Счас как гипнопну! По давно… "податливому". И я продолжал монотонно распевать куплеты из столь полюбившегося мне "Псалтыря".
Одновременное, такое же монотонное, размеренное сжимание её клитора, согреваемого теплом близкостоящей свечи, вызвало у Аннушки сперва бурную реакцию. Но дёргалась она недолго. Скамья доходила ей до лопаток - шея у неё устала, ослабела, и голова откинулась, метя косами землю.
Я ещё некоторое время прислушивался к её дыханию, постепенно замедляя ритм речи и своих движений. Похоже, что Аннушка впала в транс.
Ничего нового: утомление любовными играми, резкая вспышка ярости в конфликте со мной, чувство бессилия от попыток освободиться на пределе собственных сил… целая серия нарастающих стрессовых ситуаций.
Ещё две очевидных вещи: молодые женщины с малым сексуальным опытом легко впадают в заторможенное состояние под нежными ласками искушённого мужчины. И - привычный молитвенный транс как обычная реакция на чтение псалмов в ночном склепе в ходе её вдовьих бдений у гроба мужа.
Постепенно я добавлял к формулировкам очередного псалма собственные утверждения, всплывающие со свалки моей памяти:
"В мире вкупе усну и почию, яко Ты, Господи, единаго на уповании вселил мя еси" и "Тело твоё расслабляется, и веки твои закрываются". "Когда мышцы твои наполнятся теплом и лоно твоё согреется жаром - душа твоя достигнет блаженства" и "И да возвеселятся вси уповающии на Тя, во век возрадуются, и вселишися в них, и похвалятся о Тебе любящии имя Твое, Господи".
Смысловое соответствие между двумя частями проповеди меня мало волновало. Главное - выдержать ритм и интонацию. "Мужчине свойственно чувство ритма" - чем я и занимаюсь.
"Если ты пришла сюда, и легла здесь, и тело твоё наполнилось томлением, и душа твоя в ожидании, то вскоре придёт муж твой возлюбленный и возлюбит тебя".
Полный бред. Типовой для классического гипноза. Связка "если" - звучит правдоподобно, но смысла не имеет. Я уж не говорю про подмену: она не пришла сюда, а Сухан притащил в коврике. Но именно с таким бредом, в качестве материала для размышления, и работает человеческая психика.
У меня есть серьёзная проблема: я не знаю, как проконтролировать глубину погружения в транс.
Классический способ - по дряблости мускулов лица. Когда человек входит в транс у него усиливается асимметрия лица. Когда симметрия восстанавливается - это уже довольно глубокое погружение. Ещё можно по движению глазных яблок под закрытыми веками. Но у Аннушки лицо замотано простынкой.
А вот изменение типа дыхания я вижу по движению Псалтыря у меня перед носом: дыхание верхней частью груди заменилось дыханием животом.
Сухан бесшумно гасил лишние свечи, погружая склеп в полутьму и уменьшая внешние раздражители. Я осторожно, не прекращая пономарничания, ослабил простыню на лице пациентки и вытащил у неё изо рта мой шарик. Несколько глотательных судорожных движений - у девушки гортань пересохла. Но матерных криков - не наблюдается.
Торможение состоялось, переходим к внушению: я сообщил ей, что я - архангел Гавриил. Да-да, тот самый который Марию…, который Марии, который… ну, смотри "Гаврилиаду".
И послан на землю к ней лично. Нет-нет! Никакого "сына божьего"! Вот только очередного Иисуса мне здесь не хватает! Я же не экранизацию "Благовещенья" делаю, а фанфик по Евангелиям строю. "Благая весть" имеется, но с несколько подправленным контентом.
Я послан судить её. Я благостен и милостив, но не прощу и словечка лжи. Возвестив, таким образом, сформулированную завязку, и вставляя фразы из Псалтыря, начал задавать вопросы.
Прежде всего - из серии "про это", про то, что в рамках здешних представлений о пристойности юная боярыня никогда не будет обсуждать с посторонним мужчиной.
Мне не столько любопытно - ну что новенького она может мне сказать! - сколько показательно: показывает глубину погружения в транс.
