Пётр глухо закашлялся от неожиданности, обернулся и недоверчиво, по очереди, внимательно оглядел с головы до пят Лефорта и Егора, стоявших за его спиной, проговорил со значением:
- Ну-ну, добрые соратники! Благодарю вас, конечно, за службу справную! Но потом - ещё поговорим, родные, ох, поговорим! - развернулся и широко зашагал, размахивая длиннющими ручищами, в сторону своего шатра, разбитого на краю высокого мелового утёса, нависающего над Днепром-батюшкой.
Лефорт ободряюще подмигнул Тихону - чем и ограничился, мелко засеменив вслед за уходящим царём, Егор же задержался на минуту-другую и строго спросил у Стрешнева, имевшего от всех этих поставок более чем приличную долю:
- Надеюсь, Тихон Никитьевич, с бумагами-документами у тебя всё в полном порядке?
- Голодный комар носа не подточит, Данилыч! - истово заверил его столбовой боярин, он же - деловой компаньон. - Всё, как ты учил, бумажка к бумажке: запрос - ответ, предложение - решение, опции всякие.
И эти… как их… оферты… Короче говоря, все правила этих, как их…
- Тендерных торгов, - подсказал Егор.
- Да, условия тендерных торгов соблюдены полностью…
Егор, сознательно не торопясь, шёл к царскому шатру и вдумчиво рассуждал про себя:
"Как было Лефорту отказать? Он мужик хваткий, хоть и строит из себя не пойми чего… Сразу же просёк ситуацию: где монополия - там и деньги серьёзные, где конкуренция - там один головняк безденежный. Естественно, подмяли под себя все поставки лакомые… Но ведь поставлено всё необходимое, в конечном итоге! Да, прибыль нажили приличную, не шутейную вовсе, но и государственное дело завершили безупречно: продовольствия и всего прочего - на два таких похода хватит! У меня теперь семья: молодая жена, дети пойдут скоро, расходов прибавится… Что ж теперь, каждую полушку-копейку выпрашивать у царя? С другой стороны, и зарываться так не стоит… Чего-то меня понесло вдруг. Слова эти - из других Времён: "оферты", "тендеры", "опции". Когда в Ливии месяц в госпитале провалялся - с малярией, начитался всяких умных книжек экономических - на свою голову, блин горелый! Вот и прилипли эти словечки высокоумные… Не, осторожней надо быть, смотреть тщательней - за своим лексиконом и повседневным поведением…"
По Дону войска уже поплыли на судах свежей, воронежской постройки. С Санькой Егор виделся по нескольку раз за день, но только издали: вежливо махали друг другу руками, перемигивались, иногда даже перебрасывались приветственными фразами. Что тут поделаешь, Указ царский строго запрещал: "Сёстрам милосердным во время потех воинских вступать в особые отношения с мужеским полом - под страхом плетей, каторги и полного бесчестия…" Что-то подсказывало Егору, что Пётр в этот раз совсем и не шутил, более того, даже будет рад, если хоть кто-нибудь нарушит данный запрет…
Погода тогда установилась просто чудесная: яркое жёлтое солнце - но без убийственной колючей жары, мягкий речной воздух, разливающий небесную негу во всём теле, звёздно-чёрные ночи, полные сладкой истомы и загадочного пения никогда не унывающих южных цикад…
День за днём дружная цепочка из пушечных кораблей, стругов, брандеров, галер и казацких ялов, выстроенная в прерывистую кривую, проплывала мимо знаменитых старинных казачьих городков, разбросанных по многочисленным солидным донским островам и крохотным островкам. Вскоре в утренней нежно-розоватой дымке показались и редкие белёсые дымки Черкасска. Сразу стало понятно, что и здесь не теряли времени зря: высокие и солидные дубовые стены крепостного прямоугольника, берега, закрытые свежими плетёными изгородями, из-за которых угрожающе высовывались жерла мортир и картечных пушек…
Ещё через сутки с небольшим, окончательно убедившись, что отставших и потерявшихся нет, флот неуклонно двинулся дальше - непосредственно к Азову, через одну из многочисленных и широких проток речного устья.
