Туда же последовала лампа, и огонь хотя бы перестал прыгать, покрывая помещение несильным, но хоть сравнительно равномерным светом.
- С вашего позволения, - Покровский не стал раздеваться, лишь расстегнул верхние крючки полушубка, сел на один из стульев и извлек папиросу.
Павел чиркнул спичкой.
Горликов с тоской посмотрел на дальнюю стену, где висела портупея с кобурой. Увы, далеко!
- Что празднуем? - поинтересовался Покровский. - Какую-нибудь награду за доблестное уничтожение безоружной деревни?
Хозяин вскинулся было, но нарвался на пронзительный взгляд гостя и понуро опустил голову.
- Не стыдно? - Покровский покосился на фотографию парочки. - Вы же русский офицер. Какого года выпуска?
- Шестнадцатого, - Горликов справился с собой и теперь смотрел на визитера.
- Следовательно, присягу Императору давали. А теперь служите каким-то прохиндеям. Да еще и с усердием служите. На Великой войне вели себя так же? Или там по тылам отсиживались?
Ответа не было, поэтому после некоторой паузы Покровский продолжил:
- По моим сведениям, вы меня искали. В тайге не довелось встретиться, вот, пришлось заглянуть в гости. Итак, чем могу служить? Вернее, чему обязан столь пристальным вниманием?
- Сами знаете, - буркнул Горликов.
- Ну-ну. Интересно выслушать вашу версию.
- Какую версию? - вдруг вскинулся капитан. - Вы поезд ограбили, людей убили. И, по-вашему, это пустяки? Вот вы говорили про меня, а сами? Вы же тоже офицер, сколько знаю, кадровый, да еще и Георгиевский кавалер. А превратились в разбойника, которым людей пугать. И после этого еще пытаетесь стыдить других!
- Я, в отличие от вас, присяги не нарушал. Режим ваш - беззаконный. Уничтоженные мною - солдаты другой державы, проще говоря - интервенты, и здесь им нечего делать. Чужой солдат - однозначно оккупант и как таковой подлежит немедленному уничтожению. Да и деньги, к вашему сведению, мне нужны не для себя, - отчеканил Покровский. - Вам не понять. Вы - пес нынешнего режима. Хотя режим этого не ценит. Вон как живете. Даже жена от вас ушла.
Покровский судил по фотографиям и обстановке и был прав. Горликов дернулся в очередной раз, словно от удара под дых, и опустил голову.
- Впрочем, так даже лучше. Вы людей убили. Тех, кто предоставил мне кров. Аким!
Стоявший за спиной хозяина здоровяк шагнул вперед, схватил Горликова за голову и резко повернул. Хрустнули позвонки, тело капитана дернулось и сразу обмякло.
- Все. Уходим.
3
Улица бурлила толпой. Люди шли и шли, целеустремленно, густо, забив и тротуары, и проезжую часть. Над головами свисали в безветрии красные знамена и написанные на красном же лозунги.
Пока шествие происходило мирно, без битья стекол и разграбления лавок, но мало ли в какую сторону повернут мысли и чаяния людского стада?
- Всем сотрудникам милиции срочно на выход! Направляемся в центр. Надо прикрыть хотя бы административные здания. На месте остается только наряд. Не забывайте оружие!
Последнее напоминание являлось излишним. Без оружия чувство незащищенности подступало с такой силой - хоть вообще на улицу носа не высовывай. Ограбят среди бела дня, и еще хорошо, коли просто ограбят. А уж любого милиционера просто убьют - как сторонника и сторожевого пса порядка. Пусть милиция считается народной. Только ведь преступники - тоже часть народа. Пусть не лучшая его часть…
Люди часто ненавидят тех, кто пытается ограничить их свободу делать все, что только заблагорассудится. Даже если подобные действия наносят ущерб другим.
- Николаев! Тебе что? Особое распоряжение требуется?
- Это… Сами говорили, заниматься лишь убийством американца.
