Воины его отошли шагов на двадцать, не спуская с меня глаз.
- Вопросы у меня к тебе есть, князь.
- Хотел бы по-человечески спросить - приехал бы ко мне в Коломну.
- Там видаков слишком много. Ты мне вот что скажи, любезный: почему, как только ты в Москву из Коломны уезжаешь, у меня в доме что-нибудь приключается?
- Боярин, ты в своем ли уме?
- В своем, не сомневайся. Я даже числа сопоставил.
- Не Шклядин ли, сродственничек твой, кляузы на меня шлет?
Не ответил Иван, пожевал губами. Помолчав, он добавил:
- А еще, как ты на татар в поход уехал, странности в доме прекратились.
- Да откуда мне знать, что в доме твоем творится? - пожал я плечами.
- Что-то больно смело ты разговариваешь, непочтительно. Я вот честь тебе оказал, специально к тебе приехал, ожидал.
- Не звал я тебя. А гость незваный хуже татарина. Государю на тебя пожалуюсь. Двоих дружинников убил, на меня напал, связал - даром тебе это не пройдет!
- Ты мне еще угрожаешь?! - Иван засмеялся, хлопнув себя руками по ляжкам. - Да я сейчас прикажу холопам, и ты умрешь. Бывает же, нападают и разбойники и степняки… Сам погляди: стрелы, что в дружинниках твоих убитых - татарские, и тебя мы копьецом татарским убьем. Не зря брали! - торжествовал московский боярин.
- Все предусмотрел, гад! Только одного ты пока не знаешь!
- Ну-ка, ну-ка! О чем это ты? - скользнул по мне взглядом Телепнев.
- Интересные бумаги я видел! А еще - сам письмецо написал. Так что ежели найдут меня убитым, бумаги те всплывут, и кое-что к государю непременно попадет.
- Это ты о Шуйских говоришь? - заскрежетал зубами Иван.
- Не только.
- А, побратима Кучецкого вспомнил?
- А хоть бы и так!
- М-да, - задумался Иван. - А что за бумаги?
- Думаю, ты лучше меня представляешь их ценность. И бумаги те задевают честь многих боярских фамилий. Ты хоть и высокий пост при дворе занимаешь, но представь - сможешь ли ты противостоять сразу многим знатным родам? Гнездо осиное разворошить хочешь?
- Молчи! - посуровел-нахмурился князь.
Я видел, что Телепнев раздумывал. И даже предполагал, о чем именно он думает. Убить меня - здесь и сейчас - и получить ворох неприятностей, или отпустить?
- Ты блефуешь! Нет у тебя никаких бумаг, - наконец выдохнул он.
Я напряг память. Кое-что - самые первые фразы из бумаг, что в сундуке хранились, я прочитал, прежде чем все поджечь. И потому я почти дословно передал Телепневу первые предложения из нескольких писем.
Видно, их помнил и Иван. Он скрипнул зубами, нервно заходил. Была у него такая привычка - по кабинету ходить.
- Афанасий! Привяжите его к дереву, и уезжаем: не хочу грех на душу брать, сам сдохнет.
Меня примотали веревкой к березе.
Телепнев с ватажкой вскочил на лошадей, до этого укрытых в лесу, и они поскакали по дороге на Коломну.
Господи, я же был на волосок от гибели!
Путы - что веревка вокруг тела, что кожаный ремешок на запястьях - не представляли для меня препятствия, и освободился я от них мгновенно. Вышел на дорогу, подобрал свой пояс и оружие. Опоясался, вложил саблю в ножны, заткнул пистолеты за пояс. Ничего не забрали ратники Телепнева. И в самом деле - зачем? А вдруг потом кто мою саблю узнает? Улика! Ничего не скажешь - умно, дальновидно…
Я свистом подозвал к себе лошадь, вскочил в седло и галопом поскакал в Охлопково. Ярость, злость на свою беспечность, желание отомстить - все смешалось и клокотало в моей груди.
- Тревога! - заорал я, едва въехав в острог. Забегали ратники, ко мне подскочили Федор, Макар и Глеб.
- Татары? - выдохнули они.
