* * *
"Пе-8" мягко сел на Центральном аэродроме им. Фрунзе. Прокатился, раскручивая винты, подрулил и замер.
Репнин помог медикам выгрузить раненых и вышел сам. Машина уже ждала его, и не какая-нибудь "эмка", а черный "ЗИС".
Уже подходя к лимузину, Геша приметил "слона" – поодаль серебрился здоровенный, дельфиноподобный "Локхид-Констеллейшен" с тремя килями, самолет президента Соединенных Штатов.
Значит, все-таки вариант "Рузвельт"…
Или он ошибается? Ладно, скоро узнаем. Вышколенный офицер открыл Репнину дверцу, захлопнул ее за ним и юркнул на переднее сиденье.
"ЗИС-101" мягко покатил, выбираясь на московские улицы. А в столице народу прибавилось…
Зимою 42-го малолюдно было – масса жителей находилась в эвакуации, а теперь, вон, как оживилось все. Еще не мирные картинки пролетали за окном, но явные приметы улучшения налицо – крестовидные наклейки сдирались с окон, с перекрестков давно уже убраны противотанковые "ежи", следов бомбежек нет и в помине, и магазинных витрин, заложенных мешками с песком, Геша тоже не замечал. Вот и славно.
"ЗИС" проехал через Красную площадь и миновал Спасские ворота. Для Репнина этот проезд еще не стал обычным делом, но того волнения, что он испытывал, впервые оказавшись за кремлевскими стенами, уже не было. Привык.
Лимузин подкатил к подъезду "уголка" – особого сектора в здании Совнаркома – и затормозил. Покинув машину, Геша мельком осмотрел себя, поправил фуражку и прошел на пропускной пункт охраны.
– Здравия желаем, товарищ полковник! – отчеканил дежурный офицер, приняв пропуск.
Репнин кивнул и неторопливо, по широкой каменной лестнице, устланной красной ковровой дорожкой, поднялся на второй этаж.
Неизвестно, почему, но именно на подходе к сталинскому кабинету Геше очень хорошо думалось. Казалось бы, волноваться надо, нервничать, а он весь такой расслабленный, благостный, наблюдает за потоком мыслей и, словно разборчивый рыбак, то одну выудит, то другую, потянет цепочку ассоциаций…
За лестничной площадкой шла большая зала, совершенно пустая. Слушая свои же гулкие шаги, Репнин свернул направо, к длинному коридору, упиравшемуся в одну из дверей кабинета Сталина, которая всегда была закрыта.
Еще две двери находились рядом с ней, справа по коридору. Открыв первую из них, Геннадий попал в небольшую, продолговатую комнату, где размещался секретариат. Одного из помощников вождя – полковника Логинова – не было на месте, а совершенно незаменимые генералы Поскребышев и Власик синхронно кивнули Репнину.
– Проходите, товарищ Лавриненко, – сказал Поскребышев, привставая и пожимая протянутую руку Геши.
Поручкавшись с Власиком, Репнин шагнул в комнату офицера охраны. Вот тут никакие отлучки не позволялись – трое полковников-охранников сидели на посту.
Козырнув всем троим, Геша сдал оружие и открыл дубовую створку того самого кабинета.
Помещение как помещение, ничего особенного. Особую ауру значимости кабинету придавал его хозяин. Вождь.
– Здравствуйте, товарищ Сталин. Возможно, я не вовремя…
Иосиф Виссарионович сидел за столом и что-то писал. Подняв голову, он улыбнулся и отложил перо.
– Нэт-нэт, товарищ Лавриненко, проходите. Всех дел не переделать. Догадываетесь, почему вас вызвали?
Примечая лукавую усмешку Иосифа Виссарионовича, Репнин осторожно проговорил:
– На аэродроме я видел американский самолет…
Сталин кивнул и поднялся из-за стола.
