Невысокий и худой, он покуривал трубку странной формы… и, по-видимому, содержания. До Пако донесся запах последнего - сладковатый, совсем не характерный для табака. Лицо Руфуса было расслабленным, так что с первого взгляда могло показаться, будто старик дремлет. Но вот глаза… глаза хозяина комнаты были открыты и видели хорошо. И от них не укрылся момент пробуждения Пако.
- Кто… вы? - машинально спросил тот и, не дожидаясь ответа, направил вдогонку еще один вопрос, - где я?
- Ну, в деревне меня зовут Колдуном, - с ленцой ответил Руфус, - но вообще-то мое имя Руфус Мартинес. Я, вроде, уже представился… На второй же вопрос… думаю, ты и так догадаешься. Это - мой дом… если можно назвать эту халупу "домом".
- А-а-а… как я здесь оказался? - поинтересовался Пако, одновременно морщась от боли и попыток освежить память, - я ж вроде… того. Из страны бежать собрался.
- Ну, бежал - да не добежал, - молвил Руфус не без иронии, - тебя нашел Лукас, мой сын. Из машины вытащил…
Тут Пако вспомнил последние минуты своего неудавшегося бегства. Танки, бомбежку, взрыв… Вспомнил Ирму - и даже вскрикнул от тоски и досады.
- Со мной была женщина, - произнес он, внутренне холодея, - что… с ней?
- Увы, юноша, - Руфус покачал головой, - я смог спасти только тебя. Подумал… уж прости… подумал, что от здорового мужика будет побольше толку, чем от городской девки.
Еле слышно выругавшись, Пако рухнул на кровать. На глазах выступили слезы; как ни крути, а потеря близкого человека не могла пройти безболезненно - даже для сурового, не склонного к сантиментам, работяги-шахтера. Особенно если работяга-шахтер не избалован большим количеством вышеназванных близких людей.
- Побольше толку… - тупо глядя в потолок, повторил он за стариком, - тебе… раб понадобился, да?
- Я сделаю скидку на твое состояние, - строго промолвил Руфус, - на то, что ты еще не вполне ожил и несешь всякие глупости. Но вообще-то советую не забываться, парень. Все-таки мы с Лукасом спасли тебя, вернули к жизни - и не для того чтобы слушать ахинею напополам с оскорблениями. И при чем тут рабство - не подскажешь?
Пако не нашел, что ответить, а Колдун поспешил внести ясность:
- Просто… я надеюсь, ты не собираешься так и валяться на кровати остаток жизни?
Пако замотал головой, а Руфус одобрительно кивнул.
- Ну, вот. Сам понимаешь, что люди мы - бедные; у Лукаса семья, к тому же. Кормить "за так" здоровенного лба у нас просто нет возможности. И какой же отсюда напрашивается вывод?
- Что мне скоро нужно убираться отсюда.
- Ну, зачем же так сразу? Нет, все намного… проще, я бы сказал. Ты не калека, не беспомощный ребенок, и даже не хилый старик вроде меня. А следовательно, способен самостоятельно зарабатывать себе на хлеб. Я прав?
- Да не совсем, - со вздохом произнес Пако, - слабоват еще.
- Это понятно, - согласился Руфус, - я к тому, что ты в принципе способен это делать. Не так ли?
Пако кивнул, а старик продолжил:
- У тебя есть выбор: идти искать себе дом и работу, либо остаться у нас. Работать на ферме. И быть, таким образом не только лишним ртом, но и еще одной парой рабочих рук. Как тебе такое предложение?
- Не знаю, - честно признался Пако, - не выздоровел еще… вполне. Кстати, а что это за штука?..
С этими словами он рванул железную цепочку, обнаруженную у себя на шее. На цепочке висел небольшой камень, по форме похожий на бублик.
Ответная реакция Руфуса оказалась неожиданно бурной. Он чуть не выронил трубку, замахал рукой и закричал что-то нечленораздельное. А успокоился лишь когда Пако с недоумением отпустил цепочку.
- Амулет, - коротко ответил Руфус, - талисман моего народа.