- Считай, разрешен краткий перерыв. Сам знаешь, людей маловато. Не дай бог…
Веру никто официально не запрещал. И одновременно негласно преследовалось все, с ней связанное. Иногда - под угрозой репрессий, когда речь шла об официальных лицах. Положено было не верить, точнее, верить в материалистический марксизм, а не то… Безработных хватает.
Но бывают ситуации - помянешь и Бога, и его вечного антипода, и еще многое другое, находящееся за любыми гранями приличия. Или того, что в старые несвободные времена считалось приличием.
Оставалось выругаться про себя и выполнять распоряжение. Но дело ли следователя стоять в оцеплении, подобно простому постовому милиционеру?
Транспорта в распоряжении управления имелось мало. Пара автомобилей, один из которых чинился вечно, с самого попадания в участок, а второй принадлежал начальнику, несколько разнообразных пролеток, - пожалуй, и все. Если не считать конюшни с лошадьми. А подавляющему большинству сотрудников традиционно приходилось идти пешком.
Хорошо, от здания управления до центра улицы были практически пусты, манифестация двигалась от рабочих районов, и добраться сумели без особых преград и происшествий.
Разномастно одетая цепочка представителей правоохранительных органов отнюдь не смотрелась всевластной охраной закона. Так, какими-то народными дружинниками или еще чем-то несерьезным. Но уж как есть.
- Лука Степанович! Тут интересная вещь получается, - Суханов встал рядышком с непосредственным начальником.
- Ты о чем?
- Об убитом офицере.
- Это… А что там вообще?
Занятый непосредственным поручением, Николаев лишь краем уха слышал об очередных происшествиях.
- Некий Горликов. Найден недавно в своей квартире. Сегодня не явился на службу, послали узнать, в чем причина, а там - остывшее тело. Доктор говорит - смерть наступила еще до полуночи, - охотно принялся пересказывать Суханов.
- И что? - равнодушно уточнил следователь.
Этих трупов в спокойные дни находят по полдюжины. Стоит ли интересоваться подробностями, коли расследование поручено не тебе?
- Все бы ничего, только у убитого свернута шея. Совсем как у того солдата, - с некоторым возбуждением пояснил Суханов.
- Ты хочешь сказать - преступник один и тот же человек?
- Судя по силе и манере - без сомнения. Но и это еще не все. - Суханов выдержал эффектную паузу и выдохнул главное: - Именно Горликов командовал той карательной экспедицией с нашей стороны.
Николаев невольно присвистнул.
- Не совсем он, - ради справедливости уточнил помощник. - Распоряжался там главным образом комиссар полка Левинзон, но Горликов являлся старшим среди офицеров.
- Значит, мы правы, - после краткого раздумья выдал следователь. - Все убийства - звенья одной цепи. И в их основе лежит месть за уничтожение деревни. То есть дело в основе не столько уголовное, сколько политическое, и преступники - кто-то из партизан или иных повстанцев. Так сказать, радетелей за справедливость.
- Выходит так, Лука Степанович. Может, даже сам Покровский.
Фамилия была произнесена не без торжества.
- Это брось. Ему-то зачем? Покровский грабанул столько, что появляться здесь и сейчас ему не с руки. Наверняка где-нибудь в Харбине денежки проматывает. Благо их захочешь - не прогуляешь. С какой стати ему бывшим преследователям мстить? Нет, Покровский скоро не объявится. Зима на исходе, весной в тайге делать нечего. Вот к лету…
Суханов вздохнул. С логикой спорить трудно.
Впрочем, теперь в деле появлялся иной аспект, сугубо политический. Собственно говоря, надо было вообще передавать все материалы иной службе, и пусть уже она ищет конкретных преступников. Милиция занимается уголовниками. Политика ее касаться не должна. А к какому разряду отнести череду убийств, если в основе их лежит желание отомстить правительству? Фактически объявить народным избранникам, что они не правы в своих действиях и подлежат самочинному суду. Еще для полноты картины неведомым осталось принять на себя вину за наступивший террор и оповестить о причинах, побудивших к подобным действиям.
