– Это я уяснил, повторяться необязательно. А извинения, как я понимаю, касаются моего присутствия в районе расположения полка, поскольку тамошние офицеры вполне могли подумать, что идея поднять их по тревоге с бодуна принадлежит мне?
– Так точно, – нехотя подтвердил Жуков.
– В таком случае ваши извинения принимаются. Если это всё, то можете быть свободны!
* * *
– Лёля, у тебя, случайно, нет номера домашнего телефона Галиных?
Ольга подняла глаза на мужа.
– Где-то был. А тебе зачем?
– Да Галину наконец-то полковника присвоили, хотел лично поздравить.
Ольга протянула Глебу записную книжку.
– Вот. Будешь поздравлять, от меня привет передавай, и Ольге Матвеевне тоже!
– Непременно, – пообещал Абрамов, набирая номер.
* * *
Ольга Галина расстроена была донельзя: её любимый Павлик опять сорвался. Вспыльчивым характером, который особенно ярко проявлялся при злоупотреблении спиртным, Павел Галин обладал, сколько она его помнила. А тому уже минуло, почитай, годков двадцать…
Каким ветром занесло юную курсистку Олечку Громовицкую из столицы на край географии в пыльный городок Троицкосавск (с недавних пор Кяхта), что приткнулся к монгольской границе, мы рассказывать не станем. Сама Ольга Матвеева вспоминать об этом не любит, а мы без спросу в чужом гардеробе, тем более дамском, рыться не станем. Тут важно другое. Осталась тогда молоденькая девчонка с глазу на глаз с суровой действительностью, вдали от близких и друзей, без какой-либо опоры и жизненного опыта. О горькой судьбе таких вот отчаянных барышень во всём мире написаны сотни женских романов и тысячи полицейских протоколов. Скорее всего, пропала бы и эта тёмно-русая головушка, кабы не лейтенант от инфантерии Павел Галин. Сначала молодой офицер заступился за неё как за землячку (оба оказались питерскими), не перед кем-то конкретно заступился – перед судьбой, а там и сердцем прикипел…
Отец Павла держал в Питере небольшую мастерскую по ремонту швейных машинок. Старший Галин возлагал на единственного сына большие надежды, в плане того, что тот со временем продолжит семейный бизнес, и был "убит" наповал, когда Павел, едва отметив восемнадцатый день рождения, ушёл добровольцем на фронт. Последний раз Павел слышал отца, когда тот сыпал проклятьями вслед уходящему без оглядки сыну, стоя на пороге своей мастерской. На дворе тогда вьюжил февраль 1916 года…
На счастье вновь испечённого защитника Отечества, ура-патриотическая романтика выветрилась из его головы раньше, чем в неё попала германская пуля. Революцию он встретил в окопах без единой нашивки за ранение, но с одним "Георгием". Не сказать, что шибко ей (революции) обрадовался, отнёсся сторожко, не спеша выказывать предпочтение какой-либо из сторон. За что прослыл среди товарищей по оружию человеком рассудительным и немного себе на уме. Во время начавшейся в 1918 году армейской реформы Павлу, как человеку достаточно образованному, было предложено пройти обучение в одном из центров по подготовке младшего командного состава. Поскольку к тому времени пулемёт Максима стал для него роднее любой швейной машинки, он это предложение без долгих колебаний и принял. Добивал "германца" Павел, командуя сначала отделением, а потом и взводом.
