Шаг четвертый. Мститель
Пако шел по ночному Сан-Теодоресу и подмечал все новые перемены, успевшие произойти с городом. Со времени неудачного бегства прошло меньше года - однако перемены были, причем немалые. И с непривычки особенно бросались в глаза.
В первую очередь внимание Пако привлекли небоскребы - несколько громадин из бетона и стеклопластика. Геометрически правильные, не лишенные определенного изящества… они, увы, совсем не украшали столицу Маньяды. Напротив, своим футуристическим видом эти сооружения словно подчеркивали убожество всего остального города. На их фоне бетонные коробки и старинные малоэтажные здания смотрелись особенно архаично и жалко.
Небоскребы покамест были пусты, огорожены бетонными заборами и освещены лишь водруженными на эти заборы прожекторами. Но Пако знал… интуиция подсказывала ему, что очень скоро внутри этих зданий разместятся офисы крупных штатовских корпораций. Тех, которые, собственно, и оплатили переворот почти годовой давности.
На центральных улицах стало больше света - не только от фонарей, но и от неоновых реклам, а также от вывесок недавно открытых торговых центров - от многочисленных, ярких и красочных надписей на английском языке. На ненавистном Пако языке убийц и захватчиков.
Выглядел центр города не в пример симпатичнее и благополучнее, чем при Валадесе. И все же парадный фасад не мог обмануть Пако - успевшего увидеть и обратную сторону этого благополучия. В виде заброшенных, заколоченных маленьких магазинчиков - во многие из которых Пако захаживал и не по разу. А также в виде пьяных и грязных горожан, спящих подле этих магазинчиков… которые, видимо, когда-то были местом их работы.
А вот кварталов бидонвилей на окраине уже почти не было. Впрочем, Пако не обольщался: ни сами бидонвили, ни их несчастные обитатели, скорее всего, никуда не делись. Наверняка эти постройки - отнюдь не украшающие ни один населенный пункт, просто-напросто перенесли за несколько километров от черты города. А то и еще проще - снесли. Оставив жителей трущоб возводить себе новые жилища подальше от столицы.
Патрулей янки - на "хамвиках" и с пулеметами, видно не было. Зато на городских улицах стало заметно больше обычных машин. Да не абы каких - эти сияли глянцем заводской покраски, а свет уличных фонарей отражался на их тонированных стеклах. Что уж там говорить - к примеру, "железный конь" Пако даже до воздушной атаки выглядел бы на их фоне ржавой развалюхой. А уж теперь… теперь это корыто на колесах наверняка уже разобрали на металлолом. Вкупе с пикапом Мартинеса…
Казалось, эти автомобили, новые и красивые, прямо указывали на благосостояние их владельцев. И Пако вроде бы и не прочь был поверить, что по крайней мере столичные жители в большинстве стали жить лучше. Вот только город уже не был тем Сан-Теодоресом, который Пако знал с детства и который покинул почти год назад.
Прежнего духа маньядской столицы как не бывало. Сан-Теодорес словно превратился во что-то другое, переродился… а может, попросту умер. Умер - а его труп жрали и топтали те, кто еще был жив. Начиная от глупых недалеких людишек в глянцевых машинах - и кончая пресловутым Советом с дель Гадо во главе. Жрали, наслаждались… думая, будто на их век хорошей жизни хватит.
А умер этот город явно не своей смертью. Его убили - те, кто в принципе привык убивать: хоть города, хоть людей.
"Вот только меня вам не убить", - подумал Пако со злостью и зашагал решительнее и быстрее.
Эта фраза, сказанная про себя, не была ни метафорой, ни бравадой. Уж в чем-чем, а в ее буквальном смысле Пако Торрес был уверен, как в сменяемости дня и ночи.
Равно как и в цели своего прихода к наряженному и подкрашенному трупу Сан-Теодореса.
* * *
Разумеется, в отряде Ларгоса слышали ту злополучную передачу. То обращение, породившее в головах многих повстанцев ложную надежду, а в самом движении - раскол. И принесшее многим участникам этого движения преждевременный конец. Который был отнюдь не "хэппи-эндом" - невзирая на происхождение его "авторов".
Отряд Ларгоса располагал мощным радиоприемником на батарейках. С его помощью повстанцы хоть как-то скрашивали свой досуг между вылазками, а также слушали новости о событиях в мире. Последние редко оставались без комментариев Генерала - саркастических и, порой даже ругательных. Не преминул командир отряда отозваться соответствующим образом и об обращении дель Гадо.
Вот только ситуацию это не спасло ни на йоту.
Участники отряда возроптали - немедленно вспомнив о тяжелых условиях существования, об отсутствии элементарных благ цивилизации, о скудной (и нередко нерегулярной) кормежке. Шквал этих упреков обрушился на командира, как будто именно Ларгос был виноват в тяжелой участи своих бойцов. Как будто по его вине (а не до присоединения к отряду) они были лишены вышеупомянутых благ.
