– Познакомишься – поймешь, – пообещал тыловик.
– Ее все палаты терпеть не могут, – вступил в разговор мотострелок. – Сволочная баба. Воображает себя невесть кем. А там смотреть не на что. Одевается, правда… И вся в золоте ходит.
– Василий, ты не прав, интересная бабенка, – вступился за нее тыловик. – Фигурка и ножки там – ничего! Да и на мордочку потянет, если б только не характер!
– Мужики, а она не замужем? – поинтересовался один из лежачих из другого конца палаты.
– Нет, – уверенно ответил тыловик.
– Так что ж ты, Валера, сам теряешься? – спросил для поддержания беседы Иванов.
– Да ну ее! Стерва!
– А он уже пробовал, – сообщил закончивший с обедом Виктор. – Отшила.
– Он об нее все свое "зубило" затупил, поэтому так и говорит, – добавил, ехидно хихикнув, мотострелок. – И по морде схлопотал.
После таких слов тихий смешок волной прошел по палате, фыркнули даже лежачие. Лишь тыловик остался невозмутим.
– Это, может быть, у тебя уже тупое "зубило", – огрызнулся он на шутку Василия. – А я еще молодой, опыта набираюсь. Как сказал великий поэт: "Опыт – сын ошибок трудных…".
– Сам ты – сын ошибок… трудных, – беззлобно повторил Василий. – За всю историю русской армии ты, наверное, единственный из начпродов, попавший под пулю. И единственный получивший по морде от медсестры во всем отделении. А может быть, во всем госпитале. Везунчик!..
Василий был гораздо старше Валерия по возрасту. Иванову стало жаль непутевого тыловика, и он решил прервать их перепалку:
– Нет, мужики, такая женщина мне каши не принесет. А нормальной нет?
– Да они тут все нормальные, – заступился сразу за весь женский персонал госпиталя Виктор. – Все к нам – с душой. Просто Валерка с поцелуями своими полез, вот и заработал. А так эта Лидка – ничего, может, только излишне требовательная: режимом дня всех достала.
– Ну ладно. Спасибо за информацию, мужики. Поживем – увидим…
Так состоялось первое знакомство Иванова с госпиталем и соседями по палате.
Через две недели он уже вставал и гулял по территории госпиталя, опираясь на тросточку. Он осматривал все местные достопримечательности, а вернувшись в палату, рассказывал лежачим о том, что сегодня творится за кирпичными стенами их отделения. Виктор садился на кровати и с вниманием ребенка, которому читают занимательную книжку с картинками, слушал эти рассказы. Чувствуя такой интерес, Иванов старался как можно красочнее описать увиденное. Иногда, чтобы было интереснее слушателям, он что-то добавлял от себя.
Чаще остальных Виктор задавал такие вопросы:
– Сань, говорят, в терапевтическом отделении старшая сестра – красавица?
– У нас есть не хуже, – отвечал Иванов.
– А ты ее видел?
– Видел, – как можно равнодушнее говорил Александр.
– Ну и как?
– Нормальная.
– Ну расскажи! Опиши ее! – нетерпеливо требовал Виктор.
Порой он действительно походил на большого ребенка: был прост в общении, всегда готов поделиться последним и всегда всех жалел. А вот жалости в отношении себя не терпел.
Иванов описывал во всех подробностях, с личными комментариями сестру из терапевтического. Наверное, у него неплохо получалось, натурально, потому что каждый раз во время таких рассказов со стороны лежачих лейтенантов доносились вздохи, а Виктор слушал, раскрыв рот.
– Да-а! – протягивал он, мечтательно улыбаясь, когда Иванов, наконец, умолкал. И, не давая тому опомниться, тут же спрашивал: – А врачиху из ЛОР-отделения видал? Говорят – штучка!
И день за днем Иванов продолжал рассказывать всей палате "сказки". Ходячие понимали, для кого он это делает, поэтому никогда не спорили и не возражали, если даже Иванов начинал сильно привирать. Конечно, и Виктор догадывался, что кое-что Иванов приукрашивает, но каждый раз с нетерпением ждал новой истории.