- Нет, тати напали на меня на дороге - и недалеко. Дружинников из охраны стрелами посекли. Глеб, остаешься здесь, и с тобой - десяток из макаровских. Вы же оба, с остальными людьми - за мной!
- Много ли нападавших было, и куда они направились? - спокойно спросил Макар.
- Нападавших с десяток было - конны и оружны: одеты оборванцами, но то - лжа! Воины они. Поехали по дороге на Коломну, но полагаю - оттуда сразу в Москву направятся.
- Тогда зачем нам к Коломне скакать? У них - фора во времени. Есть дорога короче - кругаля срежем и верст двадцать выгадаем. Аккурат на московский тракт выедем.
- Тогда не медлим. Веди, Макар, коли дорогу знаешь!
Макар скакал впереди, за ним - я, и затем уж - вся дружина.
Часа через три скачки мы выехали на московскую дорогу. Дальше уже двигались рысью. Я приглядывал место для засады.
О! Вот здесь - как специально сделано. Мост деревянный в пятнадцати шагах, потом - открытое поле в двести аршин, и дальше дорога в лес ныряет.
- Стоп! Макар, всех людей - в лес, немного в сторону от дороги. Приготовьте пищали, и - тихо! Главное, чтобы с дороги вас не увидели - ну, крестьяне там или другие проезжие. Федор, со своими людьми пили опоры у моста с той стороны речки - но не до конца!
- Боярин! Чем пилить-то - пил нету!
- Саблями рубите, зубами грызите - чем хотите,… но чтобы сделали!
Озадаченный Федор вернулся к мосту. Уж не знаю, чем они бревна рубили - ножами ли резали, саблями рубили, но только через полчаса, показавшиеся мне вечностью, Федор со своим десятком вернулся.
- Готово, княже!
- Молодец! Оставь под мостом людей, пусть сидят тихо, как мыши. И как стрельбу нашу услышат, так пусть бревна и рушат. Надо мерзавцам путь назад отрезать.
- Слушаюсь, княже!
Федоровские отвели лошадей в лес и пешком вернулись к мосту. Через несколько минут они уже спустились под мост. Теперь ничего не насторожило бы даже внимательного наблюдателя. Нам оставалось только ждать.
Вначале я молил Бога, чтобы Телепнев с ратниками не появился раньше, теперь горел желанием увидеть их скорее.
Солнце катилось к закату. Движение телег и всадников становилось реже, никто не хотел быть застигнутым на дороге темнотой. Я начал беспокоиться. Неужели Телепнев заночует в Коломне? Или рискнет все же добраться хотя бы до Воскресенска?
Часа через три ожидания, когда я уже было решил, что сегодня Телепнев со своими людьми не появится, вдали показались всадники. Он или не он? Я впился взглядом в верховых. Ближе, ближе - да, они!
- Приготовиться! - вполголоса скомандовал я.
Когда вся группа проехала мост и до них оставалось не больше полусотни метров, я скомандовал: "Огонь!"
Ударил пищальный залп. Все затянуло пороховым дымом.
Не в силах усидеть в лесу, ничего не видя за клубами дыма, я выбежал из-за деревьев и чуть не завыл от досады. Двое всадников уходили в сторону - между лесом и рекой. А наши лошади - далеко в лесу, чтобы не заржали в ненужный момент.
Мост обрушился одним концом пролета, и из-за высокого берега выглядывал Федор со своими людьми, державшими пищали на изготовку.
- Макар, осмотреть противника!
Держа наготове пищали и сабли, ратники двинулись к лежащим людям и лошадям. Живых не осталось, только добили двух лошадей, чтобы не мучились.
Я внимательно осмотрел лица убитых. Князя среди них не было. Ушел, собака! Вот ведь - везет ему! И еще неизвестно, что он будет делать сейчас - к государю направится? Так нас он не видел - никого. По его представлениям, я еще должен быть в лесу, привязанным к березе.
- Уходим. И держите язык за зубами.
Кое-как мы перебрались на другой берег, вымочив одежду. Речка была хоть и неширокой, но глубиной около двух метров, да берега топкие.
Уже в темноте добрались до Охлопкова.