Если бы вышестоящее начальство еще согласилось бы на такую трактовку! А то официально считается - раз власть демократическая, то и выступлений народа против нее быть не должно. Только всяких контрреволюционеров, недобитков предшествующего режима.
- А если Покровский таким манером пытается снискать себе дешевую популярность? - нашел аргумент Суханов.
Ну, очень хотелось ему принять участие в поимке знаменитого партизана!
- Может быть. Но опять-таки вопрос: зачем?
- Революцию устроить. Точнее, контрреволюцию. Раз имеются недовольные, есть и почва.
- Версия была бы хороша, но, это… - улыбнулся Николаев. - Дело в том, что Покровский - не политик. Во власть не лезет. Он - солдат. Вот был такой Анненков, ты, наверное, не помнишь, его банду лет семь назад ликвидировали, тот да, пытался из себя не только повстанца, но и будущего правителя строить.
- Помню я Анненкова, - обиделся Суханов, которому хотелось казаться постарше.
Хотя память юности долга…
Николаев не обратил на легкую обиду внимания. Ему пришло в голову иное, и оно показалось настолько важным, что затмило взаимоотношения с ближайшим помощником.
- Это… Как ты говорил, фамилия комиссара?
- Левинзон.
- Я знаю, кто будет следующей жертвой.
- А ведь точно! - Суханов в восторге хлопнул себя по ляжкам. - Шлепнут, как миленького!
Но следователь, не слушая, уже стремительно шел туда, где маячил начальник управления.
В данный момент важно было не имя убийцы, а тот, кому суждено в ближайшее время разделить участь своих подельников. Если считать уничтожение деревни преступлением. В глубине души Николаев, человек старой закалки, думал именно так. Не по душе ему были нынешние каратели, вступающие за ставшее чужим добро.
Только даже преступник в некоторых обстоятельствах имеет право на защиту закона.
- Можно вас на минутку?
- Слушаю. - Начальник нервно курил и оглядывал площадь, на которую с минуты на минуту должна была выйти народная толпа.
- Тут это… Подумалось… Все убитые принимали участие в погоне за Покровским, и все замешаны в некоторых эксцессах…
- Какие убитые? - Мысли начальства были сосредоточены на ином, и поиски преступников в данный момент казались не заслуживающей внимания рутиной.
- Американец, солдаты…
- Ну и что?
- Просто кто бы ни стоял за этим, следующей жертвой наверняка станет комиссар отряда. С любой точки зрения немалая доля вины за случившееся лежит на нем. Во всяком случае, гораздо большая, чем на ротном командире. Приказ на уничтожение деревни был отдан Левинзоном. Следовательно, по логике преступников, комиссар должен понести наказание.
- Мы тут с какого бока?
Нет, определенно сегодня начальство занято совсем иным. Обычно все схватывает на лету, с первого намека.
- Это… Убьют же!
- Кого?
- Кого надо! - не выдержал Николаев. - Комиссара, чтоб его!
- Расследуем, - равнодушно пообещал начальник. - Ты занят, надо будет передать дело, скажем, Петрушеву.
- А если это… не допустить?
- Ты о чем? - Кажется, стало что-то доходить. - Комиссара что, тоже убили?
- Пока вроде нет. Только командира. Но по логике - должны. Вот и подумалось - может, охрану ему дать? А еще лучше - устроить засаду на живца. Кто бы ни был преступником, там явно во всех случаях действует одна и та же группа. Тогда дело американца будет закрыто.
Последняя фраза заставила начальника переключиться на предметы, не связанные с выражением народного недовольства.
- Так. Повтори все с начала.
Николаев повторил. Медленно, старательно выговаривая едва не каждое слово.