Среди прочих дел выясняется, что покойный кречетник уделял молодой жене очень мало внимания. Все "разики" за два года совместной жизни можно посчитать по пальцам. Воспоминания о них у вдовы остались… удушливые - кречетник был мужчина довольно дородный.
А главное - они не дали результата, который для всякой приличной здешней женщины является обязательным условием самоуважения и уважения в обществе - Аннушка не залетела.
Я уже объяснял: в "Святой Руси" вина за бесплодие возлагается на женщин и воспринимается индивидуумом и обществом как божья кара.
Тут Гавриил и говорит. Громовым, естественно, архангельским голосом. Но негромко, поскольку моими устами:
- Не казни себя, дщерь моя, но прими в сердце твоё страждущее благую весть. Супруг твой раскаялся в пренебрежении тобой, женой своей венчанной. И взмолился он ко Вседержителю и Пантократору о милости необычайной. И позволил ему Господь, за-ради очищения души страдающей, вернуться трижды в мир дольний и зачать тебе дитя долгожданное. В первый раз принёс он тебе знак - кольцо рябиновское. Во второй раз спас он тебя от семени бесовского ладанкой освященной. Ныне же грядёт муж твой в третий - последний раз. Уже звенят сферы хрустальные, уже гремят запоры железные, уже слышна поступь его тяжкая. Но не пугайся, жено, лежи спокойно, и да наполнятся твои душа и тело восторгом и радостью.
Тут оркестр должен был бы урезать туш, но оркестра у меня нет. Поэтому чисто на губах: блям-блям-блям, у-у-у, о-о-о, бамс-брамс! Оле, оле-оле!
Со стороны саркофага появляется Сухан в какой-то… куколи. Весь в белом. Замотанный с головы до пояса, с закрытой тряпкой лицом, и, как я вижу со стороны - с голыми ногами. Торжественно и благочинно приступает он к искуплению греха старого кречетника в части "делать детей".
Я продолжаю свою проповедь по мотивам вульгарного православного богословия и массаж отдельных точек пасомого тела. Аннушка, как и было возвещено, наполняется "восторгом и радостью". Наполнение происходит быстро и качественно.
Никогда не задумывался о том, насколько сочетание тактильного и гипнотического воздействия улучшают продолжительность и количество женских оргазмов. Три раза подряд, практически без снижения силы, для девушки, которая никогда прежде и одного раза не испытывала…
Ещё одно личное открытие, к которому привела меня жизнь на "Святой Руси": секс под гипнозом. Надо будет проверить…
Наконец, Гавриил отпускает, излившую свою тоску и семя, душу на покаяние. Причём я старательно присвистываю, пришепётываю и подвываю, изображая музыку сфер.
Гавриил настойчиво внушает успокаивающейся Аннушке необходимость полного подчинения и доверия Ваньке-ублюдку, подтверждает обет молчания, вселяет надежду на светлое будущее "по милости Господа нашего" и велит ей мирно заснуть, тихонько погладив её по виску.
Всё. Аннушка спит, спектакль закончен. Убираем реквизит и возвращаем нашу "приму" на её место в шкафу. Виноват - в опочивальне.
Мир меняется не железом и хлебом, не дорогими торными да городами богатыми. Мир меняется людьми. Ибо только люди всё сиё делают. А делают они хоть что - по убеждению или по внушению.
Убеждать людей - занятие тяжкое и долгое. Требует оно немалой мысленной работы самого убеждаемого. Внушение же меняет душу человека без труда с его стороны. Подобно тому, как земля перед пахотой просто лежмя лежит. Во внушении важна не мысль-зерно, но разрыхление души, прежде происходящее.
Всякое внушение есть обман. Всякий обман имеет свой срок. Кто кого переживёт - человек ли внушённое, внушение ли человека… всяко бывает. Посему избегайте внушать что-либо своим людям, друзьям своим. Ибо, когда обман развеется - друга потеряете. А вот ворогам внушать - полезно. Хоть он и поймёт обман, а испугается - как бы под новый не попасть. И явит покорность. А и озлобится - не велика потеря - он же ворог.
По утру - оперативка. На тему: а не пора ли нам домой сваливать? Вроде дела-то закончились, пора и честь знать. Только у Николая уже два проекта в голове крутятся: насчёт колёсной мази в разных городах и о "зимнем хлебе".
