По прямым и узким каналам баркасы шли на "конной тяге": каждое судно тянули по две лошади - специальной тяжеловозной породы, размеренно идущие по разным берегам. Все поля, видимые с баркаса, были разбиты на разноцветные (в зависимости от выращиваемых культур) квадраты и прямоугольники.
- Вся-вся земля у них в деле! - в восхищении хлопал себя по костистым коленям царь. - А у нас - пустошь на пустоши… Эх, лень русская! Ужо, когда вернусь - буду у помещиков нерадивых отнимать землицу пустующую…
- Правильно, государь! - одобрил Егор и тут же развил эту тему: - И не только землю, но крепостных крестьян отбирать надо! Отобрали, и на те же самые наделы земельные и посадили! При этом ещё и пообещать можно, мол: "Если поставишь за десять лет государственной казне столько-то пшеницы, ржи, или там - мяса разного, то и вольную получишь". А что такого? Какая разница: крепостной крестьянин или вольный? Лишь бы работал неустанно, землю пахал, сеял, скотину выращивал бы… А если ещё и порт торговый заложить на Балтийском море, то точно - завалим весь мир житом да пшеничкой русской…
- Может, ты и прав, Алексашка, - немного подумав, согласился Пётр: - В Европе-то все землепашцы вольные. А работают как, видел? Нам только и остаётся - завидовать да тайком утирать слюни…
Одного только царь не одобрял, пессимистически ухмыляясь:
- Зачем им так много разных цветов? Баловство одно и трата денег! Столько земли глупостью занято…
Действительно, поля с зерновыми культурами и созревающими овощами регулярно чередовались с земельными участками, на которых выращивались самые различные цветы: гиацинты, нарциссы, левкои, тюльпаны - всевозможных расцветок…
- Не скажи, мин херц! - не соглашался Егор. - На цветах можно делать даже очень приличные деньги…
- Ну и как, скажи на милость?
- Да очень просто. Сами-то цветы голландцы скармливают своим коровам и козам, а вот луковицы, из которых те цветы произрастают, их-то они и продают…
- Кому продают-то?
- Ну, графам разным, маркизам, князьям, прочим денежным людям, у которых есть замки, или просто большие загородные дома, окружённые парками. В Европах принято перед парадными входами домов людей знатных и богатых клумбы разбивать цветочные, в парках - так же…
- Ну, если так оно, тогда конечно! - согласно покивал головой Пётр и неожиданно размечтался: - Вот, прогоним шведа с берегов моря Балтийского, заложим там большой город - с дворцами и парками… Тогда и придётся посылать гонцов в эту Голландию - за луковицами цветочными… Да что там - гонцов! Я, в таком раскладе, и сам лично приеду за этими луковицами, да и тебя, Алексашка, прихвачу с собой…
Трое суток - с ночными остановками, плыли по этой цветочной сказочной стране, не уставая восхищаться местными красотами. Вдоль берегов канала часто попадались маленькие хуторки, состоящие из трёх-пяти аккуратных домиков под крутыми красно-коричневыми черепичными крышами, на которых располагались гнёзда аистов и журавлей. Иногда - в загадочной голубоватой дали, вырастали очертания городов и городков, силуэты средневековых замков с многочисленными башенками и величественных католических соборов. И мельницы: десятки, сотни, тысячи этих крылатых сооружений, разбросанных, такое впечатление, повсюду…
- А вот пиво здесь - совсем другое! - сообщил Пётр, опорожняя очередную литровую кружку. - У немцев-то оно светлое, лёгкое и слегка сладковатое. А здесь - гораздо темнее и крепче, да и горчит немного, но - приятно…
Посовещавшись с кормщиком-голландцем, посетили большую птичью ферму. Царь очень удивлялся многообразию её обитателей. Куры - самых разных пород: хохлатые, разноцветные, непривычно крупные и совсем мелкие, некоторые - с ногами, густо покрытыми перьями. А кроме куриц - ещё и утки, гуси, чёрные и белые лебеди, цесарки, индюшки, куропатки, бекасы, фазаны, павлины…
- Вот так чудо! - умилился Пётр и велел Брюсу: - Яша, срочно отпиши Лефорту, чтобы он тоже заехал на ферму эту. Пусть купит каждой твари по паре и отправит на Москву, в Преображенское…
Наконец, подошли к Амстердаму, впереди заблестела - зеркалом старинным - водная бесконечная гладь, покрытая бессчетным количеством разномастных парусов.
