Товарищ Дзержинский сообщил мне, что восстание в Омске должно начаться сегодня ночью. Ваша задача успеть. Больше говорить ничего не буду. Сами все знаете и понимаете. Пожелаю удачи и, как говорят, ни пуха, ни пера.
- К черту! - мои товарищи поднялись в вагон, и эшелон сразу тронулся.
Глядя вслед уходящим составам, я мысленно крестил каждый на удачу. Потом усмехнулся про себя словам Михаила Васильевича.
- "Верю в Бога, не верю… Как тут не верить в него, если я родился в уже не существующей стране, при том, что стою в начале девятнадцатого года на перроне Челябинска, в той же самой стране, которой нет пока еще ни для кого на Свете, да еще и с Троцким внутри? Смешные".
Эшелоны, набирая скорость, уходили в сторону Кургана. Огни последнего из них уже скрылись в январской темноте, а я все стоял на перроне, глядя им вслед, и почему-то думал о том, что Церковь конечно надо отделить от государства, а то Синоду только бы средства государственные получить и попилить, но и о Боге забывать нельзя. Слишком хорошо я помнил, что из этого получилось.
- Лев Давидович, - окликнул меня мой секретарь. - Пойдемте в вагон. Холодно. Не дай Бог, простынете.
- Пойдем, Миша, - я направился к своему поезду, но, услышав далекий протяжный паровозный гудок, остановился. Повернул голову и посмотрел в ту сторону. Небо было темным. Пошел густой снег. Глазман деликатно кашлянул, привлекая мое внимание.
- Уже иду, Миша. Действительно холодно.
Поднявшись в вагон, я в последний раз бросил мимолетный взгляд туда, где в темноте Зауралья лежали пока еще в тишине Курган и Омск.
Дверь вагона закрыли, поезд тронулся. Мы поворачивали на Екатеринбург. Части Четвертой армии заняли город, зачищали последние очаги сопротивления колчаковцев и готовились к продвижению на Курган. На екатеринбургское направление Сергей Сергеевич Каменев выводил передовые части Пятой армии. Первая армия была в резерве командования фронтом.
От меня уже ничего не зависело, и помочь своим товарищам из омской группы я не мог. Оставалось ждать от них вестей и надеяться на лучшее.
Эшелоны рвались на Восток.
Глава 3
12 января 1919 года.
Омск. Восточная окраина города. 02:15.
Яков Блюмкин и его террористическая группа отдыхали на конспиративной квартире. Хозяином дома был один из омских большевиков - Виктор Казаков. Адрес и пароль Блюмкин получил лично от Дзержинского, который знал Казакова еще с дореволюционных времен. Виктор в 1906 году отморозил ноги, следуя зимой пешим порядком по этапу на каторгу, откуда умудрился бежать весной 1907 года. В 1909 году из-за болезни ног отошел от активной революционной работы и осел в Омске под именем Владимира Рожковца, устроившись на работу в железнодорожную кассу билетером. С того времени Рожковец так и продолжал работать на железнодорожной станции, которая находилась рядом с его домом. Дом ему помогли купить товарищи по партии. На этой мало кому известной явке, была перевалочная база для членов партии большевиков, которые бежали из Сибири с каторги и из ссылок. База существовала уже 9 лет. Пользовались ей редко, в 1917 году была законсервирована, но не заброшена.
Яков не переставал удивляться продуманности и работоспособности Рожковца, настоящего имени Дзержинский ему по каким-то своим причинам не сообщил. Человек подошел к обустройству убежища с выдумкой и, можно сказать, с любовью.
В подполе дома находился погреб, рядом с которым хозяин квартиры выкопал еще один, больший по размеру. Проход в тайник, обшитый внутри деревом с нарами и печкой, труба которой была хитро подведена к трубе печи в доме, осуществлялся через небольшой лаз в углу первого погреба. В схроне могли разместиться восемь человек, был запас продуктов и воды недели на две, отхожее место, пользоваться которым без особой необходимости не рекомендовалось. Самым интересным было наличие тридцатиметрового подземного хода, который был прокопан под дорогой и выходил в один из заброшенных складов, находившихся через дорогу.
Когда Блюмкин спросил хозяина, кто все это сделал, тот пожал плечами и ответил, что все делал сам, иначе за десять лет со скуки бы умер. Яша не знал, что кроме этого, есть еще один, маленький тайник на двух человек.