– Да, товарищ Лавриненко. В Москву прилетел президент Соединенных Штатов. Ваша информация оказалась верной. В числе агентов Секретной службы, то есть телохранителей президента, а также среди обслуги Белого дома оказались люди Черчилля. Когда американцы узнали, что им надо искать, они живо вычислили англичан. Все происходило в полной тайне – мы сообщили Гопкинсу, он все передал Рузвельту, тот обратился к верным офицерам. Вероятно, Черчилль уже знает или догадывается о провале своего плана, должны же были ему донести об исчезновении спецагентов! Но "английский боров" сохраняет полное молчание. С другой стороны… Американцы все-таки простоватая нация, наивная, обожающая несложные решения. Они увидели то, что на поверхности, а вот копнуть вглубь будто побоялись. Скажите, товарищ Лавриненко, вы верите, что идея убрать Рузвельта – это исключительно личная идея Черчилля?
– Нет, товарищ Сталин. Рузвельт давно мешает целой куче богатеев в Америке. Уверен, они и сами вынашивали планы того, как избавиться от президента. Бешеные деньги вкладывали, оплачивая приход в Белый дом его конкурентов, но это не помогло – американцы хотели Рузвельта! Ведь он единственный, кому позволили быть избранным четвертый срок подряд.
– Да, – кивнул вождь, – из всех капитанов современного капиталистического мира Рузвельт – самая сильная фигура. Инициативная, мужественная, решительная. И вы снова правы, товарищ Лавриненко, Черчилль наверняка нашел общий язык с финансовыми воротилами из Штатов. Заговор, устроенный ими, затеян в Лондоне, а поддержан в Нью-Йорке. Вы здесь потому, что президент Рузвельт хотел увидеть вас лично. Я лишь исполнил его просьбу, товарищ Лавриненко, и рад, что вы здесь. Президент явится через полчаса сюда – это тоже его желание: общаться с главой государства в его кабинете. Товарищ Молотов придерживается мнения, что речь на нашей встрече с Рузвельтом пойдет об открытии второго фронта. Меня интересует ваше мнение, товарищ Лавриненко.
Репнин подумал.
– В момент, когда между Британией и США наступило охлаждение, – сказал он, – когда американцы резко снизили помощь англичанам, хотя я сужу об этом лишь по газетам… В общем, я не думаю, что второй фронт так уж занимает Рузвельта. Американцы уже высадились в Италии и воюют с Муссолини, зачем же еще пуще увязать? Вы же понимаете, товарищ Сталин, что и Черчилля, и Рузвельта беспокоит вовсе не Гитлер, а вы! Это либеральное дурачье боится усиления СССР, боится, как бы мы не набрали лишний вес, не пошатнули установленный ими миропорядок. Не знаю уж, насколько разошлись американский президент и английский премьер-министр, надолго ли они стали врагами, но пока что они точно не союзники – я сужу об этом потому, что Рузвельт прилетел в Москву один. А без Англии, без ее портов, аэродромов, флота второй фронт станет слишком дорогой игрушкой для США. Да и зачем он Рузвельту? Ему куда проще не отправлять на войну соотечественников, а помогать воевать нам. Поставляя грузовики, самолеты и все такое прочее. Так выгодней! А выгода для американцев – это святое. Хочется думать… Не знаю, может, я и не прав… Полагаю, Рузвельт хочет обсудить с вами не дела войны, а проблемы послевоенного мира. Возможно, в его повестке – передел этого самого мира, разделение его на сферы влияния между СССР и США.
Сталин кивнул.
– Я пришел к тем же выводам, товарищ Лавриненко, хотя на меня работала разведка. Рузвельт считает, что миром должны управлять "три или четыре полицейских" – Россия, Америка, Англия и, возможно, Китай. Еще он называл эти страны "всемирным советом директоров". А вот другие, вроде Германии, Японии, Италии и их сателлитов, должны быть, по его мысли, разоружены. И Франция должна быть разоружена, и Чехословакия, и Польша. Германию американский президент предлагает разделить на пять государств: Республику Ганновер, Республику Гессен, Республику Баварию, Республику Саксонию и Республику Пруссию.
