Катя на негнущихся ногах подошла к стулу.
- Не бойтесь, Серебрякова, - напряженным голосом сказала Солоухина. - Товарищ Шибанов хочет кое-что узнать о ваших способностях…
- Товарищ доктор, - перебил ее капитан, - когда мне потребуются ваши разъяснения, я их попрошу. Катерина, сколько больных, за которыми ты ухаживала здесь, в госпитале, умерло?
Катя смешалась. Медсанчасть Каменск-Уральского, конечно, отличалась от госпиталей на передовой, о которых рассказывали девчонки - там раненые умирали десятками, под наспех намотанными бинтами кишели черви, а столбняк и гангрена безжалостно добивали тех, кого не убили немецкие пули. Но больные умирали и тут, и умирали часто. Сколько среди них было тех, кому она на бегу поправила подушку или принесла воды?
- Не знаю… - проговорила Катя едва слышно. - Я не знаю… у нас довольно низкая смертность…
- Смертность по госпиталю вполне обычная, - возразил ей Шибанов. - В пределах, так сказать, статистической нормы. Повторяю вопрос: сколько больных у тебя умерло?
- Так нельзя ставить вопрос, товарищ капитан, - резко сказала Солоухина. - Больных ведут врачи, а не медсестры. Медсестра может работать сегодня в одном отделении, завтра в другом, а послезавтра - в третьем. У нас не хватает медсестер, девушки работают по две смены подряд…
- Послушайте! - теперь капитан уже не скрывал раздражения. - Я же ни в чем не обвиняю ни вас, ни Серебрякову! Почему вы не можете мне ответить по-человечески? Сколько больных, за которыми ухаживала ваша Серебрякова, умерло?
Повисло напряженное молчание. Солоухина глубоко затянулась папиросой и с силой выдохнула сизоватый дым.
- Предполагаю, что ни одного, - ответила она, наконец. - Но наблюдений, как вы понимаете, никто не вел. Если только она сама…
- Ну, а ты что нам скажешь, Катерина?
- Я не знаю, - упрямо повторила Катя. - Есть тяжелые пациенты, есть легкие.
- Из тяжелых, - подсказал Шибанов.
- Может быть, один. Может быть, два.
Один, подумала она. Старик из Елабуги, неизвестно как попавший в военный госпиталь. Это было где-то месяца два назад. Старика привезли на телеге крестьяне, сказали, что подобрали его на дороге. У старика были переломаны кости, как будто он попал между жерновами огромной мельницы. И он хотел умереть. Он сам хотел умереть…
- Допустим, два, - удовлетворенно сказал Шибанов, загибая большой и указательный палец. - Ты ведь работаешь здесь с зимы?
- Да, с декабря прошлого года.
- То есть полных шесть месяцев. И за это время всего два летальных исхода. Катенька, это раз в двадцать меньше, чем средний показатель по госпиталю.
Катя промолчала. Шибанов выглядел очень довольным.
- Скажи-ка, милая, а давно ты заметила за собой такие способности?
- Какие способности?
Шибанов присел перед ней на корточки - даже так он казался очень большим - и заглянул прямо в лицо. Глаза у него были зеленые.
- К исцелению. Они же не просто так у тебя не умирают, ты же их как-то лечишь. Я пока не спрашиваю - как. Я спрашиваю - когда ты впервые почувствовала в себе этот дар?
"Когда вылечила нашу кошку, - подумала Катя. - Ей собаки во дворе порвали ухо, и я просидела с ней целый вечер, гладя и баюкая. А на следующее утро ухо было как новое, и мама даже подумала, что я ошиблась, что кошку только поцарапали… но я-то видела, что ухо было разорвано почти пополам… Сколько мне было тогда лет? Девять? Десять?"
Вслух она сказала:
- Я не понимаю, о чем вы говорите. Никакого дара у меня нет. Я просто с детства мечтала быть врачом… поступила в медицинское училище, успела отучиться два года, потом началась война.
Шибанов тяжело вздохнул, и она замолчала.
