* * *
Аще бысть о ту пору такое, чему сам видоком бысть. Приключишася оное близ озера Плещеева, кое под Переяславлем-Залесским. Княгиня Ростислава, а во крещении Феодосия, коя о ту пору приехав молити княж Константина, дабы ея град не разоряхом, уговориша оного, да людишек своих ратных с добраю вестию отпустиша обратно во град. Сама же, сев уговор вести с князем про откуп со града и на том его улестиша, поехала во Переяславль, но, не ведая, что ея муж княж Феодор жив, из любви к нему порешила тож с белым светом расстатися и повелеша холопке своея, прозвищем Вейка, ко Плещееву озеру правити, в кое она и ушед.
А княже Константине, учуяв недоброе, вослед ей поехав и глядючи, яко княгиня тонет, в чем бысть, в том и в воду ушед, дабы спасти несчастную. Прочие ратники ныряша долга, но тщетна, ибо мутна вода во озерце и дна не узрети, да и студена, ибо о ту пору три дни до грязника месяца оставалося, но Константине-княже упрям бысть и ныряша столь долга, что княгиню нашед, на берег ее вынес, а глядючи на ея, возлюбихом, хошь оная княгиня и женкой ворогу его заклятаму Феодору доводилася.
Токмо вельми долго она во озерце бывахом, посему сколь ни бился княже, но не открыша несчастная очес своих и вздоха не издаша и тело ее хладное, аки мрамор белый, согрети был он не в силах…
Из Владимиро-Пименовской летописи 1256 г.
Издание Российской академии наук. Рязань, 1760 г.
* * *
Оный же князь ввел во глум княгиню Переяславскаю Феодосию, учиниша над ею срам непотребный, и, едва вырвавшись из срамных объятий рязанца, чуя, яко жгут на ея ланитах следы лобзаний греховных, поехав на Плещеево озеро, дабы омыть их с себя водою студеной, но сколь не смываша их, а проку не бысть. И тогда порешила оная княгиня, что опосля таковского надругательства ей жити ни к чему, и, зайдя глубже, камнем во озерце ушед на самое дно. А Константин-братоубойца повелеша воям своим извлечи княгиню из воды, но не христианска милосердия ради, а убояшася гнева господня, и токмо.
Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г.
Издание Российской академии наук. Рязань, 1817 г.
* * *
В летописях по-разному излагают причины, по которым переяславская княгиня угодила в Плещеево озеро. Высокопарно-возвышенно - из-за любви к своему супругу, князю Ярославу (в крещении Феодор) - пишет об этом Пимен, упоминая заодно и о внезапно вспыхнувшей к ней любви князя Константина, который якобы самолично вытащил ее из воды. Что до внезапной вспышки страсти, то она как раз вполне допустима - очень уж драматичные обстоятельства предшествовали этому, а вот ныряние князя за утопленницей, разумеется, можно смело отнести к числу безудержной фантазии автора. Правда, он указывает, что был непосредственным свидетелем тому, но, убежден, это написано им исключительно для красного словца, ибо весьма сомнительно, чтобы монах, пускай и летописец, следовал вместе с князем и его войском в том победоносном походе, который Константин столь блистательно осуществил осенью 1218 года.
Однако думается, что и версия старца Филарета также грешит пристрастностью, хотя и более близка к истине. Правда, мало верится, что расчетливый и трезвомыслящий князь подверг приехавшую в его стан переяславскую княгиню грязным домогательствам лишь потому, что уступил минутной вспышке чувств. Но если заменить чувства иной причиной - обычной местью своему врагу князю Ярославу, то такое предположение начинает выглядеть не столь безосновательно. Разумеется, домогательств тоже не было. Скорее всего, Константин попросту злорадно сообщил ей о том, что Ярослав умирает, а возможно, предвосхищая желаемые события, даже солгал, что он умер.