- Это и есть - Зейдерзее, море голландское! - скупо объяснил кормщик.
Морской порт Амстердама поражал: мачты, паруса, резные фигурки всех богов и богинь, придуманные когда-либо жителями и жительницами этой древней планеты, рангоуты, тяжеленные якоря, крепкие солёные словечки - на десятках разных языков…
- Столько кораблей - да в одном месте! - удивлённо и одновременно восхищённо качал головой Пётр. - Это же какая здесь торговля? Подумать страшно - какие здесь деньги вертятся… Нужен нам порт на Балтике! Ох, как нужен… Да, Александр Данилович, ты прав: возвращаться в Москву будем тем путём, по которому варяги в греки ходили! Эх, жаль, что нет у нас с собой карт тех мест…
Егор твёрдо заверил:
- Не беда, мин херц! По голландским магазинам пошарим, шкиперов расспросим опытных: вдруг кто-нибудь из них и ходил к Неве-реке? Проработаем маршрут, даже наметим место удобное - для порта будущего…
Всю осень, зиму и часть весны они провели в приветливой, любезной царскому сердцу Голландии, объехав за это время больше дюжины городов, городков и крохотных деревушек. Брюс всё больше интересовался науками точными: математикой, геометрией механикой, гидравликой, навигацией, астрономией, астрологией, основными принципами и методами кораблестроения, химическими и алхимическими опытами. Безмерно жаден был Яков до всяких новых знаний, спал часа по три-четыре за сутки, ел в спешке - если вовсе не забывал, похудел, почернел, но улыбался при этом - широко и счастливо.
- Побольше бы нам таких Брюсов! - не мог нарадоваться царь на Якова. - Не деньги и богатство главное в этой жизни! А стремление к разным знаниям, стремление первым быть во всём!
Сам же Пётр (и Егор вместе с ним, чтобы не выпускать царя из поля зрения) занимался делами более приземлёнными: лично постигал ремёсла разные, совершенствовал своё мастерство. А с октября к ним присоединились и волонтёры Великого Посольства - общим количеством до сорока человек.
Чем только не приходилось заниматься за эти восемь месяцев! Егор даже (а вдруг мемуары придётся писать?) составил подробный перечень всех профессий и ремёсел, которым ему выпало обучаться. Плотницкое и столярное искусство, резьба по дереву и камню, кораблестроительное дело, шитьё парусов и умение устанавливать их на мачтах, обязанности и профессиональные навыки штурмана, работа на токарных, сверлильных и фрезерных станках, резка стёкол и остекление ими оконных рам, сооружение и обслуживание речных шлюзов, фортификационные работы, кузнечное дело, обустройство ватерклозетов, возведение ветряков и мельниц водяных.
Один Алёшка Бровкин (кроме Брюса, конечно) обучался отдельно, по специальной программе, почти безостановочно плавая по морским волнам, пересаживаясь с одного судна на другое. Умудрился даже - в качестве второго помощника капитана двухмачтового торгового брига - сплавать до Дании, проследовать оттуда в Исландию и вернуться обратно в Амстердам - с грузом вяленой трески и солёной атлантической сельди.
- Ты, Алёшка, станешь первым русским капитаном! - радовался Пётр. - Потом ещё и других будешь обучать, дипломы подписывать!
А трудолюбие голландцев вызывало безграничное уважение. Чуть севернее Амстердама - на морском побережье - безостановочно работали более сорока полноценных верфей. Большие корабли, готовые к долгим плаваниям по морям и океанам, строились в невиданно короткие сроки - от пяти до восьми недель. Многочисленные фабрики и заводы, расположенные тут же, изготовляли всё необходимое для нужд кораблестроителей: доски и мачты, железные гвозди, бронзовые скобы, канаты и пеньковые верёвки, всевозможные паруса, якоря, деревянные скульптуры, корабельную мебель, навигационные приборы, плащи-зюйдвестки… На всех предприятиях большинство станков и прочих механизмов работали от ветряных и водяных мельниц - с помощью хитроумных тяг и сложных приводов.
