- Да нет, - пожал плечами Константин. - Просто, переводя на твой язык, и у нас в двадцатом веке командующий округом в обнимку ни с командиром взвода, ни тем более части не ходил.
- Это верно, - согласился Вячеслав.
- Да и министр, ваш НИИ курирующий, с тобой целоваться никогда не полезет, - обратился Константин к Миньке.
- А если открытие важное сделаю? - возразил тот. - И руку пожмет, и обнимет.
- Ты вначале сделай, а уж потом и я тебя и обниму, и поцелую… если захочешь, - пообещал Костя. - А пока субординация и поменьше слов из непривычного здешнему обитателю лексикона. А то за колдунов примут или еще чего похуже. И при обращении ко мне не забывайте упоминать "князь" или "княже".
- Точно зазнаётся, - согласился Минька со Славкой.
К Николаю они, словно сговорившись, не обращались вовсе. Будто и не было его за этим столом.
Может быть, слишком заметна была существенная разница в возрасте - даже нынешние тридцать восемь лет священника тянули на все пятьдесят, если сравнивать с двадцатым веком. Тяжел труд хлебопашца в средневековой Руси, и старил он по льготному исчислению - год за полтора, да и то лишь если этот год урожайный.
А может, еще и потому, что он сам до конца не определился, находясь в плену собственных многочисленных и невысказанных вслух догадок, сомнений и вопросов, не оформившихся в слова.
Кто-то их поведение, возможно, счел бы неправильным, но интуитивно они избрали самую лучшую тактику - дать человеку время разобраться в себе.
- Ладно-ладно. Сейчас пока пообвыкнемся, а потом ему темную устроим, когда он все наладит, - вновь весело подмигнул Славка Миньке, но, заметив, как тяжело поднялся из-за стола Константин, припадая на раненую ногу и морщась от боли, добавил виновато: - И когда выздоровеет.
- Ну шутки шутками, а нам и спать уже пора. Светать скоро будет, - подытожил Константин. - Здесь встают рано, так что можем не выспаться, а день предстоит тяжелый.
- Слушаюсь, княже. Как повелишь. - Вскочивший с места Славка, дурачась, низко склонился в поклоне и лукаво поинтересовался: - Я правильно все сделал?
Константин принял надменный вид и, критически оглядев стоящего перед ним Вячеслава, заметил:
- Малость раболепия не хватает. Смотри у меня, холоп.
В ответ Славка возмущенно фыркнул, а Минька, наблюдая эту картину, заливисто захохотал, рассыпаясь в беззаботном ребячьем смехе.
- Да, и еще одно, - прервал его бурное веселье Константин. - Ты у боярина кем числишься: в закупах, холопах или вольным смердом?
- Чего?! - вытаращил глаза Минька.
На этот раз смеялся уже Славка.
- А того, что я не знаю, под каким соусом тебя забирать от него, - пояснил Константин. - Законность тоже соблюдать надо, хоть и средневековую. Судя по твоей многострадальной спине, которую ты нам в возке показывал, сдается мне, что ты и вовсе обельный холоп.
- Обельный - это белый, что ли? - переспросил Славка.
- Нет, это типа полный. Ну то есть кругом холоп. Короче, раб, - припечатал Константин.
- А разве на Руси до татар было рабство? - усомнился Минька.
- Еще как, - невесело усмехнулся Константин. - И вообще, ребята… Здесь хоть и попроще, чем в нашем двадцатом, но далеко не все так наивно и элементарно, как вы думаете. Проблем тоже предостаточно.
- А как же со мной тогда будет? - озаботился Минька.
- Да выкупит он тебя, - заверил его Славка. - И всего делов-то. Будешь свободный.
- Не будет, - возразил Константин. - Рабом и останется, только моим, княжеским.
- Да ты что?! - возмутился Славка. - Нам же одно дело делать. Как же он? Да и вообще, мы же здесь все заодно должны быть, а ты?..