И все-таки самоубийство Ростиславы даже в свете этих догадок выглядит несколько загадочным и малообъяснимым, а потому возьму на себя смелость утверждать, что его… вовсе не было. Не следует забывать, что частично дорога от стана рязанского князя к городу проходила через лес, и все могло быть гораздо проще - попадание ветки в глаз лошади или еще что-то в этом же духе, и кони понесли, не свернув к Переяславлю, а устремившись напрямик к озеру. Старательно пытавшейся их остановить холопке Вейке это удалось, но у самого берега, в результате чего возок резко занесло, и под воздействием центробежной силы княгиня вылетела из него, угодив прямиком в озеро.
Комментировать прочие россказни летописцев, согласно которым Константин, дабы заполучить обратно княгиню, вступил в сговор с водяным, я, разумеется, не собираюсь, ибо эти утверждения не выдерживают никакой критики.
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 170. Рязань, 1830 г.
Глава 15
Ты только живи
Сильнее скорби безысходной,
Сильнее смерти страсть моя…
Люблю тебя - и буду я
Твоей звездою путеводной.Лопе де Вега
Трудно сказать, сколько прошло времени с момента начала реанимации. Если бы впоследствии спросить об этом Вейку, которую князь в конце концов выгнал из шатра, и теперь она стояла на коленях подле полога, мучительно заламывая руки, она бы назвала три или четыре часа. Константин - но лишь из-за понимания, что спустя столько времени Ростислава точно бы не пришла в себя, - ограничился бы одним часом, а то и половиной, а дружинники…
Впрочем, какое имеет значение, когда и через сколько. Главное, что утопленница закашлялась, извергая из себя мутный фонтан озерной воды, и пошло-поехало, а еще чуть погодя ее длинные стрельчатые ресницы дрогнули, и глаза впервые за все время слегка приоткрылись. Константин устало сел рядом с ней на мокрую, хоть выжимай, войлочную кошму и некоторое время с улыбкой смотрел на Ростиславу. Мыслей не было - одно блаженство, что княгиня жива. Ее губы слабо шевельнулись и почти беззвучно прошептали:
- Холодно.
Константин встрепенулся, огляделся по сторонам и метнулся к вороху медвежьих шкур. Схватив их в охапку, он бросился обратно к княгине, но вновь притормозил - нельзя. Одежда-то мокрая, так что вначале Ростиславу предстояло раздеть и растереть. Погоди-погоди. Как это раздеть? Ему самому? Мысль была столь кощунственна, что он обматерил себя на все лады и жалобно уставился на княгиню - растирать-то надо. Он ухватился за ее ладони и, пока тер их, сообразил, что как раз теперь самое время позвать в шатер Вейку.
Девушка на его окрик не откликнулась. Странно. Неужто в обмороке? Константин выбежал наружу. Фу-у-у, все в порядке или почти в порядке. Непонятно только, почему она столь отчаянно уцепилась за веревку, натягивающую шатер, и с какой стати перепуганно мотает головой.
- Пошли же, - нетерпеливо потянул он ее, но та уперлась не на шутку.
- Я мертвяков боюся, - выдавила Вейка, жалобно глядя на Константина.
- Дура! - не выдержав, сорвался и заорал он на нее. - Живая она, понимаешь, живая!
- Как же живая, коль не дышит вовсе, - пискнула Вейка, продолжая упрямо цепляться за веревку.
- Дышит уже! - завопил он что есть мочи. - Дышит и разговаривает. Ее теперь растереть надо, чтоб согрелась, поняла?!
Вейка по-прежнему мотала головой, неверяще глядя на князя, и тогда - уж больно время дорого - он с маху влепил ей пощечину. И еще одну - для верности, после чего, понизив голос и откинув полог, тоном, не терпящим возражений, произнес:
- Пошли, а то и вправду умрет… от холода.
Холопка все равно зашла не сразу, чуть помедлив на входе, но, когда увидела, что княгиня ожила, заревела в голос, уже не таясь и не боясь Константина, и кинулась целовать ей руки. Точнее, вначале ей, а затем переключилась на князя, насилу оторвавшего Вейку от себя и принявшегося объяснять, что ничего не закончилось, а все только начинается. Дошло до служанки лишь после второго повтора, но за дело, надо отдать ей должное, она взялась сноровисто.