– В принципе, умно, товарищ Сталин. При условии, что это мы займем всю Германию, водрузим красный флаг над Рейхстагом и будем проводить новые границы.
– Да, – согласился Иосиф Виссарионович, – если Красная Армия оккупирует весь Третий рейх, то такое дробление нам только на пользу. Маленькая страна – маленькие возможности. Зато большая зависимость от большой страны.
– И пусть этой страной станет СССР! – заключил Репнин.
Покивав, Сталин прошелся по кабинету.
– Есть еще один вопрос, – сказал он, – японский. Американцы уверены, что война с Японией продлится до 47-го года. И хотят, чтобы мы победили не только фюрера, но и микадо. Но нужна ли эта война нам?
– Нет, товарищ Сталин, не нужна. Разве Америка воюет за нас? Нет, и не собирается. Тогда зачем нам проливать кровь своих парней? За что? Не лучше ли договориться с Японией, чтобы та уступила нам Маньчжурию? Ведь сейчас там правят японцы, в Маньчжоу-Го. А если на карте Советского Союза появится, допустим, Маньчжурская АССР, то мы получим выход к незамерзающему порту Дальний и к Порт-Артуру. Именно этого добивался русский царь, да не сумел ничего – ни японцев победить, ни Маньчжурию удержать.
Сталин хмыкнул.
– Об этом стоит поговорить с Рузвельтом. Если американцы освободят острова, которые ранее захватили японцы, и вернут их Токио, то мы убедим самураев не затрагивать более интересы США. Тогда и война закончится, и японцы "сохранят лицо".
В это время в кабинет осторожно заглянул Молотов.
– Товарищ Сталин… Американская делегация… Они…
– Пригласите их, товарищ Молотов.
Поскребышев быстро, но без суеты отпер обе створки, и в кабинет Сталина вкатили коляску, на которой восседал Франклин Делано Рузвельт. Переболев полиомиелитом, он больше не мог ходить, но, даже превратившись в калеку, Рузвельт оставался самым выдающимся президентом Америки.
Франклин Делано поднял голову, улыбнулся, как ясно солнышко, и поприветствовал хозяина кабинета на корявом русском.
– Добро пожаловать, господин президент, – вежливо ответил Сталин и повернулся к Репнину. – Вот тот офицер, которого вы хотели увидеть.
Переводчик, наклонившись к Рузвельту, забормотал по-английски, и президент США снова расплылся в улыбке. Референт едва успевал переводить.
– Я очень рад видеть вас, господин полковник, и хочу выразить вам мое восхищение и мою благодарность!
Геша по-светски поклонился. Но президенту этого показалось мало – Репнину пришлось подойти к нему поближе и наклониться, чтобы Рузвельт смог прицепить к его кителю медаль "Серебряная звезда" – одну из высших наград Америки.
А когда Геша старательно выговорил на английском: "Many thanks, Mr. President", то хозяин Белого дома и вовсе пришел в восторг.
Несколько офицеров обнесли гостей бокалами с вином, Элеонора Рузвельт, на правах Первой леди, тоже сказала коротенький спич, после чего президент укатил и сталинский кабинет опустел.
– Конференция начнется вечером, – спокойно проговорил Сталин, закуривая, – в Георгиевском зале. Ви мне очень помогли, товарищ Лавриненко, а теперь я хочу спросить не о Рузвельте, а о вас.
– Обо мне?
– Да. Война скоро кончится, и визит президента Америки это лишний раз доказывает – договариваются с победителями, а не с побежденными. И что же вы намерены делать после войны?
Репнин даже немного растерялся. В самом деле – что? До сих пор его занимала лишь одна проблема – война. Однако победа уже близка. То, что было мечтою в 41-м, нынче обретает плоть.