- В чужой монастырь… - начал Константин. - Кажется, вы мне эту пословицу, сударь, сами недавно цитировали?
- Ну так там речь шла совсем о другом, - не сдавался Славка. - Чтоб приличия соблюдать не забывали и так далее.
- Да нет. Она во всех случаях верна. Не время нам еще устав переписывать, и пока мы все будем жить по старым законам. Да ты, Минька, не волнуйся. Все равно ж ты только числиться будешь в рабах, а тронуть тебя никто не посмеет. Ну а когда порох состряпаешь - волю получишь. - Он ободрительно подмигнул притихшему и вновь насторожившемуся мальчишке. - Вот и получится, что я действую как обычный князь. Никаких подозрений мое поведение не вызовет.
- А иначе нельзя? - хмуро буркнул Вячеслав. - Ну чтоб не так, а как-то по-человечески.
- Нет, Слава, нельзя. Ты пойми, что если завтра-послезавтра на меня выступит не то что великий владимирский князь, а даже свой, рязанский - я ведь здесь не один рулю, - и то я ничего не смогу сделать, уж больно силенок маловато. Да что там князь. Вон, возьмут мои бояре и взбунтуются, а ведь у каждого из них свои отряды, а мне на это и ответить нечем… пока.
- Так ведь это пока, - не сдавался Славка.
- Правильно. Вот пока и будем тихо-тихо сидеть и качать мышцу, как культуристы. А уж потом, накопив силенок, можно и голос поднять. Будет порох - стало быть, получим тайное оружие. Будет крепкая дружина - значит, и в обычном бою в грязь лицом не ударим. Кроме того, я так понял, что этот князь, - он указал на себя пальцем, - пока я в его шкуру не залез, был изрядной сволочью и, кроме баб и вина, знать ничего не желал. Ну еще морду какому-нибудь из слуг в кровь разбить по пьянке или холопку изнасиловать - больше ему ничего не надо было. Значит, для начала предстоит заняться чем?
- И чем? - не понял Славка.
- Свой авторитет поднять в глазах народа, - пояснил Константин. - Мол, князь-то у нас, оказывается, золото. Да мы за него горой, в огонь и в воду.
- Правильно, - вскочил возбужденно Минька. - А потом раз, и революцию!
- Это когда земля крестьянам, заводы рабочим, а народам - мир? - иронически улыбаясь, уточнил Константин.
- А что? Это же шанс какой. Может, тебя как раз для этого и прислали сюда? Опять же и для успеха эксперимента полезно. Ты ж заодно проявишь во всей красе свои лучшие человеческие качества.
- Миня, золотко, а откуда у тебя это стремление к социальным потрясениям? - полюбопытствовал Славка, с удивлением глядя на своего соседа. - Мы ж, помнится, покидали наш мир в тысяча девятьсот девяносто восьмом, то бишь на Руси к тому времени со страшной силой свирепствовал дикий капитализм и его волчьи законы, а ты - революция, мир хижинам, война дворцам, все на баррикады. Алло, Че Гевара, ты откель прибыл-то?
- У меня зато дед был знаешь какой, - с гордостью заметил юный Эдисон. - Он всю жизнь в КВЖД работал, ну которое МВД потом стало, так шпионов пачками ловил, вот и рассказывал заодно, как раньше жили. Ну там, при социализме.
- Может, все-таки он работал в НКВД? - кротко уточнил Славка.
Минька на секунду призадумался, после чего утвердительно кивнул:
- Точно, там. Хотя какая разница, НКВД или КВЖД? Главное - ловил, и было тогда все по справедливости.
Константин крякнул, но разницу между Китайско-Восточной железной дорогой и Народным комиссариатом внутренних дел пояснять не стал, равно как и то, что шпионов ловило ведомство, которое потом приобрело аббревиатуру КГБ, посчитав все это излишним.