Он только начал:
- Аким Яныч, а не сходить ли тебе…
Аким сразу понёс:
- Ты…! Морда холопская! Ты ещё меня посылать по твоим делишкам будешь?! Да я тебя плетью…! Я - боевой сотник! В битвах славой увенчанный! А ты меня к себе, купчишке мелкотравчатому, в прислугу гнёшь?! Я те не купи-продай какой!
Так. Потерпели-послушали. Теперь те же яйца, только в профиль.
- Аким, ты своим сотоварищам боевым зла желаешь?
- Ась? Не… Ты чего?! Да ты как посмел…! Про меня, стольного боярина…! Да как у тебя мозга повернулась такое подумать?!
- Тогда чего ж ты им жизнь портишь да гнобишь?
- Кто?! Я?! Да ты в своём ли уме?!
- Я-то - "да". Я об твоих соратниках думаю. А ты только балаболишь. Что купцу тароватому, чту воину седатому - всем серебрушки надобны. Други твои во многих городках обретаются. У каждого заботы денежные. Кому - дочке приданое не собрать, кому - сыну коня доброго не купить. У третьего дома война да смута - жена шубу хочет. Четвёртый ранами боевыми мучается, а лекаря толкового позвать не может - дорого. Ты им поможешь? Денег дашь? Как у Немата было? А я дам. Десятую долю с продажи. Дело за малым - за тобой. Хочешь соратникам своим доброе дело сделать - подымай задницу. После и Николай сбегает - где, как, сколько… Но первое слово - твоё.
Пофыркал, похмыкал, посопел… "Индо ладно".
Хохрякович с барочником сговорился: назад пойдём баркой, которую бурлаки тянут. Как-то мне… на людях ездить… Но здесь так принято.
Ивашко обошёл здешние притоны да трущобы: надо набирать новосёлов в Рябиновку. Опять мой прокол: июль, идёт покос. Кто из города весной с плотами и ладьями не ушёл - нанялся в косцы. Толковых нищих мужиков в городе нет.
Лучшее время для набора переселенцев - конец зимы, начало весны - самое голодное время. С людьми надо по сезону договариваться. Как со зверем лесным: белку бить только по первому снегу.
Надо в усадьбе разворачивать пункт санобработки: основанная масса добровольцев - больные да калечные. А ещё - вороватые. Дворник сразу взвился:
- Нельзя пускать! Покрадут, пожгут, поломают! Отребье и подонки.
Значит надо их как-то… ограничить в свободе перемещения. Но тащить в Рябиновку кучу рассадников инфекции и криминала "as is"… такого нахлебаюсь…
Ещё нужно пополнять здешнюю дворню, ещё нужно нанимать артель для строительства на подворье, закупать материалы для ремонта…
Все эти дела я на Терентия сваливаю. В конце концов он пожаловался:
- Господине, беда у меня: не слушают меня слуги.
- Не понял. Ты же сам говорил - холоп потомственный. Твои предки полтораста лет боярским подворьем в Киеве управляли! Неужто не выучился слуг нерадивых наказывать? Вот Ноготок, скажи ему - ослушник под кнутом покричит да ума-разума и наберётся.
- То-то и оно, что полтораста лет… У нас все знали - какое у кого место. Бывало, конечно, кто-то лениться или гонор какой… Но - редко. Один-два на усадьбу - можно и посечь. А тут они все… против меня. По-хорошему говоришь - считают слабостью, наглеют. По-плохому - злобятся, гадят исподтишка, друг друга покрывают да за моей спиной насмехаются. Каверзу какую мне учинить - уже за доблесть почитают. Да я, боярич, не об себе - дело-то не делается! А начну прижимать всерьёз - как бы красного петуха не подпустили. Может, ты кого из своих слуг управителем поставишь? А то… как бы ущерба имению твоему не приключилось.
Слабаком оказался? Привык на готовеньком, по традиции, "как с дедов-прадедов"? Потомственный начальник, хоть и раб. А сам подмять толпу под себя не умеет?
- А с чего дворня на тебя въелась?