– Сложно сказать, товарищ Сталин, – смутился Геша. – Одно знаю точно – военным я буду не всегда. Было время, когда мне хотелось стать инженером, чтобы не водить танки, а строить их, но это не захватывает меня полностью. Значит, не станет делом всей жизни. Да, я промаялся несколько ночей, занимаясь чертежами "Т-34Т", но там практически не было моих собственных идей, я просто нахватался чужих и вместил их на ватман…
– Товарищ Лавриненко, вы коммунист? – неожиданно спросил Сталин.
– Да, конечно.
– А вы не думали о том, чтобы пойти по партийной линии? Только партия способна объединить все ваши склонности, только она занимается вопросами войны или танкостроения, международными делами и устройством к лучшему жизни обычных людей.
– Н-не думал, товарищ Сталин.
– Подумайте, товарищ Лавриненко. Мы еще поговорим об этом. До свиданья.
– До свиданья, товарищ Сталин.
Насколько Репнин был спокоен, когда входил в кабинет вождя двумя часами ранее, настолько же он был взволнован, покидая его.
А тут еще Поскребышев подкатил.
– Товарищ Лавриненко! Поселяться в гостинице вам не придется. Приказано передать вам вот эти ключи.
– Ключи?
– От вашей квартиры. Сейчас я вам запишу адрес, этот дом не слишком далеко отсюда, на улице Горького…
* * *
…Поднявшись на четвертый этаж по широкой лестнице, Геннадий остановился перед солидной дубовой дверью – замучишься взламывать. Ключ легко вошел в смазанный замок.
Два оборота, и дверь открылась, стоило лишь шевельнуть начищенную бронзовую ручку.
Квартира встретила Репнина гулкой тишиной и мягким теплом – старинные бронзовые батареи грели как надо. Апрель – месяц такой, и подморозить может.
Высокие потолки с лепниной, паркетный пол – все дышало стариной и некоей вековечной устроенностью. Мебель была под стать – тяжелая, основательная, богатая. Шкаф на львиных лапах, на комоде – бронзовые накладки… Ого! Тут и камин есть!
С роскошной полкой из малахита, камин так и просил дров в свою утробу.
В кабинете книжные шкафы забиты книгами от пола до потолка. Кресло в углу. Удобный мягкий стул работы Гамбса за солидным столом – мечтой бюрократа. Садись да работай.
Геша вздохнул. Он всегда завидовал деду, который не снимал квартиру и не покупал ее, а получил от государства. Вот и ты сподобился, Геннадий Эдуардович…
Может, Сталин приручает тебя таким вот образом? Репнин усмехнулся. А если не думать о человеке плохо?
Тебе, "товарищ Лавриненко", просто сделали приятное. Друзьям ведь необязательно делать подарки исключительно на день рождения? Ну вот…
Теперь у тебя есть жилплощадь, о которой любая невеста может только мечтать. Намек понял?
Геннадий снова вздохнул. Чего же тут непонятного…
На кухне и холодильник нашелся, американский, а в нем – роскошный продуктовый набор. Вино тоже было – "Хванчкара", "Киндзмараули"… Бутылочка "Столичной".
Подумав, Геша налил стопочку водки. Выпил и как следует закусил. Новоселье все же.
Не выдержав, затопил-таки камин. На улице вечерело, и живой огонь, бросая отсветы на стены, резко повышал градус уюта.
Резко зазвонил телефон, но Репнин не вздрогнул – обернулся лениво, подошел к аппарату и снял трубку.
– Алло?
– Сталин говорит.
– Добрый вечер, товарищ Сталин.
– Осваиваетесь?
– Да. Большое вам спасибо!
– Не за что, товарищ Лавриненко. Помните наш разговор? Серьезно подумайте о партработе.
– Обязательно, товарищ Сталин.
В трубке послышались гудки, и Геша осторожно опустил ее на рычажки.
Думай, "полковник Лавриненко", думай…
По стенам гостиной гуляли красные отсветы пламени, будто алое знамя полоскалось на ветру.
