Пока Василий Лукич колдовал на кухне, я перелистал вклеенную в гроссбух подпалённую огнём тетрадь и понял, что передо мной список знаменитого романа Булгакова "Мастер и Маргарита". К сожалению, не полный. Интересно бы узнать, знаком ли он кому-нибудь, кроме бывшего владельца и ветерана? Как попала тетрадь к Лукичу? Почему он дал её мне, прежде чем рассказать об "умниках" и "клиентах" и их взаимоотношениях с "начальниками"? И почему Лукич начал что-то выкладывать мне о подделках, в том числе и текстов вождя?
- Ну как? - спросил Василий Лукич, неторопливо разливая чай в кружки из толстого фаянса с изображением железного Феликса на фоне знаменитого здания на Лубянке.
- Вопросы потом, я ещё не успел переварить то, что увидел. Сначала расскажи, как к вам попала эта книга. И причём здесь умники и клиенты?
- Вот это - деловой вопрос. А то - Олеша… Булгаков…
Лукич раскрыл железную коробку из-под монпансье и вынул, видимо, заранее приготовленную фотографию. Лицо старика сияло от предвкушения эффекта который должен был вызвать у меня снимок. За большим столом, под двумя огромными портретами вождей сидели, неловко съёжившись, сам "владетельный князь" Ленинграда и сопредельных территорий Жданов, шеф НКВД Лаврентий Павлович Берия и незнакомый мне человек, на петлицах которого красовались два ромба. Ощущение было такое, что последние двое распекают в чём-то провинившегося "князя".
- Ну, как? - снова спросил меня Лукич, отодвигая кружку от фотографии.
Я не нашёл, что ответить на это "ну, как" и сказал:
- Восемь.
- Что "восемь"?
- А что "ну, как"?
- Да ты что? - рассвирепел старик, схватил фотографию, бросил её в коробку и прихлопнул коробку крышкой.
Я не понял, какую бестактность совершил по отношению к заслуженному ветерану, бросавшему на меня свирепые взгляды.
- Что толку тебе рассказывать, если ты не понял, что, во-первых, это единственная фотография, где Берия и Жданов находятся вместе, а во-вторых, - в его глазах промелькнуло молнией величайшее презрение, - а во-вторых, вот они перед тобой: начальник, клиент и умник.
Спросить Лукича, кто из них кто, я не осмелился, боясь вызвать новую вспышку гнева и, не дай Бог, сердечный приступ, который - в возрасте моего собеседника - мог бы выйти ему боком.
- Василий Лукич. - произнёс я как можно весомее, - в следующую встречу вы увидите другую фотографию, где означенные вами типы тоже изображены вместе. Конечно, вы можете отправить её на экспертизу, а послушные эксперты дадут вам заключение, что это подлежа. Но мою фотографию знает весь свет…
- Э-ка, удивил! - перебил меня Василий Лукич, - небось, газетную фальшивку "на трибуне мавзолея - вожди партии и народа" притащишь. Не старайся! Когда на трибуне настоящий Берия стоял, Жданова там не было, а когда Жданов стоял около Сталина, рядом с ним был двойник Берии. Это-то мне доподлинно известно. Протокол соблюдали. Иногда даже двойник Сталина, если ему приходилось отбывать смену на мавзолее, не догадывался, что рядом не пенсняк, а кукла от Матрёны.
- Я принесу другую фотографию - "Товарищ Сталин и его сподвижники утверждают "Великий план преобразования природы".
Лукич посмотрел на меня, как на последнего идиота.
- Такой фотографии нет на свете. Ты мне голову не морочь. На мякине не проведёшь. Картина такая есть. Только называется не так. Налбандяну её заказывали, как сейчас помню. Целый взвод её писал - в запое был художник.
- Так я тебе не картину принесу, - перебил я, - а фотографию с картины. А на фотографии почти рука об руку и клиент, и начальник, и умник. И никаких двойников и кукол. А если докажешь, что там не Берия и не Жданов, с меня бутылка КВ.