Однажды не выдержал Василий. Когда Иванов закончил одно из очередных своих повествований, Василий, обращаясь ко всей палате, произнес:
– Да слушайте вы его больше! Прошлый раз он про врачиху из кардиологии рассказывал, так был я там: совсем она не такая красивая, как он вам тут "вешает". И сиськи у нее совсем не такие большие.
– Че побежал-то, дед, приспичило на сиськи посмотреть? – ехидно поинтересовался тыловик.
– Тебя не спросил! – огрызнулся мотострелок.
– Просто ты, Василий, в женской красоте не разбираешься, – рассудительно сказал Виктор, – и не видишь женщину так, как видит ее Саня. А Саня видит прекрасное и с нами делится. Вот ты бы смог так красиво рассказать о женщине?
– Да что я вам, журнал мод, что ли? – Василий замешкался, но тут же нашелся: – Я красиво могу про танк рассказать, про любое оружие.
– Про танк! – передразнил тыловик, скорчив рожу. – Ты еще про роту в обороне нам расскажи. Ты когда последний раз с нормальной бабой был, Вася?
– Да ты, сопляк, еще сиську мамкину сосал, когда я уже детей делал! – взорвался мотострелок. – И как роту в бой вести, знаю не понаслышке! А ты только выпустился из училища, где тебя воровать научили, погоны нацепил и считаешь себя офицером? Да вас, тыловиков, каждые два года расстреливать можно без суда! – Василий подошел вплотную к сидящему на кровати Валерке, и тот заметно спасовал под его напором.
– Ну-ка, петухи, потише! – спокойно, но властно вмешался Виктор, и Василий неохотно, но подчинился, оставив в покое притихшего тыловика.
Виктор уже больше месяца находился в этом госпитале, но когда он сможет встать на ноги, не знал никто. Ступни ему оторвало выстрелом из гранатомета под Самашками. За участие в той операции Виктора представили к ордену Красной Звезды. Теперь операции ему делали врачи. Одну он уже перенес. Стоял вопрос о второй. Ему обещали хорошие протезы и возможность ходить. Виктор очень на это надеялся.
Подружились Иванов и Виктор быстро. У них было много общего, и жизненные истории были схожи. Только Виктор был старше на пять лет и поступил в Рязанское военное училище, отслужив "срочную" в воздушно-десантных войсках, а Иванов поступил в летное училище после школы. Помотала их военная судьба по стране с востока до запада, бывали они в одних и тех же городах, "майоров" получили в один год. Только Виктору было тогда тридцать три года, а Иванову – двадцать восемь. Последняя должность Виктора – заместитель командира батальона, Иванова – командир звена вертолетов. Они много рассказывали друг другу о себе, но настоящая дружба началась с воспоминаний об Афганистане. Многим были схожи их судьбы…
– Ты женат? – однажды спросил Виктор.
– Разведен. А ты?
– И я тоже.
Виктор рассказал, как женился по любви. Потом родился долгожданный сын. Но не сложилась семейная жизнь – жена ушла после пяти лет совместной жизни.
– И мы прожили почти шесть лет.
– Она у меня хорошая, ты не думай, – говорил про свою бывшую половину Виктор. – Только городская, привыкла к той жизни, а тут мы все кочевали по военным городкам без собственной квартиры. Тяжело было ей. А она у меня красивая. Запал на нее один проверяющий из столицы. И увез. Я тогда в командировке был. Не удержал. Потом узнавал: вроде бы хорошо им там с сыном. Она еще одного ребенка родила. – Виктор, задумавшись, замолчал.
– Ты матери писал? – спросил Иванов, желая сменить тему разговора.
– Что? – Виктор вышел из задумчивости. – О ранении не писал. Не могу правду написать. Мы с ней одни на свете. А вдруг с ней что? Тогда я совсем один останусь. Пишу, что жив-здоров. А вот когда на своих ногах приду, тогда все и расскажу. А ты своей?