- Честное слово, господин полковник, не знаю, где мы сейчас плывём! - делился с Егором своими переживаниями лоцман Кузьма Титов - из потомственных казаков астраханских, третьего уже поколения: - Устье гуляет почти каждую весну, как хочет! Ещё четыре года назад этот рукав назывался Койсогой. По местным понятиям - "очень глубокий и широкий". А сейчас? Видишь - сплошные камыши, высокие, разноцветные… Не, надо срочно возвращаться и плыть по основному руслу ещё версты три с половиной. Похоже, что знатно "откочевал" прошлой весной этот Койсогой к югу…
В ту тёмную южную ночь, когда русский речной караван, развернувшись на сто восемьдесят градусов, тронулся обратно - в поисках судоходной речной протоки, Егору удалось, наконец-таки, встретиться с собственной женой.
Широкая и неповоротливая царская баржа (ещё старой, "доворонежской" работы, но очень прочная и устойчивая) всё-таки умудрилась сесть на речную мель: неожиданный сильный удар, всё и вся летит куда-то, звон бьющейся посуды, треск рассыпающейся мебели, жалобные стоны и всхлипы пострадавших и ушибленных.
Струги, неизменно следующие за баржей, тут же попытались затормозить и отвернуть. Кому-то это удалось, кому-то и нет…
Два плавсредства - с Сёстрами милосердными на борту, успешно оплыли баржу по противоположным сторонам, а вот третий, центровой струг, где и находилась Санька - Главная Сестра, успешно и крепко впечатался в высокую баржевую корму. Новый могучий удар, опрокинутые масленые светильники, зажжённые в спешке после первого удара, коварные невысокие языки огня, слегка прыгающие по толстым персидским коврам и деревянной обшивке старой баржи, как результат конечный - сильный пожар, всеобщая паника, ночь…
Волей-неволей пришлось приставать к берегу…
Ночь - великая Волшебница, лучшая тётушка-фея - для всех влюблённых этой древней Планеты… Что есть Время? Что такое сто миллионов лет? Что было на самом деле, сто миллионов лет тому назад? Кто ответит? Кто? Наверняка, и там был летний чудесный рассвет, и там безудержно цвели степные цветы, распространяя вокруг, на многие вёрсты резкие и тревожные ароматы, обещающие неземное и волшебное счастье…
Нежные, чуть дрожащие, женские беззащитные губы - на грубых и обветренных, жёстких мужских губах еле сдержанный взаимный стон, несказанные - но взаимно услышанные нежные слова, шорох безжалостно сминаемой травы…
- Саша, любимый, что ты делаешь? Ведь нельзя, Указ…
- Саня, остановись…
Счастье - вещь сугубо субъективная (или, наоборот, объективная?) - в своей истиной и непреложной ипостаси.
Утром передовые суда неуклонно и планомерно забирали влево, продираясь через заросли лилово-фиолетовых камышей, жаркое солнце поднималось всё выше и выше, отставшие струги затерялись где-то - в жарком бесстыжем мареве…
Вдруг впереди опять блеснула полоска чистой серебристой воды.
- Дон-батюшка! Прорвались, слава Богу! - объявил, облегчённо отдуваясь, Титов. - Версту спустимся сейчас, а там уже и лагерь, Митишева пристань! Там этот ваш бешеный генерал, весь одетый в железо, - ждёт…
Все холмы и косогоры, попадающие в поле зрения, были покрыты одинаковыми светло-бежевыми полотняными палатками, расставленными строго по прямым линиям. Это был лагерь генерала Гордона, пришедшего сюда сушей - с пятнадцатитысячным корпусом, от Черкасска, ещё полтора месяца назад.
- Вот что значит природный немец! - уверенно прокомментировал Пётр. - Всё - прямо! Всё - ровненько!