Боевая группа состояла из семи человек и была нацелена на проведение диверсий на железной дороге, поджоги складов и уничтожение телеграфного сообщения в тылу противника. В составе группы было четыре минера, два боевика и Блюмкин, который был старшим. Остальные знали его под псевдонимом "товарищ Николай".
Переброска через линию фронта была проведена под видом дезертиров. Ехали на ямщиках, стараясь избегать больших деревень. Попав в тыл колчаковцев, и добравшись на перекладных до пригородов Уфы, "дезертиры" превратились кто в "блатных", которые ограбили в Бугульме отделение банка, застрелив при этом несколько чекистов, а кто в железнодорожников, следующих в Омск по командировке. Документы несколько раз проверяли, но у липовых железнодорожников они были, а "блатные" предпочитали откупаться от проверяющих.
В Омске группа собралась, добрались без потерь, и через Рожковца устроилась в полном составе ремонтниками на железную дорогу. Взрывчаткой и минами разжились уже в городе, ограбив минный склад. Боевики, в дороге изображавшие "блатных", действительно были прожженными уркаганами и смогли аккуратно вырезать малочисленную охрану склада. Остальное было делом техники. На том же складе был изъят ручной пулемет "Шоша", гранаты, патроны.
Группа перешла на нелегальное положение вечером 10 января, изобразив перед этим массовый запой и гуляние всей бригадой по случаю именин бригадира. Бригадиром на железной дороге был сорокалетний уголовник-рецидивист Антип Прохоров, по прозвищу "Пика". Холодным оружие он владел мастерски. Антип был из казаков, но какая-то нелегкая занесла его лет двадцать назад в тюрьму. Так и пошел по этой дорожке, пока судьба не привела его в ВЧК.
Последние бойцы пробрались в схрон минут двадцать назад. Группой Блюмкина в течение последних трех часов были организованы взрыв водокачки на станции Омск-товарная и поджоги двух складов с обмундированием и боеприпасами. На первом складе заодно разжились теплым обмундированием. Взрывы на втором были слышны террористам даже в тайнике. Заниматься тушением пожаров и спасением имущества особо было некому. В Омске полтора часа назад началось вооруженное восстание большевиков. В городе разгорались бои и, на данный момент, было совершенно неясно, кто возьмет верх.
Когда бойцы поели и немного расслабились, Блюмкин оглядел свое войско. Он получил как достаточно ясные инструкции от Дзержинского, так и строгий приказ не соваться в город, когда начнется восстание, от Троцкого. Главной задачей группы являлось пресечение железнодорожного сообщения на линии Омск - Новониколаевск. Теперь необходимо было решить, как действовать дальше.
Обсудили несколько вариантов и забраковали их. Пока говорили, Прохоров молчал, когда все замолчали, он пододвинулся к Блюмкину поближе и начал рассказывать. Слушали его внимательно, говорить просто так Антип не любил. Одним словом - "деловой".
- Товарищ Николай. Было у меня лет десять назад такое дело. Гуляли мы по Ярославской губернии, но не просто так, а выпасали карету, которая из Ярославля доставляла в четыре уезда жалование чиновникам. Охрана была серьезная, само собой, аж два десятка жандармов, а нас всего восемь было. Знали они, что мы рядом где-то, но мы тоже исхитрились. Речка там была, названия и не знаю, а через нее старый деревянный мост и кусты по обеим сторонам. Хорошие кусты, густые. Подпиливать ничего не стали, слишком заметно, подломили доски ломом снизу и столбы малеха перекосили. В кустах спрятались. Далее так было.
Въехала карета с деньгами на мост и провалилась. Прямо на днище села. Лошади испугались и на дыбы. Одна упала, ноги поломала себе и вторую побила.
Жандармы за оружие сразу схватились, собрались отбиваться. Время идет, а стрелять-то им некого. Мы сидим, не высовываемся, значит. Пошли двое жандармов смотреть чего под мостом, а там подпила-то нет. Провалилась карета и провалилась, сама навроде. А где мы подломили, где карета поломала уже и не разобрать никак.
Вылезли жандармы из-под моста-то, доложили, что и как. Тут офицер приказал одному десятку спешиться, чтобы значится карету вытащить. Мы сидим и ни гу-гу. Ждем, чего дальше делать будут. Стал один десяток вытаскивать, а другой сторожит. Да как тут вытащить-то? Карета тяжелая, колеса перекосило, лошади только мешают. Мы с товарищами сидим, не лезем, рано еще.