- А ты знаешь, - Лукич почесал за ухом, глаза смягчились, - может, ты и прав. Художник-то писал настоящих Жданова и Берию. Тут никакая экспертиза не определит, что это фальшак. Только умника моего там нет. Не дорос ещё. Да и дорасти не довелось. Сгинул из органов. И всё из-за любви к раритетам. Вот тебе и "Лосиная книга"… Заходит он как-то ко мне, после финской войны уже было, дверь запер, свёрток достаёт и говорит: "Сохрани, Василий, если не вернусь". Просил никому не показывать. Если жена будет спрашивать - не отдавать. Боялся, что выменяет у кого-нибудь на "Огни Москвы" или на коробку зефира в шоколаде.
- Лукич, выходит, что клиент - это Жданов, начальник - Берия, а кто же умник - тот третий, с ромбами на петлицах? Ты сказал, что он сгинул из органов. Куда? К тебе в спецзону? В крематорий?
- Ко мне в спецзону его бы не отправили, даже если бы она ещё существовала. Я же тебе рассказывал, что её закрыли ещё до войны. Если бы через крематорий списали - я бы знал. Может, какое спецзадание получил и за кордоном работал. А потом спрятали. Если так, то почему решил не забирать у меня эту тетрадь, не понимаю. Значит, приказ такой был. А если в расход пустили, то не понимаю, почему я об этом не знаю. Ведь протокол соблюдали неукоснительно. Мучился я с этой "Лосиной книгой" аж до смерти товарища Андропова.
- А потом почему перестал мучиться, Лукич?
- Да это и ежу ясно! Ещё при жизни Юрия Владимировича отобрали разные мелочи, что на хранении были у таких как я. То ли переправить за кордон торопились перед тем, как самим смыться, то ли деньги нужны были здесь для начального капитала, так сказать. Ведь не все же получали из партийных фондов.
- Лукич, - осенило меня, - а может быть, тебе оставили "Лосиную книгу" в качестве твоего, как ты говоришь, начального капитала?
- Может быть, конечно, но это же такое нарушение, что и пулей не отмоешься. Да и инструкций, что с ней делать, не приложено.
- А не зашифрована ли инструкция в каком-нибудь тексте внутри книги?
- Я тоже так думал сначала. Дешифровкой занимался по вечерам, у меня даже своя книга есть, покажу как-нибудь, я её "Крысиная книга" называю. На Сильфиду Хакидовну вышел. Она мне помогла поначалу, а потом вдруг замкнулась, даже разговаривать перестала. То ли её друзья донесли, что в органах я работал, то ли конкурента во мне почувствовала.
- Лукич, ведь все дешифровщики в органах работали. Значит, она про тебя узнала сразу, а не потом. Тебе бы в какой-нибудь электронно-вычислительный центр обратиться - те бы не донесли и всё сделали в лучшем виде.
- Опять ты не понял. Никакой она не дешифровщик. Сильфида Хакидовна Чумакова Булгаковым занималась.
- Так она занималась Булгаковым от НКВД? Или ещё раньше?
- Ну и тупой же ты! Булгакова от НКВД курировал сам товарищ Сталин. Никому не доверял. И по линии ЦК тоже он курировал. Может быть, Жданов и не был клиентом в той истории, до которой нам с тобой никак не добраться. Но это даже хорошо. Ты мне тут подсказал несколько ходов. Может, снова займусь расшифровкой текстов. И вычислительный центр подключу. Да, надо подумать. Ведь если клиентом был товарищ Сталин, то может оказаться, он и натолкнул Жданова поручить разработку библиофилов помимо Берии. Тогда зачем Берия встречался со Ждановым, да ещё и Боровячего с собой прихватил?
- А это ещё что за личность со свинячей фамилией?
- Не спрашивай про Боровячего. Это не настоящая фамилия. Понял, что это - умник? Тот, с ромбами. Видишь, уже до персонажей добрались. Только вот одна закавыка - кто клиент? Если товарищ Сталин, тогда понятно, почему Жданов стал идеологию курировать, но тогда почему операцию вёл Боровячий? Ну и напустил ты мне мороки на старую голову!
- Лукич, давай закончим с Чумаковой, может быть, ещё что-нибудь прояснится в твоей голове, - предложил я ему, чтобы немного спустить с высших сфер на грешную землю.