– Я только из Афганистана вернулся, и в тот год слегла моя мама. Сказались двадцать лет работы во вредном цехе. Вначале стаж зарабатывала, потом квартиру, потом деньги для сына, а на собственную жизнь времени не хватило. Весь отпуск я провел у ее постели. Хотел, было, уже тогда рапорт на увольнение из армии писать. Убедила она меня этого не делать. Крепилась, чтобы я несильно переживал. Оставил я маму тогда на ее сестру и уехал на Дальний Восток. Уезжал с мыслью, что переведусь служить поближе к Волгограду по семейным обстоятельствам. Но мама угасла быстрее. Через месяц приехал на ее похороны. Стоял, Витя, я у ее могилы и тогда впервые ощутил, что остался на этом свете один.
Они замолчали, понимая друг друга без слов.
По тому, как часто к Виктору приезжали однополчане, Иванов понял, что без друзей Виктор не останется никогда. А у Иванова за всю жизнь было мало настоящих друзей. Школьный друг Юрка уехал куда-то, и адреса нет. Лучший друг Сашка погиб через год после выпуска из училища – разбился на вертолете при выполнении боевого задания на границе ГДР и ФРГ. Они так и не увиделись после училища ни разу. Еще один друг по училищу, Толик, погиб в Афганистане. Последний раз они встретились случайно в Кандагаре в восемьдесят седьмом. Отметили встречу, как полагается. Помянули погибших товарищей. Толик летал на "двадцатьчетверках" – вертолетах-штурмовиках. Через три дня он был сбит ракетой при взлете с аэродрома "Баграм". Экипаж сгорел.
Иванов долго переживал смерть друзей. Он знал родителей Толика. Они потеряли единственного сына. Через год, приехав на могилу Анатолия, он отдал его родителям стихотворение, написанное в Афганистане и посвященное их сыну:
Ненаписанное письмо
В Кандагаре пески, под Баграмом бураны,
На могилах друзей – леденящая тишь.
Пой, гитара моя, успокой мои раны,
Только ты все поймешь.
И поймешь.
И простишь.
Мама, слышишь, не плачь, дорогая, не надо,
Не тревожь горем душу, слезами не жги,
Пусть живет в твоем сердце надежда – не рана!
Подожди, дорогая, чуть-чуть подожди.К твоим добрым рукам мне припасть бы губами,
Мне сказать бы тебе много ласковых слов.
Но лишь взглядом моим на тебя смотрит память
С фотографий мальчишки школьных годов.Ничего не успел ни понять, ни измерить -
Близкой смертью пуля ударила в грудь.
Моим письмам прошу обязательно верить!
Я к тебе возвращусь, подожди же чуть-чуть.Из афганских песков к нам примчались бураны,
На могилах солдат – леденящая тишь.
Только ты, моя мать, успокоишь мне раны,
Только ты все поймешь.
И поймешь…
И простишь…
Иванов, сам того не желая, оказался пророком, написав строчку "Из афганских песков к нам примчались бураны…". Он имел в виду немного другое, но началась Чечня, и Иванов снова оказался на войне. И там, в Чечне, он нашел настоящих друзей. Много товарищей, но друзей только двух: Андрея и Мишку. И Наташу… А теперь он все больше и больше прикипал душой к майору-десантнику.
Через неделю Виктору сделали еще одну операцию. Все отделения госпиталя, включая и реанимационные палаты, были переполнены ранеными, поэтому Виктора вернули в палату сразу.
– За весь Афган – ни одной царапины, а тут… Твою мать! – первое, что сказал Виктор, как только пришел в себя после наркоза.
Вторая операция оказалась успешной, и Виктор быстро шел на поправку. Теперь дело оставалось за хорошими протезами.