А утром в сопровождении десятка Федора я подъезжал к воротам Коломны. Федор сразу же повернул назад.
Я, как ни в чем не бывало, прошел в управу. На пути встретился Шклядин. Увидев меня, наместник удивился.
- А сказали, что на тебя разбойники напали! А ты жив!
Я выхватил нож и приставил его к горлу наместника.
- Кто сказал? От кого ты слышал? Не скажешь - распорю шею от уха до уха!
Испугался боярин, побледнел.
- Я уж и не припомню, кто.
- В Коломне никто о нападении на меня не знает. И ты мог услышать это от единственного человека - покровителя своего и родственничка князя Телепнева! Иуда!
Наместник стоял бледный, как полотно. Я вернул нож в ножны. С удовольствием бы убил го, да нельзя. Люди вокруг. А вины за наместником ока нет. Меня же и обвинят в убийстве. Не пощадит тогда государь, даже доводы мои о мерзости Шклядина слушать не станет - самого на плаху отправит.
Потому - пусть живет покуда. А я тем временем решил вызнать, кто в Москву от Шклядина доносы возит.
Чтобы никто из шклядинского окружения не прознал о моих намерениях, пустил слух, что в Москву собираюсь, а через неделю - выехал из Коломны. Только отъехал я недалеко, всего верст за десять.
Расположился вместе с тремя доверенными городскими дружинниками на окраине деревушки, мимо которой дорога на Москву проходила.
Я ждал, наблюдая за дорогой.
Мимо нас проезжали крестьянские повозки, купеческие обозы, шли пешие с котомками за плечами - все не то. Тот, кого мы ждали, должен быть конным, и непременно один. В таком деле важна скорость и секретность.
Ждать долго не пришлось - не более полдня.
На дороге показался всадник. По одежде и не поймешь, кто он - мастеровой, мелкий купчик? Одет добротно, но как-то уж безлико. Надо бы проверить.
- Ну-ка, ребятки, остановите его! Дружинники встали на дороге и перегородили ее своими конями.
- Эй, служивые, освобождайте дорогу! - закричал всадник.
Я подъехал сбоку.
- Кто такой, куда путь держишь?
Всадник посмотрел на меня и отвел взгляд. Но я успел увидеть, как в глазах его метнулся страх. Узнал, небось, меня.
- Ну-ка, хлопцы, обыщите его. Бумага при нем должна быть.
- Это по какому такому праву? - визгливо закричал неизвестный.
- Лазутчика ищем. По описанию на тебя похож, - объяснил я. - Ежели найдем чего - вздернем вон на том дереве!
- Нету у меня ничего, - загундосил он.
- Тогда и бояться тебе нечего. Ищите. Дружинники стянули мужика с коня и шустро его обыскали.
- Нету у него писулек, воевода! - растерянно развел руками старший.
- Быть такого не может. Ну-ка, друг любезный, сними сапоги!
- Не буду, и ты мне не указ. Воинами своими командуй!
Однако воины слушать его не стали, повалили на землю и стянули сапоги. Старший сунул руку в голенище.
- Кажись - есть чего-то.
И вытащил на свет божий сложенный вчетверо лист.
Рванулся мужик, хотел выхватить бумагу, да воин сзади огрел его по голове плетью.
- Сиди, смерд!
Я взял пованивавшую портянками бумагу и развернул. "Доброго здоровьичка, любезный боярин. К тебе с нижайшим поклоном - родственник. Довожу сим, что интересное тебе лицо отбыл сегодня в первопрестольную". Ни подписи, ни имен. Но кто нужно, поймет. Гладко бумага составлена. Сведения есть, а не прищучишь.
Я подступился к мужику. Он с нескрываемым страхом ждал своей участи.
- Лазутчик? - грозно нахмурил я брови.
- Что ты, что ты, воевода-батюшка! Какой из меня лазутчик? Истопник я в управе городской. Нешто ты меня ранее не видел? Петром меня звать.
Я всмотрелся в мужичка. Нет, лицо незнакомое. Может, и встречал когда, но не княжеское это дело - истопников, людей подлого сословия, в лицо знать.
- Отвечай немедля, куда письмо везешь?
- В Москву, к родне.