- С Чумаковой всё просто. Стыдно тебе не знать о ней. Она пишет о Булгакове. Даже капитальный труд выпустила "Хроника жизни Михаила Булгакова". Каждый уважающий себя интеллигент имеет эту книгу. Василий Лукич открыл дверцу секретера "Хельга" и достал с полки толстую книгу.
- Посмотри сюда, - он открыл последнюю страницу и показал место, где я прочёл: "Автор сердечно благодарит всех, кто в разные годы помогал и помогает восстанавливать биографию Михаила Булгакова…"
- Здесь должна быть и моя фамилия, но мне посоветовали отказаться от этой чести.
- Почему? - снова встрял я с наивным вопросом.
Лукич, видимо, находился в плену воспоминаний, так как ответил без всякого раздражения:
- Неприятности у неё начались по нашей линии. Вышли на неё американские издатели. Предложили материал подкинуть для издания сочинений Булгакова, а она, не доложив, проявила нездоровую инициативу. Случись всё немного пораньше - схлопотала бы на пятерик в зону.
Я промолчал. И не потому, что молчание - знак согласия, а чтобы не провоцировать старика на новые воспоминания о его работе в области дешифровки рукописей. И правильно сделал.
- Я думаю, - продолжал Лукич, допив уже остывший чай, - что и разработка "библиофила" была утверждена по той же самой причине.
От одного из кротов, засевших в библиотеке американского Конгресса, пришла шифровка, что почти каждую неделю библиотека принимает на баланс, говоря по-нашему, по пачке книг и рукописей на русском языке. Крота попросили прислать списки поступлений за последний год, - а было это, если не ошибаюсь, году в тридцать восьмом. Посмотрели в управлении список, плечами пожали, но решили отправить по инстанции.
Уж не знаю, кто к этому списку прикладывался, но вдруг такой шум начался в органах, что, если верить Боровячему, со времени утечки информации из бюро Туполева такого не наблюдалось. Резидентуру почистили, кое-кого в расход пустили, библиотеки в Москве, Ленинграде, Киеве, да и в других больших городах на учёт взяли. Короче, кое-какие источники поступлений в американскую библиотеку обнаружили.
А тут крот ещё масла в огонь подлил. Похоже, специальное задание получил. Пошли в органы контейнерами каталоги книжных аукционов, замелькали на страницах каталогов красные отметины напротив всего русского.
- Лукич, да ты рисуешь картину колоссальной культурной диверсии.
- Вот, вот - именно культурная диверсия. Слов тогда правильных не нашли, чтобы команду прессе дать. Всё больше привычными обходились, а они как-то не годились. Ты бы тогда за эту пару слов орден получить мог.
- Так уж сразу и орден, - вяло возразил я.
- А что? Не только орден. Может, кандидатом в Верховный Совет тебя выдвинули бы. А был бы в списках номенклатуры - в аппарат ЦК мог бы попасть. Тогда всё серьёзно было. А уж коли серьёзно - быстро дело делалось. Маловато оставалось специалистов, которые вот так быстро могли бы определить суть происходящего.
- Лукич! - почти заорал я, - по-моему, ты так перегибаешь палку, что страшно делается. Эти слова и ребенку бы пришли в голову, если бы кто-нибудь ему рассказал твою байку.
- Конечно, пришли бы. И приходили. Может, у всех эти слова вертелись на языке, но кто-то должен был их сказать. У кого-то духу должно было хватить - взять да и сказать их ВСЛУХ!
- A-а, вот ты о чём. Страх, значит, льдом сковал души чекистов!
- Причём тут страх! Дело, понимаешь, новое, непривычное. Это же не просто контрабанда какая! Ладно, ты послушай и помолчи. Привлекли, значит, к этому делу счетоводов. Подсчитали они сумму, за которую всё русское печатное на аукционах продано было - ахнули! Не помню точно, но тянуло на миллионы долларов! Запомнил только несколько названий и цены: малюсенькая книжка "Что есть табак" - тысяча долларов, автограф Достоевского - двадцать тысяч, сборник стихов Тютчева - три тысячи… А доллар в те времена - это тебе не современный "бакс".