- И зачем он мне?
- Объяснять долго. Просто… не снимай его, ладно? Ни при каких обстоятельствах. Если хочешь поправиться… и дальше быть живым и здоровым - не снимай.
- Хорошо, - согласился Пако, решив, что спорить со своим спасителем нет ни грамма смысла, - кстати… а сколько времени прошло?
- Около месяца, - ответил Руфус, - думали - не выкарабкаешься…
* * *
То ли благодаря камушку-талисману, то ли независимо от него, но Пако быстро пошел на поправку. Уже на следующее утро он почувствовал голод - да такой, что несчастный беженец был готов съесть даже доски, слагавшие жилище Руфуса. Сил на последнее у него, разумеется, не было - да оно и не понадобилось. Потому как вышеназванный голод был очень скоро заглушен миской куриного бульона. Бульон принесла относительно молодая (и, что примечательно, белая) женщина; скорее всего, она приходилась женой Лукасу - сыну Колдуна.
В тот же день Пако довелось увидеть и самого Мартинеса-младшего. Тот оказался здоровенным детиной, рядом с которым даже отнюдь не субтильный Франсиско Торрес выглядел хлюпиком. Вдобавок, в Лукасе явно смешалось несколько кровей: его кожа была бледнее, чем обычно у негров, а глаза - узкими и раскосыми.
Пако привык считать, что люди с внешностью, как у Лукаса (да вдобавок живущие в деревне) должны быть трудолюбивы, упорны, но глупы, как быки. Глупы и косноязычны. Но Пако ошибся - ибо, по крайней мере, с речью у Лукаса Мартинеса был порядок.
Правда, болтать сын Колдуна тоже оказался не склонен. Он лишь поинтересовался самочувствием своего гостя и пожелал побыстрее выздоравливать. А еще принес небольшое жестяное ведро - на то время, покуда гость не сможет сам дойти до уборной.
Время это, кстати, длилось не слишком долго. Встать и немного пройтись Пако сумел уже через два дня. Заодно он получше познакомился с принявшим его жилищем.
Семейству Мартинесов в деревне принадлежали две рядом стоящих хижины - одну из которых занимал Лукас с женой и детьми, а во второй обитал его отец Руфус… да и теперь вот, по воле случая Пако. "Удобства" располагались во дворе, зато электричеством обе хижины обделены не были. Имелся здесь даже радиоприемник, передававший музыкальные передачи и выпуски новостей.
Благодаря последним (а также рассказам Руфуса) Пако мало-помалу вникал в произошедшее после своего злополучного "ралли". Оказалось, что боялся он напрасно: ничего страшного после вторжения янки, по большому счету, не случилось. Не было ни особых разрушений, ни гибели множества людей, ни, тем паче, гуманитарной катастрофы.
Воинские части Маньяды, разрозненные и деморализованные, ни на какое серьезное сопротивление так и не решились. Треть из них разбежалась почти сразу, как объявили о перевороте, еще половина - после первых же авиационных и ракетных ударов. Так что уже через сутки генерал-полковник Эдвардс торжественно рапортовал о завершении первого этапа "миротворческой операции".
Желающих класть голову незнамо за что нашлось немного… но уж они-то, что называется, задали жару. Не дали скучать янки ни во время бомбардировок, ни даже после них. И Эдвардс мог торжественно рапортовать сколько угодно - но увеселительной прогулки из данной "миротворческой операции" у штатовцев не получилось.
Кое-где маньядским военным хватило ума не играть в маневры, а сразу пустить в ход ПЗРК и зенитки. По слухам, эти сообразительные успели сбить от трех до пяти штатовских самолетов - один из которых, кстати, Лукас видел воочию. И не без злорадства полюбовался переломанным корпусом и воткнувшимся в землю носом.
К тому же в нескольких километрах от деревни располагался целый артдивизион, каким-то чудом уцелевший во время бомбардировок. Он оказался весьма боеспособным подразделением: благодаря наводке кого-то из местных жителей военные улучили момент и дали залп - по колонне бронетехники, что переправлялась по мосту через ближайшую реку.