Раз в полтора месяца - с торговыми оказиями - приходили письма от жены. Санька писала (первая часть каждого письма - на русском языке, вторая - на немецком, третья - на французском), что дома всё хорошо, дети не болеют и растут, а она скучает, любит безмерно и очень ждёт своего беспутного мужа…
В конце января в Амстердам из Германии, успев заехать и во Францию, прибыл Лефорт - похудевший, помолодевший, с горящими глазами, доложил толково:
- Пётр Алексеевич, всего на твою государеву службу мною нанято сто тридцать человек разных! Тридцать пять - опытные офицеры и полковники. Двадцать шесть - морские люди: штурманы, навигаторы, капитаны. Пятнадцать - корабелы и парусных дел мастера. Двенадцать - минёры, строители крепостные. Остальные - оружейники, литейщики, кузнецы, инженеры шлюзные и дорожные…
- Молодец, герр Франц! - похвалил Пётр и долго обнимал Лефорта, от души хлопая по спине, целовал взасос, предварительно сняв со своего носа камуфляжные очки, в щёки и уста.
- Вот ещё, государь! - вырвавшись из царских объятий, сообщил герр Франц. - Купил я для нужд армейских двадцать тысяч ружей, тысячу пистолетов офицерских, десять гаубиц, десять мортир полевых и единорогов боевых - пятнадцать штук… А ещё беда у нас приключилась, Пётр Алексеевич! Виноват я, дурень старый, не доглядел! Ты уж помилуй, не казни!
- Что ещё произошло? - грозно нахмурился Пётр, его накладная бородёнка взволнованно задрожала. - Сказывай, генерал, не томи!
- Волонтёр Петр Михайлов, которого я всюду возил с собой, преставился надысь, неделю назад, когда проезжали через Лилль французский…
- Что, отравили? - вскочил на ноги Егор.
- Французский доктор сказал, что преставился тот волонтёр от возлияний чрезмерных напитками горячительными. Там и похоронили беднягу… А всем правителям европейским я уже отписал тайно. Как мы и договаривались - на случай такой, несчастный. Мол, Пётр Михайлов - это не царь Московский Пётр. А настоящий царь - на Москве сейчас, дела неустанно вершит важные…
В феврале непривычно потеплело, кругом зацвели первые тюльпаны, на фруктовых деревьях появились зелёные листики, набухли плодовые почки. В воскресный день Пётр и Егор, прихватив с собой Алёшку Бровкина, решили немного погулять по Амстердаму.
Был ярмарочный день, везде пестрели переносные прилавки - с самыми разными товарами, а также разноцветные большие и высокие шатры, где сидели предсказатели, фокусники и гадалки.
Бровкин заскочил в один такой бежево-коричневый шатёр, через две-три минуты выскочил обратно - словно пчелой ужаленный, прикрывая рот платком, завернул за угол, где его успешно и стошнило.
- Ужас какой-то! - часто-часто моргая своими длиннющими (как у сестры) ресницами, испуганно вздрагивая, рассказывал Алёшка. - Там разные уроды сидят в больших стеклянных банках! Такие все страхолюдные из себя, такие противные…
- Уроды? - живо заинтересовался Пётр. - Алексашка, пошли скорее, посмотрим!
Егор, ещё в классе пятом посещавший вместе со своими родителями санкт-петербургскую Кунсткамеру, сразу понял, что там такое - в этом бежевом шатре, и не испытывал ни малейшего желания заходить туда, но - приказ царский… Сглотнув неприятную слюну и тяжело вздохнув, он последовал за Петром.
В больших банках, очевидно, заполненных специальным раствором, чего только не было: человеческие эмбрионы, младенцы с тремя глазами - и прочими аномалиями, отдельные человеческие органы, крыса с двумя головами, непонятная жёлтая рука - с восемью пальцами.