Лукич ухмыльнулся, поглаживая задний карман брюк, и продолжал:
- Разработали план. Кто разрабатывал, ты уже понял, повторяться не буду. Противно каждый раз называть ненастоящую фамилию. Подкинули одному библиофилу идею - выступить с предложением об издании словаря советских книголюбов. Откликнулись многие. Потянулись в инициативную группу книголюбы. Поначалу шушера какая-то. Собрал, скажем, токарь полное собрание сочинений классиков марксизма и революционных демократов - уже считал себя книголюбом. Главное, чтобы было не менее пятисот книг. Кумекаешь? Под старый декрет подгоняли. Но и настоящие знатоки на удочку попадались. Память-то короткая у людей!
Писали собиратели что-то вроде библиофильских анкет. Из них-то и выудили сведения о настоящих коллекционерах, их адреса, стаж собирательский, примерный состав библиотеки, разделы и всё такое прочее.
Тоненькой струйкой потекла информация, самые крутые владельцы, как правило, молчали, слухи распускали, что готовится новая экспроприация личных библиотек…
- А что, - не выдержал я, - такое уже случалось?
- Да я же тебе сказал, что под старый декрет подгоняли. Ещё в восемнадцатом году были приняты документы Совнаркома об охране библиотек и реквизиции частных книгохранилищ. Все личные библиотеки, если в них было больше пятисот книг, конфисковывались. Сам понимаешь - большинство владельцев оказывались контрой или сочувствовали контре и шли в расход. Книги учитывались, но много было, конечно, разворовано, уничтожено по неведению… Что оставалось - попало в библиотеки. Но мало. Гражданская война своё дело сделала…
Помню, сам буржуйку топил книгами из коллекции князя Долгорукова. Смотрю на огонь и радуюсь, как корчится и сворачивается в трубочку ненавистная харя контрреволюционера. Вот, думаю, и польза от тебя хоть какая-нибудь - согреть юного чекиста в тяжёлый час молодой Советской Республики. Двадцать папок гравюр сжёг, с половину этого стола каждая. Нет, сжёг меньше. Зашёл как-то товарищ Луначарский, посмотрел гравюры и предложил поменять пять или шесть папок на вязянки дров - по весу. Сначала не поверил я, - нарком всё же. Потом согласился. Принесли с полкуба сухих берёзовых поленьев и записочка: "Посылаю триста килограмм дров для неотложных нужд ЧК. С революционным приветом. Луначарский".
А переплёты, помню, горели плохо. Особенно кожаные, с застёжками. Застёжки отрезал, на кожанку пришивал. Форсил…
- Лукич, - перебил я лирическое отступление ветерана-чекиста, а может, оно и к лучшему, что кто-то, рискуя жизнью, переправлял редкие книги и рукописи в библиотеку Конгресса.
- Почему же это к лучшему? К худшему. Это же наше культурное наследие.
- А как ты думаешь, что лучше для нашего культурного наследия - сгореть в огне буржуек, на свалках, исчезнуть в мешках старьёвщиков или быть сохранённым в книгохранилищах библиотеки американского Конгресса или Лондонской Национальной библиотеки?
- Это как посмотреть.
- А как можно на это посмотреть?
- А так! Кто-то воровал национальное достояние и на этом наживался. Помнишь, я как-то рассказывал тебе про Вольфа Гольштока. Ты не знаешь, сколько он наворовал и переправил с братом Меиром. Когда его взяли в Претории, при нём хранились тонны культурного наследия и километры склеенных холстов - от Рафаэля до Пикассо!
- Лукич! Во-первых, я не помню, кто такой Гольшток, а во-вторых, если даже он это украл и увёз в Преторию, то не на растопку же буржуйки.
- Да, и Меир, когда его доставили обратно, пел то же самое. Реквизировали, говорил, у контрреволюционного элемента. Якобы для лучшей сохранности предметов материальной культуры от русских варваров. Если бы он тогда не оскорблял Менжинского, не защищал своего брата Вольфа, злоупотреблявшего сходством с Владимиром Ильичём, его бы оставили жить-поживать да ума наживать. Может, и не пришлось бы говорить, что Ильич в Горках скончался.