Из воспоминаний капитана Н. Борисова:
"В 20-х числах марта 44-го наша бригада вошла в прорыв и начала преследовать отходящего противника. Но погода стояла слякотная, и по бездорожью машины иногда перегревались и выходили из строя. И во время ночной атаки на моем танке полетела бортовая передача. Короче говоря, подшипник полетел, за ним зубья. Ремонтники появились на вторые сутки, тягачом отбуксировали нас на СПАМ (сборный пункт аварийных машин). В течение ночи машину отремонтировали, но еще в ночь поднялась страшенная вьюга и повалил такой крупный сырой снег, да еще с ветерком, что и на метр вперед ничего не видно. С утра эта пурга еще побушевала, но к обеду вроде успокоилась.
Двинулись догонять своих, а на дорогах настоящий кошмар. Всё встало! Только гусеничная техника и повозки еще кое-как продвигались, а все автомобили стояли совсем без движения. Но мимо колонны пойдешь, так непременно какой-то командир выскочит с пистолетом в руках и прикажет вытаскивать его машины.
В конце концов выехали мы к небольшому райцентру Чортков. Там речушка, мост, но не доходя до него, меня останавливает офицерский патруль с солидной охраной автоматчиков. Чувствуется, что бравые ребята. Рослые и по годам не юноши. Сразу меня направили к их начальнику. Доложился этому полковнику: "Такой-то, следую в часть!" Следует приказ: "Впереди в десяти километрах от нас из окружения у городка Скала вырвалась группировка немцев и движется в этом направлении. Я уполномочен командующим фронтом создать здесь заслон! Высоту видишь? Занять на ней оборону!" Приказы в армии не обсуждаются, но про себя я подумал – опять вляпался в очередную кутерьму…
Но пока в раздумьях до танка шел, смотрю, с тылу подошла колонна СУ-76. Их по-разному называли – либо "прощай, Родина", либо "гроб для четверых". Смотрю за ними. Вижу, командир полка тоже получил приказ занять оборону на этой высоте. Тут уже как-то полегче на душе стало… Все-таки двадцать одна машина, а я двадцать вторым пристроюсь.
Расположились, а ближе к вечеру смотрим, далеко-далеко что-то чернеет и колышется – многотысячная колонна. Идут налегке, чтобы быстрее, безо всякого тяжелого вооружения.
И тут мы стали залпами палить. Где снаряд разрывается, сразу брешь, но строй быстро смыкается… Видно, как немцы валятся, но задние прямо по убитым и раненым прут и прут…
Не помню, сколько залпов успели сделать, много. Но постепенно они стали все реже и реже, а когда конец колонны увидели, то и стрелять уже не стали. Тут как раз и темнота опустилась, и остатки колонны скрылись в темноте. Ну а на том месте осталось черно и много…"
Глава 19
Трансильвания
Румыния.
15 апреля 1944 года
На Московской конференции Геша не присутствовал, но с итогами ознакомился на другой же день.
Сталин и Рузвельт договорились о разделе Германии на пять государств, что привело американского президента в самое благодушное настроение, поэтому прибалтийский вопрос вообще не поднимался, а границы Польши решили провести по минимуму, лишая пшеков выхода к морю.
Репнин помнил, что в его реальности Сталин настаивал на том, чтобы разделить Германию пополам, на западную и восточную части – так появились ФРГ и ГДР. Но это была вынужденная мера – Иосиф Виссарионович прекрасно понимал, что у Красной Армии не хватит сил, а главное – времени, чтобы оккупировать всю территорию Германии. Сейчас же ситуация была иной – были силы, стало быть, и времени хватит.
Союзники договорились, что советские войска не станут пересекать границу Франции или Италии, Великобританию и вовсе обошли молчанием. Однако что касается итальянских дел, Молотов добился того, чтобы Ливию и Додеканезские острова передали под опеку СССР (говорят, что Бевину, министру иностранных дел Англии, когда он узнал об этом, стало плохо – он кричал: "Это шок, шок! Шок, шок! Никогда русских там не было!").