Остаток дня прошел в бессмысленных перебранках - пока наконец Ларгос не объявил о своем решении. Он сообщил, что любой желающий волен в любой момент покинуть отряд и идти на все четыре стороны. Хоть под властную руку дель Гадо с его штатовскими патронами - а хоть и к дьяволу в пасть.
Генерал напомнил, что участие в отряде - дело сугубо добровольное, что он сам никого не принуждал и под дулами к себе не вел. Что те, кто совсем недавно считались его верными соратниками, сами и по собственной воле пришли в отряд. Проще говоря - сами напросились. И коли уж он, Ларгос, не особенно возражал против их принятия - он тем более не будет препятствовать уходу. В конце концов, в таком деле, как нажимание на курок, незаменимых точно не бывает.
В итоге с Генералом осталось лишь несколько человек - тоже бывшие военные, судя по выправке. Остальные (примерно девять из десяти бойцов отряда) отправились к ближайшему лагерю для раздачи гуманитарной помощи. Ушел и Пако - невольно поддавшись общему настроению.
Вышеупомянутые лагеря были организованы под эгидой ООН вскоре после прихода к власти дель Гадо. Предназначались они вроде бы для благородной цели - помощи гражданам Маньяды, страдающим от голода и болезней. Вот только сколь либо заметно облегчить их участь эти лагеря были не в силах.
Положение народа Маньяды становилось день ото дня все более бедственным, к лагерям тянулись все новые толпы страждущих; подачек же, выделяемых ООН, просто не могло хватить на всех. Многие из маньядцев, ставших беженцами в своей стране, даже поселялись подле лагерей гуманитарной миссии. Так что лишь редкий лагерь не был окружен целыми импровизированными поселениями - из палаток и собранных наспех лачуг.
Но в тот день, что удивительно, ни палаток, ни лачуг не было, но бывшие соратники Ларгоса не придали этому значения. Они не знали о проведенной накануне зачистке… а также о трупах - сожженных либо сваленных в ближайшую реку. Равно как и о людях - что провели вышеназванную зачистку и готовились провести еще одну.
Бывшие повстанцы шли покорно и не раздумывая - точно бараны на бойню, а вовсе не разумные существа. Вереницей проходили они через единственные ворота лагеря - за которыми оказывались в ловушке, наедине отнюдь не с профессионально-заботливыми сотрудниками миссии. Ибо ооновских "тюфяков" заблаговременно выдворили и заменили на других людей. На тех, кто способен был заботиться лишь о самих себе, и тех, кто почитал за верх милосердия контрольный выстрел в голову.
Один за другим повстанцы укладывали на землю оружие, называли свои имена… и сами не замечали, как оказывались в прицеле снайперов и под дулами автоматов. И когда загрохотала стрельба - подавляющее большинство пришедших даже понять ничего не успело.
Кто-то упал, изрешеченный пулями. Кому-то пуля досталась всего одна - пущенная снайпером. Но, так или иначе, скопление людей, пришедших в лагерь, очень скоро превратилось в свалку трупов.
Подручные Пабло Хименеса (а за данный конкретный лагерь отвечали именно они) работали четко и слаженно. Работали, как высококлассные профессионалы - без брака и без промаха. Отрабатывали контракт. И ни один из повстанцев не остался обделенным своей порцией свинца. Другое дело, что даже пули способны были отнять не всякую жизнь.
Для кое-кого даже пули были пустяком - по крайней мере, для человека, пережившего удар ракеты "воздух-земля"…
Тогда-то Пако и понял все - когда выбрался из-под трупов боевых товарищей и уполз вон из лагеря-бойни; когда смотрел, как стремительно затягиваются раны от трех боевых пуль. Пако смотрел - и понимал… понимал истинное предназначение немудрящего амулета Колдуна. И причину, по которой он умудрился выжить после того удара; выжить, в то время как бывшая рядом Ирма погибла. И свое прямо-таки чудесное везение во время вылазок ("ни единой царапины") - тоже понял.
Лицо стало совсем мокрым от пота. Пако сидел, привалившись спиной к одинокому дереву; сидел, сжимал рукой каменный бублик и тяжело дышал. Он понял - не только почему, но и для чего остался жить; снова выжил там где простые смертные были обречены.
Пако понял - и был готов использовать это открытие сполна.
* * *
Над входом в полицейский участок горел яркий фонарь - словно привлекая ночных гуляк в это не шибко гостеприимное заведение. Пошел на свет и Пако Торрес; не будучи гулякой, он, тем не менее, считал это место наиболее подходящим для себя. Подходящим, правда, не для отдыха, а для исполнения первого пункта своего плана. Проще говоря, Пако почти сразу понял: лучшего места, чтобы найти оружие, в маньядской столице ему не найти.