В конце 1920 года только-только сменивший после окончания офицерских курсов старшинские погоны на лейтенантские Павел Галин в составе экспедиционного корпуса Слащёва отбыл в "турне" по транссибирской магистрали, конечной точкой которого стал Троицкосавск. Там он вскоре встретил Ольгу, там родилась дочь Светлана…
Ольга вздохнула. И кто это так придумал? Почему столь необходимый в молодости житейский опыт ты приобретаешь лишь с годами и то в обмен на растраченные душевные и физические силы? Теперь-то она умеет утихомирить разбушевавшегося после очередной попойки супруга, не заливая по ночам подушку слезами. А тогда в Кяхте она сильно испугалась, увидев едва стоящего на ногах Павлика. И тогда же впервые узнала, каким он бывает чужим и страшным, когда перепьёт. Ударить, правда, не ударит, но толкнуть может, а уж оскорбить дурным словом, гадостей наговорить – всенепременно! Нет, то, что Павлик пьёт, она, конечно, знала. Но так непьющих офицеров в их полку и не было. Как не было, верно, ни в одном отдалённом гарнизоне, затерянном на просторах необъятной страны, а, может, и во всей армии – не было.
Впрочем, справедливости ради надо сказать: непьющие офицерские жёны Ольге по жизни тоже не попадались. Другой разговор, в армейской среде не принято, чтобы женщины пили больше мужиков. Если такие и встречались – к ним быстро прилипало прозвище "шалава". Нормальная жена в компании должна быть весела, пить в меру, следить за тем, как пьёт муж, чтобы вовремя увести домой, дабы не попал в какую-нибудь неприятную историю, а утром опохмелить и отправить на службу в более-менее надлежащем виде.
Так до поры и было, пока не случилось в полку знаковое событие: пришёл приказ о присвоении очередных воинских званий. В числе других офицеров упала очередная (четвёртая по счёту) звёздочка и на погон Павла Галина. Старшим лейтенантом и командиром роты он стал ещё когда за Ольгой ухаживал. А теперь капитан Галин вместе с приобретением очередного воинского звания утратил приставку "исполняющий обязанности" перед словами "командир батальона".
Ну а если учесть, что очередное воинское звание получил и командир полка майор Прошкин, став подполковником Прошкиным, то стоит ли удивляться, что отмечали событие в гарнизонном клубе с большим по здешним меркам размахом. Начали, как обычно, с ловли звёздочек зубами, процеживая через них (зубы) стакан с водкой. Ольга всегда с замирание сердца следила за этой жутко по её мнению опасной процедурой, но и на этот раз, к счастью, обошлось. А потом пошёл пир горой с песнями, танцами и безмерным потреблением той же водки.
В какой-то момент Ольге стало душно, и она поспешила на свежий воздух. Неспешно идя по дорожке в сторону от клуба, она услышала за спиной торопливые шаги. Хотела обернуться, но не успела. Из-за спины пахнуло перегаром, и кто-то чужой – она поняла сразу – стиснул тело в могучих объятиях.
Надеясь, что это чья-то пошлая шутка, Ольга попыталась вывернуться, но не тут-то было. Объятия стали теснее, а две огромные ладони, без труда преодолев сопротивление слабых женских рук, разом сжали под платьем обе груди. Ольге стало и больно и страшно. Она, елозя в объятиях, и с ужасом понимая, что доставляет этим лишнее удовольствие насильнику, сдавленно произнесла (кричать поостереглась): "Пусти!" – "А как не пущу?" – произнёс над ухом знакомый голос. Ольга никак не ожидала, что в этот момент её лапает сам командир полка, и от растерянности почти прекратила сопротивление.
Прошкин расценил это по-своему. Развернул Ольгу лицом к себе, продолжая крепко держать за плечи. В его глазах не было участия – одна звериная похоть и уверенность в правоте того, что он делает.
"Вот и умница, – произнёс новоиспечённый подполковник. – Правильно делаешь. Со мной лучше дружить. А от твоего Паши не убудет, я ведь тебя не замуж зову, – довольно хохотнул Прошкин. – А вот если сумеешь мне угодить, так ему ещё и прибудет – сделаю его майором, скоро сделаю!" И Прошкин впился в её губы своими слюнявыми. То ли отвращение вернуло силы, но Ольга яростно забилась, отбиваясь одновременно и руками и коленками.
