Еще в гостинице, лежа с ранением, он убедился в добросовестности и честности Билла. Предложил ему небольшое жалованье в качестве слуги. На прежнем месте пацан имел только кормежку и чаевые от постояльцев. Тот охотно согласился сменить работу, попросив за малолетнего брата. Не особо нужен был еще один щенок, но, поразмыслив, Глэн согласился. Не одному Дику требуются доверенные люди. Может, и вырастет из этих нечто полезное. Оба старались и прекрасно знали, кому обязаны улучшением положения. Уж здесь их никто не заставлял питаться объедками, да и особо не били. Так, изредка получали затрещину для порядка.
- Уложить спать, - показав на Лавуазье, приказал Глэн. - Завтра накормить, помыть, выдать письменные принадлежности - и пусть составит план опытов, а также количество и нужные для экспериментов вещи и материалы. Все ясно?
- Да, господин Глэн, - подтвердил Билл.
- В дальнейшем Джек будет при Антуане учеником. Постоянно рядом. - Глэн говорил негромко, прикрыв створку, чтобы объект не услышал. - И внимательно смотреть за действиями. Это очень ученый месье, - пояснил он, - если твой брат усвоит хотя бы половину ему известного, может через несколько лет смело рассчитывать на собственный дом и неплохой доход. Ну а коли окажется глупым, не способным повторить, объяснить его действия и не разберется, чем занимается…
- Вы же знаете, - серьезно сказал мальчишка, - он умнее меня, а я совсем не дурак. Читать-писать умею.
- Этого мало, но надеюсь, ты прав. Объясни все брату подробно. И пусть помнит: Антуан - мой кабальный. Мой, не господина полковника. Поселю отдельно, и он должен быть под плотным присмотром. Остальным про это вообще знать не нужно.
Билл поспешно кивнул, правильно поняв паузу:
- Да, господин. Могила.
- Рано или поздно он получит возможность уйти. А Джек, если действительно умный, заменить его должен. Это его шанс.
Когда появилась последняя недовольная офицерская рожа, у меня возникло прочное ощущение дежавю. Конечно, обстановка мало напоминала мое выступление в Форт-Людовике с высокого крыльца, но в целом все чрезвычайно сходно. Опять подозрительно-недоумевающие физиономии, не особо отличающиеся из-за звания от прежних ополченцев. Тем более что кое-кто и тогда присутствовал в составе публики. И даже возгласы из-за спины ничуть не отличались по энергии и возмущению.
- Кто сказал: "Какое право имею договариваться с сашемами"? - демонстративно удивился я. - Вы, мой любезный лейтенант Оуэн? Вас кто уполномочил требовать объяснений у старшего по званию?
Маркиз и не подумал открыть рот пошире, попытавшись отодвинуться за соседа. Зато тот гордо посмотрел на меня. Лейтенант Стаффорд, обладая прыщавой физиономией, противным голосом и несмотря на первоначальное о нем мнение, оказался на удивление толковым малым. О солдатах заботился, на смерть ради награды не гнал и умел умерить гонор, выслушав совет сержанта. Не уверен, что был лучше в свое время.
Учился молодой человек… О господи, невольно подумалось, он по возрасту даже на пару лет старше меня, но воспринимаю только в таком смысле! Сам себе я казался уже пожившим взрослым мужчиной, имеющим право поучать подчиненных случайных людей. Воспринимал со скептицизмом не нюхавших пороху вблизи границы и не понимающих, с чем фронтир едят…
Короче, познавал жизнь Стаффорд на ходу и определенно достоин повышения. И даже то, что он из сторонников губернатора, а значит, противников моей партии, не заставило вычеркнуть его из хвалебной реляции. В отличие от Оуэна, недостойного даже взвод ассенизаторов возглавить. Как водится, тот первым начал шуметь про более низкое жалованье милиции в сравнении с регулярными полками. Еще бы гвардию вспомнил, недоумок. Вот Стаффорд таких разговоров не заводил и не раздражал глупой болтовней, занимаясь прямыми обязанностями без постоянных напоминаний. Собирался доверить ему батальон в скором будущем.
Многие люди до самой смерти не способны постичь, чего они стоят, окруженные деньгами и слугами. Им не приходилось столкнуться с бедой или тяжелыми испытаниями. А вот в здешних лесах на спеси и самомнении далеко не уедешь. В наших походах спрятаться невозможно, и человек на виду. Одной храбрости шевалье от рождения мало, когда требуется идти в штыковую под обстрелом и у тебя на глазах хороший знакомый орет, получив пулю в живот. Он уже фактически умер, только не соглашается в душе. Глубокие полостные ранения с разрывом внутренностей практически неизлечимы не только в наших условиях, а даже в больнице в мирное время.
- Но поскольку я именно здесь и собрал специально всех офицеров полка для объяснений, сделайте одолжение, имейте терпение выслушать.