- Катя, - сказал он. - Я летел сюда из Москвы, чтобы поговорить с тобой. Я хотел своими глазами убедиться в том, что все, что про тебя рассказывают - не сказки и не выдумки. Я убедился. Почему ты не хочешь мне помочь?
"Потому что я не сумела спасти маму, - подумала Катя. - Если у меня и есть дар, я его недостойна".
- Я просто медсестра, - проговорила она, глядя в пол. - Девочки говорят, что мне везет. Может быть, поэтому мои больные выздоравливают чаще…
- Ну, нет, - Шибанов мотнул головой, - про везенье ты мне можешь не рассказывать. Это совсем другой случай. Эх, Катерина, не оставляешь ты мне другого выхода…
Его рука скользнула куда-то вниз, к голенищу начищенного хромового сапога. В следующую секунду Катя увидела, что капитан сжимает в руке большой нож с зубчатым лезвием.
- Товарищ Шибанов! - крикнула Солоухина, но капитан даже головы не повернул. С ужасной улыбкой он протянул к Кате левую руку и молниеносно полоснул по ней лезвием своего ножа.
Хлынула кровь. Катя отшатнулась вместе со стулом, но несколько капель упали на ее белый халат и расцвели там алыми розами.
Солоухина отбросила папиросу и распахнула дверцы стенного шкафа. Вытащила оттуда бинт и резиновый жгут, и решительно устремилась к сидевшему на корточках капитану.
- Дайте сюда руку, немедленно!
- Нет, - каркнул Шибанов хрипло. Клавдия Алексеевна остановилась, будто налетев на невидимую стену. - Пусть Серебрякова… остановит… сама… без бинтов.
Нож он по-прежнему держал в правой руке. Зеленые глаза смотрели на нее с какой-то хулиганской удалью.
- Если не остановишь, - сказал он уже мягче, - я истеку кровью. Я не хотел резать вену, но случайно порезал. Так что поторопись, Катенька.
Катя колебалась. Здравый смысл подсказывал ей, что капитан блефует, что если она сейчас встанет и выскочит в коридор, то он спокойно даст перевязать себя Солоухиной. А если нет? Вон какие глаза сумасшедшие… Что, если он действительно умрет прямо здесь, в кабинете начальника медсанчасти? Офицер НКВД… да за такое их всех отправят под трибунал.
- Давайте руку, - сказала она и взяла Шибанова за запястье.
Первую минуту ничего не происходило. Кровь выплескивалась из распоротой вены короткими толчками, заливая форменные брюки капитана. Катя прикрыла глаза, судорожно пытаясь нарисовать мысленную картину раны. Увидела вскрытую трубочку вены, потянулась воображаемыми пальцами к ее краям, стянула их… края, похожие на ощупь на мокрую резину, выскальзывали из рук. Она напряглась, изогнулась дугой, почувствовала, как колют кончики воображаемых пальцев раскаленные иглы. Жар в пальцах усилился, теперь он сваривал края вены, словно паяльник разорванный провод. Потом волна жара схлынула, и Катя почувствовала, что через нее вливается в раненую руку капитана ледяная, останавливающая кровотечение, струя. Шибанов заскрипел зубами, но она не открыла глаза и не отняла руку.
- Ничего себе, - проговорил капитан потрясенно. - Рассказал бы кто - не поверил…
Катя заставила себя разомкнуть веки. Голова гудела, как после сильного удара - когда-то, когда Катя с разбегу треснулась лбом о дерево, ощущения были примерно такие же.
Кровь по-прежнему была везде - особенно много ее было на струганном дощатом полу кабинета. "Как ее теперь оттирать-то?" - озабоченно подумала Катя, и тут взгляд ее упал на руку капитана.
Нормальная мужская рука, сильная, поросшая короткими светлыми волосками, немного испачканная запекшейся кровью. От запястья к локтевому сгибу уходил тонкий розовый шрам, бледневший прямо на глазах.
Катя вскрикнула и разжала пальцы. Шибанов спрятал нож и озабоченно потер шрам.
- Ну вот, спугнул я тебя! Еще бы пара минут, и следов бы никаких не осталось…
Он выпрямился во весь рост и обернулся к Солоухиной.