На своё счастье, попала куда надо. Насильник взвыл и выпустил жертву. Ольга отпрянула от скорчившегося Прошкина, повернулась и побежала к клубу, оставляя за спиной сдавленное "Суука!" Перед самым крыльцом перешла на шаг, быстро привела себя в порядок, но что делать с мыслями – не знала. Так и вошла в клуб со слегка взъерошенным лицом. Это не осталось незамеченным. За спиной послышались шепотки, затылок защекотали любопытные взгляды.
Кончилось тем, что перед ней встал Павел. Таким разъярённым она его никогда не видела. "Иди домой!" – процедил супруг сквозь зубы. "А ты?" – растерялась Ольга. "Иди! – повторил Павел. – Пока я тебя при всех не ударил!" Чувствуя, как краснеет лицо, Ольга опрометью вылетела из клуба. Едва добежав до квартиры, рухнула на кровать лицом в подушку и разрыдалась от обиды и унижения.
Оказалось, это были ещё цветочки. Павел заявился только под утро, совсем никакой. Прежде чем отрубиться, успел вволю поизгаляться над женой. Столь мерзких слов Ольге в жизни никто не говорил. До утра проревела на кухне под храп спящего мужа. Потом умылась, села и задумалась. Вот тут-то и раздался стук в дверь. На пороге стояла Тамара Сергеевна Прошкина – Царица Тамара, как за глаза называли её гарнизонные кумушки. До этой минуты Прошкина не перекинулась с Ольгой и парой слов, лишь величаво кивала при встрече. Теперь это была совсем другая женщина. Нет, величие осталось – видно, выдрессировала себя до уровня инстинкта, – но гонора явно поубавилось.
"Позволишь? – Прошкина прошла в квартиру мимо посторонившейся Ольги. Кивнула на дверь, за которой слышался храп. – Как твой? – Ольга неопределённо пожала плечами. – Вот и мой так же, – усмехнулась Прошкина. – Хорошо, сегодня воскресенье, и на службу идти не надо. Пусть проспятся, а мы с тобой пока потолкуем, что нам с ними и с собой теперь делать".
Уже без спросу Царица Тамара прошла на кухню, достала из пакета, который принесла в руке, початую бутылку коньяка, пару яблок и шоколад:
"Рюмки в доме есть?"
Ольга молча достала рюмку и поставила на стол перед Прошкиной. Сама садиться не стала, осталась стоять со скрещёнными на груди руками.
Прошкина осуждающе покачала головой:
"Зря ерепенишься, девка. Думаешь, мне без тебя выпить не с кем? Ошибаешься! Думаешь, я к тебе в подруги набиваться пришла? И опять мимо! Нам подругами никогда не быть. А вот товарками по несчастью мы на время стали. Ты в курсе, что наши мужики этой ночью друг по другу пальбу устроили?"
"Как?!" – воскликнула Ольга, с которой вся её суровость слетела разом.
"Ответила бы тебе шутейно, да шутковать нам с тобой теперь не время. Ты вот что, бросай столбом стоять, бери рюмку и присаживайся".
Ольга достала ещё одну рюмку и села напротив Прошкиной. Та быстро наполнила тару из принесённой бутылки. Молча чокнулись, и Прошкина опрокинула в себя всё содержимое, тогда как Ольга лишь пригубила коньяк.
"Зря, – отреагировала на поступок Ольги Тамара. – Я тебя не спаивать пришла и сама напиваться не собираюсь. Только дело наше нам на совсем уж трезвую голову никак не решить, помяни моё слово!"
Ольга поколебалась, но коньяк допила.