Егор, чувствуя, что его начинает мутить, старался на банки не смотреть, внимательно изучая дощатый пол и матерчатые стены шатра. Была присуща его организму такая странность: совсем не боялся крови - ни своей, ни чужой, а вот перед всяким уродством испытывал сильнейшую брезгливость…
Пётр же, наоборот, как заведённый бегал от одного сосуда к другому, радостно тыкал пальцами, громко и искренне восторгался:
- Алексашка, ты посмотри только сюда, увалень худородный! Красота-то какая! А это? Гы-гы-гы! Ха-ха-ха! Вот славно-то как!
Уже выйдя из противного шатра, царь приказал Алёшке:
- Найди срочно Лефорта! Отведи сюда, велю купить, не торгуясь, всё это - вместе с шатром, и отправить - в Преображенское. Пусть там эти диковинки осторожно, чтобы ничего не разбить, сложат в большую кладовку - до моего приезда…
В конце апреля месяца они стали собираться домой, предварительно распространив слух, что часть Великого Посольства перебирается в Англию - пообщаться с тамошними аристократами, изучить разные ремёсла и хитрости английские…
Алёшка Бровкин, обойдя добрую половину порта амстердамского, высмотрел и нанял подходящую посудину - крепкий трёхмачтовый датско-английский бриг (один компаньон, он же капитан судна, - датчанин, другой - англичанин, постоянно проживающий в Лондоне) с гордым названием "Кинг", то есть по-русски - "Король". Корабль считался сугубо торговым, но вдоль каждого его борта располагалось по шесть бронзовых пушек, могущих стрелять как чугунными ядрами, так и картечными гранатами.
Перед самым отплытием в Москву были отправлены (разными дорогами) трое надёжных гонцов - с почтой к Фёдору Юрьевичу Ромодановскому, состоящей только из нескольких частных писем, в которых, на первый взгляд, не было ничего тайного: описывались голландские прелести и диковинки, подробно рассказывалось о достоинствах местных дам и скота домашнего… Только в заранее условленном месте было помещено секретное сообщение (симпатическими невидимыми чернилами) - об истинном маршруте следования царя и персон, его сопровождающих…
Петр, Егор, Алёшка Бровкин, Лефорт и ещё полтора десятка дворян-волонтёров из свиты Великого Посольства (все остальные ещё на шесть месяцев оставались в Голландии - совершенствовать приобретённые навыки и получать новые знания) загрузились, вместе со своими вещами и нехитрым скарбом, на корабль.
Поклажа Егора оказалась самой обширной и разнообразной. Как же иначе? Семена всяких разных овощных растений, рассада клубники и земляники, саженцы фруктовых деревьев и кустов, цветочные луковицы и черенки, многочисленные подарки - для родственников и друзей, всякие бытовые мелочи, могущие пригодится в повседневной жизни…
- Скопидом ты, Алексашка! - насмехался царь. - Не охранитель хваткий, а помещик натуральный! В деревне тебе - самое место, яблоки растить, коровам крутить хвосты…
- А я и не против, государь! - в шутку (в шутку ли?) ответил Егор. - Всегда, с лет младых, имел слабость к сельской жизни… Я бы с удовольствием навсегда поселился в деревне. Да вот кто тогда тебя будет охранять и оберегать?
Капитан "Короля" - датчанин по фамилии Лаудруп, неплохо знавший английский язык, скомандовал отплытие. Два пожилых матроса умело убрали сходни, в клюзах противно загремели ржавые якорные цепи, портовые работники упёрлись специальными длинными палками, которые по мере необходимости наращивались - вплоть до пятнадцатиметровой длины, в борт брига, сильно отталкивая его от деревянного пирса и одновременно разворачивая носом в открытое море…
Ветер, дувший с берега, наполнил два прямоугольных паруса, заранее установленные на центральной мачте, "Король" начал уверенно удаляться от полюбившейся всеми Голландии, держа курс на запад…
Когда отошли от берега на три - три с половиной морские мили, произошли два важных и воистину знаковых события.
