– Что ты говоришь, Андрей! Оказывается, нам по пути. А она мужественная женщина, раз отважилась на столь безумный поступок. Ехать в такую даль… Право, слов нет, восхищаюсь ею.
Голевский не спускал глаз с княжны. Да, эта полька в его вкусе. Настоящая красавица. Белокурые локоны. Синие яркие глаза. Гордо изогнутые брови, сочные пухлые губы. Красивый овал лица. Соблазнительная улыбка.
Княжна достала из-за пояса веер с изображением рыцаря и замка, с ручкой из золота, инкрустированной бирюзой, и стала обмахиваться. Голевский, пользуясь простотой здешних обычаев, подошел к польской красавице и поклонился. Та с интересом и легким кокетством посмотрела на капитана.
– Имею честь представиться, Александр Голевский.
– Мария Вербицкая.
– Разрешите вас на тур вальса, сударыня?
– Ах, пан капитан, извините, но я обещала сей танец другому кавалеру.
– Ах, простите…
Раздосадованный капитан хотел было отойти в сторону, но княжна воскликнула:
– Пан капитан, не огорчайтесь, у меня еще есть один свободный танец. Где моя carte de bal? Ах, вот она…
Княжна взяла в руки миниатюрную бальную книжечку с золотыми вставками и застежками и прикрепленный к ней цепочкой золотистый карандаш и записала номер танца и фамилию гвардейца.
– Благодарю, сударыня.
Она ничего не ответила, лишь таинственно улыбнулась и медленно переложила закрытый веер в левую руку. Этот негласный тайный знак веерного этикета Голевский прекрасно знал. Он означал: "Приходите, я буду весьма рада". Голевский приободрился.
А княжна тут же закружила в вальсе с губернатором. Через тур объявили французскую кадриль, и Голевский подошел к польке. С достойным видом поклонился и сказал:
– Позвольте, сударыня, но сейчас обещанный вами танец.
– Вот вы и дождались своей очереди, – очаровательно улыбнулась она.
– Готов был ждать весь вечер, лишь бы потанцевать с такой обворожительной и чудесной красавицей.
– О какие слова, право, я сейчас растаю.
– Так отчего мы теряем время, сударыня, обопритесь о мою руку и пойдемте танцевать.
– С удовольствием…
Она снова чарующе улыбнулась. Скрипки и контрабасы заиграли первую фигуру кадрили, а дирижер закричал "commencez!" Голевский и княжна двинулись навстречу своим визави. Ими оказалась чета Полозовых. Во время танца Голевский все никак не мог отвести взгляда от польки: ее красота поражала насмерть. И хотя кадриль считалась не таким интимным и романтичным танцем, как вальс, и разговор во время ее чаще велся на официальные отвлеченные темы, Голевский умудрился принудить даму к легкой веселой болтовне. После танца отправились в буфет выпить по бокалу шампанского. Шампанское сделало их общение более раскованным.
– Извините меня за нескромный вопрос, сударыня, но ваш вояж в Сибирь или в Россию?
– Я еду в Красноярск. Проведать брата. Он – ссыльнокаторжный. Участвовал в польском восстании.
– Какое невероятное совпадение. Я тоже еду в Красноярск, но по другому делу. Кстати, я в свое время принимал участие в декабрьской революции, но был оправдан.
Княжна одарила капитана восхищенным взглядом и в невольном порыве коснулась его руки.
– Вы участвовали в декабрьской революции?! Как это романтично! Вы – необыкновенный человек!
– Вы льстите мне, княжна. Я – самый обыкновенный человек.
– Мой брат тоже мятежник. Я вас еще познакомлю.
Они весело поболтали. В два часа ночи княжна решила покинуть гостеприимный дом губернатора.
– Вас проводить, сударыня? – осведомился у нее Голевский.
– Да. Но только до кареты. А далее – не стоит себя затруднять.
– А где вы остановились, княжна? У знакомых или…
– В гостинице Дворянского собрания.
– Понятно. Простите меня за нескромную настойчивость, княжна, но могу ли я завтра с вами увидеться?
– Несомненно. Я приму вас у себя. В какое время, я еще не знаю, сообщу позднее. Хотела бы попросить вас сопровождать меня в Красноярск. Я боюсь путешествовать одна.
– С удовольствием. Мы это обсудим.
Он подсадил полячку в карету и взял княжну за руку.