Так, с этим, кажется, все. Теперь можно инструктировать насчет дальнейшего порядка действий. Четко и внятно все произнеся, постаравшись говорить короткими, рублеными фразами, потребовал, чтобы повторила, и подивился - слово в слово.
- Молодец, - счел нужным похвалить он ее. - Значит, я наружу за жаровнями. Когда разденешь догола, как следует разотрешь и укроешь шкурами, позовешь - мои люди сразу занесут жаровни. Да еще медку жбанчик - попробуй ей хоть малость вовнутрь влить для сугрева.
Вейка вновь кивнула, и Константин опрометью метнулся из шатра. Торопливо распорядившись наполнить углями две, нет, три, словом, все, какие имеются в наличии, жаровни, а также принести жбан меда с двумя кубками, он с блаженной улыбкой устало плюхнулся подле полога, заступив на дежурство. Дружинники, поняв по княжескому лицу, что действительно все в порядке, засуетились, но, после того как исполнили повеление, вновь принялись шепотом, то и дело опасливо поглядывая на князя, переговариваться между собой.
На сей раз их спор зашел о том, что доселе такого никогда не бывало и через столь продолжительный срок пребывания под водой человека нипочем не вернуть к жизни. От силы четверть часа, и все - считай, что душа христианская упокоилась навеки. Кто-то возразил, что иной раз случалось откачивать человека и после такого количества времени, уж больно живуч оказывался, но на него сразу насели, мол, переяславская-то княгиня самое малое вдвое больше времени под водой пробыла, а то и втрое. Пробыла и… ожила.
- Нет, братцы, вы как хотите, но не иначе как тут что-то тайное замешано, - подвел итог дискуссии Охря. - Сам человек опосля столь долгого времени нипочем не оживет.
- А вон в святых книгах сказывается, - начал было невесть откуда появившийся Пимен, - что Христос Лазаря на четвертый день…
- То ж Христос, - перебил Охря, - понимать надобно.
Но Константину было не до них - он внимательно прислушивался к звукам за полотнищем шатра, готовый, если что, в любой момент метнуться на помощь девушке. Правда, он весьма смутно представлял себе, в чем и как он может ей сейчас помочь, но вдруг…
Князь вытер пот со лба и усмехнулся, подметив взгляды воинов. Вслух о том, как ему удалось оживить Ростиславу, никто не спрашивал, но их перепуганно-удивленные лица красноречиво говорили сами за себя. Лишь у Любима любопытство оказалось сильнее страха, и, улучив момент, молодой дружинник вполголоса спросил у отошедшего к коням Константина, да и то не о воскрешении из мертвых, а о том, как князю вообще удалось отыскать переяславскую княгиню.
- Эвон, даже не нырнул ни разу, волосы-то на голове сухие, а сыскал. Неужто и впрямь с водяным сумел договориться?
Константин посмотрел на него и улыбнулся, ничего не говоря. Но Любиму хватило и красноречивой княжеской улыбки, и он удивленно присвистнул:
- Ну дела…
Некстати вынырнувший из-за угла шатра Пимен испуганно охнул и опасливо уставился на князя. Константин поморщился. Нет уж, монахам, даже таким, которые глядят на тебя чуть ли не влюбленными глазами, излишние знания такого рода ни к чему, и он процитировал иноку вовремя всплывшие в его памяти мудрые слова отца Николая:
- Все в мире от бога, и каждую тварь на земле создал господь. И кто уж там чистый, а кто нечистый - не нам судить, а вседержителю, верно?
- Ну да, ну да, - покладисто пробормотал Пимен. - А-а-а… оживить тебе княгиню кто помог?
Константин изумился:
- Да неужто ты не слыхал, как я богу в шатре молитву с просьбой о помощи возносил? Вначале-то сам пытался, да не вышло, а с помощью всевышнего…
В это время из шатра как нельзя вовремя раздался радостный голос Вейки:
- Кажись, совсем в себя приходит, княже! - И тут же следом: - Тебя кличет.
Константин, весело улыбнувшись дружиннику и монаху, поспешил на зов.