- Мин херц! - тихонько шепнул на ухо царю Егор. - Гордон-то, он будет из шотландцев! Обидится ещё, ты в разговоре будь точнее…
- Обидится… Шотландец… Слышь, Алексашка, может, проедемся в эту Европу? Посмотрим, чего да как? Выясним, в чём там разница. Чего всё - слушать сказки замороченные? Один одно бает, другой - обратное талдычит…
- А чего, господин Бом Бар Дир, съездим, конечно, со всем нашим удовольствием! Пусть любезный тебе герр Франц наметит, спишется с тамошними государями да баронами, чтобы встретили, накормили, обогрели, приютили… Только вот одно…
- Что ещё у тебя?
- Со стрельцами надо предварительно разобраться, мин херц! Не бери лишнего в голову, государь! Там, на Москве, князь Фёдор надзирает, вернёмся - разберёмся…
Егор чётко понимал, что по сути (да и - формально!) поступает совершенно неправильно: из всех исторических книг и документов было достоверно известно, что бунт стрелецких полков произойдёт именно во время годичного отъезда царя за границу, но… По всем расчётам выходило, что Санька в это время уже родит, и с детьми малыми останется одна - то есть без него. Он же в это время будет с царём за границей… В московском доме каменном, или - в новой вотчине воронежской переживут это время его жена и дети? Да какая разница - в одно место… неприглядное! Всем ведь известно, что во время бунта народного, скоротечного, кровавого - и последствия бывают самыми страшными и гадкими… И нет против них защиты никакой, хоть сколь действенной… Что уж тут говорить - про гарантии надёжные, железобетонные…
Наконец началось главное, то, ради чего они все и прибыли сюда, штурм Азова.
Крепость, надо должное ей отдать, была просто превосходна: высоченные серо-жёлтые стены, из-за которых высовывались тоненькие и изящные минареты, компактная и очень аккуратная (французы проектировали - мать их французскую!), с возможностью приставать серьёзным кораблям и лодкам легкомысленным - прямо к низким и высоким крепостным причалам, предусмотренным заранее.
- Просто идеальная красавица! - искренне, как маленький пятилетний ребёнок, громко восхищался Гордон, даже в тридцатиградусную жару надевавший на себя фамильные стальные латы. - Такую и разрушать грех страшный, непростительный…
- Разрушать! - твёрдо велел Пётр. - Упорно и дельно разрушать крепость сию, как заранее и договаривались… Какое у неё, мать её, место самое слабое, а, охранитель?
- Малая площадь внутренних помещений, мин херц! - тут же объяснил Егор. - На такой территории - самое большее что можно: трёх-пятимесячный запас продовольствия и пороха содержать, не более! Вода? Да, там есть глубокие колодцы… Но не будешь сыт одной сырой водой! А порох, пули, ядра? Блокаду надо незамедлительно устанавливать! Полную, однозначную, без шуток всяких…
Флот, по приказу Петра, незамедлительно пошёл вперёд. Через сутки - под дружным огнём корабельной артиллерии - пала первая турецкая каланча, разрушенная до самого основания, из второй каланчи янычары благоразумно сами отошли, оставив нападавшим даже восемь новеньких французских мортир. Пушечные корабли, дождавшись, когда специальный десант (лучшие солдаты Преображенского и Семёновского полков), ведомый Егором, высадится на берег и разобьёт (вернее - утопит в реке) шесть толстых цепных преград, проследовали до самого моря.
После жаркого двухчасового боя турецкие галеры и фелюги, оставшиеся на плаву, спешно ретировались в направлении дальнего южного берега, скрытого плотной сиреневой дымкой… Началась полновесная блокада Азовской крепости…
На длинный и узкий остров, расположенный почти посередине Дона, напротив восточного крепостного бастиона, переправили ломовые пушки и мортиры, начали методичную бомбардировку, вскоре в Азове вспыхнули сильные пожары, речную гладь заволокло вонючим жёлто-чёрным дымом…
Убедившись, что ловушка крепко и однозначно захлопнулась, царь собрал военный Совет, прошёлся вдоль длинных столов, выстроенных в ряд на свежем воздухе - с отличным видом на морские заманчивые дали, задал три конкретных вопроса:
- Что будем делать дальше, други мои? Штурмовать сразу - без трусливых промедления и сомнений? Брать долгим и терпеливым измором? Эй, морды бесстыжие, кончайте орать хором! По очереди, холопы, талдычьте! Вот ты, Автоном, чего предложишь?