Не Диего же во второй раз беспокоить?
Дежурный офицер, попивая крепкий кофе из алюминиевой кружки, отвлекся, завидев вошедшего. И расплылся в улыбке - одновременно наглой и насмешливой.
- Сегодня просто… мой день, - произнес он таким же насмешливым голосом, - сам пришел? За-ме-чательно… Что ж, пойдем - я провожу тебя в камеру.
Видимо, внешность у Пако была соответствующая. Заросший, давно не мытый - он казался идеальным "клиентом" полицейского участка. Вот только у бывшего шахтера (а также беженца, крестьянина и повстанца) были совсем другие планы.
- Нет. В камеру я не пойду, - молвил он просто, - лучше дай мне что-нибудь огнестрельное. Пукалку свою… не стоит, а вот дробовик или винтовку…
- А огненной воды тебе не надо? - хмыкнул офицер, вставая из-за стола и протягивая руку к дубинке, - огнестрельное… Пойди проспись… по-хорошему. Не то придется помочь.
- По-хорошему, - повторил вполголоса Пако, - придется помочь… Да, пожалуй, придется помочь.
- Чего ты там бормочешь, забулдыга? - осведомился полицейский с раздражением в голосе.
И в следующее мгновение получил кулаком в ухо.
Пако бил не в полную силу - но у него была тяжелая рука. А полицейский, как видно, изнежился, расслабился на службе в столице. Все-таки жизнь в Сан-Теодоресе - это не существование за городом: не перестрелки с янки и не прогулки по джунглям. Так что от первого же удара дежурный офицер отлетел к стене.
- Сам напросился, - прорычал он, хватаясь за кобуру.
Мозг этого служаки тем временем прокручивал варианты формулировки для рапорта: от "нападения на сотрудника полиции" до "я не я и лошадь не моя".
В последнем случае писать в рапорте следовало, конечно, другими словами. Вот только суть оставалась той же: и данный конкретный сотрудник, и вся полиция сразу, выдвигая подобную версию в качестве официальной, официально же открещивались от найденного подле участка трупа. В конце концов, не в раю живем - в грешном и суровом мире, где люди могут умереть. Причем, как естественным, так и, увы, "искусственным" путем.
Дежурный офицер как раз рассчитывал для Пако на последнее - выпустив в него аж несколько пуль подряд. И почти сразу же пришел в ужас - когда увидел, что незваный ночной гость не думает не то что умирать, но даже шелохнуться. Офицер еще раз, чисто инстинктивно (и в отчаянии) нажал на курок; пистолет ответил лишь бессильным щелчком.
- Повторяю, - терпеливо и спокойно проговорил Пако, - мне нужно оружие, и желательно…
Его дальнейшие слова потонули в нечленораздельном вопле дежурного офицера - который затем бухнулся на колени и принялся скороговоркой читать молитву. Офицер был весьма набожным человеком; в Пако же в тот момент он увидел не больше, не меньше, посланника Преисподней. Потому и молился - дабы прогнать нечистого.
Очень скоро молитва превратилась в истерический плач - достойный скорее женщины, чем мужчины. Хотя куда там: Пако не помнил, чтобы, к примеру, Ирма вела себя подобным образом. О жене Лукаса Мартинеса и говорить было нечего: поведением (а точнее - невозмутимостью) она как две капли воды копировала своего мужа. Наверняка, даже умирала без плача…
Табельный пистолет валялся на полу. Пако не решился ни подобрать его, ни, тем более, пристрелить то жалкое существо, что несколько минут назад было офицером полиции. Бывший шахтер лишь взял один из ключей, что висели на стене, и отправился в арсенал.
Когда он вернулся (разжившись штурмовой винтовкой), дежурный офицер все так же оставался коленопреклоненным. Из всех звуков, что выходили в тот момент из его горла, более-менее членораздельной была всего фраза: "Святая Дева, зачем ты оставила меня?.."
Не раз и не два за прошедший год Пако довелось нажимать на курок. И убивать - в том числе и безоружных. Происходи подобное в джунглях, он бы ни на минуту не сомневался - и судьба несчастного полицейского была бы решена в течение считанных секунд. Но в этот раз Пако с порога отмел такой вариант; он понимал, что уж чего-чего, а недостатка трупов на его совести сегодня не будет. Так что не стоило отягощать свою душу перед собственной встречей с Всевышним.
Посему Пако, подхватив винтовку, и стараясь даже не смотреть в сторону дежурного офицера, молча покинул участок. И решительным шагом направился к Президентскому Дворцу.
* * *
На счастье, территория подле Дворца уже не была огорожена. Пако не встретил там ни янки на "хамвиках", ни КПП, о которых говорил Диего. Видимо, нужда и в тех и в других быстро отпала - как только миновала угроза режиму дель Гадо. Режиму, который, при всех своих недостатках, все-таки придерживался золотого правила не гадить там, где живешь. И, по крайней мере, в столице поддерживал относительное спокойствие и порядок.