- Эх, Лука Степанович! Что ты только не выдумаешь, лишь бы здесь не стоять! - с чувством вымолвил начальник. - Но зерно истины в рассуждениях есть. Раз так, обязаны они на этого, как его, Левинзона выйти. Ладно. Сейчас все равно не до того. Убьют комиссара - судьба такая. А вот как освободимся, надо подумать о засаде. Где хоть он живет, выяснил?
- Не было времени. Но не проблема.
- Все у вас не проблема, а коснись - того не знаю, этого не ведаю. Учить вас еще и учить…
Справедливости ради - начальник пришел в милицию намного позже Николаева. Тот попал туда через пару лет после войны не в силу каких-либо соображений, просто в поисках работы или службы. А начальника прислали в позапрошлом году, хотя до тех пор он работал в каком-то Совете. Неплохо проявил себя в качестве народного избранника, а тут как раз наступило время нового лозунга - "Все на борьбу с преступностью!". Вот и направили часть зарекомендовавших себя депутатов на самые разные руководящие посты во все города республики.
Хотя в данном случае получился не самый худший выбор.
- Смотрите! - выкрикнул кто-то.
На сердцах отлегло. На площадь, чеканя шаг, стройно выходила рота из частей специального назначения. Проще говоря - из созданных для борьбы с народом.
ГЛАВА 4
Москва
1
Утро выдалось морозным. В такие времена сто раз задумаешься - а очень ли надо выходить на улицу и не лучше ли посидеть в тепле? Просто находиться в крохотном номере тоже не хотелось. Когда еще доведется погулять по Москве?
Показалось или нет, но народа явно прибавилось. Куда-то спешили, неторопливо шли не отдельные люди - буквально толпы. Мужчины, женщины, дети…
Навстречу по проезжей части промаршировал небольшой строй солдат. Наверно, из гвардейской бригады. Наверно, первой. Вторая, по слухам, сейчас находилась где-то не то в Курске, не то в Ярославле. Разброс вероятностей просто поражал. Хотя, что ей там делать, вдали от границ? Не иначе, на всякий случай одним своим присутствием предупреждать возможный народный бунт.
Жалкие остатки былой имперской мощи. Все очень просто - полк переформировывается в батальон, четыре батальона и кавдивизион образуют бригаду. Ни тебе полков, ни дивизий. Как поговаривали злые языки, на последние уже и оружия-то нет.
Оружия - ладно. Не пропало же оно целиком! А вот кормить - дело наверняка иное. Республике было жаль тратиться на армию. Да и воевать она явно собиралась только с собственным народом - на два десятка общевойсковых бригад - чуть не десяток специальных. Для борьбы с внутренней контрреволюцией. Причем оснащены последние были получше, вплоть до бронеавтомобилей, содержание получали побольше и даже форма у них была намного эффектней.
По улице шли сейчас не они. Шинели на рыбьем меху, сношенные сапоги, весь вид зачуханный. Даже шаг словно у беременных баб, а не защитников отечества. Одно слово - гвардия. Тьфу! А уж песня! Словно даже строевых не осталось. Новые времена, слова же - наследие старых. Да не армейских, репертуар явно выбирал кто-то из революционеров. Вот и выводят не к месту:
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе!
Словно уже не проложили!
Тьфу еще раз!
Плевать, разумеется, Кротов не стал. Но и смотреть на похабель не мог. Сколько лет прошло, а все никак не мог принять ни новую дисциплину, ни отношения, ни отсутствия погон. Вроде мелочь, а вид без них не тот.
Несколько поворотов, бессистемных, просто по привычке не ходить по прямой в городе. Не старые времена, когда можно было ничего не опасаться. Вдруг позади маячит приставленный шпик, сексот, филер или как сейчас называется подобный род службы?
Вначале Кротов подумал: показалось. Свернул в какой-то переулок, в середине остановился, прикурил, исподволь покосился назад.