- Ну… Прежние, которые боярыни, привыкли жить вольно, неспешно, нога за ногу. А вы теперь их гоняете. Я гоняю. По нуждам вашим. Опять же - годы мои невелики. А подчиняться… без сивой бороды… Про цену, за меня на торгу плаченую, знают и завидуют люто. А главное: чужой я здесь. Не местный. Над говором моим насмехаются…
Я задумчиво оглядел своих людей. Ноготок придрёмывает. А ему-то что? Скажут пороть - будет пороть. Чарджи тоже сидит с закрытыми глазами. Он опять в усадьбе не ночевал. Ох, нарвётся инал по… по самое нехочу. Николай насторожено глянул на дворника. Набор дворни идёт "по знакомству". Почти все - по рекомендациям двух местных деятелей в моём окружении: Николая и дворника. С них и спрос. А ещё спрос с Акима - он принимает людей. Он и формулирует:
- Дворовых перепорть всех. Не "за что", а "почему" - по воле господина. Через три дня повторить. За круговую поруку. Ещё через три дня - кто не поумнеет. А на место Терентия… я из своих, из рябиновских мужичка поставлю. А ты, Ванька, на ус намотай - слабоват твой ключник оказался. Не умеешь ты ещё в людях понимать. Хотя конечно - откуда тебе в такие-то годы…
- Благодарствую, Аким Яныч, на добром слове, на отеческой науке. А сделаем мы так… Нынче вытопить баню. Местные, и ты, Терентий - тоже, моются и бреются. Наголо. Везде. Сами и добровольно. Все. Мужики и бабы. Кто вольный, но без "доброй воли" - уходит с подворья. Чимахай, присмотришь, чтобы лишнего не унесли. Ивашко, Ноготок - приглядите если кто буянить начнёт. Кто невольник и вякнет - тридцать плетей. После - перед Никодимом чтоб попросил обрить его. Сам-то уже не сможет. Кто снова откажется - повторить вдвое. Плетей.
- И чего с такими?
- Всего. Давненько мы на здешнее кладбище ничего не возили, попу кладбищенскому за требы не платили. Надо, надо поддержать церковь нашу православную вкладом посильным.
Когда я начинаю скалиться по-волчьи - народ предпочитает сваливать без задержки.
Начали расходиться. Тут Чарджи притормозил Терентия. Дождался пока уйдут остальные и, по-прежнему не открывая глаз, сообщил мне свою точку зрения:
- Будет Терентий - лысый меж лысыми. Но чужаком - останется. Мы из города уйдём - за ним силы никакой нет. Съедят его.
- Чарджи, не тяни. Открой глазки, джигит постельный, да говори толком.
Торк открыл глаза, томно потянулся, ухмыльнулся по-котячьи после крынки сметаны. Данная мною характеристика была, явно, воспринята им как комплимент.
- Кто хозяйке промеж ляжек заправляет, тот и дворней управляет. Надо чтобы он (кивок в сторону Терентия) с боярыней побаловался. Да громко - чтобы всё подворье слышало.
Терентий немедленно пошёл пятнами. С напряжением, будто против воли, кивнул.
- Ну… да… у нас так и было… Несколько раз. Только наоборот. Которая по боярина постели лазает, та и слугам указывает. Но… Не буду я! У меня жена венчанная есть! Похабщина это всё!
Усмешка Чарджи стала ещё шире.
- А тебя и не спрашивают. Ты - раб. Твоё дело - слово господское исполнить. Скажет боярич "суй" - будешь совать. Да постараешься так засадить, чтобы боярыня от этого вопила на весь двор. Понял, холоп?
- Постой Чарджи, а что, моего или Акимова слова - для дворни мало?
- Не, не мало. Пока вы тут. Вот поживёте в городе годика два-три-пять. Станете местными… а пока вы так, набродь. Пришли-ушли. Может, и не вернётесь. Даже и слова боярыни - не хватит. Особенно - такой. Передумала, забыла… А вот если она его в… в постельные джигиты возьмёт… Он ей ночью напоёт, напомнит… Дворня-то поопасается да зауважает. Так-то крепче получается.
- Не буду я! Грех это! Как я потом жене и детям в глаза смотреть буду? Хоть убейте - против заповедей христовых не пойду.
Во блин. И такое бывает. Уважаю твёрдость убеждений. Хотя по мне - глупость. А вот Чарджи из состояния сытого кота переходит в состояние кота взбешённого. Сейчас шипеть начнёт.