– Прелестная Мария, вы подарите мне один поцелуй? Он мне так нужен, иначе я буду плохо сегодня спать.
– И я… Зажмурьте глаза…
Он зажмурился. Ее теплые и страстные губы коснулись его губ. Польская Афродита поцеловала гвардейца… Голевский торопливо ответил. Губы их слились в упоительном и долгом поцелуе. А когда они разомкнулись, обоих влюбленных трясло от сильного возбуждения.
– До встречи, месье капитан! Благодарю за чудесный вечер! – попрощалась с Голевским княжна и приказала кучеру трогаться с места.
Княжна уехала, а Голевский вернулся в дом. Полозов не преминул подколоть своего родственника.
– Александр, ты делаешь потрясающие успехи. Вот что значит петербургские кавалеры – ни одна из женщин не устоит пред ними. Самая крутая скала женской неприступности разобьется о твой напор, мой друг. То дочке губернатора вскружил голову, то этой польской княжне.
– Ты преувеличиваешь, мой милый друг. Вынужден тебя огорчить, княжна мне отказала.
– Не может быть. Она так на тебя смотрела, бедняжка, что я уже было решил, что у тебя с ней наметился полный шарман.
– Вот и не угадал, братец. Это все нелепые домыслы.
– Да? Хм, а я думал… Ладно, оставим эту маленькую тайну в покое.
Полозовы решили покинуть бал и позвали его домой. За что он был им безумно благодарен. Он устал, он хотел спать.
…На следующий день, отобедав с семейством Полозовых, Голевский велел Игнату отнести записку в гостиницу к польской княжне и дождаться ответа. А в записке капитан написал:
Сударыня!
Помню о данном Вами накануне обещании и посылаю к Вам гонца за благоприятным ответом. Надеюсь, Вы не откажете мне в аудиенции. Ежели Ваш ответ будет отрицательным (что для меня будет сильнейшим ударом), или Вы будете медлить с приглашением, то дуло пистолета будет приставлено к моему сердцу! В великом нетерпении -
Ваш страстный поклонник.
И Фокину на всякий случай отправил записку, куда пойдет. Вряд ли это ловушка, но береженого Бог бережет.
Вскоре Игнат вернулся с запиской от княжны:
Сударь!
Я желаю всеми своими силами спасти Вашу драгоценную жизнь! Приходите немедленно и оставьте ради бога Ваш пистолет в покое! Такими вещами не шутят, милостивый государь! Номер 33.
Ваша всегда страстная поклонница
Голевский самодовольно улыбнулся: княжна не против маленькой интрижки. Что же, путь до Красноярска с этой дамой будет явно нескучным. А если еще ответить взаимностью – то путешествие будет нескучным вдвойне.
* * *
Голевский объявил Полозову, что срочно уезжает. Родственник всплеснул руками, прослезился и стал упрашивать остаться еще погостить. Но Голевский был непреклонен. Сердечно с кузеном простился, приказал Игнату собрать вещи и снарядить кибитку и отправился на улицу Воскресенская. За квартал до гостиницы он оставил экипаж с Игнатом и прошелся пешком.
У входа в гостиницу капитан оглянулся: не следит ли кто-нибудь за ним. Убедившись в отсутствии поблизости каких-нибудь подозрительных лиц, он смело вошел внутрь. Портье указал номер 33, и капитан поднялся на третий этаж. Дверь открыл слуга. За его спиной маячила невзрачная служанка. Прислужник Голевскому сразу не понравился. Что-то не похож он на простолюдина. Взгляд уклончивый, изучающий, но не лакейский. И ведет себя нераболепно. Словно он вовсе не слуга, а вельможа. Возгордился, что ли, голубчик. Особая примета у лакея – нос с горбинкой.
Слуга что-то буркнул по-польски и указал вглубь комнаты. Голевский прошел туда и нашел княжну, сидящей в кресле. Она была очаровательна. В легком розовом платье с рюшами, волосы собраны в высокую прическу и украшены розовыми лентами. На пальчиках ее сверкали кольца с драгоценными камнями. Изящно подперев прелестную головку ручкой, она держала в другой руке томик Ларошфуко и делала вид, что читает. Она будто не заметила появления бравого офицера. Голевский мгновенно оценил данную ему диспозицию и в начале маневра выдал заранее заученную фразу:
– Трудно дать определение любви…
Княжна вздрогнула и оторвала взгляд от книжки.