За это время в палате произошли изменения: к двум счастливчикам приехали жены. Сначала лейтенанта с ранением головы разыскала супруга – девочка лет девятнадцати. На следующий день жена приехала к капитану-мотострелку. По виду этой женщине было лет тридцать с небольшим. Жена капитана оказалась пробивной и очень настойчивой особой. Она дошла до начальника госпиталя и добилась для себя и жены лейтенанта разрешения проживать в палате вместе с мужьями. Других свободных помещений просто не было – госпиталь с каждым днем становился все более переполненным. Две мужественные женщины ночами ютились возле своих мужей на приставных стульях, а днем убирали палату, ухаживали за другими лежачими, облегчая труд госпитальным санитаркам. Питались они тем, что не съедали их мужья. Жена лейтенанта кормила своего мужа из ложечки, полностью ухаживала за ним, взяв на себя труд няньки, сиделки, санитарки. Казалось, откуда у этой хрупкой на вид девушки такая внутренняя сила? Вот-вот девчонка должна была сломаться. Но проходил день за днем, а обе женщины вместе с мужьями упорно боролись за их выздоровление. Молоденькая супруга лейтенанта не теряла надежду. И чудо произошло! Лейтенант, у которого была удалена часть мозга, а дырку в черепе закрывала пластина, который не мог говорить, этот лейтенант не только стал пытаться произносить слова, но однажды поднялся с кровати и сделал первый шаг. Пусть с помощью жены, опираясь на ее плечо, но сделал! И сотня Копперфильдов не смогла бы совершить того, что совершили любовь, вера и забота простой русской девушки. Удивлен был даже лечащий врач. А сколько уважения к этой девчушке – настоящей жене офицера – после облетевшего весь госпиталь известия о поднявшемся лейтенанте можно было при встрече прочитать в глазах всего персонала и раненых!
На этом чудеса не закончились. По распоряжению начальника отделения в палату поставили японский телевизор, подаренный госпиталю какими-то спонсорами. Всей палатой смотрели его два дня. На третий день новый японский телевизор каким-то "чудом" превратился в старый советский, кое-как работавший на двух каналах. Но никто в палате не возражал – боялись, что могут отнять и этот.
По общему негласному одобрению жена Василия взяла на себя обязанности старшего палаты, и в ней воцарился уютно-домашний климат, а на подоконнике всегда стоял свежий букетик цветов.
В один из вечеров за игрой в нарды Виктор спросил Иванова:
– Ты что не спишь по ночам?
– Нога болит. Не могу заснуть. А уколов больше не дают.
– Правильно. Наркоманом станешь. – Виктор с довольной улыбкой стал собирать нарды. Он выиграл на этот раз, проиграв перед этим три партии подряд. Больше десантник играть не хотел.
– Сам-то ты что не спишь? – поинтересовался Иванов.
Виктор внимательно посмотрел ему в глаза, как бы решая: говорить или нет? – и сказал:
– Глянь, Саня, как девчата любят своих мужей. Вот смотрю я на этих двух женщин, и так мне на душе становится хорошо! Как повезло, Саня, мужикам, у которых такие вот жены. Они, может быть, этого не понимают, а я понял. Да за такую бабу, Санек, я бы не только ноги, я бы головы не пожалел! Ну почему нам с тобой так не повезло?
– Да нет, Вить, может быть, мне и повезло.
Виктор смотрел на Иванова непонимающим взглядом.
– Если хочешь, расскажу.
Виктор согласно кивнул.
– Познакомился я со своей будущей женой еще до Афгана. Я тогда ходил в лейтенантах, часто посещал рестораны, водил разные компании и вел, как говорится, беспорядочный образ жизни. Мы с друзьями регулярно посещали плавательный бассейн, вот там я ее и увидел. Вначале мне понравилась ее ладная фигурка. Девочка вообще была спортивная. Один парень из нашей компании давно уже за ней ухаживал и очень сокрушался, что не может с ней переспать. Может быть, и это тоже меня "подогрело". Короче, я с ней познакомился. И чем больше я ее узнавал, тем больше она мне нравилась. Правда, характер у этой девочки был крутоват, но это меня не пугало. И я ей стал небезразличен, но до постели дело долго не доходило. Случилось у нас это только перед самой моей командировкой в Афган. Оказалось, что я у нее первый. Думал: уеду – забуду. Но написал из Афганистана. Сам ведь знаешь, как там радуешься каждому письму. Она ответила. И такие письма писала, что я решил: если вернусь – обязательно женюсь! И женился. И потом никогда не жалел об этом. Поначалу все шло замечательно. Мы с ней поменяли два места службы. Она училась заочно в институте. Потом работала. Но всегда, когда я приходил домой со службы, меня ждали накрытый стол и уют в доме, понимание, тепло и любовь любимой женщины. Если полеты заканчивались поздно, она ждала. Господи! Как же я был счастлив! Почему не понимал этого тогда?!