В результате этого залпа к праотцам отправились экипажи нескольких "Абрамсов" и десятка "хамвиков"; еще пара машин получила серьезные повреждения. К тому же старенький мост был разрушен, и целой моторизированной бригаде поневоле пришлось отступать.
Правда, закрепить успех доблестным артиллеристам не удалось. На их внезапную атаку янки ответили одиночным пуском "томагавка" - прямиком в расположение части. Вдобавок, от детонировавших боеприпасов пострадала близлежащая деревня: у кого-то разрушило дом, у кого-то побило скотину, а кому-то и лично досталось. Вот только штатовским оккупантам все это послужило не слишком сильным утешением.
Еще одним знаковым эпизодом в той быстротечной войне стал марш-бросок к Сан-Теодоресу мотопехотного батальона, усиленного десятком танков. Из-за этого рывка планы янки и Совета Национального Возрождения едва не пошли прахом. Командование было вынуждено раньше намеченного срока (точнее - лихорадочно и в суете) перебрасывать в маньядскую столицу наземные войска. И лишь благодаря последнему не в меру шустрый батальон смяли артиллерией на подступах к городу.
По некоторым слухам, батальон был остановлен ни черта не на подступах, а уже на окраине столицы. И штатовская артиллерия заодно смела один-два квартала бидонвилей. По другим слухам, пара маньядских машин все-таки прорвалась в Сан-Теодорес, где слегка поиграла на нервах янки и их ставленников.
Далее россказни о приключениях этих прорвавшихся больше напоминали плохое кино - да, вдобавок сильно противоречили друг другу. Руфус откровенно посмеивался над ними, желая своему гостю того же самого. Такого же отношения к этим небылицам.
А гость слушал и сокрушался по поводу своей давешней глупости, равно как и трусости напополам с паникерством. Получалось, что не брось он свою квартирку (даром, что убогую и арендуемую), не ударься в бега и не потащи за собой Ирму - последняя уж точно была бы жива. Да и он сам не валялся бы на койке в лачуге, рядом с которой его прежняя квартира казалась номером "люкс".
И всего-то нужно было - забиться в свою квартиру; забиться, как таракан в щель - и пересидеть, переждать чуть больше суток. Да Ирму попридержать - чтоб самостоятельно не наделала глупостей. Не первый же раз, в конце концов! И ему ли, маньядцу, привыкать к миру и спокойствию? Одно требовалось: сутки переждать - после чего спокойно вернуться к прежней жизни. Ему, Пако - в шахту, а Ирме… ну, скажем так, тоже к своему основному занятию.
Всего сутки…
Вот уж правильно говорят в далекой России - "у страха глаза велики". Ибо от него, страха, любая мелочь становится жутко значимой: хоть вторжение - а хоть и внутренние распри в стране.
Взять хотя бы тех же янки; да, они били - но лишь покуда шли боевые действия. Били серьезно, "по-взрослому", без пощады… но ведь и без лишних жертв, если честно. Зато когда организованное сопротивление сошло на нет, штатовцы притихли засев на своих новоиспеченных базах и блокпостах, стараясь лишний раз не высовывать оттуда свои носы. Потому как помнят - их здесь по этим самым носам успели, если не ударить, так хотя бы щелкнуть.
Так что грохот канонады над Маньядой не слышен - разве что автоматные очереди. Да и то редко.
Также довольно мирно (хоть и немного нахрапистее) вела себя некая лесозаготовительная компания, вскоре после вторжения, обосновавшаяся близ деревни. Сотрудники этой компании (почти сплошь - янки) еще меньше военных были расположены рисковать своей шкурой. По этой причине с местными жителями они старались не контактировать, свой же поселок покидали лишь по производственной необходимости.
Руфус не видел этого поселка, а лишь описал его со слов своего сына - успевшего посмотреть и на четырехметровую ограду, и на колючую проволоку, и на вышки охраны. А также на уютные и аккуратные, похожие на игрушки, коттеджи - совсем не вязавшиеся с грозным, даже тюремным, обликом периметра.