– …О ней можно лишь сказать, что для души – это жажда властвовать, для ума – внутреннее сродство, а для тела – скрытое и утонченное желание обладать, после многих околичностей, тем, что любишь.
– Ах, это вы, пан капитан! – улыбнулась княжна. – Я и не заметила, как вы вошли. Признаюсь, не знала, что вы тоже почитатель этого великого французского остроумца, – глаза княжны засияли, как небесная лазурь. – Проходите, проходите. Я очень рада, что вы приняли мое приглашение.
– Покорнейше благодарю за сие приглашение, сударыня.
Она протянула руку для поцелуя, капитан с трепетом припал к ней губами… Вербицкая теперь уже обратилась к своим слугам. Ее лицо на миг сделалось строгим:
– А вы оба быстренько пойдите прочь! Слышите! Я вас позову, если надо.
Слуги шмыгнули за дверь, все затихло. Лицо княжны снова приняло свое прежнее приветливое выражение.
– Поверьте, пан капитан, я действительно искренне рада, что вы пришли. Надеюсь, вы будете сопровождать меня, беззащитную женщину, в далеком и опасном путешествии. Я так боюсь разбойников. А с вами, с храбрым, опытным боевым офицером, мне будет совсем нестрашно. Даже один ваш мужественный вид меня успокаивает.
– Спасибо за комплимент. Всегда к вашим услугам, сударыня.
– Благодарю за поддержку. Извините за скромные апартаменты, пан офицер. Увы, это не мой родовой замок, где все сверкает роскошью, а убогая захолустная гостиница. Тут все скромно и прозаично. Что же, приходится привыкать к трудным обстоятельствам. Такова участь любого путешественника. Но я думаю, вам будет здесь уютно. Не правда ли, пан капитан?
– Свет вашей красоты затмевает скромность любого жилища. Я вижу этот восхитительный свет, остальное меня нисколечко не интересует.
– О, вы так любезны…
Он взял ее снова за руку.
– Даже эти драгоценные кольца не могут скрыть ваши изящные и тоже драгоценные пальчики. Посмотрите, как они милы, нежны, чувственны и порой шаловливы и настойчивы. Даже оду можно им посвятить.
Голевский, не отпуская ее руки, принялся любоваться.
– Вам нравятся?
– Весьма…
Он поцеловал ее средний палец. Княжна вздрогнула… Капитан стал перебирать ее пальцы, мягко теребить, нежно поглаживать, целовать – княжна млела, полузакрыв глаза: ей явно доставляла удовольствие эта ласка. Голевский решился поцеловать ее запястье, где кожа значительно чувствительнее. Княжна затаила дыхание. Не отняла руки – Голевский приободрился. Вперед, кавалерия! Он стал покрывать поцелуями ее чудесную бархатную ручку, поднимаясь все выше и выше… Локоток… Предплечье… Плечо…
– Ах, что вы делаете? – притворно возмущалась княжна.
Она была в его власти.
Дыхание княжны становилось все прерывистее. Голевский коснулся ее мягких благоухающих волос, погладил… Медленно провел ладонью по щеке – княжна замерла. Привлек к себе… Его губы трепетно коснулись ее губ и поцеловали, княжна ответила глубоким поцелуем. Таким завораживающим и страстным, что по телу Голевского пробежала дрожь… Ее жаркое дыхание, теплые губы, благоухающая нежная и шелковистая кожа – все это сводило с ума! Желание обладать этой страстной женщиной нарастало в нем с невероятной быстротой. Будто несущаяся с гор снежная лавина, которая грозилась вот-вот накрыть его целиком.
– Какой вы нетерпеливый! – засмеялась полька.
– Мы, гвардейцы, – народ храбрый и настойчивый, – дерзко усмехнулся Голевский. – Атакуем сразу и самым решительным образом. И идем до конца.
– Что вы говорите, капитан…
Он коснулся ее груди, княжна вздохнула и замолчала. Он стал ласкать ее. И вот платье, шурша шелком, сползает с плеч, обнажая упругую ухоженную грудь с сочными вишневыми сосками… На ощупь – гладкая, прохладная, приятная… Развязывая шнуровку платья, он не забывает целовать открытый беззащитный затылок княжны, шею, лопатки…
– Ах, ах… – в сладостном восторге замирает Мария.