- Что ж, Клавдия Алексеевна, кажется, опыт прошел удачно…
- И как это понимать, товарищ капитан? - начальник медсанчасти уже оправилась от первого потрясения, и тон ее не сулил Шибанову ничего хорошего. - Что вы себе позволяете? Устроили какой-то дурацкий спектакль в моем кабинете, запачкали все своей кровью, довели до обморока сотрудницу! Вы полагаете, что с вас некому будет спросить за это самоуправство?
- Это был не обморок, - возразил капитан, пропустивший мимо ушей угрозы доктора. - Катя просто сосредоточилась. Что же касается спектакля - мне нужно было убедиться в способностях Серебряковой, и я это сделал. Прошу извинить за испачканный пол.
Он снова потер руку, словно был не в силах поверить в собственное исцеление.
- Скажите кому-нибудь, чтобы Серебряковой дали чаю с сахаром. Она потратила очень много сил.
"Какой добренький, - подумала Катя. Слова долетали до нее, как сквозь вату. - Пусть не подлизывается, все равно он мне не нравится…"
- В этом кабинете распоряжения отдаю я, - Солоухина щелкнула портсигаром и извлекла из него новую папиросу. - Между прочим, Серебряковой еще два часа до конца смены.
- Ее смена закончена, - сказал Шибанов. - Я забираю ее с собой. В Москву.
Катя не поверила своим ушам. Этот сумасшедший энкавэдэшник хочет увезти ее в Москву? Но зачем? Что она будет там делать?
- Это категорически исключено, - отрезала Солоухина. - Такими медсестрами я разбрасываться не могу.
- Товарищ начальник медсанчасти, - холодно проговорил капитан. - Я прибыл сюда из Москвы для выполнения вполне конкретной задачи. Определить, есть ли у Серебряковой особенные способности к исцелению и в случае положительного ответа забрать ее с собой. Это приказ товарища Абакумова, первого заместителя народного комиссара внутренних дел.
"Господи, - подумала Катя, - для чего же я им понадобилась?"
- Даже если бы это был приказ самого наркома, - Солоухина подошла к Кате, мешком сидевшей на стуле, и встала между ней и Шибановым. - У меня, капитан, есть свое начальство. Как начальник медсанчасти Южного Урала, я подчиняюсь непосредственно народному комиссару здравоохранения Георгию Андреевичу Митереву. И там, где дело касается моих кадров - моих лучших кадров - я буду выполнять только его приказы, но отнюдь не ваши.
"Да, - мысленно взмолилась Катя, - да, Клавдия Алексеевна, миленькая, не отдавайте меня! Я не хочу в Москву, я не хочу бросать госпиталь!"
Но другой голос в глубине ее сознания шепнул:
"Если ты уедешь в Москву, тебе не придется каждый день решать вопрос, кому из умирающих ты можешь помочь, а кого должна бросить на произвол судьбы. И не придется оправдываться перед девчонками. И не придется слышать крики тех, для кого ты стала последней надеждой на спасение…"
Шибанов задумчиво почесал бровь.
- Доктор, - сказал он, - я выполняю задание государственной важности. У меня огромные полномочия, честно говоря, неограниченные. Я мог бы, наверное, устроить так, что ваш Митерев сам позвонит вам сюда и прикажет отпустить Серебрякову на все четыре стороны. Но это отнимет уйму времени, а времени-то у нас как раз нет. Поэтому давайте сделаем так: я даю вам слово офицера, что Катя вернется к вам в госпиталь после того, как выполнит… ну, скажем, работу, которая ей будет поручена. Я лично привезу ее сюда и сдам вам с рук на руки. Но вы сейчас отпускаете Катю со мной в Москву.
- Вы хоть понимаете, о чем просите, капитан? Сколько тяжелых больных умрет здесь, пока Серебрякова будет выполнять вашу работу в Москве?
Капитан полез в карман и извлек оттуда плоскую жестяную коробочку. Сначала Кате показалось, что это такой же портсигар, как и у начальника медсанчасти, но Шибанов вытащил оттуда желтый леденец и кинул себе в рот.