Во-первых, царь прилюдно сорвал с себя очки и гладковолосый парик, снял накладную бороду и усы. Удивление дворян-волонтёров было безмерно, все застыли с открытыми ртами, совершенно не понимая - что делать дальше…
- Что такое? - дурачился Пётр. - Думали - дьячок Возницын всё это время был с вами? А тут узрели царя, и душа ушла в пятки? Ай-яй-яй, простота лапотная… Ладно, забудем, братцы! Алексашка, полковник Меньшиков! А где два бочонка с вином бургундским, которые генерал Лефорт привёз из Франции? В моей каюте? Нет, так не пойдёт! Выкатить на палубу и распить - в честь моего возращения в должность царскую…
Бургундское послушно распили - до последней капли, уже под общий смех и слегка солоноватые взаимные шутки…
Во-вторых, Лаудруп узнал от Алешки Бровкина, который за этот год научился бойко болтать по-английски, что плыть в Лондон никто и не собирается. Датчанин сперва несказанно удивился, затем разгневался и принялся грязно и длинно ругаться, а в конце разговора, осознав до конца величину денежной суммы, предлагаемой ему за резкую смену курса, сразу же замолчал, согласился со всем и отдал чёткое приказание рулевому - повернуть на северо-восток…
Более того, Лаудруп (через Алёшку) радостно сообщил, что несколько лет назад ему уже довелось побывать в устье реки Невы:
- Тогда, в самом начале июля месяца, "Короля" зафрахтовал один шведский купец. Бросили якорь недалеко от безымянного острова в устье Невы. На том острове стояла фактория чухонская. Целые сутки (ночью там летом очень светло) перевозили на лодках и сгружали в трюм разную копчёную и солёную рыбу: гигантских осетров, морских и речных лососей, ещё какую-то - мне незнакомую, с очень красивыми цветными спинными плавниками. С рыбным грузом пошли в Стокгольм, но по дороге ещё в одном месте бросили якорь, на лодках пристали к холмистому берегу, пешком, вдоль реки ходили в крепость Нарву.
- В Нарву ходили? Зачем? - Глаза Петра сразу загорелись.
- Покупать для нужд своих сыр, сметану, творог, - добросовестно перевёл поручик Бровкин. - Нарва, она славится своей едой молочной…
- Кстати это! - Царь взволнованно потёр одну ладонь о другую. - Всё одно к одному! Заодно взглянем и на эту крепость славную… О чём он, Алёша, ещё толкует?
- Говорит, что придётся в Копенгаген заходить, там бумаги выправлять нужные.
- Какие ещё бумаги?
Пообщавшись пару минут с датчанином, Бровкин доложил:
- До Копенгагена пойдём проливом Каттегат, там путь свободен. Дальше, в море Балтийское, придётся идти узким проливом Эресунн, там уже стоят корабли шведские, документы смотрят. Если что не так, дальше не пропускают, заворачивают назад. Но Лаудруп за дополнительные сто пятьдесят гульденов выправит все бумаги - какие надо…
- Ладно, передай этому жаде, что получит он своё золото… Всё теперь?
- Нет, ещё одно! В устье Невы шведы возвели - на одном из островов, крепость, названную ими Ниеншанц, а там, где река вытекает из озера Ладожского, стоит вторая крепость. Прозывается - Нотебург, Ореховый город - по-нашему… Мимо этих крепостей не пройти, там пушки установлены хорошие. Но за деньги можно договориться. Ещё триста гульденов надо приготовить - как пошлину торговую, её заплатим комендантам Ниеншанца и Нотебурга, и ещё пятьдесят - нашему капитану, за то, что он комендантам слово замолвит нужное…
Ветер внезапно стих, паруса беспомощно повисли на мачтах - бесполезными серыми тряпками.
- Штиль, мать его растак! - через Алёшку объявил Лаудруп - мужчина крупный, усатый, с массивной золотой серьгой в ухе и лицом, украшенным парочкой живописных шрамов. Пират классический - по всем внешним признакам.
- Ну, и что дальше? - забеспокоился Пётр.
- Что будет дальше - знает только Господь Бог! - прозвучал неожиданный ответ - с явной философской подоплёкой. - А возможно, что и он не в курсе. Например, дрыхнет на своём облаке, опившись крепкого пива, и в ус не дует…