- Но ты всё же не ответил на мой вопрос, Лукич. Что же всё-таки лучше?
- Лучше всего государству вернуть.
- Но у государства никто не брал. Государство силой всё забрало у людей.
- Опять тебе азы ленинизма вталкивать надо. Государство силой-то забирало только то, что награблено у народа. Ты что, забыл лозунг "экспроприация экспроприированного"? Это же главный лозунг большевиков!
- Главный, Лукич, и единственный, к сожалению. И очень прискорбно, что ты его ещё и защищаешь.
- Да разве я его защищаю? Да я его, может, и не понимал, но выполнял добросовестно. А тебе пытаюсь растолковать, как всё было на самом деле. Ты думаешь, я горжусь, что сжигал гравюры. Да мне, может, плакать хочется, когда я об этом вспоминаю.
- Представь себе, Лукич, что большевики вернутся к власти. Представь себе, что они снова выдвинут лозунг "грабь награбленное". Что ты будешь делать? Брать тех, у кого библиотека большая, пытать, пока не признаются, что являются агентами влияния?
- Не ёрничай! Ничего я не буду делать, разве что выхлопочу себе прибавку к пенсии. Помнишь, я тебе о полковнике Зюганове как-то рассказывал. Может, сына и выберут. Сначала в президенты, потом в Председатели Верховного Совета…
- Ладно, Василий Лукич, - перебил я, - тебе и нынешняя власть скоро персональную восстановит. Досказывай о твоём клиенте, устал я, да и тебя не прошибёшь.
- Конечно, не прошибёшь. Закалка у меня чекистская. Мы из Феликса железного все выкованы. Не перекуёшь нас.
- Нет теперь твоего Феликса, Лукич. На свалке истории он. Как и вся чрезвычайка, гепеушка, эмведешка, энкеведешка, кагебешка…
- Скорей твои фээскаки и фээсбяки окажутся на свалке истории, чем моя чрезвычайка! Она вечно будет жить, как и её создатель. Всё! Слушай.
Когда добрались органы до библиофилов первого разряда и прощупали их коллекции, кое-кому чуть дурно не стало. Какие богатства от народа, от государства скрываются. Сколько танков и самолётов можно было бы построить на эти деньги! Перво-наперво пытались мягко уговорить укрывателей передать ценности на хранение государству, а им самим предложили при коллекциях быть хранителями, как бы завскладами работать - на полном обеспечении, конечно. Бесполезно. Согласились единицы. А когда стали описывать их собрания, выяснилось, что они, суки, самое ценное успели вывезти и распылить по друзьям-знакомым. Приезжает комиссия по учёту, а у них на полках - одни стенограммы съездов ВКП(б) расставлены, "Нивы" старые в пачках, собрания сочинений товарища Ленина, товарища Маркса. У одного аж пятьдесят комплектов полного собрания сочинений Горького нашли. Хотели пришить ему спекуляции в особо крупных размерах, но эксперты сказали, что больше, чем по пятиалтынному за том не продать. Не выгорело дело! Магазины были завалены Горьким. По полтора рубля за том.
Делать нечего. Пришлось на провокации пойти. Есть такой законный приём в оперативных действиях, когда речь идёт о безопасности страны. Потом общественность подключили. Пресса старалась. Пару показательных процессов устроили. Беркова Павла Наумовича взяли. Помог он невольно нам своими лекциями о теории и практике собирательства.
- Василий Лукич, кому же он лекции-то читал. Не вашему ли умнику?
- Нет, Ка… то есть, Боровячему он лично не читал. Читал он лекции в камере предварительного заключения сокамерникам. Туда к нему подсадили нескольких специалистов в области механики и точной оптики, в шарашках не хватало именно оптиков и механиков - специалистов по коробкам передач для тяжёлых самоходок и по ударостойким прицелам для новых танков.
- А какое отношение танки и самоходки к библиофильству имеют, Василий Лукич? Опомнись, Бог с тобой!