- Отучаюсь курить, - объяснил он, хотя никто не спрашивал его, почему он ест леденцы. - Ужасно вредная привычка… Клавдия Алексеевна, поверьте, если вы не отпустите Катю со мной, это будет стоить жизни тысячам людей. А может, и сотням тысяч.
- Что за чушь вы городите, капитан, - устало отмахнулась Солоухина. - Каким сотням тысяч? Серебрякова нужна мне здесь. Я не могу позволить себе потерять такого ценного сотрудника.
В другое время Катя почувствовала бы гордость, но сейчас ей было не до того. Ее подташнивало, сильно кружилась голова, перед глазами плавали оранжевые круги.
- Клавдия Алексеевна, - проникновенно сказал Шибанов. - Я не приказываю, я прошу!
Солоухина отвернулась от капитана и положила твердую прохладную ладонь Кате на лоб. Ее прикосновение вдруг напомнило Кате маму, и она заплакала, прижавшись к руке начальника медсанчасти.
- Ну-ну, сестра, - проговорила она мягко. - Не плачьте. Все хорошо. Товарищ капитан дал слово офицера, что вернет вас в госпиталь.
"Отдали, - подумала Катя и сама устыдилась своей мысли. - Как это меня можно отдать, я же не вещь и не крестьянка крепостная!"
Она сделала несколько глубоких вдохов и вытерла слезы рукавом халата.
- Я… я должна доработать смену.
- Время, Катя, - капитан выразительно постучал пальцем по циферблату наручных часов, - нам к восьми нужно быть на аэродроме.
- Моя смена заканчивается в четыре. Соберусь я за час. Пожалуйста, позвольте мне доработать.
Шибанов хотел возразить, но осекся под выразительным взглядом начальника медсанчасти.
- Ну ладно, ладно, сдаюсь! - он поднял вверх руки и снова улыбнулся, блеснув фиксой. - Но мы должны выехать отсюда не позже семнадцати ноль-ноль.
- Идите, Серебрякова, - сказала Солоухина. - Надеюсь, мы расстаемся с вами ненадолго.
- Ну, - сказал капитан, - это уж как получится.
Катя вышла из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Ее шатало.
"В Москву, - думала она, - я полечу в Москву… с этим сумасшедшим капитаном… и там мне нужно будет выполнить какую-то работу… связанную с моим даром лечить людей… а если я ее не сделаю, погибнут сотни тысяч… что же это за работа такая? Может, товарищ Сталин заболел, и его не может спасти никто, кроме меня? Тьфу, дурочка, что за чушь тебе лезет в голову… наверное, меня будут изучать в каком-нибудь институте, чтобы понять, как у меня это получается, а потом обучать всех медсестер. Но я ведь и сама не понимаю, как это выходит, как же поймут другие?"
- Сестричка, - крикнул кто-то из-за занавески, - сестричка, помираю, будь добренька, подойди, скажи свое заветное слово…
- Катюша! - прошелестел другой голос, - милая, посиди со мной хоть минутку, Христом-богом молю…
- Девушка, а, девушка, у меня тут сосед задыхается, помогите, или хоть врачей позовите, если сами не можете…
"Не могу, - мысленно крикнула она, - не могу, вас слишком много, у меня нет таких сил, простите! Вы очень хорошие, вы герои, вы все заслуживаете того, чтобы жить, но я только маленькая медсестра, я не могу спасти вас всех…"
Спотыкаясь, словно незрячая, она добралась до палаты, где стонал в горячечном бреду разведчик Костя. Присела на стул и взяла его за руку. Рука казалась раскаленной, будто ее держали в печи.
- Я вернулась, Костя, - прошептала она. - Я обещала тебе, что вернусь, и вернулась. Теперь все будет хорошо.
Оперативные документы
НКВД
Управление Особых Отделов
15 июня 1942
242
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Выдано настоящее сотруднику Управления Особых Отделов НКВД капитану государственной безопасности тов. Шибанову А. С. в том, что он действительно следует в расположение воинских частей 30-й армии для выполнения специальных заданий.