- Спокойно, ребята, спокойно. Никто тебя, Терентий, грешить не заставляет. Остынь. Оба остыньте. Цель же не в грехе, а в звучании: Аннушка громко и страстно орёт в открытый душник в её опочиваленке ночь напролёт. Так?
- Так. А орёт она потому, что он ей…
- Не буду я её! Хоть режь! Сам её давай!
- Да уймитесь же вы! Она что, сама орать не может? У неё языка нет? Высовывается в окошко и… и страстеет громко. А Терентий лежит себе в опочивальне. Под лавкой. А утром делает такое же сытое выражение лица, как было у тебя, Чарджи. Пойдёт? Только Аннушка слов не знает. Будешь, Терентий, подсказывать. Ну, типа: ах-ах, ох-ох, глубже, сильнее… Чего бабы кричат.
- А я… я не знаю… Моя… молчала.
- Бли-и-н! Чарджи, берёшь нашего девственного отца двоих детей, и учишь с ним текст. "Слова страсти" - записать на бересту и выучить как "отче наш". И интонации, интонации отработать!
Не, неправильно. Слишком сложно, времени мало, у ребят опыта нет. Фальшь будет слышна, обратная связь и коррекция - только утром. Как там Терентий только что Чарджи сказал: "Сам её давай"? Интересная мысль.
- Так, всё забыть, начинаем заново. Вечером я захожу к Аннушке и провожу с ней разъяснительную работу. Ухожу - приходит Терентий. Торжественно и громко, чтобы дворня видела. Тиун отчитывается перед хозяйкой о трудовых подвигах. Потом, когда хорошо стемнеет, заявляется Чарджи. Одетый служанкой. Не шипи! Иначе нельзя - с саблей тебя всяк узнает. Терентий закатывается под лавку, Чарджи снимает платье… С кого, с кого… На ком найдёт, с того и снимает. И проводит мастер-класс по… по озвучиванию процесса. Потом, скромно замотав личико платочком… Своё! Своё усатое личико! Отправляется спать. Терентий выбирается из-под лавки и укладывается в постель к боярыне. Где его и обнаруживает утром толпа прислуги во главе со мной. Как вам такой сценарий?
Они были против. Первый раз за несколько дней их позиции сошлись. Так-то они постоянно скалятся друг на друга. Без прямой грызни, конечно - социальные "весовые категории" разные.
- Извини, Чарджи, но твоей белошвейке сегодня придётся спать одной.
- Откуда?! Откуда ты узнал?! Что она… ну… белошвейка?
От Дюмы. Арамис постоянно на этом прокалывался. А я здесь просто ляпнул. В иносказательном смысле, а оказалось - в прямом.
Попадание - подтверждаю:
- Чарджи, ты меня поражаешь! Ты уже год со мной, а всё удивляешься. Ведь знаешь же и про Покров Богородицы, и про чутьё на неправду, и прозвание моё. А тебе будто всё внове.
Говориться торку, но сказано для Терентия. Парня ещё не ввели в курс "семейных преданий" - вот и просветительствую.
Вечерком заскочил к Аннушке. Я допустил довольно распространённую среди начинающих гипнотизёров ошибку: выход из транса сопровождался избыточным торможением.
Когда я так ляпнулся в первой жизни, тёща в панике звонила через полстраны:
- Ребёнок спит уже целые сутки!
Аннушка только-только проснулась. Со сна она была такая тёплая, такая миленькая… И, согласно ценным указаниям архангела Гавриила, во всём со мной полностью согласная.
Я пытался уточнить её воспоминания и ощущения от прошлой ночи, но ощущения от настоящего - её увлекли больше. Я тоже несколько… увлёкся. Так что, уходя, обнаружил в сенях не только взъерошенного Терентия, но и двух служанок. Одна-то знакомая, немая. А вот вторая… с усами. И - в бешенстве. От своего одеяния, от своей роли, от… от всего.
Выйдя во двор столкнулся с какой-то дворовой бабой, пока объяснял, что боярыня занята - слушает доклад тиуна, из оконца опочивальни со второго этажа отчётливо донеслась фраза:
- О! Дорогой мой!