Едва присел на корточки, с готовностью выполнить любую просьбу, как Ростислава одними губами спросила, в упор глядя на склонившегося над нею князя:
- Зачем ты?..
- Сейчас не время, - мягко ответил Константин, бережно поправляя медвежьи шкуры, в которые Вейка успела закутать княгиню, и крикнул, не оборачиваясь: - Эй, кто там! Жаровни сюда! Живо!
- Зачем ты меня? - не унималась та.
- После поговорим. Ты лучше поспи, а то умаялась, поди, княгинюшка. - И Константин ласково коснулся пальцами ее лба.
Ростислава словно ждала этого прикосновения, и глаза ее тут же покорно закрылись.
- Дивись, как у князя нашего ловко получается, - оторопело зашептал Селезень Охре - они как раз в этот момент внесли в шатер увесистую жаровню с рдеющими углями и аккуратно устанавливали ее.
- Замолчь, а то услышит, - так же тихо и испуганно огрызнулся тот в ответ.
Но предостережение было излишним. Константин хоть и слышал, но усталость была столь велика, что он вообще никак не отреагировал. Встав, он по-хозяйски огляделся - ничего не забыл. Ах да, столик еще надо поставить, да на него воду и медку - пусть и то, и то будет.
- Бди в оба, - строго приказал он Вейке.
Холопка торопливо закивала.
- Глаз до утра не сомкну, - пообещала она.
Константин вышел наружу и направился к дружинникам, сгрудившимся у огня, которые мгновенно расступились, скучившись в полукруге. Напомнив о бдительности караульных и чтоб, если только княгиня выйдет из шатра, незамедлительно будили его, он немного постоял у жаркого пламени, грея ладони, но боязливые взгляды воинов, которые он почти физически ощущал на себе, были неприятны, и он двинулся обратно.
Спохватился Константин, что сегодня ночевать ему самому негде, ибо шатер-то занят, а второго нет, лишь стоя у полога. Он в нерешительности оглянулся. Вообще-то раз так, следовало вернуться к костру, но почему-то не хотелось. Вновь все умолкнут и будут таращиться на него, как на какого-то колдуна, а оно ему надо? Да и особого холода он тоже пока что не ощущал, поэтому решил пока улечься неподалеку от полога, чтоб своенравная княгиня за ночь опять чего-нибудь не отчубучила. Так оно надежнее всего.
Надо бы укрыться для тепла хотя бы шкурой, но последнюю из имеющихся он сам перед уходом накинул на Вейку, а значит, требовалось снова заглянуть в шатер, и он не решился - еще потревожит ненароком. Опять-таки снимать с Вейки нельзя, а с Ростиславы… Вдруг княгине будет холодно под двумя?
"Нет уж, не маленький, перебьешься, - сказал он сам себе. - Пока так полежи, передохни немного, а потом можно и к костру перейти - там уж точно не закоченеешь", - но стоило ему закрыть глаза, как он мгновенно отключился.
Прочие же угомонились не скоро, продолжая обмениваться мнениями насчет того, как в кромешной мгле их князь ухитрился углядеть в воде княгиню, вытащить ее, да еще и откачать.
- Не иначе как он… - И невнятный приглушенный шепот.
- Ну нас там не было, - басил скептик.
- Да я ж сам их разговор слыхал, - горячился Охря.
- Так уж и слыхал, - заступался Любим.
- Точно, точно, - уверял Охря. - Тот князя вопрошает: "А душу мне отдашь взамен?" А князь ему в ответ: "Да я сам ее из тебя прям счас вытрясу, коли ты мне княгиню не явишь". И ка-ак ногой по воде топ, дак тому враз брызги в очи попали, а пока он жмурился, Константин Володимерович его за бороду и ну палкой охаживать. Уж оное, я чаю, все слыхали, верно?
- Верно, - подтвердил Селезень.
- То-то, - удовлетворенно кивнул Охря.
- А может, он не водяного ею охаживал, - вновь встрял какой-то скептик.