И вот платье падает на ковер. За ним следует прозрачная сорочка. На княжне – лишь кружевные белые панталончики чуть ниже колен и бежевые чулки. Голевский слегка удивлен. Надо же, как упростили для него задачу неизвестные портные. Все предусмотрели эти прозорливые швецы. Честь им и хвала! Оказывается, нет никакой необходимости снимать с дамы нижнее белье. У панталон отсутствует шов посредине, и все интимные прелести доступны. Но Голевский хочет ощутить все ее тело целиком. И вот панталончики на полу. Полька остается в одних чулках и туфлях. Вид обнаженной женщины так возбуждает гвардейца, что он уже не выдерживает и бросается к ней. Он атакует! Подхватывает княжну на руки и бросает на белоснежную постель.
О, райское блаженство, ты все-таки есть на земле!..
А полька знает толк в любви. Горяча как вулкан! Извивается, мечется, стонет, кричит! Пылает дикой страстью. Совершенное гибкое тело неутомимо и энергично. Какая княжна ненасытная – ей все мало!
Еще одно движение!
Еще!..
Голевский закрывает глаза – и вот она, яркая вспышка наслаждения. И тут же торжествующий крик княжны!.. Она тоже бьется в сладостных конвульсиях. И вот любовники, словно испустив дух, замирают недвижимыми, расслабленными телами на постели…
* * *
Голевский пришел в себя.
Под ним – смятая в угаре страсти белоснежная простыня, рядом – обнаженное и разгоряченное женское тело. Ноги польки бесстыдно и широко раскинуты, щеки и грудь порозовели, роскошные волосы разметаны по подушке. Княжна прекрасна в своей наготе. В воздухе порхают флюиды любви и блаженства.
Глаза княжны закрыты. Кажется, она спит.
Капитан встал, придвинул кресло к камину. Сел в кресло и расслаблено вытянул ноги.
Вдруг послышался легкий стон и шорох. Голевский обернулся… Это пробудилась полька. Она улыбнулась гвардейцу, встала, надела на голое тело изумрудный капот и подошла к Голевскому сзади. Обвила его шею руками и прижалась к нему своей жаркой и сладострастной грудью.
– Вы были просто великолепны, Александр…
Последовало два ее легких и нежных поцелуя. В шею и щеку.
– Благодарю вас за весьма сладостные мгновения. Давно я не испытывала такого райского наслаждения. Знайте, Александр, я вас никуда не отпущу. И не надейтесь.
И снова два нежных поцелуя. Только теперь в губы.
– Впереди у нас будет долгая и волшебная ночь, капитан. Так давайте-ка выпьем за это!
– Не возражаю, Мария! – погладил ее по руке Голевский.
Княжна надела капот, позвонила в колокольчик – и вмиг примчался слуга.
– Марек, принеси вина, и самого лучшего, – распорядилась полька.
– Добже, пани, – кивнул тот и умчался исполнять приказание.
Слуга принес французское вино и два наполненных бокала. Что-то капитана опять насторожило. Но что именно, он не знал. Может быть, недобрый взгляд? Но это неудивительно. Давно уже известна жгучая неприязнь поляков к русским. Тогда что?
И тут Голевский заметил, что княжна и Марек едва заметно переглянулись. Капитана будто обдало холодом, аж мурашки пошли по коже.
"Какой же я олух! – стал распекать себя Голевский. – Размяк как последний слюнтяй! В вино наверняка что-то подсыпали. Хорошо, ежели снотворное, а коли яд в бокале? Выпил – и ты уже на небесах, во врата рая стучишься. Княжна явно что-то замышляет. Возможно, она подослана заговорщиками. Ах, мерзавка, погоди у меня! Я тебя выведу на чистую воду!"
Как только слуга исчез, княжна протянула капитану бокал с вином, а себе взяла другой.
– Согласно русской традиции, давайте чокнемся, Александр? – засмеялась княжна. – По-моему, так говорят у вас?
– Чокнемся, сударыня. Отчего бы нет.
– Вот и славно, пан капитан.
Хрусталь протяжно зазвенел. Княжна пригубила напиток, а Голевский вообще не стал пить. Ее красивые брови удивленно изогнулись. Она спросила:
– Почему вы не пьете, mon amie, Alexsandre?
Он пристально посмотрел ей в глаза – княжна была невозмутима – и холодно сказал:
– Потому что вино отравлено.
Кажется, попал в цель!