В плане бункер напоминал букву "Г", и там, где сейчас проходил Геша, был седьмой этаж. Спустившись на шестой, Репнин оказался перед закрытой дверью – она просто притягивала к себе, уводя от прохода в сторону. Вернее, дверей было две, внешняя, деревянная и открытая, и внутренняя, стальная и запертая.
– Семенов, – сказал Геша, – сбегай к Кочеткову, скажешь, чтоб саперов направил сюда – эту дверь надо вскрыть.
– Есть!
Один из двойняшек убежал, грюкая сапогами, а Репнин спустился на пятый этаж, где когда-то располагались шифровальщики и особая охрана. Здесь, в длинных комнатах, рядами стояли пульты, путались провода и вороха бумажных лент, валялись стулья, висели наушники. В помещениях для охранников воняло оружейной смазкой и звучало гулкое эхо.
Теперь вниз вела мраморная лестница – Геше она напомнила спуск на какой-то из станций московского метро – помпезность зашкаливала.
Минуя помещение для генералитета на четвертом этаже, Репнин одолел ступени, ведущие на третий ярус – тут находились личные апартаменты Гитлера. Оглядываясь по сторонам и страхуясь, Репнин отворил дверь кабинета.
Большое помещение было обставлено, как роскошный офис – кресла, стол, статуя в углу, напольные часы, сейф…
– Амосов, будь другом, погляди, что там внизу.
– Сейчас!
– Там должны быть технические этажи, дизель-генераторы, очистные, канализация всякая…
– Понял!
Амосов, прихватив Семенова, сбежал вниз.
– Да-а… – протянул Полянский, оглядывая кабинет фюрера. – Не хило Адольф жил…
– Живет еще, – поправил его Репнин. – Пока!
Толкнув высокую дверь из полированного дерева, он перешагнул порог, ступая по оранжевому ковру. Тут была опочивальня и витал запах парфюма. Наверное, того, которым душилась Ева Браун.
Даже сувенир не возьмешь – пусто. Пусто на полках, в ящиках, кровать голая стоит…
Случайно заметив тень, Геша резко обернулся.
Одна из стен спальни была задернута шторами в оборках. Как оказалось, плотная ткань скрывала неприметную дверь в тайную комнату. На ее пороге стоял высокий немец, этакий образчик эсэсовца – сапоги блестят, хоть смотрись в них, черный мундир с рунами и прочими онерами да причиндалами сидит как влитой, на фуражке с высокой тульей щерится череп.
Гладкое, чуть ли не выскобленное лицо оберштурмбанфюрера выглядело холеным, даже так – породистым. И как же оно исказилось при виде русского танкиста в черном комбезе, в шлемофоне, сдвинутом на затылок, да в ватнике, наброшенном на плечи! Скривилось, перекосилось, обезобразилось.
– Руссиш швайн! – взвизгнул эсэсовец, хватаясь за кобуру.
Он был быстр, дьявольски быстр, и успел выхватить "вальтер", но все-таки первым выстрелил Геша. Короткая очередь отбросила немца к стене. Роняя фуражку и пистолет, он уцепился за штору, та натянулась, затрещала, срываясь с креплений, и тут черная душа покинула тело. Эсэсовец рухнул на ковер, разбрасывая руки.
Выдохнув, Репнин приблизился. Мертв.
Нагнувшись, Геша довольно хмыкнул: есть сувенир! На рукоятке "вальтера" золотом было отчеканено переплетение двух букв – "А" и "Н" – "Адольф Гитлер". Это был личный пистолет фюрера.
Репнин усмехнулся. Именно что был…
В спальню вбежал Полянский.
– Кто стрелял?
– Я, – спокойно ответил Геннадий. – Тут одному придурку было невтерпеж. Обозвал меня русской свиньей, а я обиделся…
Илья ухмыльнулся.
– А мне такая дурная мысль пришла – вдруг, думаю, тут сам Гитлер прятался?
– Не-ет, Илюха, этот гад подальше зарылся… А тут чего?
Геша рассмотрел дверь за шторой. Та ничем не выделялась на стене, покрытой шпалерами в ряд, да и ручки не было, но сама дверь впечатляла – бронеплита в два пальца толщиной, с обеих сторон обшитая деревом. Осторожно толкнув ее, Репнин переступил порог.
Комната, в которую он попал, была невелика. Голые стены, даже бетонный пол не покрыт, как везде, паркетом. Всей обстановки – три стола, на каждом – по стеклянному кубу, прикрывавшему некие раритеты.