Потому, собственно, до сих пор и не слетел.
И все же один КПП перед Дворцом обнаружился - непосредственно у ворот. Дежурили там, правда не янки, а бойцы недавно организованной Национальной гвардии. Это подразделение, набранное из беспринципных типов и отщепенцев вроде Кике Лизоблюда, было обучено штатовскими инструкторами. И обучено, надо сказать, неплохо: во всяком случае, те же охранники "Джаббер Форест" по боеспособности не шли с ним ни в какое сравнение.
Но вот экипировка гвардейцев оставляла желать лучшего: ни бронежилетов, ни пуленепробиваемых шлемов у бойцов не было. В этом Пако убедился, когда уложил одного из этих вояк с первого же выстрела - сделанного в ответ на приказ "стоять!".
Два других гвардейца немедля открыли огонь из автоматов. Нечего сказать - стреляли они метко… вот только сразить Пако были не в силах. Бывший шахтер зашатался, но устоял на ногах; и мало того - начал стрелять в ответ.
Гвардейцы не были столь набожны, как давешний полицейский из участка, посещенного Пако. Стойкость незваного визитера они восприняли не как происки Князя Тьмы, а списали на некую специальную экипировку.
Соответственно, ни молиться, ни тем паче впадать в истерику бойцы Национальной гвардии не собирались. Однако, не намерены они были и погибать. И потому оба гвардейца, не сговариваясь, отступили… а может и бежали к парадному входу во Дворец. Не забыв предварительно дать сигнал тревоги.
Сделав пару выстрелов вслед, Пако устремился за ними.
К слову сказать, отступление, предпринятое гвардейцами, не имело даже тактического смысла. Более того, оно являло собой грубейшую стратегическую ошибку - поскольку одиночного или малочисленного противника было больше шансов задавить массой именно на открытой местности. Невзирая на экипировку или боевой опыт.
В узком же коридоре (либо в замкнутом пространстве) у данного противника, напротив, имелось преимущество. Во всяком случае, поднятые по тревоге, бестолково мечущиеся по дворцовым коридорам гвардейцы не раз и не два оказывались с Пако один на один. И заканчивали свою службу примерно одинаково - весьма приличной дырой в голове.
Впрочем, уничтожать гвардейцев (вдобавок переводя патроны) Пако надоело и довольно быстро - уже на первом десятке подстреленных бойцов. И, дабы не упражняться в стрельбе и дальше, он решил поступить осмотрительнее: оттащил труп одного из гвардейцев в туалет и реквизировал его форму.
Заодно Пако послушал переговоры по служебной рации… и усмехнулся над "группой террористов". Ведь именно группа террористов (судя по радиоперехватам) как раз штурмовала Президентский Дворец. А доблестная Национальная гвардия, как говорится, "делала, что могла".
Замысел удался: в гвардейской форме на Пако уже почти никто не обращал внимания. Разве что темнокожий дылда с офицерскими нашивками мимоходом рявкнул на него, упрекнув в нерасторопности. Но, так или иначе, до пункта назначения Пако смог добраться без приключений. И без особых препятствий - если не считать своевременно блокированные лифты.
О том, что он пришел "по адресу", Пако понял, едва услышав голоса, из-за широких позолоченных дверей. Толкнув одну из этих дверей, бывший шахтер оказался на пороге ярко освещенного зала, основную меблировку которого составлял длинный стол.
Люди, сидевшие за этим столом, были знакомы каждому маньядцу из телепередач, или по фотографиям в газетах. Министры, члены Совета Национального Возрождения. А еще - генерал-полковник Эдвардс и ненавистный Хорхе Мануэль дель Гадо - сидевший во главе стола.
Несмотря на поздний час, совещание было в самом разгаре - что отнюдь не радовало его участников. Была, впрочем, и другая причина для их недовольства; ее Пако постигнул, прислушавшись к участникам "благородного собранья".
- …таким образом, мандат операции истекает, - своим скрипучим, как несмазанная дверь, голосом, Эдвардс как раз подвел черту под своим выступлением, - в деле же… хе-хе, освоения бюджета, выделенного вам в помощь, вы и вовсе… перевыполнили план. И, учитывая теперешнюю расстановку сил в Вашингтоне… в Конгрессе… я сомневаюсь, что они будут продлены. И имею на то веские основания.
- Господин посол, - начал дель Гадо, отвернувшись от Эдвардса.
Судя по тону речи, он был весьма обескуражен.
- …можем ли мы рассчитывать на помощь США? На то, что США и дальше будут придерживаться выбранной в отношении нас политики? И сохранят верность ранее заключенным соглашениям?