У самого Житобуда новый сундук появлялся в хранилище только тогда, когда его предшественник, доверху набитый добром, плотно закрывался на веки вечные лично боярином, потому что не мог уже вместить в себя ни единой гривны, а вынимать их оттуда хозяину и в голову не могло прийти.
Конечно, и у самого боярина далеко не все они были забиты исключительно златом-серебром. Увы. Монет, да дорогих камней, да разных украшений всего-то и хватило на два сундучка. Правда, полнехоньких, чуть ли не с верхом. Как раз в прошлом году пришлось заводить для них третий.
Остальные же двенадцать, правда, гораздо больше по размерам, были отведены преимущественно под меха да ткани.
Каких только шкурок не лежало там. И куньи, и заячьи, и бобровые, и волчьи, и медвежьи, и рысьи. Попадался и соболек с благородной сединой, и лиса-чернобурка, и росомаха.
Отдельно хранились готовые шапки и шубы, хоть этих мало. Одежда стоила немногим дороже мехов, из которых шилась, поэтому и швейное дело у Житобуда было не в чести. Те же вещи, что лежали у него, достались боярину либо в качестве заклада за взятые гривны, либо были изъяты за неуплату резы.
Однако и одежда - во всем надо блюсти порядок - тоже была аккуратнейшим образом рассортирована. Кожухи на беличьих черевах отдельно, а на хребтовых, хотя тоже беличьих, - отдельно. Шапки горлатные в одном ларе, а хвостовые - в другом.
Посуда же серебряная да золотая - та и вовсе лежала наособицу.
Причем часть ее хранилась не в скотнице, а в сундуке, который стоял в опочивальне, поскольку ее приходилось доставать чаще, поэтому и распорядился Житобуд держать поближе к себе одну ендову, одну узорчатую братину, пяток чаш и кубков с лалами и яхонтами, вделанными в стенки, да тройку чеканных подносов.
Еще пара сундуков были отведены под ткани.
Богато изукрашенная шелковая паволока и золотный аксамит с блестящими, слепящими непривычный глаз узорами - то от южных купчишек, едущих со стороны Царьграда. Суконце поскромнее, не столь нарядное, но тоже весьма добротное, куплено у торговых гостей с севера, везущих товар из Новгорода Великого.
О княжеской же казне боярин понятия не имел, но был уверен - если Константин так часто и так щедро одаривает бояр, то неужто в своих скотницах не держит намного больше добра.
"Да пусть даже всего на сотню-другую гривенок у него и поболе, - подумал Житобуд. - Все прибыток, да еще какой". И он, облегченно вздохнув, низко поклонился князю и степенно ответил ему:
- Ни на куну не солгал, княже, и на мену такую согласен. А за доброту бог тебе отплатит сторицей!
Он низко, насколько позволял стол, поклонился Константину, едва не уткнувшись носом в блюдо с грибами и радуясь в душе, какой он, Житобуд, хитрый и как ловко сумел использовать вовремя приключившуюся внезапную болезнь Завида.
- Токмо, - боярин смущенно осклабился, и его колючие глазки-буравчики настороженно впились в князя, - опаска меня берет, княже. Боязно, что как узришь ты доподлинно все убожество слуги свово верного, так и на попятную решишь пойти. Дескать, отдай, боярин, мое добро, я шутейно все это затеял, для веселья, не более.
- Вон что… - протянул Константин задумчиво. - А ведь верно ты говоришь, боярин. Мне и сейчас-то уже не по себе. Сижу вот и думаю, не велика ли щедрость моя, не вернуть ли Зворыку.
- Повелишь сбегать, княже? - сунулся было один из слуг, но Житобуд замахал на него руками.
- Изыди, сатана! Князь в раздумьях, а ты сбегать! - И просительно обратился к Константину: - Видишь, яко оно мыслится тебе. То тебя диавол искушает. Может, для крепости вящей грамотку какую-нибудь составим, а? Сатана тебя в сумненье, а ты ему грамотку в нос. На-ка вот, мол, утрись, враг нашего роду человечьего, и неча тут боле сердце князя супротив его верных бояр распалять.
- Ну ладно, - великодушно согласился Константин. - И впрямь силен дьявол, так что быть по сему. - И, повернувшись к Сильвестру, велел: - Готовь грамотку, вирник. Видишь, и тут тебе дело досталось.
Он сочувственно улыбнулся, но старый судья лишь радостно махнул рукой, желая хоть чем-то услужить князю за оказанную ему честь - не часто доводилось бывать старику на княжьем пиру.
- Только две грамоты надлежит составить. Ведь не дар это, а мена, - возразил он лишь раз, на что Константин благодушно ответил:
- А хоть три, - и весело засмеялся.