Котелок, плошку и длинный наконечник копья с обломышем древка.
Котел Арианты. Святой Грааль. Копье Судьбы.
Арианта был царем скифов. Вроде бы о его чуть ли не волшебном котле писал Геродот – Арианта приказал отлить его из наконечников стрел, по одному от каждого скифского воина, и применял как ритуальный сосуд. Котел якобы помогал объединять бойцов в один бронированный кулак и сокрушать любого врага.
А место под Винницей – чуть ли не середка кочевого государства Арианты.
Святой Грааль представлял собой всего лишь деревянную плошку, из которой Иисус-Егошуа якобы вкушал на Тайной вечере, а после казни Христа, когда римлянин Лонгин из милосердия подколол распятого, Мария Магдалина собрала кровь, пролитую Им, в ту самую миску.
А Копье Судьбы было именно копьем, обыкновенной римской "гастой", которыми вооружали легионеров. Той гастой, наконечник которой Репнин держал в руках, владел кентурион Гай Кассий Лонгин. Тысячу девятьсот лет тому назад Лонгин скучал на холме Голгофа, что под Иерусалимом, дожидаясь смерти преступника-назорея, распятого на кресте. Звали назорея Егошуа, и кое-кто из местных считал, что распятый – Мессия.
Не дотерпев до свершения казни, Лонгин оборвал мучения Егошуа, пронзив тому ребра своим копьем. Даже не подозревая, какими легендами и мифами обрастет его холодное оружие.
Из рук в руки переходило Копье Судьбы – им владели императоры Константин и Юстиниан, короли готов Теодорих и Аларих, Карл Великий, Фридрих Барбаросса – и Адольф Гитлер.
Зачем этот железный наконечник затребовался фюреру? А просто Гитлер верил древнему пророчеству, которое гласило: "Владеющий этим Копьем и разумеющий, каким силам оно служит, держит судьбу мира в своих руках – добрых или злых".
Геша усмехнулся. Таких копий – полдесятка как минимум, и каждое считается священной реликвией. Но вряд ли хоть одно из них является римским. Это вот копье нацисты сперли в Вене, а ему всего тысяча лет…
Репнин покачал в руке наконечник. Тысяча лет – тоже срок…
Пусть пока побудет в его танке. А вдруг?..
Из воспоминаний капитана Н. Борисова:
"…Расстояние было большое, но как-то удачно получилось. Может, и под корпус попало, в самый обрез, потому что от попадания в башню он сразу бы не загорелся. А тут мигом вспыхнул, значит, все-таки в корпус попадание.
С первым выстрелом я промахнулся. Второй выстрел уже от него последовал – тоже промах. Но после моего второго выстрела – факел! С веселым бодрым духом докладываю ротному. Он отвечает: "Все вижу! Записываю на твой счет. – И спрашивает: – А сколько у тебя всего на счету?" – "Если в вашей бригаде, так третий или четвертый. А еще были в 40-й бригаде".
Но что нас сразу насторожило, так это соседние немецкие танки – они почему-то не стреляли. Вообще, вокруг стояла такая тишина, которая на фронте всегда только настораживает. Немцы молчат – значит, что-то замышляют. Ладно, мы тоже не подаем никаких признаков. Так прошел целый день.
Но ближе к вечеру нервное напряжение усилилось. Наконец по радио послышался голос ротного: "Огонь открываем залпом по моей команде!" Глянул в прибор, а там на горизонте девять немецких танков, стреляющих на ходу. Когда танки поравнялись с окопами, из них выскочила пехота и устремилась в атаку на нас. Последовала команда – "Залпом – огонь!"
После первого же залпа один танк горит, второй остановился. После второго еще два. После третьего – еще один горит. Тут пехота залегла, а оставшиеся танки стали отходить. Снова воцарилась тишина. Только где-то вдали в городской черте что-то громыхало и светилось в наступившей темноте. А ночью нашу рощу заполнила пехота, и нам последовала команда выйти в район сбора…"
Глава 18
"Серебряная звезда"
Украина.
7 апреля 1944 года
На ставке пришлось задержаться – спецгруппа НКВД спешила познакомиться поближе с фашистским "гнездовьем", и надо было дождаться самолета из Москвы.
А пока Репнин занимался тем, чем любой командир занят между боями – устройством быта.
Пожары потушили быстро, спасли и казармы, и бревенчатый дом Гитлера, и офицерское казино, так что нашлось место, чтобы разместить бригаду.