Вслух же нравоучительно заметил:
- Поверь, Миня, что революция - это всегда плохо. Ни одной еще не было, чтобы в результате нее народу стало лучше, во всяком случае, на Руси. Это я тебе как учитель истории говорю. К тому же тут и так все уже есть, - слукавил он, чтобы угомонить разбушевавшегося мальца. - Земля - у крестьян, мастерские - у ремесленников, а воевать мы будем, только если кто-то нападет, так что я и от мира народам не отказываюсь. Но во главе пока должен быть один.
- Конечно, ты, - уточнил Минька.
- Я, - кивнул утвердительно Константин. - А рядом - мудрые советники, то бишь вы со Славкой, да еще из нынешних современников, из числа шибко башковитых, с пяток-другой наберем со временем. Пойми главное: сейчас нам не до революций. Татары ведь, считай, уже на горизонте, так что первейшая и самая главная задача совсем иная - объединить Русь. И первым пунктом у нас должно быть соединение воедино всех рязанских сил.
- А сможешь ли, коли здесь князей как собак нерезаных? - усомнился Вячеслав. - Тут железная рука нужна. Диктатура, и лучше всего - военная.
- Нет, демократия, - уперся Минька. - Объединяться надо добровольно.
Константин лишь покачал головой, диву даваясь, какая у парня неразбериха в голове, а вслух кротко заметил, что дед изобретателя, который из КВЖД, навряд ли одобрил бы точку зрения своего внука.
Минька попытался было возразить, что, мол, социализм и есть демократия, поэтому дед, как раз наоборот, горячо поддержал бы его, но Константин устало махнул рукой, не желая спорить:
- Все! Политическая дискуссия отменяется. Тем более что она не горит. Вначале надо решить кучу дел попроще, а уж потом можно открывать дебаты. - И, не давая никому возразить, быстро добавил: - Нога устала, братцы кролики, так что пойдемте-ка спать, а утром на свежую голову все порешаем. Как там, в армии? Рота - отбой! - Не дожидаясь ответа, он двинулся к выходу из комнаты.
Глава 15
Каждому свое
А нам на белое и черное
Себя никак не разделить,
Ведь свет в нас вплавлен в нечто темное,
И потому душа горит.Леонид Ядринцев
На следующий день ни Минька, ни Славка долго ждать себя не заставили - заявились с самого утра, о чем и доложил Константину Епифан:
- Там мальчонка тот, которого в лесу подобрали, к тебе, княже, просится. Слово молвить хочет. Да еще тот молодец буйный, который тиуну твоему руку отломил, тоже с ним.
- Зови, - распорядился Константин. - А сам будь рядом. Ежели что, кликну.
Епифан молча кивнул и вновь исчез, зато в дверях появились Минька со Славкой.
- Дверь, - произнес негромко Константин.
Славка нахмурился недоумевающе. Потом до него дошло, и он закрыл за собой дверь.
- Выспались, поели? - поинтересовался Константин.
- Да нормально, - пожал плечами Славка. - Епифан у тебя шустрый мужик. И спать уложил, и покормил с утра.
- Правда, вместе со слугами, - съязвил Минька. - Но мы понимаем, не князья, чай. И на том спасибо.
- Не за что, - в тон ему отозвался Константин. - И вот еще что. Сразу начнем первый урок придворного этикета. Зашли к князю, поклонились низко, спросили: "Звал, княже?" и молча слушаете, что я скажу. Или там: "Дозволь слово молвить". Между прочим, Епифан заметил, как вы сюда без поклона вломились.
- Прямо сейчас приступать? - ершисто осведомился Минька, а Славка добавил, ерничая:
- Никакой жалости у тебя, княже, к своим верным слугам. А ну как спина переломится? Как служить тебе дальше будем?
- Дураки вы оба, - беззлобно парировал Константин и обреченно махнул рукой на Миньку. - Ну он-то ладно, сопля еще, не понимает ни черта, а тебе стыдно должно быть.
- Мне на самом деле двадцать три, - сразу обозлился Минька.