Срок командировки "15" июня 1942 года
Начальник Управления ОО НКВД
Комиссар госбезопасности 3-го ранга
/АБАКУМОВ/
Глава тринадцатая. Неуязвимый
Леса к югу от Ржева, июнь 1942 года
1
От маленького прифронтового аэродрома до штаба 13-й стрелковой бригады было километров двадцать. Начальник Особого отдела бригады обещал прислать за капитаном свою "эмку", но когда "У-2" приземлился в Горелом Бору, выяснилось, что никаких машин из штаба не приходило.
- Позвони им, - велел Шибанов коменданту аэродрома. - Может, они со временем напутали?
Комендант поправил сползающие на кончик носа круглые очки.
- Так ведь связи нет, товарищ капитан, - извиняющимся тоном сказал он. - С самого утра и нет. Немцы сегодня гвоздят, как бешеные - наверняка кабель снарядом повредило.
Шибанов взглянул на часы.
- Что ж, придется двигаться своим ходом. Что, отец, мотоциклы у тебя в хозяйстве имеются?
- Имелся один, товарищ капитан. Но техники его уже давно на запчасти разобрали.
- Самолеты на мотоциклетном движке летают? Смело, ничего не скажешь.
Комендант аэродрома юмора Шибанова не оценил.
- Не знаю, чем вам помочь, товарищ капитан. Разве что только лошадь могу дать…
- Лошадь? - заинтересовался Шибанов. - Дохлятину небось какую-нибудь? На колбасу уже не годится, а выбрасывать жалко?
- Нет, что вы. Трехлетка, очень резвая. Ребята ее в лесу поймали, тут неподалеку конезавод был, немцы его разбомбили, а контингент разбежался…
- Ладно, - сказал Шибанов, - уговорил ты меня, чертяка языкастый. Пойдем, покажешь своего Росинанта.
- Откуда вы узнали? - от удивления очки коменданта снова сползли вниз. - Ее и правда Росой зовут!
- А я провидец, - Шибанов постучал себя согнутым пальцем по лбу. - Зрю сразу в корень.
Роса оказалась изящной степной кобылой каурой масти. Юный Саша Шибанов ездил на таких на хуторе под родным Таганрогом. Он похлопал лошадку по морде, дал ей кусочек сахару и деловито подтянул седельные ремни.
- Ездите на ней? - строго спросил он коменданта.
- Как же не ездить. За водой, бывает. Тут до родника три километра лесом. А почему вы спрашиваете?
- Видишь, как ей, бедняге, хребет натерло? Если б вы так за самолетами своими смотрели, они бы у вас в воздухе разваливаться начали. Седло, отец, должно держаться крепко, а не вихлять по крупу, как Машка по плинтуару…
Комендант обиделся.
- Не знаю, товарищ капитан, - сухо сказал он, - как насчет Машек, а лошадь у нас одна. Не нравится - ничем больше помочь не могу, извините.
Шибанов хмыкнул. Лихо вскочил в седло, сжал лоснящиеся бока Росы коленями, и пустил ее рысью вдоль взлетно-посадочной полосы. У конца летного поля капитан развернул лошадь и, послав Росу в галоп, помчался обратно к коменданту.
- Лошадь мне нравится, - веско произнес Шибанов. - Я ее беру.
- Ну и хорошо, - с облегчением вздохнул комендант. - Позвольте, я вам дорогу объясню…
Лесная дорога петляла между высоких, поросших корабельными соснами холмов. День выдался жаркий, но это ощущалось лишь на открытых солнцу прогалинах - там лениво жужжали толстые шмели, грелись на поваленных стволах серые ящерицы, дурманяще пахло жимолостью и земляникой. Под сводами бора было прохладно и пахло хвоей. О том, что он находится в прифронтовой полосе, Шибанов вспомнил только после того, как на западе заревело и заворочалось что-то тяжелое, и тишину прорезал пронзительный визг падающих мин.
Сосновые иголки, усеявшие дорогу, неожиданно пришли в движение, будто их перемешивала чья-то невидимая рука. То здесь, то там над дорогой поднимались столбики пыли - земля тряслась.