Маялись они, маялись, а не получается вытащить. Посудили жандармы - порядили, а делать нечего. Опять же и успокоились они, мы-то тихо сидим. Спешился и второй десяток, полезли они всем скопом вытаскивать карету свою. Только офицер на лошади сидит, командует. Гомон стоит, орут, матерятся, а мы фитили у бомб поджигаем.
Токмо они все взялись, мы четыре бомбы и швырнули в самую кучу. Тут кто куда. Кого убило, кого побило, кто врассыпную. Вот тогда и мы из кустов выскочили.
Нам бы и сейчас как-то так сделать на железной-то дороге.
Антип закончил рассказ и замолчал.
- Сколько взяли-то тогда? - спросил рассказчика второй боевик.
- Ничего не взяли. Полусотню казаков черт принес. Всех они побили. Я тогда еле ушел. В речке отсиделся.
- А бомбы где брали?
- Был у нас один паренек из эсеров, идейный, а бомбы хорошие делал. На той речке он и сгинул.
Пока Антип рассказывал, его никто не перебивал. Через некоторое время двое из минеров, до этого что-то обсуждавшие в полголоса, подсели к Блюмкину. Тот, что постарше, товарищ Алексей, начал говорить.
- Товарищ Николай, мы вот, что думаем. Можно сделать, как Антип рассказал, только немного по-другому.
Берем паровоз, пару вагонов и двигаем к ближайшему небольшому мосту в сторону Новониколаевска. На самом мосту взрываем и снимаем рельсы. Потом загоняем паровоз и один из вагонов на небольшой скорости на мост. Они с пути сходят. Только чтобы с моста не упали. Все это подрываем, если получится, то вместе с мостом. Не удастся уронить паровоз - тоже не беда. Главное - враскоряку его поставить. Подорвем колеса и котел. Так, Миша?
Второй минер внимательно слушал, что говорит Алексей. На вопрос утвердительно кивнул.
- Так, Алексей. По-другому можно паровоз на большой скорости пустить, чтобы он с моста упал. Потом на мост загоняем вагон с взрывчаткой и подрываем. Тоже хорошо будет.
- Можно и так тоже. На месте разберемся, как лучше, - первый минер кивнул и продолжил рассказывать. - Затем рвем рельсы и разбираем путь с двух сторон перед мостом. Ставим мины под целые рельсы. С какой бы стороны состав не подошел, он тоже с пути сойдет. Если не сойдет, вдруг успеют затормозить, то паровоз подорвется.
Все равно остановим движение. Нам же нужен затор на железной дороге. Вот его мы и устроим.
Блюмкин внимательно выслушал обоих.
- Взрывчатки хватит?
- Хватит, товарищ Николай. Мы на том складе много взяли. Мин шесть штук есть. Должно хватить. Вот со временем как быть? Можем не успеть, работы много.
Блюмкин повернулся к внимательно слушающему Антипу, - Что думаешь?
- Может и успеем. Мы же ремонтники. Надо брать наш вагон с инструментом. Паровоз тоже не проблема. На нашей станции и возьмем. Пока в городе бардак, никто и не заметит, что мы паровоз угнали. Вот паровозную бригаду, где найти?
- С хозяином нашим переговорю. Думаю, он нам поможет с бригадой. Как уходить будем? - Блюмкин посмотрел на Прохорова.
- Зачем уходить, товарищ Николай? Можно рядом подождать и посмотреть, что из всего этого выйдет. Если получиться, то и ремонтников побить. Пулемет у нас есть. Отойдем на версту-две от железки и схоронимся. Я с каторги зимой бежал. Знаю, как в тайге в стужу не пропасть. Елей в лесу много, а может, и на заимку охотничью выйдем. Заляжем, и будем ждать. Взрыв-то мины все одно услышим. Искать нас не станут. Не до того им будет. Возьмут наши власть в городе - хорошо. Белякам из Новониколаевска солдат сложнее будет подвезти. Не смогут - тоже ничего. Пока паровоз тот вытащат, уже, глядишь, и поздно будет. Нужно чтобы белые подольше разгребались на железке.