"Молодец! – констатировала Тамара. – Теперь слушай. Не знаю, что тебе Павел рассказал, когда домой заявился. Судя, как ты меня встретила, не рассказал ничего. А я из своего, прежде чем ему уснуть, поганцу, выудила всю нужную информацию. Не делай удивлённое лицо, со временем и ты такому научишься. Короче, знаю я и про то, как мой кобель к тебе лез, и как ты его по яйцам коленкой саданула – спасибо, совсем не отбила – и как вашу совместную отлучку наши кумушки твоему Павлу обрисовали. Не ему конкретно, ну, да ты понимаешь. И кто бы знал, что он у тебя с таким гонором окажется? Раньше за ним этого не замечали. Другой бы только на жене отыгрался, а этот решил ещё и с начальством разобраться. Ладно, ума хватило не при людях разборки устраивать. В общем, разговор меж твоим Павлом и моим Игорем вышел круче некуда. Кончилось всё тем, что эти два пьяных идиота по старой офицерской традиции решили утрясти свои разногласия на дуэли. Это в наши-то дни! Пошли в офицерский тир, бросили жребий: кому первому заместо мишени становиться. И выпало первым лоб под пулю подставлять моему кретину. И вот тут Павел твой совершил поступок, который делает его в моих глазах человеком хоть и недалёким, но уважения заслуживающим. А что ты так смотришь? Выстрели он по Игорю, и я, клянусь, сделала бы всё, чтобы он попал в тюрьму, и надолго. Да ты и сама должна знать, что бывает, когда младший офицер поднимает руку на старшего. Но что теперь об этом говорить – Павел поступил иначе: выстрелил в воздух. И через этот поступок он в моих глаза перестал быть виноватым".
"А ваш муж?" – спросила Ольга.
"Что, мой муж?" – сделала вид, что не поняла вопроса Тамара.
"Ваш муж, он тоже в воздух выстрелил?"
"Нет, мой муж выстрелил в Павла, к счастью, промазал, – без особой охоты ответила Тамара. – И это является основной причиной, по которой я здесь. Смотри, что у нас получается. За дуэль, если случай придать огласке, по головке никого не погладят. Про военную карьеру придётся забыть обоим, а Павла ждёт, скорее всего, ещё и трибунал"
"Только его одного? – возмутилась Ольга. – А если я расскажу, как ваш муж ко мне приставал?"
"А чем докажешь? – усмехнулась Тамара. – Ладно, пустое это. Я ведь к тебе не собачиться пришла, а договариваться. Давай между собой всё разложим по-честному. Мой мужик к тебе приставал, а ты ему не дала: наша вина есть – вашей нет. Мой мужик по твоему пальнул, а твой по моему нет: опять-таки счёт в вашу пользу. И хочу я теперь предложить, как нам должок вам вернуть, чтобы при этом никто не пострадал. Во-первых, никто к тебе не приставал. Погоди – дослушай! Никто к тебе не приставал, мало ли что нашим кумушкам почудилось. Во-вторых, никакой дуэли не было. И кого колышет, что часовой слышал выстрелы? Просто поспорили сослуживцы по пьяни: кто из них лучший стрелок, вот и пошли в тир, где оба стреляли исключительно по мишеням. От нас четверых требуется придерживаться обеих версий неукоснительно – вот и всё! В благодарность я обещаю не мешать карьере Павла. Сильно помогать, правда, тоже не обещаю"
"Можно подумать у вас есть такая возможность!" – саркастически усмехнулась Ольга.
"Ой, не скажи, девонька, – чуть загадочно улыбнулась Тамара. – Так и быть, поделюсь с тобой одним секретом. У меня там, – она возвела очи горе – очень хорошие связи. Так что в подполковниках ходить Игорю недолго, как и жить нам в этой глухомани. Хватит, выказали преданность Отечеству, службой на дальних рубежах! Скоро отзовут Павла в Петроград, а там академия и генеральский чин, мне это уже твёрдо обещано. Так что не сомневайся, есть мне перед кем за твоего Павла словечко замолвить. Генерала не обещаю, но если сам не напортачит, в полковниках будет ходить точно! Тебе же дам совет: роди скорее ребёночка. Мужик, особенно военный, детей пуще жён и любовниц любит. Если Павел из таких, а это ты быстро поймёшь, когда родишь, лучшего поводка для мужа тебе и не пожелаю. А теперь прощай!"
К чести Царицы Тамары, слово своё она сдержала. Когда подошёл срок, Павла приняли в академию, правда, заочно. К учёбе Павел Галин особого рвения не проявил, постоянно ссылаясь на занятость по службе. Ольга молчала. Понимала: теория не его конёк.