- Тю на тебя, - возмутился Охря. - А кого ж еще-то? В озере-то о ту пору, окромя князя, княгини и водяного, никого и не было. Вот и считай - сам себя не мог, княгиню тоже, и остается кто? - Посрамленный скептик умолк, а чтобы окончательно добить его, Охря, вовремя припомнив, добавил: - Да и потом-то, в шатре!.. Мы ж с Селезнем видали. Стоило князю токмо ее лба коснуться, так она вмиг и уснула. Енто как?! А таперича обернись да подивись, как спать улегся? Так лишь в старину богатыри почивали. Эвон, кулак под главу, и все - ни подстилки под бок, ни шкуры сверху, а ведь поболе нашего нырял-то…
От утренней свежести Константин проснулся чуть свет. Вчерашнее помнилось, но с трудом. То ли он просто настолько ошалел от переживаний, что его воспаленное и чересчур живое воображение сыграло с ним дурную шутку, то ли и впрямь был разговор с водяным…
"Да ну, - отмахнулся он. - Придумаешь тоже - водяной. Хотя… фантазия фантазией, а песенку я ему на всякий случай спою, сидя на бережку. От меня не убудет, хотя и глупо, конечно".
Он привстал, лениво потянулся и охнул, замерев. В грудь словно иголку воткнули - ни вдохнуть, ни выдохнуть. Так, понятно, все-таки немного простыл, но если дышать не полной грудью, то терпимо, и спохватился, удивленно уставившись на медвежью шкуру, которой был укрыт. То-то ему сверху было тепло. Правда, спина все равно изрядно замерзла.
Константин благодарно улыбнулся, покосившись на шатер, но тут же озабоченно подумал: "А самой-то не холодно?"
Осторожно, чтобы никого не разбудить, он чуть отодвинул полог и остолбенел - Ростиславы внутри не было. В один прыжок он преодолел расстояние до костра, возле которого сидел Селезень - нашли кого поставить на рассвете, - и, схватив его за грудки, хрипло выдохнул:
- Где?..
- Да вон она - у озера уселась! - обиженно завопил тот.
- У озера?! - ахнул Константин. - А почему меня не разбудил? А если она опять того? - И он оглянулся в сторону, куда указывал дружинник.
Ага, вроде все в порядке. Действительно сидит, задумчиво глядя на озеро, причем до воды ей не меньше трех-четырех метров. Волнение схлынуло.
- Я хотел было, да она просила сильно, чтоб не тревожил, - оправдывался дружинник. - Мол, ни к чему оно - и без того вечор умаялся. Вона и шкурой тебя укрыла. Я и подумал, а и впрямь, на кой?
- А приказ мой? - сурово напомнил Константин.
Селезень потупился.
- Уж больно она жалобно просила, - виновато протянул он. - Да и уговорились мы с ней - ближе двух саженей к воде не подходить. Опять же и я за ней все время бдю.
- "Бдю, бдю", - ворчливо передразнил Константин и медленно направился к княгине.
- Зачем? - спросила она, едва тот уселся рядом, и терпеливо повторила: - Зачем старался?
- Все мы когда-нибудь уйдем, - глухо отозвался Константин. Неожиданный вопрос слегка сбил его с нужной мысли, и начал он не совсем так, как хотел: - Неважно, когда уйдем. Важно как. А еще важней - во имя чего. Один - как богатырь в бою с врагом, защищая друзей. Второй - как трус, убегая от этой жизни, потому что боится ее.
- Я не боюсь, - перебила Ростислава. - Мне просто незачем жить. Хотя все одно - благодарствую. Ишь ты, даже водяного не испужался, - слабо улыбнулась она.
- Ты и это знаешь?! - удивленно воскликнул Константин. - А откуда?!
- Видала я кой-что в озере том. Не приведи господь вдругорядь такое узреть. Да и не враз я уснула, застала еще, как вои твои шептались. Мол, и смелый у нас князь, и сильный, и умен - вон, даже нечисть сумел уговорить, чтоб та свою добычу назад возвернула. И не побоялся с самим водяным споры спорить. Не зря его в народе заступником божьим кличут. - Она резко оборвала фразу и повернулась к князю, с интересом всматриваясь в его лицо. - Так ты что, правда из-за какой-то дурной девки сам к водяному полез?