Компания развернулась быстро: грузовики, полные древесины, один за другим отходили на север - видимо, в порт. Дела пошли в гору, и вскоре штатовские лесозаготовщики стали даже "подкармливать" некоторых аборигенов. Не задаром, конечно, и даже не за дружбу; за службу - в растущем штате охраны: поселка и лесозаготовок. А также для сопровождения груза к месту назначения - по, как видно, не слишком спокойным дорогам Маньяды.
Отдельных коттеджей для новоявленных "сотрудников", ясное дело, не выделили. В свободное от вахты время доморощенные охранники так и жили в своих родных деревнях. Но вот на заработок они не жаловались, чем вызывали у Пако что-то вроде зависти.
Аналогичные чувства (но относительно своего сына) испытывал и Колдун; одно время он даже уговаривал Лукаса устроиться в охрану лесозаготовок. Но тот уперся как мул - давая понять, что лучше будет горбатиться на поле, чем пойдет в услужение янки.
Что касается Пако, то он не был столь же принципиальным. Напротив, выздоровев и окрепнув, он надеялся напроситься к заезжим лесозаготовщикам. Не хлюпик ведь: постоять за себя умеет, да и стрелять, как оказалось - тоже. И вряд ли он уступает в этих умениях вчерашним крестьянам, легко сменившим лопату на "эмку"… или чем там вооружены охранники?
Вообще, неуклонно идя на поправку, да под умиротворяющую болтовню Руфуса, Пако настраивался на все более оптимистичный лад. В его душе сперва затеплилась, а затем стала крепнуть каждый день надежда. Надежда на то, что самое страшное для него позади, что опасность миновала, а будущее ждет исключительно светлое и мирное.
Примерно так думал Пако… и он, увы ошибался.
* * *
Тот день, когда, собственно, и умерли надежды Пако, начался вроде бы замечательно - как в плане погоды (что для Маньяды не редкость), так и по самочувствию бывшего шахтера. Произошло это примерно через две недели, после того, как он очнулся. К тому времени, стараниями Колдуна и его семьи, здоровье Пако почти полностью восстановилось, а сам несостоявшийся беженец чувствовал себя отменно. "Как будто помолодел даже", - ответил он на очередной дежурный вопрос о своем самочувствии.
Тем не менее, каменный "бублик", амулет Колдуна, по-прежнему висел у Пако на шее. И почти не мешал, никоим образом не привлекая к себе его внимание. Словно прыщ на лбу - что практически не ощущается и видим только в зеркале. Пако честно спросил у Руфуса разрешения снять "колдовскую" побрякушку, но получил отказ - причем, неожиданно решительный.
- Недуг может вернуться, - изрек Колдун с важным видом и замолчал. Видимо, счел дальнейшие объяснения излишними.
А Пако озадачился: ему (хоть и не профессору медицины) было непонятно, каким образом могут вернуться уже затянувшиеся раны и успевшие срастись переломы. Не подхватил же он мимоходом какую-нибудь из пакостных тропических болезней?.. Не говоря уж о том, что в чудодейственную силу негритянского амулета Пако совсем не верил.
Но, так или иначе, а бублик-амулет продолжал "украшать" собой шею бывшего шахтера. А Пако, хоть и не решился спорить со своим спасителем… однако надеялся, что не задержится у него слишком долго.
Если быть точным, Пако планировал через некоторое время покинуть деревню и вернуться в Сан-Теодорес. Где, заодно, призвать на помощь маньядскую медицину - не самую лучшую в мире, но все же профессиональную. Обследоваться - и разобраться со своим здоровьем, а также со значимостью для него пресловутого амулета.
Пока же Пако совершенно безропотно позволял вовлечь себя в жизнь деревни - и особенно спасшей его семьи. Мартинесы, в числе других десяти семей, трудились на кукурузной ферме; работали в полном составе (включая детей) и, что называется, "в поте лица". Да, вдобавок, не за деньги, а за долю от урожая.