А насчёт ребёнка Прошкина попала в точку. Правда, проявилось это не сразу. После рождения Светланы Павел поначалу вроде и не переменился. Пелёнки и прочие прелести игнорировал начисто, и до четырёх лет дочку особо не баловал. Ольга с отчаяния рожала чуть ли не каждый год, и быстро добавила к дочке ещё двух сыновей. Но с ними приключилась та же история.
Всё переменилось одним январским вечером, когда Павел в очередной раз явился домой сильно навеселе. Ольга, замотанная заботой о трёх малышах, что-то не так ответила, и разгорелся скандал. Кончилось тем, что Павел стал гонять её по квартире. Ольга попыталась запереться в детской, но Павел успел навалиться на дверь.
От шума дети проснулись. Мальчики плакали, а Светлана нет. Она стояла в кроватке и остановившимися от ужаса глазами смотрела, как отец заносит руку над мамой. В этот момент их взгляды, видимо, пересеклись: маленькой девочки и распоясавшегося отца. Что там Павел увидел? Но внезапно остыл, опустил руку, повернулся и вышел из комнаты.
На следующее утро между мужем и женой состоялся тяжёлый разговор, который закончился примирением. Павел клятвенно пообещал больше никогда не поднимать на Ольгу руку, и слово своё держит до сих пор, хотя время от времени напивается, как теперь. Что касается Светланы, то то ли чувство вины пробудил тогда в душе Павла её взгляд, то ли проснулись в нём по-настоящему отцовские чувства – кто знает? Только балует он её с тех пор, в отличие от парней, которым иногда – но всегда поделом! – достаётся от крепкой отцовской руки.
* * *
Телефонный звонок вывел Ольгу из задумчивости. Она поспешила в комнату, но уже на пороге поняла, что опоздала. Всклокоченный, неопохмелённый, злой, в одних трусах с трубкой в руке стоял Павел.
Ольга не сразу поняла, с кем он так грубо разговаривает? А когда поняла, ахнула и попыталась отнять трубку, но Павел, сдвинув к переносице густые чёрные брови, не грубо, но решительно отодвинул жену в сторону.
– И вот что я тебе напоследок скажу, – крикнул он в трубку: – Сука ты, маршал! – Положил трубку и вышел из комнаты. Ольга тут же принялась набирать номер.
В Москве маршал Абрамов, положив трубку, обратился к глядевшей на него с тревогой Ольге:
– Представляешь, – с растерянной улыбкой произнёс Глеб, – он меня сукой обозвал…
– Слава богу! – изображая вздох облегчения, произнесла Ольга. – А то я уже чёрт-те что подумала! Хотя… – она лукаво посмотрела на мужа. – Если каждый полковник начнёт у нас маршала сукой называть…
– Во-первых, он не каждый, – чуть раздражённо ответил Абрамов. – А во-вторых, кончай меня подначивать, скажи лучше, что у нас нынче на завтрак, а то у меня после разговора с этим алкашом что-то аппетит разыгрался.
– Так Павел что, был пьян? – уточнила Ольга, накрывая на стол.
– А что у них там сейчас, почти обед? Да нет, пожалуй, рановато. Скорее не отошёл ещё от вчерашнего. И это его счастье. Скажи он мне такое по трезвяни, я бы не посмотрел, что почти родственник… – Не закончив фразу, Глеб приступил к трапезе.
Отчаянно зазвонил телефон. Ольга сняла трубку. Повернулась к Глебу:
– Это Ольга Галина, тебя просит…
Глеб помотал головой.
– Сама поговори. У тебя это сейчас лучше получится.
– Нет, он не подойдёт… – произнесла Ольга в трубку. – А сама как думаешь?.. Нет, такого не будет, свои люди, сочтёмся по-иному… – Да, конечно. Но только ты Павлу передай, пусть за разговором-то следит, особенно по телефону…