- А я чего? - обидчиво набычился Головин. - По мне так уже завтра нужно идти на лихой штурм, людишек не жалея! А вот твой охранитель призывает их жалеть… Не знаю, может, он и прав. Но если прикажешь, я - тут же… На штурм решительный! Хоть в одиночку, с одной шпагой! Погибну - так с музыкой весёлой…
- Понятно всё! - довольно и поощрительно ухмыльнулся Пётр. - Ежели дойдёт до жаркого дела - возглавишь штурмовую колонну… Герр Франц! А ты предложишь чего?
Лефорт плотоядно потёр одну ладошку о другую:
- Я вот предлагаю усердно рыть апроши и подкопы! Инженеры есть дельные, пороха в достатке… За три недели подведём подкоп под северный бастион, заряд заложим - пудов сто, сто двадцать. Рванёт - просто на загляденье…
- А мы с Картеном Брандом и фон Зоммером займёмся боевыми брандерами! - объявил Гордон. - Три, а может и все четыре под прикрытием пушек корабельных подведём по реке к самой стене крепостной. Пороху заложим - сразу пудов двести…
- Верно, верно! - загорелся Пётр. - Только надо так сделать, чтобы подземный заряд и брандеры взорвались одновременно! Вот так-то оно совсем дельно будет! А ты, Данилыч, чем меня порадуешь?
Егор многообещающе улыбнулся:
- А я вот хочу гранаты новой конструкции опробовать… Первым делом ручные бомбы, оснащённые короткими зажигательными фитилями, на совесть пропитанными фосфорным составом, были розданы бойцам казачьих конных полков и сотен, приданных к основным частям в качестве надёжной охраны - от возможных набегов степной татарской конницы.
Сперва бородатые и недоверчивые казаки только непонимающе крутили головами и криво ухмылялись, но, испытав предложенную новинку в скоротечных схватках с кавалерией противника, резко поменяли своё пессимистическое мнение на прямо противоположное…
- Данилыч! Ещё давай нам этих своих штуковин! - настойчиво и слёзно просил казачий атаман Матвей Шуба. - Ох, не нравятся они узкоглазым! Бежит гололобая татарва от твоих гранат - как черти от церковного ладана!
А ещё через неделю и два дня татарская конница, понеся очередные серьёзные потери, и вовсе ушла из донских степей - откочевала куда-то на восток…
Осада крепости шла солидно, размеренно, как по нотам. Вот и расслабились все немного, накликали беду. Хотя Егор и пытался честно беду ту предупредить…
В русской армии существовал стародавний (абсолютно дурацкий - на взгляд Егора) обычай: после сытного обеда всем лагерем ложиться спать. Воины дружно, на все лады, храпели: от юного солдатика до генерала, убеленного сединами…
"Это же запросто можно большую часть армии спящей вырезать! - возмущался внутренний голос. - Бардак какой-то, натуральный и легкомысленный!"
Предварительно переговорив с генералами Гордоном и фон Зоммером, он доложил об этом безобразии царю. Пётр выслушал очень внимательно и тут же издал приказ, согласно которому половина армии должна была в послеобеденное время непременно бодрствовать - в полном обмундировании и с заряженным оружием. На следующий день спящие и охраняющие их сон менялись местами…
Первую неделю приказ соблюдался строго и повсеместно, а потом навалилась вязкая жара, то да сё, опять местами возобновился бардак послеобеденный, сонный…
Позиции Преображенского полка располагались как раз напротив главных крепостных ворот, до них от первой линии полковых траншей было метров семьсот-восемьсот. В траншеях - по приказу Егора, круглосуточно, меняясь посменно, всегда равномерно располагались семьдесят солдат, у каждого из которых было по пятнадцать ручных бомб - сиречь гранат, сложенных в специальные корзины.