Пауза. Тяну, жду, посмеет ли кто опять вякать. Молчат.
- Как некоторые уже знают, - заговорил вновь, - на днях от генерала Шарля Луи Бернара де Клерона, командующего войсками, и губернатора Генри Уильяма, Второго графа Юксбриджа, Одиннадцатого барона Пэджета, Первого маркиза Энглси, - нарочно перечислил я все титулы, - доставлены послания, - показал на сидящего рядом за столом офицера, - майором Раусом.
Майор, добравшийся по лесам с двумя нижними чинами, определенно непрост. Дополнительно к официальным эпистолам имелась еще и третья, лично от суперинтенданта дез Эссара, с занимательными советами и наставлениями. То есть привезший почту - его человек, пусть и из регуляров, иначе бы не доверил таких вещей. Прочитав письма, я моментально посадил всех троих вестников под домашний арест. То есть все было красиво, и никаких темных чуланов с кандалами. Еды и выпивки от пуза, но под запрет выходить и полный - на общение с людьми в крепости. Еще не хватало, чтобы слухи пошли раньше срока и дошли до кого не требуется.
- Для остальных излагаю. Итак, пока мы тут сражались с индейцами, в Европе произошло ужасное событие. Скоропостижно скончался наш всеми любимый король Людовик Шестнадцатый, мир его праху.
Все дружно сдернули шляпы и принялись креститься. Интересно, кто сообразил, что издеваюсь про любимого? Вряд ли найдется некто помимо придворных, не мечтавший плюнуть на могилу опостылевшего долгожителя. Монарх за пятьдесят с лишним лет правления умудрился обидеть практически всех. Даже дворянство частенько прижимал, и не из государственных соображений. Исключительно по дурному характеру и неумению считаться с окружающими. А уж траты на содержание дворцов и прочего и вовсе непомерны. Впрочем, сами слова правильные, и придраться не удастся, напиши присутствующие хоть дюжину доносов.
- Нынче у нас правит Яков Третий.
Многие машинально закивали. Ну да, наследник давно всем хорошо известен.
- В мудрости своей, - закатил я глаза к потолку, - он вынес единственно верное решение вернуть мир в наши земли. То есть подписать договор с индейцами о прежних границах. Нам, естественно, бросив крепость, - заметят грубое выражение или нет, уже не столь важно, - следует вернуться в колонию Альбион. Корона оставила за собой исключительное право на приобретение земель и гарантировала защиту индейских народов от притеснений и заселения сквоттерами. Та земля, по которой текут реки, впадающие в Атлантику, остается у нас, а та, где реки впадают в Миссисипи, - индейцам.
Это при том, что официально вся она во владении короны. Многочисленные племена и народы краснокожих охраняются от притязаний колонистов государственной властью. Будто мало примера ирокезской войны и здешней. Указ не решает проблемы, а отодвигает ее на более поздний срок.
- Местным властям запрещается передавать участки в частную собственность по своему усмотрению.
Тут еще один повод для недовольства. К западу от установленной границы уже существовало несколько поселений, которые их жители были вынуждены покинуть, спасаясь от индейцев.
- Как же так, - растерянно произнес Стаффорд, - полгода боев, семьдесят один человек ont mordu la poussiere, сотни раненых и больных, фактически контроль над огромной территорией полностью в наших руках - и, все бросив, уйти? - Он явно позабыл недавно прозвучавшее внушение его приятелю, но сейчас рычать не имеет смысла: все собравшиеся, да и, чего греха таить, он сам обижен, понимаем.
После разгрома единого вражеского войска мелкие стычки продолжались, однако всерьез беспокоить нас племена уже были не способны. Кампания продолжилась в основном сжиганием поселков и уничтожением их имущества. Жители удирали в лес, но ничего хорошего их надвигающейся зимой не ждало. Будет голод, а если бы мы продолжали сидеть за стенами и регулярно совершать рейды, то и спокойной жизни не ожидалось.
Они это быстро уяснили, и часть вождей принялась искать примирения. Достаточно долго я имел возможность играть на просьбах. С этим договориться, тому нечто пообещать. С одним девятнадцать дней вежливо беседовал, мечтая свернуть шею за потерянное бессмысленно время. Главное было вбить клин между разными кланами. За такие последствия иной раз можно было не скупиться на подарки и красивые жесты вроде салюта и почетного караула при прибытии и убытии. Пушки гремели исключительно по подписании мирного договора. Как в Монреальском договоре Лига ирокезов сдала здешних индейцев, принимая в первую очередь в расчет собственные интересы, так и первые замирившиеся со мной (то есть колонистами, но я представитель) получали льготу за счет остальных.