Бояре угодливо подхватили, подавая в свою очередь соответствующие реплики:
- Четыре отписывай, вирник, чего там.
- У него рука быстрая. Пущай сразу пять заготавливает.
- Или шесть.
- Да на кажного, на кажного видока чтоб хватило.
Новый взрыв неприятного, холуйского, раболепного хохота раздался после удачливо поданной боярином Кунеем мысли:
- И на гусляра не забудь.
После этого реплики посыпались с новой силой, но вирник, никого не слушая и не обращая ни малейшего внимания на происходящее, продолжал старательно строчить пером по пергаменту и наконец протянул Константину оба свитка.
- Готово, княже.
- Ишь, - похвалил Константин старого судью, просмотрев документы, - ни единой помарки, и даже бояр моих упомянул как видоков.
Снова раздался хохот, который затих лишь после того, как Константин передал один из листов Житобуду, свой небрежно бросив судье с наказом отдать Зворыке после его прибытия, и поднялся с места.
- Ну а мену обмыть надо, чтобы я вдруг назад не повернул, даже ежели княгиня моя в слезы ударится, - веско заметил князь.
И не успел он взмахнуть рукой, как расторопные слуги уже вливали из огромной ендовы хмельной сладкий мед прямо в большой кубок, который передали Житобуду.
Приутихшие было бояре - ничего себе щедрость у князя, всю скотницу отдал, хотя и в обмен, - разом зашевелились, заерзали на своих местах, будто изрядно вытершийся от долгого употребления полавочник внезапно стал слишком жестким.
Неловкую тишину прервал робкий голос боярина Кунея:
- А мы-то как же, княже? Неужто мы чем хуже? Али не служим верой и правдой, живота не щадя?
И тут загомонили все разом.
Молчал только вирник, диву даваясь, до какой жадности и бесстыдства могут дойти передние мужи княжьи, коим надлежит быть…
Впрочем, на вопрос о том, какими им надлежит быть, старый судья даже сам себе не смог ответить. Он лишь представлял такое, да и то очень смутно, потому что в реальной жизни таковых никогда не видал.
От этой крамольной, хоть и верной мысли вдруг отчего-то стало так муторно, что он даже потянулся расстегнуть верхнюю пуговку единственного приличного наряда, подходящего для появления у князя, который имел в наличии.
Правда, потом он отдернул руку, поняв, что дело совсем в другом, а не в ферязи, которая никоим образом не стесняла его дыхания, да и не могла этого сделать по той простой причине, что была вообще без ворота.
Сильвестр с тоской оглянулся на небольшие оконца, но те, хоть и были распахнуты настежь, прохлады не добавляли.
На улице тоже царила жарища, и вирник устало посетовал в душе на то, что окна гридницы выходили именно на солнечную, а не на теневую сторону.
И тут он заметил княжий взгляд, устремленный прямо на него.
"Может, окликнул меня, - растерялся вирник. - А я-то, дурень старый, по сторонам верчусь. Если так, то ответить надо. А может, и не звал меня князь. И что же тут делать, как быть?" - лихорадочно заметался он в поисках единственно правильной мысли.
- Ныне я дарую чашу свою вирнику Сильвестру, - негромко произнес тем временем князь.
Бойкие слуги немедленно приняли у князя серебряный кубок и, донеся до судьи, с поклоном вручили ему.
Тот принял дрожащими руками драгоценный дар, а князю тут же поднесли другой, который он залпом осушил, громко пожелав:
- Здрав буди, слуга мой верный. Один ты у меня не просил никогда и ничего, потому ценю и ныне за тебя пью.
- Служил я тебе верой и правдой, - охрипшим от волнения голосом ответил вирник. - А теперь, после чести такой, с божьей помочью вдвойне, втройне отслужу и… - Он замялся, не зная, что бы еще такое сказать, приличествующее случаю, но не нашел нужных слов, а лишь низко поклонился, едва не расплескав дрожащей рукой содержимое кубка, и провозгласил в свою очередь: - Ан и ты здрав будь, княже, на долгие лета! - И медленно, смакуя каждый миг торжества, небольшими глоточками опорожнил посудину.
- Ну а вы что же? - повернулся Константин к боярам. - Неужто зазорно за блюстителя покона княжьего и Правды Русской выпить?
Те тут же, будто опомнившись, принялись желать и князю, и вирнику всевозможных благ и опустошать свои кубки.
- Лепо, - одобрил Константин и повернулся к гусляру, который сидел у самого края стола и внимательно наблюдал за всем происходящим. - А другое мое слово в твою честь будет.