Ссылки на юный возраст достали его еще в двадцатом веке, среди более солидных коллег, которые, правда, кроме немалого количества прожитых лет, почти ничего в активе не имели.
Учитывая, что здесь ему на вид и вовсе лет тринадцать, впереди этих подколок тоже светило предостаточно.
- А Вячеславу, - парировал Константин, - было двадцать восемь. А мне так вообще под сорок. И не о годах речь. Просто если другие заметят, что дите не кланяется - решат, что неразумен еще, глуп, что с мальца возьмешь - научится, а вот тебе, - заявил он Славке, - уже восемнадцать, не меньше. Тут другие разговоры будут. Скажут, что князь ему слишком много позволяет, видать, шибко подобрел, и тоже поведут себя соответственно.
- Непривычно просто как-то, - неловко улыбаясь и чувствуя собственную неправоту, пожал плечами Славка.
"Да и унизительно", - очень хотелось ему добавить, но он сдержался.
Однако Константин точно угадал его мысли:
- Ты, Вячеслав, человек военный и должен понимать, что этот поклон - никакое не унижение, а просто как бы узаконенная форма приветствия, ну… - Он замялся, подбирая нужные слова, и наконец нашелся: - Типа отдания воинской чести начальнику. Я старше тебя по воинскому званию - князь, то бишь генерал или как минимум полковник. Ты же едва-едва зачислен в дружину, да еще учиться всему предстоит - стало быть, на должности курсанта, не выше. Только в двадцатом веке прикладывали руку к головному убору, а здесь отвешивают поклон - вот и вся разница.
- Ну если отдание воинской чести - тогда убедил, - вздохнул Славка и тут же как-то неловко согнул спину под прямым углом, ворчливо осведомившись: - Хватит, что ли?
- Ниже, ниже, - безжалостно давил голос Константина. - Рукой должен пола коснуться. Вот теперь нормально. А ты, орел, особого приглашения дожидаешься? - обратился он к Миньке, который, нахмурившись, глядел на князя.
- Насколько я помню, - взбрыкнул тот, - отдание воинской чести обоюдное. Вот он тебе отдал, теперь ты ему должен. А иначе нечестно будет.
- Ну не двадцатый же век на дворе! Здесь свои правила! - возмутился непонятливостью Миньки Константин и наконец-то, чуть ли не в первый раз, встретил поддержку со стороны Славки.
Тот отвесил звонкий подзатыльник по вихрастой голове мальчишки и безапелляционно заявил:
- Я, курсант, кланяюсь, а ты, сопля зеленая, еще и в суворовцы не пролез, а туда же, взбрыкивать. В чужой монастырь со своим уставом не ходят - слыхал такое?
- Ну слыхал, - буркнул Минька.
- Тебе же сказано, что унижаться никто не заставляет, а отдать средневековую воинскую честь обязан, коль тебя на службу приняли.
- На какую службу? - не понял Минька.
Константин тоже вопросительно посмотрел на Славку и поинтересовался:
- О чем это ты?
- Неужели не помнишь, как он вчера к тебе просился? Я так думал, что ты его принял, коли с собой прихватил. Но, в конце концов, не поздно и передумать, если он так кочевряжится. Нехай по его спине опять тиун своей шелепугой прошвырнется. - И в ответ на удивленный взгляд Константина широко улыбнулся. - Я это слово уже на третий день пребывания здесь запомнил, после того как ею по мне прогулялись.
- Тогда понятно, почему ты так лихо с тиуном, - кивнул Константин.
Славка иронично улыбнулся, а потом пояснил, что вообще-то деревня, в которой он встретился с Константином, была неизвестно какая по счету, и топал он к ней аж от самого Пронска, где и влетел самый первый раз.
- А ты думаешь, чего я такой всклокоченный? - подытожил он. - Вообще-то психов в спецназе не держат, так что я в двадцатом веке был еще относительно ничего, а вот когда сюда угодил, то тут и впрямь после полутора месяцев скитаний нервы враздрай пришли.