Потом что-то изменилось. Мы оба не заметили, как любовь ушла. Начались скандалы. Вроде и причин-то не было. Мы поняли, что пора рожать ребенка. Раньше мы не хотели детей. Я был молод, полон энергии, все в жизни воспринимал как должное. При переездах на новое место службы у нее всегда возникали трудности с работой. Боялись, что на ребенка денег нам не хватит. И вот, через пять лет совместной жизни она родила мне сына. Жена находилась еще в роддоме, а я устроил грандиозную гулянку по случаю рождения Иванова-младшего. А где водка, там и женщины, сам знаешь. А тут еще это воздержание, будь оно неладно! Ну и связался я тогда с одной разведенной. Все пять лет не изменял жене, а тут сорвался… Красивая чертовка! И взяла меня так, что я "с катушек" и съехал, и продолжал к ней бегать, даже после того как жена вернулась домой из роддома. Хотел я бросить эту чертову бабу, видит Бог, хотел! Но ведь и она это понимала и привязывала меня к себе все сильнее. Я читал про японских гейш, так, наверное, она им ни в чем не уступала: наряды по теме, обстановочка в квартире подходящая и картинки там всякие, журналы, фотографии… Учительница в этом деле была – что надо! В конце концов, жена об этом узнала. Она меня так и не простила. Как я ее умолял! Как уговаривал! Она не хотела меня видеть. Подала на развод. Но у нас был маленький ребенок. Жена настаивала. На второй раз нас развели. Через месяц перевелся в другую часть. Через полгода узнал, что моя бывшая жена с сыном уехали к ее родителям. А у меня дальше была командировка в Чечню. Вот уже больше года я их не видел. Даже не представляю, каким сейчас стал мой сын.
Иванов замолчал.
– Зачем ты переводился в другую часть? – после долгой паузы спросил Виктор. – У тебя же сын. Зачем уехал?
– Она просила. К родителям сразу ехать не захотела. Просила, чтобы уехал я.
– Сына любишь?
– Зачем ты спрашиваешь? Конечно, люблю. Только не видел давно.
– Я почему спросил: у меня тоже сын. – Виктор вздохнул. – Ему уже семь лет. В этом году в школу пойдет.
– Большой.
– Да. И я его очень люблю. Скучаю по нему.
– А я своего знал всего четыре месяца. Даже привыкнуть не успел. – теперь вздыхать пришла очередь Иванова. – Интересно, какой он сейчас?
– А где живут родители твоей бывшей?
– Здесь. В этом городе. Я ведь службу здесь начинал.
– Здесь?! У тебя здесь рядом жена и сын, а ты сопли распускаешь!.. Я бы на твоем месте со всех ног побежал к ним, на карачках бы ползал перед женой, пока не простила бы! – Виктор заметно повысил голос: – А ты тут с тросточкой ползаешь, интеллигент в голову покалеченный! Значит, и не любил ты ее никогда! Бросил легко и не хочешь встретиться, значит, не любил!
– Я же сказал, что прошла любовь, – Иванов не стал повышать тон. – И не могу я сейчас к ней идти: пожалейте, пожалуйста, инвалида! Так, что ли?
Последняя фраза у Иванова вырвалась сгоряча. Он увидел, как при слове "инвалид" потемнели глаза Виктора, как заходили на скулах желваки. По его взгляду Иванов как бывший боксер понял, что в следующую секунду последует удар в челюсть, и уже прикидывал, сколько пролетит по палате, потому что решил не уворачиваться от мощного кулака десантника.