И вновь проворные слуги быстро наполнили пустые кубки.
- Как там его кличут-то по-христиански, а то я запамятовал? - вполголоса спросил Константин у Онуфрия и, получив в ответ лишь недоуменное пожатие плечами, так же торжественно, как несколько часов назад со своего судного кресла на площади, провозгласил: - Во твое здравие, смелый гусляр Стожар. Пью я ныне за песни твои правдивые, за душу твою отчаянную, за сердце твое честное. Да еще за радость, что людям несешь, за то, что думать их заставляешь. Здрав буди!
Константин призывно приподнял свой кубок, весело подмигнул ошалевшему от такой небывалой чести певцу и вновь лихо осушил посудину до дна, тут же решив, что она будет последней, - его уже повело.
Бояре неохотно последовали княжескому примеру.
- Невдомек мне, княже… - начал было гусляр настороженно, но осекся и простодушно улыбнулся. - Прости, что я долгой речи не веду, ибо не приучен к ним. Одно скажу: за честь такую благодарствую, а за слово доброе, от души сказанное и за самое живое задевшее, низкий тебе поклон. - И он, выйдя из-за стола, низко, до самого пола, почти коснувшись желтых половиц рукой, склонился перед Константином.
- Впервой я такое вижу, - перегнувшись к Онуфрию, шепнул Куней. - Никогда не бывало, чтоб Стожар пред князьями так спину сгибал.
- И ведь не юродствует, - так же тихо ответил Онуфрий. - Но ты и другое поимей в виду. Какой еще князь в его честь здравицу рек? То-то.
А потом пошло веселье.
Откуда-то нашлись у гусляра столь потешные песни, что вся честная компания вскоре только успевала хохотать да дружно приговаривать после каждого исполнения:
- Ай да Стожар, ай да гусляр! Ай да распотешил, ай да уважил князя.
Остаток вечера прошел как нельзя лучше, а на выходе из княжьего терема их уже ждала приятная вечерняя прохлада и маленькие желтые крапинки на дочерна загоревшем за долгий летний денек ночном небосводе.
Расходились степенно, как подобает передним княжьим мужам, и лишь Житобуд, суетливо отвесив князю низкий поклон, торопливо удалился восвояси, в свой терем, дабы тут же счесть, сколько же прибытка принес ему этот день.
К тому же боярина сильно смущал устремленный в его сторону задумчивый взгляд Константина. При этом губы князя беззвучно шевелились и… кривились.
"Не иначе как жалеет о мене", - догадался Житобуд, потому и решив исчезнуть пораньше, как только подвернется первая же возможность.
На самом же деле боярин ошибался. Разумеется, Константин о такой мене не жалел, и, когда поглядывал в сторону Житобуда, он всего-навсего припоминал слова песенки из детского кинофильма, гласящие, что "на жадину не нужен нож. Ему покажешь медный грош и делай с ним что хошь!".
Губы же князя кривились от еле-еле сдерживаемой улыбки, которая всякий раз, стоило ему представить лицо боярина, предательски лезла наружу.
Последними покидали гостеприимного князя Куней и Онуфрий. Чуть сзади скакали верные конюшие, а впереди рысил слуга с зажженным факелом.
Они уже почти доехали до кунеевского терема и собрались было распрощаться, успев осудить князя за непотребное якшанье со всяким сбродом и в то же время одобрив его мудрость - лаской-то, вишь, и Стожара из своей чашки есть заставил, - как услышали протяжный вой, не то звериный, не то человеческий, донесшийся откуда-то со стороны дома Житобуда.
Лошади тревожно всхрапнули, а бояре переглянулись.
- Это кто ж такой может быть, чтоб глотку драть на ночь глядя? - недоуменно спросил Куней.
- А это, наверное, Житобуд не нарадуется злату княжескому, - осенило Онуфрия.
- Ох и свезло же резоимцу, - покачал головой Куней.
- И не говори, - буркнул сокрушенно Онуфрий, поворачивая коня к своему терему. - Теперь ему сам черт не брат, с такою-то казной.
- А гривны, они одна к другой завсегда липнут, - философски заметил Куней, безумно завидуя счастливчику Житобуду.
* * *
И коли гривен в скотнице нехватка бысть, не чурашися князь оный ничем.
Даже у верных слуг своих не гнушался он выгребати все до единой куны, отчего боярин Житобуд ума лишился прямо на пиру княжьем, а боярин Завид заболевши от горя велика и помре.
И злато оное, неправедно добытое, князь Константин руцею щедрою на забавы свои кидаша без счета, кои ему не иначе как лукавый нашептывал, незримо ошую его стоящий.
