсард, учитывая тот факт, что ты уже миновал брачный возраст и все еще не имеешь детей…"
Тут Мишель должен был оторваться от письма. В комнату второго этажа отеля Дье в Лионе вошел один из санитаров. Чтобы разобраться, кто это, надо было подождать, пока вошедший снимет с себя шесть промасленных рубах, длинный, до пят, полотняный балахон, черный жилет из грубой ткани и "птичью" маску, пропитанную эссенциями. Наконец Мишелю удалось понять, кто перед ним: на него глядело исхудавшее лицо Рене из аптеки "Зеленая колонна", самой знаменитой и оснащенной в городе.
Рене улыбался.
- Мишель, полагаю, что мы совсем одолели чуму. Повальной эпидемии, которой все боялись, не случилось. Больные, похоже, выздоравливают. И все это - ваша заслуга.
Мишель тоже рассеянно улыбнулся, быстро складывая и засовывая в карман письмо Бертрана.
- Друг мой, успеха, который вы мне приписываете, добиться было нетрудно. Мы ведь уже привыкли любую вспышку заболевания объявлять эпидемией. Сюда, в Лион, "черная смерть", косившая народ в Эксе, не докатилась. То, что мы победили здесь, был всего лишь "ослиный кашель". Иногда он смертелен, но далеко не всегда. Справиться с ним - не такая большая проблема.
- Может быть, но, пока вы не приехали, никто не знал, что делать. И потом, кто умеет отличить один тип чумы от другого?
Почти машинально Мишель поправил свою неизменную квадратную шапочку, символ его веса и полномочий. Он был очень горд похвалами, полученными от аптекаря, но постарался скрыть свои чувства. Зато, если бы другу пришло в голову его критиковать, он бы огрызнулся. Похвала же, напротив, всегда располагала его к скромности.
- Я и сам, несмотря на весь свой опыт, не смог бы дать категорическую оценку. Но много лет назад у меня был замечательный учитель, Франсиско Валериола. Это он объяснил мне, что больные "черной чумой" находятся в состоянии сильного возбуждения. У мужчин напряжен пенис, как бывает в случаях приапизма, у женщин наблюдаются обильные выделения жидкости из влагалища. Во время менее тяжелых эпидемий ничего подобного не происходит.
Рене приподнял бровь.
- Вы все это констатировали сами?
Мишель пожал плечами.
- Конечно, я не ходил задирать больным рубашки. Так утверждает Валериола, и мне этого достаточно. Знаю только, что у больных в Лионе, как у мужчин, так и у женщин, половые органы были сжавшимися и бледными.
- А у больных в Эксе…
- Не спрашивайте меня об этих больных. Тогда мне не были известны тезисы Валериолы, и я не проводил подробных осмотров.
Рене глядел скептически, но возражать не стал. Он расстегнул черную бархатную куртку с большим воротником и вытащил помятую и вымазанную жиром рукопись. Скорее всего, жир попал на нее с только что снятой промасленной одежды.
- Я прочел ваш стихотворный перевод иероглифов Гораполлона и должен вам сказать…
Он осекся.
- Ну, продолжайте.
- Я ничего не понял. То есть я понял, что этот самый Гораполлон - не знаю, кто он такой, - разъясняет значение серии египетских иероглифов, но мне неясно, зачем вы переводили с греческого, и в толк не возьму, где вы взяли время на все это.
Мишель улыбнулся.
- Гораполлон - египетский ученый второго века нашей эры. Я не переводил с греческого, я просто так написал, чтобы придать книге привлекательность. На самом деле я работал с латинской версией, опубликованной в Болонье тридцать лет назад.
- Короче говоря, днем вы боролись с "ослиным кашлем", а по ночам переводили.
- Так оно и было.
- Но чего ради? Какой вам прок от этой книги, которая заинтересует разве что немногих ученых?
- Это дань уважения другу, который подарил мне весьма важные знания. Заметьте, что я посвятил свою рукопись Жанне д'Альбре, королеве Наварры. Мой друг, имени которого я не могу вам сообщить, нашел у нее убежище от преследователей, и мне хотелось отблагодарить ее за великодушие.
Рене приподнял плечи.
- Что-то не верится, что это единственный мотив.
- Конечно же нет. Знаете, меня очень поразило знаменитое "Пророчество" Парацельса, которое я прочел несколько месяцев назад. Я думал, что это труд по медицине, а это оказался сборник предсказаний.