Теперь уже, после соответствующего указа, свобода маневра отсутствовала. Поэтому пришлось склонить слух к последним непримиримым, позволив выйти из лесов и поставить подписи под очередным договором. Чем, прослышав, и остались многие из моих однополчан недовольны. Фактически я отказался от получения уже обещанной и завоеванной земли. Но вариантов просто не имелось. Приказ не подлежал обсуждению. Это даже не губернатор. Вернусь - подам в отставку. В моих услугах король больше не нуждается, а титул, мундир и пенсию майора еще от прежнего величества имею.
Заодно и в газете при первой оказии выскажусь. Очень удобная вещь для изложения взглядов и политической позиции. И самое забавное - в этом отношении меня поддержат все, включая друзей губернатора. Нас всех крупно обнесли без всякой уважительной причины.
- Не нам судить повеления помазанника божьего, - сказал насколько возможно ядовито и очень лояльно по сути выражения. - Поэтому в ответ на готовность принять договор о мире мы уходим. А границы остаются прежними, включая долину Шенандоа с нашей стороны.
Пожар войны начался из-за селящихся там поселенцев, с высоты колокольни плюющих на все соглашения. Потом они кровью умылись, но лавину назад в гору не вернешь. Местные рассматривали происходящее в качестве вторжения и, когда ирокезы выкопали томагавк, с удовольствием присоединились к боевым действиям. Благо и планы про распашку плодородной долины Охайо ни для кого не являлись секретом и первые группы туда уже просачивались без всякого согласия хозяев.
Майор Франсуа Рюффен заржал в голос, захлопав.
- Браво! - крикнул он. До него дошло первого.
Сейчас я поставил всех в известность, что долину Шенандоа разбитые племена официально признали территорией с нашей стороны границы. Для того и скрывал известия и приказы, чтобы не заартачились несвоевременно. А теперь - шалишь. Бумага подписана, и все полностью справедливо. Сами отдали, без малейшего нажима, до получения приказа. Фактически граница отодвигалась к Аллеганским горам, и долина, ограниченная хребтом Блю-Ридж, реками Потомак и Джеймс, длиной где-то шестьдесят лье и шириной в десять из обитания шауни и ирокезов становится одним из районов колонии Альбион. А места там благодатные. Бескрайние сочные луга с лениво струящимися водами и невысокие, покрытые лесами горы.
- Надеюсь, не требуется разжевывать необходимость размежевания земли согласно чинам и заслугам, - сообщил я уже прямо. - Нам всем, включая нижних чинов, положены участки.
Не здесь, так там повисло не произнесенное для общего сведения, но всеми уловленное. Лично я собираюсь выписать из Англии максимальное количество народу. По английским законам каждый переселенец получал в свое распоряжение не менее пятидесяти акров земли. Чем неизвестно кто сядет в долине, воспользовавшись чужими трудами, уж лучше пустить арендаторов. Пять тысяч акров мне положено по чину полковника, и я их вырву обязательно. Съездить, найти подходящую под хозяйство землю - не труд, а практически удовольствие.
Глава 9
Женские планы
По случаю ухода в отставку господин Эймс давал прощальный прием, пригласив практически всех знакомых. Под крышей и навесом собралось немалое количество народу. Причем сторонники губернатора и суперинтенданта, а также местные партии были трогательно, чуть ли не в первый раз на памяти Элизабет, согласны в едином недовольстве новыми указами и действиями короля Якова.
Еще бы! Даже подтверждение границы между колониями на Атлантическом побережье по водоразделу в Аппалачском регионе уже не так бесило. Монарх умудрился задеть всех и каждого, восстановив против себя и нового правительства последнего нищего в Америке и больно задев людей состоятельных.
В Новом Свете для обмена и платы использовались не только разнообразные металлические монеты и натуральные продукты (шкуры, табак, зерно), но и бумажные деньги, печатаемые каждой колонией для себя. Ценность у них тоже была различная. Альбионский фунт ниже английского при обмене. Так называемые кредитные билеты не обеспечивались золотом. Администрации колоний использовали такие для покрытия долгов и уплаты налогов. Если их вовремя не изымали из обращения, наступала инфляция, и британские кредиторы, получавшие от должников никчемные бумажки, терпели большие убытки. Новый король запретил использование местных купюр, и в результате колонисты оказались в тяжелейшем положении. Должники элементарно не могли вернуть свои кредиты, и проценты росли без их вины. У них не имелось возможности. Соответственно и давшие ссуду оставались ни с чем.
Всех приезжих Ричард встречал крепким рукопожатием, напоминавшим хватку медвежьего капкана, ручищи у хозяина были отнюдь не аристократические и с заметными мозолями. Молва в колонии со всей определенностью сообщала, что при необходимости полковник не гнушался брать лопату и копать траншеи наряду с нижними чинами. За это, а также за отсутствие при нем воровства продовольствия и за то, что питался наравне с рядовыми из одного котла, заставляя и остальных офицеров делать то же, в милиции не нашлось бы рядового солдата, отзывающегося о начальнике неуважительно. Ему даже прощали жесткую дисциплину и парочку повешенных дезертиров, считая своим.