- Или признаешься, или повешу. Дружинники многозначительно поглядели на березу по соседству.
- Ей-богу, в Москву! - юлил Петр.
- Ты думаешь, я поверю, что у истопника в управе может быть такой хороший верховой конь? Тягловая кляча, тебе, может быть, и но плечу, но только не верховой конь. Он стоит больше, чем твое жалованье за год.
- От родни достался, барин.
- Тогда почему письмо в сапоге держишь?
- Куды же мне его прятать?
- Сам писал?
- Нет, неграмотный я. Писарь в управе помог. Я ему сальца шматок за то принес.
- Юлишь, смерд! Хлопцы, вешайте его!
А сам подмигнул дружинникам. Те живо перебросили веревку через сук, свободный конец привязали к седлу лошади, поволокли незадачливого мужика к дереву и накинули ему петлю на шею.
- Рятуйте, люди добрые! - завопил мужик. - Что же это делается! Без вины смертию лютой казнят!
- Хватить блажить! Или говоришь правду - кому и от кого письмо вез, или сейчас с жизнью расстанешься. Со мной шутки плохи!
- Все скажу, отец-воевода! Все, как на духу, только пощади!
- Сказывай, да поспешай!
- Петлю с шеи пусть снимут - боязно мне, барин.
Я махнул ратникам рукой. Те сняли петлю с шеи, и теперь она качалась перед лицом истопника. Пусть болтается, это впечатляет. Своего рода метод давления.
- Письмо то - в Москву, высокому боярину, - выпалил Петр, косясь на свисающую веревку.
- Имя!
- Если скажу, он сам меня повесит.
- А ты не сказывай ему ничего. Мне все поведаешь, и я тебя отпущу. Ты письмецо боярину тому передашь, думаю - он ответ напишет. Вот ту бумагу ты мне в Коломне и покажешь. Всех дел-то - дать мне почитать. Уж очень я любопытный. И сам цел будешь.
- Я согласный, - закивал мужик головой.
- Говори.
- Бумага та писана уж не знаю кем, только мне ее наместник наш Шклядин самолично отдал.
- Что, раньше разве не возил?
- Было дело, три раза. И коня он же дал - из своей конюшни, и рубль в награду.
- Жалко, что не тридцать серебренников, Иуда. Кому в Москве вручить надо?
- В дом князя боярина Телепнева велено снести. Токмо не ему, а старшему дружиннику Митрофану.
Петр отвел от лица веревочную петлю.
- Ну так что, воевода-батюшка? - с надеждой смотрел он на меня.
- Забирай письмо, вези в Москву. Обо мне - ни слова. Прознает князь или Шклядин - не сносить тебе головы. А когда вернешься - допрежь меня найди, покажешь ответ - и тогда можешь идти к Гавриле, наместнику.
- Понял, понял, боярин. Все исполню в точности, не сумлевайся.
Я отдал ему бумагу. Петр сунул ее в сапог, обулся.
- Так я могу ехать?
- Проваливай с глаз долой!
Обрадованный Петр вскочил на лошадь, тронул поводья и долго еще оглядывался, одновременно не веря своему избавлению от смерти и опасаясь стрелы в спину.
Все, ждать больше некого. Не будет наместник посылать второго гонца.
Чтобы не вызвать подозрения у Шклядина, пришлось ехать в Охлопково. Не мог же я появиться в Коломне сразу после отъезда - наместник почувствует неладное.
Устроил себе маленький отдых в Охлопково.
А на четвертый день к обеду снова уже был в давешней деревне. По моим расчетам, гонец должен был возвращаться сегодня.
Так и случилось.
Ближе к вечеру показался знакомый всадник. Завидев нас, он переменился в лице, остановился и спрыгнул с седла. Усевшись на землю, послушно стянул сапог, достал из-за голенища бумагу и с поклоном передал мне.
Интересно, что Телепнев Шклядину ответил?
Развернув лист, я прочитал: "Здоров твоими молитвами, чего и тебе желаю. А здоров ли знакомец наш? По слухам, в Коломне жарко - не приключилась ли с ним беда?"
Коротко, а не очень понятно. Я отдал бумагу Петру.