Вышеназванная доля распределялась исключительно волей хозяина и была очень удачной и выгодной задумкой - для него. Таким образом, хозяин частично перекладывал на работников бремя продажи выращенной кукурузы и одновременно делал их более ответственными. Ведь одно дело - получать строго установленный оклад, другое - не получить ничего, если урожай оказался загубленным из-за собственного разгильдяйства.
Таким образом, проблема материальной заинтересованности работников была решена; осталось решить финансовую проблему. Потому как даже в маленькой деревушке невозможно было прожить совсем денег. Своеобразным откликом на эту потребность стало возникновение в округе сельского рынка.
Данный рынок не принадлежал ни к одной деревне; он был в некотором смысле отдельным населенным пунктом - только без постоянного населения. Изначально рынок был создан для торговли между деревнями: кто-то привозил сюда кукурузу, кто-то мясо, а кто-то - сельхозинвентарь. Однако со временем рынок разросся, и на него стали захаживать даже столичные торговцы. Шутка ли - купить можно дешевле, а налогами сие стихийное предприятие не облагалось.
На этот-то рынок и собрался Лукас Мартинес в тот злополучный день. Завел принадлежащий семье древний пикап (бывший, кажется, старше него самого), бросил в кузов три мешка кукурузы, и двинулся в путь - по некоему подобию дороги. И взял с собой Пако - видимо, в помощь.
Последнее обстоятельство отнюдь не порадовало Торреса, который вынужден был трястись на жестком сидении и подпрыгивать на каждой ухабе. Но перечить он не стал - надеясь, что все равно не останется в деревне надолго. Он еще не знал, что эта надежда очень скоро оправдается - правда, совсем не желательным способом.
Сельский рынок не был похож ни на одно торговое заведение, виденное когда-либо Пако. Ни на скопище маленьких магазинчиков в спальном районе, ни даже на Торговую площадь в Сан-Теодоресе. Последняя, кстати, отличалась, хоть своеобразным, но порядком, а также заметным налетом цивилизованности.
Так, на площади лотки выглядели одинаково, были ровно выкрашены и выстроены так, чтобы образовывать правильные геометрические фигур. На сельском же рынке торговля велась из грубо сколоченных будок, разбросанных по территории совершенно хаотично. Здесь был целый лабиринт из этих будок; из них, а также из стоянки автомобилей, собственно, и состоял рынок. Ничего другого, полагающегося торговому учреждению, Пако не видел: ни ограды, ни ворот, ни складов.
Едва Пако вылез из кабины, ему в нос ударил целый букет из запахов, доносившихся со стороны лотков. Пахло овощами не первой свежести, сырым мясом, а также удобрениями… так скажем, натурального происхождения. Поблизости кружились здоровенные зеленые мухи, чувствовавшие легкую поживу.
- Это он и есть? - спросил Пако, - сельский рынок?
- Угу, - ответил Лукас, - ты постой тут, покарауль. Я пока свободное место поищу.
- Кстати, насчет "покарауль", - не удержался Пако, - а почему рынок не огорожен? И не охраняется? И где хранится товар?
- Ну, товар хранится здесь, - Лукас похлопал по одному из мешков, - и продажа не должна занять много времени. Мы ж люди небогатые - откуда излишкам взяться? Да еще таким, чтоб уж на склад… А охранять… я думаю, не от кого.
- Правда? - не поверил и даже удивился Пако.
- Угу. Тут же кто торгует? Люди из близких деревень. Друг дружку знаем… более-менее, воровать между собой нам ни к чему. А банды… банд тут почти нет. Кроме… таких вот!
С этими словами Лукас показал на крепкого молодчика, как раз выходившего из-за скоплений лотков. Одет молодчик был в камуфляжную форму… которую, впрочем, только ребенок мог перепутать с военной. Потому как не было на ней никаких погон или нашивок - просто пятнистая рубаха и штаны такой же расцветки.
Впрочем, когда молодчик приблизился, Пако смог увидеть хотя бы один знак отличия - круглую эмблему, нашитую на груди. Эмблема изображала схематично нарисованную зеленую елку, а по окружности была обрамлена иностранной надписью.