Обнаружились у немцев и "сусеки" с консервами и прочим, заготовленным на всякий случай, вот и пригодились. Амосову пришлось труднее всех – бедный начполит и документы собирал немецкие, и хранил их, и экскурсии устраивал для желающих поглядеть, как в бункере жили-были Главный буржуин с его генералами.
Потом в Калиновке сел "Пе-8" с энкавэдэшниками, и Амосову стало полегче. Приказ Репнина о взламывании дверей на шестом этаже Москва отменила – надо было сначала дождаться спецов с площади Дзержинского, 2.
Геша не протестовал – ему же легче. А когда группа товарищей из госбезопасности прибыла на место, то саперы тут же и вскрыли таинственную дверь. Оказалось, что дверей было две, и обе стальные. Если первую Вайс сумел отпереть (код помнил), то вторую – никак.
Ничего, динамит – ключ универсальный, открыл на "раз". Вот только энкавэдэшников ждало разочарование.
Уж сколько версий бродило по бригаде – и золото там, дескать, хранится, и какое-нибудь "чудо-оружие", а за второй дверью оказался всего-навсего архив. Пустой.
Стеллажи были, полки присутствовали, и все. Правда, когда вскрыли сейф в кабинете Гитлера, то изъяли-таки кипу всяческих документов. Без конфуза не обошлось – один шибко умный представитель НКВД не внял мудрому совету Репнина – не трогать пульт, устроенный в том же сейфе. Ну, тронул…
В тот же момент более десятка бронезадвижек с грохотом и лязгом опустились, перекрывая коридоры и ярусы, и спецам потребовалось несколько часов, чтобы их все разблокировать.
А Копье Судьбы Геша так и заныкал, припрятав в танке. Зря он, что ли, "Вервольф" брал? И вообще, пора бы уж о будущем подумать. Где, к примеру, им жить. Да-да, именно что им – ему и Наташе. Геннадий как-то незаметно смирился с мыслью о женитьбе, о свадьбе, обо всех этих делах, которые ранее его не слишком, скажем так, прельщали.
Просто рано или поздно у мужчины появляется женщина, с которой он хочет жить-поживать да добра наживать. А Наташка будет прехорошенькой в невестином платье…
Только бы дожить до победы, чтобы никого из них не убило.
Ну, тут уж… На войне как на войне.
И вот появится у него квартира или дом… Нет, лучше квартира, чтобы ванная и вообще. И где-то в этой квартире будет спрятан "вальтер" Адольфа Гитлера. Как память.
И Копью Судьбы место найдем… А может, когда через Вену проходить станем, то как раз и вернем реликвию. Нам ворованного не надо…
* * *
…8 января 1-я гвардейская танковая бригада снова погрузилась на поезд и отправилась на юг, в Молдавию, вскорости догнав части 1-й танковой армии.
Днепровско-Карпатская операция подходила к концу.
1-й Украинский (Черняховский), 2-й Украинский (Ватутин), 3-й Украинский (Малиновский) и 4-й Украинский фронт (Толбухин) навалились на немцев и румын так, что их линия обороны трещала и рвалась.
К 10 января были взяты Луцк и Ровно, 12-го Красная Армия овладела Шепетовкой.
Немецкие стратеги полагали, что "Южный Буг – это плотина, о которую разбиваются все атаки русских", однако у русских было иное мнение. 21 января РККА перешла реку на всем ее протяжении и начала глубокий охват 1-й немецкой танковой армии.
Для этого 40-я Советская армия наступала на севере Одесской области, в направлении Днестра, и через пару дней Румыния потеряла Северную Бессарабию. Морозы стояли не сильные, но лед был крепок – легкая бронетехника перебралась на правый берег под прикрытием артиллерии с берега левого, а потом пришел черед и тяжелых танков – к ним был особый подход.
Южную Бессарабию удерживали две румынские и одна немецкая армии. Советские войска в феврале освободили Николаев и Одессу, затем занялись остатками группы армий "Юг". Ко Дню Красной Армии 1-я танковая армия перешла границу Румынии.
Весь март войска 1-го и 2-го Украинских фронтов перемалывали 3-ю румынскую армию, 6-ю и 8-ю немецкие, 2-ю венгерскую.
Истребители и бомбардировщики 5-й, 8-й, 17-й воздушных армий завоевали абсолютное господство в воздухе – в течение марта немецкие "Мессершмитты" и румынские "ИАРы" просыпались с высоты, очистив небо для "лавочек" и "мигарей".
А про армии танковые и говорить было незачем – стальные клинья из "Т-43" и "ИС-3" врубались в Румынию, как колуны в трухлявый пень.