- За воротами бдить неустанно! - наставлял Егор своих офицеров. - В случае вылазки противника - в панику не впадать! Бодрствующим тут же подавать команду на построение, после чего батальонными строями выдвигаться к траншеям и там ждать - с оружием наизготовку. Огонь по неприятелю открывать только после начала гранатометания. После его завершения примкнуть багинеты и - в штыковую атаку!
Правей преображенцев располагался Семёновский полк, вот там-то явно дисциплина хромала.
- Что у них происходит? - гневно вопрошал Егор, наблюдая в подзорную трубу за семёновскими позициями. - Спят все вповалку, мерзавцы! Всего двух часовых выставили, да и те клюют носом!
- Так их полковник, Иван Троекуров, животом скорбен уже полную неделю, лежит в лазарете, - охотно пояснил Фёдор Голицын. - А его заместитель - Сенька Троекуров, двоюродный братец Иванов, третьи сутки уже пребывает в крепких объятиях Бахуса, в запой, то есть, ушёл…
- Александр Данилович! - обратился к Егору другой его батальонный командир - Андрюшка Соколов. - А турки-то тоже на семёновцев любуются в подзорные трубы! Как бы не случилось чего - паскудного и нехорошего…
- Ладно, не сглазь! Сегодня вечером я поговорю с Петром Алексеевичем, пусть нового командира назначит для семёновцев. Того же Якова Брюса, к примеру…
Не успел он поговорить с царём: минут через семь преображенские барабаны громко забили тревогу.
- Андрюшка, дрянь такая, сглазил! - взвыл Голицын. - Надо же было плевать через левое плечо! - бодро побежал к своему батальону.
Егор достал из-за голенища ботфорта подзорную трубу, жадно приник к окуляру. Из широко распахнутых крепостных ворот показался турецкий отряд. Странный такой отряд: порядка пятидесяти янычар, по двое взявшись за ручки, несли широкие бронзовые чаши, оснащённые короткими треногами-штырями, между носильщиками мелькали одинокие фигуры с горящими факелами в руках.
"Что-то здесь не так! - взволнованно зашептал внутренний голос. - Басурманы явно задумали какую-то гадость неординарную!"
Турки быстро преодолели половину расстояния до преображенских траншей, остановились, выстроив длинный ряд из странных бронзовых чаш на треногах, люди с факелами забегали между чашами, через полминуты Азовская крепость была окутана густым бело-серым дымом.
- Чёрт побери! Да за этой завесой можно что угодно спрятать! - засомневался Егор. - Голицын, Соколов! Выкатывать полевые пушки к траншеям! Незамедлительно открывать огонь по самому низу этой стены дымовой! Стрелять ядрами и картечными гранатами - через раз, чередуя!
- Данилыч! Турки стороной обходят тот дым! На семёновцев идут! - доложил Егору его третий батальонный командир Никита Смирнов. - Вся сонная команда, два батальона, уже на ногах, строятся! Приказывай, командир!
В подзорную трубу было хорошо видно, как из клубов густого дыма вынырнул другой турецкий отряд, состоящий не менее чем из пяти (может и более, за дымом не разобрать!), сотен янычар, и устремился к лагерю семёновцев, где уже началась предсказуемая паника. Ветер донес отголоски звериного воя, с которым турки устремились на русский лагерь.
- Второму и четвёртому батальонам оставаться здесь, неустанно вести пушечную стрельбу! - громко скомандовал Егор, слыша, как его приказ тщательно дублируется офицерами. - Первый и третий батальоны, примкнуть багинеты! За мной! - быстрым шагом устремился в сторону позиций Семёновского полка, слыша за своей спиной взволнованное дыхание солдат и офицеров первого батальона…
Помощь подоспела вовремя, схватка получилась жаркой и бесшабашной.