- Видишь, я тебя не задержал совсем. Ну, езжай к боярину - он уж заждался небось.
Петр поклонился, сунул бумагу обратно в сапог, натянул его на ногу, вскочил в седло и был таков. На все про все ушло от силы пять минут. Руку Телепнева я узнал - он писал. Почерк его я знаю по прежней у него службе - доводилось видеть.
Я не спеша двинулся в Коломну, за мной последовали дружинники. Что Иван хотел в записке Шклядину сообщить? Почему речь идет о моем здоровье? То, что речь обо мне, я нисколько не сомневался. Черт, не спросил у Петра - не передавал ли Телепнев кроме письма еще что-нибудь? На словах, или узелок какой? Теперь уж поздно. И значит, надо удвоить бдительность. Раньше я без опаски один по Коломне ездил, теперь придется дружинников с собой брать для охраны. Телепнев не тот человек, чтобы пустые слова писать боярину. Они явно что-то затевают. Но что? Может - отравить хотят, яду подсыпать? Такое уже было, и я сомневаюсь, что князь повторит трюк. Хотя и полностью исключать этого тоже нельзя - с него станется. Могут арбалетчика на крышу сарайчика посадить. Дело нехитрое, это не из лука стрелять - там сноровка и опыт нужны, и стоит арбалет по сравнению с луком недорого - потом можно просто бросить. Стрельнул - и иди себе по улице. Наверняка у боярина уже есть в городе свои люди, по сравнению с которыми истопник - мелкая сошка, и годен лишь для того, чтобы бумаги возить. Но ведь может быть человек для особых поручений - назовем его так. Знать бы, кто он…
Вот и Коломна.
Жил я пока в небольшой избе, из вновь построенных, дожидаясь, пока достроят каменный дом в кремле. Завершат постройку крепости, возьмутся за арсенал, храм, дом воеводы - этот план я видел у итальянцев на бумаге.
Я отпер дверь, вытащил нож и обошел скромную избу. Нигде никого. Вещи на своих местах. Не похоже, что в доме побывал посторонний. Но с этого дня я, уходя, привязывал тонкую черную нитку к дверной ручке, а подходя, проверял - цела ли она. Замок амбарный на двери для умелого человека - не преграда. Он только с виду огромный да неприступный, а открыть его кривым гвоздем можно.
Прошла неделя, вторая, и когда я уже несколько успокоился, вернувшись со службы, обнаружил: нитка на двери порвана!
Я сразу насторожился, достал пистолет и взвел курок. Вошел в избу и тихо обошел комнаты. Нигде никого нет. Но кто-то посещал без меня избу - в этом я был уверен. Порвана моя нитка, и еще - в избе присутствовал еле уловимый запах чужого человека.
Я проверил деньги - целы, кое-какие бумаги - не тронуты даже. Что за загадка? Ведь этот чужой зачем-то проникал в избу. Но зачем? Вдруг неизвестный приоткрыл раму, чтобы ночью влезть бесшумно? Я проверил окна - заперты.
Понять, зачем приходили, было решительно невозможно. Может - подбросили в укромное место записку или письмо, чтобы затем - якобы случайно - найти и обвинить меня в заговоре или предательстве? Скорее всего, так. Но самому искать - муторно, воспользуюсь-ка я чудесным порошком.
Я проверил, заперта ли дверь, зажег свечу и бросил в пламя несколько крупинок чудесного порошка из кожаного мешочка, который постоянно носил с собой. Эх, тает запас!
Появилось облачко, затем в нем проступила внутренняя обстановка избы.
Вот закрывается дверь, от нее отходит человек. Так - кто это такой? Лицо явно незнакомое, одет - как служивый. Из писарей, что ли?
Он прячет за отворотом кафтана кожаный мешочек. Совсем непонятно - видение крутилось дальше.
Черт! Да он вытряхнул из мешочка змею! Я заметил, как она уползла под мой топчан. Затем в руках незнакомца появился лист бумаги. Он покрутил головой, явно выискивая, куда бы его пристроить. Ага - подходит к иконам в углу и сует бумагу за них, сложив вчетверо, а затем удаляется. На этом видение пропало - закончилось действие порошка.