И касалось все это не только простых парней с ружьями. Офицеры полка, прослышав об уходе Эймса в отставку, обратились к уже бывшему командиру с "почтительным адресом". Поскольку подписали его практически все и не делали из текста секрета, весь высший свет колонии был в курсе выражений "отличному командиру, искреннему другу, приятному товарищу" и "отстоявшему славу и честь народа Альбиона". Все это оказалось еще и потому столь интригующим, что Элизабет прекрасно знала про трения между губернатором, плантаторами и суперинтендантом. Подписанты были отнюдь не однородны по политическим взглядам и положению. Дружно исполненная от таких разных людей хвала говорила о настоящем, а не о выдуманном для реляций уважении достаточно молодого по всем меркам человека. На вид ему лет двадцать пять, не больше.
Нет, идея с долиной Шенандоа, несмотря на блистательность исполнения, вряд ли принадлежала Эймсу. Ей определенно намекали на дез Эссара, хотя никаких доказательств не имелось. Но вот что Элизабет точно выяснила, наведя справки, - это наличие у Ричарда не только белоснежной улыбки, но и немалой изобретательности. Мужчина не собирался останавливаться на достигнутом. Он может пойти далеко, и за ним следуют люди. Причем самые разные, включая достаточно подозрительного капитана шхуны "Форт", почти наверняка занимающегося контрабандой. Впрочем, этим баловались многие, и среди колонистов контрабанда особым грехом не считалась. Но вот с какой стати тот откликается на Адама Эймса, когда явно не родственник?
Элизабет внимательно смотрела и слушала, старательно не показывая интереса. Еще в первое появление невольно обратила внимание. Прямой, как индеец, добрых шести футов ростом. Мускулистая фигура, распирающая хорошо сшитый мундир. У него широкие плечи, тонкая талия и огромные ладони. Длинный прямой нос, серые проницательные глаза, продолговатое лицо, заканчивающееся твердым подбородком. Если мысленно убрать загар, прекрасная чистая кожа, но ведь он не девица и не пытался прятаться от солнца. Черты лица правильные, он прекрасно контролирует себя, но лицо его подвижно и способно отражать глубокие чувства.
Обычно не начинает разговора, а лишь отвечает. Оно и понятно. Вряд ли способен поддерживать разговор с большинством плантаторов. Они перебрасываются цитатами из древних авторов, остротами, касающимися чего-то такого, о чем он не имеет понятия.
Но его поведение - это отнюдь не смущение, понятное из-за происхождения и незнания тонкостей этикета. Удивительно, но за столом вполне естественно себя ведет, пользуясь вилкой и ножом, а не хватает куски руками, как ожидают обычно от жителей лесов. Конечно, все проделывает недостаточно ловко, хоть и старается, но представление о поведении явно имеет. Любопытно откуда. Слухи про него ходили самые разные, но уж в том, что Эймс из простых, сходились все. И все же манера вести себя, не забывая о достоинстве, впечатляла.
Беседуя, он смотрит прямо в лицо, как бы оценивая. Его движения и жесты плавны, походка величава, и он прекрасный наездник. Похоже, вообще не ездит в коляске. Пока не имеет своей, однако и арендовать не собирается. Передвигается на собственной лошади, если не ходит пешком. И дело, скорее всего, не в скупости. Отнюдь. Гвоздарные станки приносят постоянный устойчивый доход. Принципа она не поняла, да особо и не стремилась. Главное - умудрился выдумать нечто полезное и приносящее прибыль. Ей определенно понравилось услышанное. Специально уточнила подробности. Не только стрелять умеет, но и хорошую голову носит на плечах. Не на одних случайностях высоко взлетел. И можно не сомневаться, назад падать не стремится. Выходит, ее идея запросто окажется выполнимой.
Безусловно, многие осудили бы столь низменные мысли и вообще занятие торговлей. Для человека из общества ремесло по всем понятиям предосудительное. Она думала иначе. Отец в последние годы часто болел, и хозяйство медленно приходило в упадок. Управляющие норовили воровать и набивать собственные, а не хозяйские карманы. Замена не помогала. Достаточно быстро они входили во вкус, не чувствуя серьезного контроля со стороны семейства Харрингтонов.
Попытавшись включиться в дела и помочь, достаточно быстро усвоила, насколько характер и воспитание не давали ей переломить ситуацию. Ни знаний, ни умений, да и неинтересно скакать с проверками по полям, разбираться с проблемами рабов и выяснять, где выгоднее сбыть товар. Она не привыкла торговаться и не задумывалась прежде о столь низменных вещах, как цены. Со смертью родителя и вовсе растерялась, оставшись без поддержки.