Высокий мужчина в черном дешевом полушубке тоже остановился, нагнулся, будто что-то поднимая с утрамбованного грязного снега. Потом тронулся вслед Кротову.
Н-да. Похоже, классический топтун. Быстренько они, с приезда только сутки прошли. Хотя, согласно упорным слухам, здесь принято следить за всеми прибывшими из других частей былой обширной империи. Свои и без того под контролем, так вдруг заразу занесут чужие? Есть же еще идейные враги у молодого государства. Иначе с чего то тут, то там вспыхивают то стачки, то хуже того - попытки восстания? Явно не обходится без чьей-то направляющей руки.
С чего простым людям бунтовать при свободе? Не прежний режим.
Плохо. "Хвост" за собой не потащишь. Стряхивать его раньше времени - только усугубишь пока бездоказательные подозрения. Придется делать вид, будто все идет своим чередом.
И не хочется, да придется пока смириться с провожатым. Пусть видит - приезжий просто прогуливается по городу, который во времена его молодости отнюдь не был чужим.
Разве может быть чужой для русского человека Москва?
Попавшаяся по дороге церковь напомнила о многочисленных пропущенных литургиях. Кротов не отличался чрезмерной религиозностью, да и кочевая жизнь не позволяла соблюдать положенные ритуалы, но атеизма душа тоже не принимала. А уж когда на сердце тяжело, куда пойти русскому человеку? Конечно, в храм.
Служба шла давно. Народа внутри оказалось немного. Сказывалась и ставшая более тяжелой жизнь, и постоянная антирелигиозная пропаганда. Начиная с так называемой великой бескровной и всех ее многочисленных жертв, Бог явно отвернулся от своей некогда любимой земли. Или не отвернулся, но, дав некогда людям свободу воли, теперь бесстрастно взирал, сумеют ли они вновь подняться после своего падения?
Светлые лики святых смотрели на прихожан. Устоят ли в безвременье очередных гонений? Не поддадутся ли на искушение?
Судя по одежде, люди собрались простые. Власть строго следила за всеми, кто занимает хоть какой-нибудь пост. За "ретроградство" легко можно было лишиться места. А уж о карьере уличенному в неверии в материалистический марксизм можно было и не мечтать.
Свобода не совмещается с моральными правилами. Везде и всегда, достаточно вспомнить историю любой европейской революции.
Государственным человеком Кротов не был, более того, давно не стремился им стать, следовать новым веяниям не собирался, да и вообще он - гражданин другой страны, что хочет, то и делает.
Пропаганда пропагандой, пока что посещение храма не является уголовным или политическим преступлением.
Слушая слитный хор, Кротов словно невзначай покосился на вход. Появится ли соглядатай или предпочтет обождать у входа в храм?
Появился. И даже молился с виду вполне искренно, как верующий человек.
А почему бы и нет? Воспитание-то тоже играет какую-то роль. Даже в эпоху безверия что-то остается в душе тех, кто посещал в детстве церковь, отмечал религиозные праздники, радовался подаркам на Рождество и крашеным яйцам и куличам на Пасху. Не все же упертые атеисты!
Ладно. Пусть себе ходит. Убедится, что подопечный не является преступником и не совершает никаких противоправных действий. Просто гуляет по Москве в свое удовольствие, как сибирский провинциал, вдруг попавший в большой, к тому же по нынешним временам зарубежный город.
Голоса взмывали ввысь, поневоле заставляли отречься от житейской суеты, звали к вечному, неземному.
Кротов покорно отдался привычным ощущениям. Что наша жизнь, как не подготовка к дальнейшему существованию? Правда, грехов накопилось! Впору бы исповедоваться, да только в данный момент он не готов. Ни молитв не читал, не постился…
Но даже так постоять, чувствуя сопричастность с собравшимися, соборность, и то являлось облегчением для души.
К сожалению, служба закончилась быстро. Точнее, Кротов попал на ее вторую половину. Краткая проповедь немолодого священника, очередь за благословением…