Вячеслав зло прищурился, и в памяти сразу всплыли события полуторамесячной давности, особенно самое начало…
Он тогда даже не успел ничего сообразить, внезапно оказавшись в совершенно незнакомом месте. Вместо ночи яркий день, вместо поезда какая-то площадь, вместо безлюдного перрона уйма народу, а уж про одежду и обувь и вовсе не стоило говорить.
Некоторое время он, остолбенев, разглядывал на себе длинную, чуть ли не до колен, белую рубаху, загадочную безрукавку мехом внутрь и… лапти, которые выглядели особенно дико.
- Пшел! - вывел его из столбняка чей-то повелительный голос, раздавшийся совсем рядом, и тут же резкий толчок, от которого Вячеслав, не ожидавший столь внезапного и беспричинного нападения, полетел в лужу, у края которой стоял.
Лужа была неглубокой, но вода в ней оказалась весьма холодной, и, когда он поднялся, его одежда оказалась чуть ли не полностью в грязи.
Вячеслав повернулся в сторону толкнувшего, который, не обращая внимания на парня, уже шел дальше.
Спустить такое - себя не уважать.
- Слышь, мужик, - окликнул он, когда догнал, и, видя, что тот не реагирует, положил руку на плечо, с удовлетворением заметив, как его чумазая после лужи пятерня оставила грязное пятно на нарядной синей одежде.
Тот изумленно повернулся, бегло глянул на Вячеслава, а затем на черный след от его руки и чуть не задохнулся от негодования:
- Да ты ж меня вымазал всего, смерд поганый!
- Вначале ты меня, - возразил Вячеслав. - А что до смерда, то ты и сам… скотина.
- Это ты свой поганый язык…
- Не поганей, чем у тебя, - перебил Вячеслав. - Я говорю, для начала извиниться надо, а потом… - Но договорить не успел.
Хорошо все-таки иметь фронтовую закалку, поскольку в Чечне капитан внутренних войск был готов к любым неожиданностям, так что на удар плети он отреагировать успел, вовремя увернувшись и сразу перехватив руку, выворачивая ее за спину наглецу и заставляя того против его воли согнуться в три погибели.
- Так что, будем извиняться или как? - поинтересовался он.
Но мужик не испугался, принявшись вместо просьбы о прощении изрыгать какие-то ругательства и истошно орать, взывая о помощи.
Увы, но она подоспела почти сразу, причем сзади, так что тут Вячеслав должным образом отреагировать не успел, от увесистого удара по затылку кулем свалившись на сырую холодную землю.
Придя в себя и ничего не увидев - сплошной мрак, - он спустя пару минут, устав таращить глаза в темноту, начал было припоминать, что с ним было, после чего пришел к выводу, что дело худо и чертова двухнедельная реабилитация не только ничего не дала, но как бы не ухудшила его психику.
Во всяком случае, раньше, до нее, подобные глюки, да еще столь яркие, его не навещали.
Однако затем, когда он, пошевелившись, ощутил резкую боль в затылке, а проведя рукой по волосам, нащупал нечто липкое и мокрое, у него возникли сомнения касаемо глюка.
С трудом поднявшись на ноги и покряхтывая не только от головной боли, но и весьма ощутимого жжения в спине, особенно в районе лопаток - это еще откуда, вроде остеохондрозом никогда не страдал, - он принялся исследовать помещение, в котором находился.
Результаты оказались неутешительными. Более того, судя по крошечным размерам и чавкающей холодной грязи под ногами, он пришел к выводу, что крышу ему, может быть, слегка и снесло, но вот то, что он сейчас оказался в чеченском плену, железно.
Во всяком случае, даже если бы он изрядно разбушевался и в результате угодил бы на губу или в КПЗ, то какими бы убогими они ни были, однако не такие же скотские. Зато там, на Северном Кавказе, ему не раз приходилось вытаскивать из точно таких же крошечных поганых закутков попавших в плен.