После массированного налета бомбардировщиков "Ту-2" и "Пе-8" на Бухарест в первые дни апреля румынские коммунисты, сговорившись с королем Михаем I, совершили вооруженный переворот . "Кондукэтор" Ион Антонеску был арестован и выдан СССР, а Михай I выступил ночью по радио, объявив о смене власти и о прекращении войны с СССР.
7 апреля 1-я танковая армия Катукова, вместе с другими танкистами, возглавила наступление войск 1-го и 2-го Украинских фронтов в направлении Трансильвании.
В тот же день полковника Лавриненко срочно вызвали в Москву.
* * *
Четырехмоторный "Пе-8" с герметичным салоном на двенадцать человек был своего рода пробой сил – уже строился второй или третий по счету "АНТ-53", самолет на базе все той же "пешки", но рассчитанный уже на сорок восемь пассажиров. Первый советский лайнер!
Как и всякий лайнер, "АНТ-53" "не умел" садиться на полевые аэродромы, ему бетонку подавай, поэтому-то за "полковником Лавриненко" и выслали "пешку".
Прозвище казалось Геше немного обидным, небрежным, что ли. "Пе-8" очень хорошо смотрелся на фоне однотипных самолетов. Немецкий "Фокке-Вульф-200" или английский "Галифакс" он превосходил, а с американскими "Б-17", теми самыми "Летающими крепостями", или шел наравне, или опять-таки обгонял – по боевой нагрузке, по боевому радиусу, по скороподъемности, по вооружению. Хорошая машина, короче.
Само собой, прилетел самолет не пустым – вывалил несколько тонн тюков писем и посылок танкистам 1-й армии. Подарки достались даже сиротам и холостякам – нашлись добрые души.
Обратно в Москву "Пе-8" вылетел, заставленный носилками с ранеными, над которыми хлопотали медсестры.
Репнин сидел, как в бизнес-классе. Хоть ноги вытягивай, хоть вовсе ложись. За иллюминатором сливались в круги воздушные винты, а под крылом, далеко внизу, проползала земля – черная, в голубых блестках луж, в бледно-зеленой опуши первой травки, с редкими серыми мазками нерастаявшего снега в оврагах.
Приметы войны почти не давались зрению с высоты девять тысяч метров. Лишь только когда крошечная тень самолета скользила над руинами разбомбленных городов, становилось понятно, какое время на дворе.
И все же радость присутствовала – практически вся Украина была освобождена от немецких захватчиков, вот-вот должна была начаться операция "Багратион" – и тогда фашистскую плесень счистят и с Белоруссии.
Поднимало настроение и то, что процесс резко ускорился, опережая "прежние" события, памятные Репнину по учебникам и кино, на дни, на недели, порой на месяцы. Правда, это вовсе не значило, что День Победы станут отмечать чуть ли не осенью 44-го. Нет.
У нынешней Красной Армии и людей больше, чем тогда , и техники, и резервов, но ведь и задачи сейчас иные, куда большие – не до Эльбы дойти, а до Рейна, до Франции, до Атлантики. Оккупировать всю Германию целиком! А сделать это быстро не получится – немцы сопротивляются бешено.
Геша наивно полагал, что кратчайший путь до Баварии – через Румынию, Венгрию и Австрию – они одолеют играючи, оставляя "за бортом" мелкие гарнизоны противника. Ага, щаз-з!
Немец не дурак, понимал, куда устремились Катуков, Черняховский и прочие, и бросал против Красной Армии все свои резервы, дивизии за дивизиями. Ничего, справимся. Время есть.
Откинувшись на сиденье, Репнин задумался. Этот вызов в Москву…
Нет, он представлял себе, кто именно его вызвал, но не понимал зачем. Когда в Кремль пригласили "штрафника Лавриненко", это было чем-то вроде извинения. А теперь?
Или есть повод? А какой?
Война тут явно ни при чем – танки армии Катукова вступали под сень дремучих лесов Трансильвании, тамошних вампиров с упырями пугать. Наши не несли сильных потерь, даже на узких карпатских перевалах – краснозвездная авиация "убеждала" защитников горных дорог с помощью бомб и реактивных снарядов, пушек и пулеметов. А как известно, доброе слово, подкрепленное "кольтом", весьма доходчиво…
Были у Геши и подозрения насчет встречи на высшем уровне – разговор о визите Рузвельта имел место, но мало ли о чем говорят? Да и при чем тут полковник Лавриненко? Он-то каким боком к международной политике? Короче, в Москве все скажут…