Церкви же ни единой куны не даша, ибо глух он бысть к молитве, а во храмы ходиша с неохотой превеликой и редко.
Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 г.
Издание Российской академии наук, Рязань, 1817 г.
* * *
И глаголил княже Константине, взираючи, како бояре мздоимцы всю казну княжью развороваша, аки тати нощные: "А вот, братья, моя скотница и мену желаю зделати на скотницу боярску. И не ведая, сколь в ней, даю всю не глядючи и мне тож отдай всю, без счета.
И возжелаша жадный боярин Житобуд отдати свое, а взяти княжое. Опосля же сочтя, сколь он от оной мены утеряша, упаде в беспамятстве и помре.
А гривны боярские князь не на меды хмельные отдаша, не на гульбу пышную, а на дела богоугодные, на сирых и обездоленных, дабы призрети их в домах странноприимных, а деток-сирот одети, накормити и грамоте обучити.
Из Владимиро-Пименовской летописи 1256 г.
Издание Российской академии наук, Рязань, 1760 г.
* * *
Ловкий трюк, который якобы проделал князь Константин с одним из своих бояр - по одним данным, это был Завид, по другим - Житобуд, по всей видимости, также можно смело отнести к числу красивых легенд.
Во-первых, с трудом верится, что княжеская казна была настолько бедна по сравнению с боярской, чтобы от этого можно было сойти с ума.
Во-вторых, любой из передних княжих мужей хотя бы приблизительно знал, в каком состоянии она находится у Константина, а посему вряд ли бы пошел на такую невыгодную сделку.
Скорее всего, этот боярин, а свою нелюбовь ко всему их сословию князь не раз доказывал на деле, попал по какой-то причине в опалу и подвергся обычной конфискации имущества, да и его скоропостижная смерть также была вызвана как раз опалой.
В пользу этого предположения достаточно красноречиво говорит и то, что в последующем, за исключением воеводы Ратьши, при наложении опалы на того или иного боярина неизменно включался механизм частичной или полной конфискации имущества, причем не только недвижимость, но и финансы.
Словом, только по одной веселой полушутливой песне гусляра Стожара, дошедшей до нас из глубины веков, да по смутным описаниям этого случая в двух летописях, к тому же изрядно противоречащих друг другу, конкретных выводов делать, разумеется, нельзя.
Тем более, как уже указывались ранее, данный гусляр был в очень хороших отношениях с князем Константином.
Ни разу, при всем своем неуживчивом и свободолюбивом нраве, а также любви к правде, за что его неоднократно подвергали различным наказаниям при других княжеских дворах, Стожар не сочинил что-либо порочащее Константина.
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 90. Рязань, 1830 г.
Вместо эпилога
Я смирился бы с чехардой
Неразумности наших дел…Леонид Ядринцев
- Деньжат неделю назад срубил по-легкому, - загнул на руке первый палец Константин, послушно лежа в своей опочивальне после сытного обеда, как это и полагалось каждому князю, да и вообще любому русскому человеку, уважающему старинные прадедовские обычаи.
Без дела валяться просто так ему не хотелось, а организм к Средневековью не настолько привык, чтобы отключаться на пару часов средь бела дня, и тогда он ввел себе за правило в это время подводить какие-то итоги, вспоминая, что сделано, а что упущено.
Одним словом, это были часы, посвященные совещанию ожского князя с самим собой, на котором он подвергал ревизии собственную деятельность и планировал дальнейшую работу.
А иногда, вот как сегодня, будучи отчего-то слишком недовольным самим собой, он пытался осмыслить сразу весь недолгий период невольного княжения.
Побуждало его к этому некое непонятное чувство вины - неведомо перед кем и неизвестно отчего.
Именно тогда он и начинал перебирать в памяти полностью все то хорошее, что ему уже удалось сделать за все время пребывания в этом теле.
- Глебу в сборах великого всерязанского хурала подсобил, - загнул он второй палец. - Отношения с братанами наладил такие, что мама не горюй, даже в гости с ответным визитом скоро приедут. С Ратьшей помирился. Жаль, не приехал пока из-за своей болезни, но вроде бы дело на поправку пошло, так что скоро явится. Следовательно, ближе к лету я с его помощью из своей дружины выгоню всех курощупов. Авторитет княжеской власти среди местного населения тоже поднял, - принялся он за пальцы другой руки. - Хороших людей от боярского произвола защитил, Купаву от верной смерти спас, дом для инвалидов и сирот строю. Опять же соратников нашел классных и задач им по уму нарезал… - Он задумчиво помахал перед собой сжатыми кулаками и подвел итог: - И вообще, все у меня идет нормально, во всяком случае, пока.