Некоторое время обсуждали детали предстоящей операции, потом Блюмкин условным сигналом вызвал в погреб хозяина дома. Они вместе с Антипом разговаривали с Рожковцом около получаса. Договорились обо всем, даже о лыжах и салазках.
Через два часа диверсанты покинули свое убежище и отправились "ремонтировать" железнодорожные пути.
Глава 4
Железнодорожная ветка Екатеринбург - Курган.
В 100 вестах от Екатеринбурга.
Поезд Верховного Правителя России. 14:00.
Александр Васильевич Колчак не то, чтобы нервничал. Он был в бешенстве.
Только что ему доложили о вооруженном восстании большевиков в Омске. По сообщению, полученному из Ставки, бои в городе шли с переменным успехом. Восставших было не так уж и много по сравнению с общим количеством колчаковцев в городе. Беда была в другом. Боеспособных частей в городе просто не было.
Две дивизии, которые только начали формировать, были не в счет, так как по численности не дотягивали до батальонов и состояли из только что мобилизованных крестьян, которые просто отказались выходить из казарм. С другой стороны, ожидать иного поведения от людей, пока еще не прошедших солдатского обучения, было бы странно, но адмирала это мало интересовало.
Он метался по салону пульмановского вагона, сбивая на своем пути кресла, и, в ярости сжимая кулаки, шептал:
- Предатели! Запорю шомполами, а потом прикажу расстрелять. Чтобы другим неповадно было. Что эти черноногие тупые ублюдки о себе возомнили? Россия в опасности, а они из казарм не вышли!
Кричать он не мог, спазм перехватил горло, поэтому ругался и богохульствовал Александр Васильевич шепотом.
Колчак уповал на то, что в Омске находилось громадное количество офицеров, служащих в различных министерствах и ведомствах, которые одним своим числом могли задавить восставших.
Проблема была в том, что подавляющее большинство этих людей были теми самыми офицерами военного времени. Адмирал рассчитывал на окружавших его "лучших людей России", не понимая, что бывшим студентам и разночинцам, купцам и интеллигентам, среди которых было очень много неудачников всех мастей, ленивым дворянчикам и проходимцам, нашедшим теплые местечки в Омске, Томске, Иркутске и других городах, вплоть до Владивостока, было совершенно наплевать на окружающую действительность. Лишь бы им было хорошо. Они всей толпой возрождали "Великую Россию". Возрождали так, как сами видели и считали нужным. В основном поркой и расстрелами. Они хотели получить Россию, в которой будет их общество, с их неотъемлемыми правами, привилегиями, статусами и хрустом французских булок. Большинство из них увидели в происходящем возможность взлететь повыше и шанс оттеснить старую аристократию. В разрушении привычного старого порядка практически все эти люди обвиняли кого угодно, но только не себя.
Верховный Правитель тоже очень хотел найти виноватых во всех своих неудачах.
Он достаточно долго размышлял над тем - кто же виноват?
Перебрал всех, кого только мог вспомнить, даже масонов.
С другой стороны, список был не так уж велик, а количество "виноватых во всем" ограничено.
Пальму первенства по популярности среди врагов России уже достаточное время прочно удерживали большевики.
В число большевиков, разложивших сначала армию, а потом и Империю, включали и меньшевиков, и анархистов, и эсеров. Те, кто считали себя поумнее, использовали слово "социалисты". Совершенно не важно было не только то, что программы этих политических партий разнятся, но и то, что называются они по-разному. И пускай эсеры позиционировали себя как партия крестьян, а большевики - как партия пролетариата. Ни рабочим, ни крестьянам в той "Великой России", за которую боролись колчаковцы, места не было. Только в качестве прислуги и рабов.
На втором по популярности месте прочно закрепились жидомасоны, которые отличались от масонов тем, что представляли всемирный иудейский заговор.
Масоны, по мнению Колчака, точно не могли быть виноваты в развале страны.
"Вольными каменщиками" были многие представители аристократии, дворянства и интеллигенции империи, которые играли в эту европейскую игру и тем самым чувствовали себя частью европейской элиты и культуры.
В зависимости от того, в какую ложу входили представители российского общества, происходило и разделение элиты страны на партии. В Российской империи были прусская, французская и английская партии, не говоря уже о шведской. Каждая такая партия лоббировала интересы своей стороны. При этом все члены этих масонских лож почему-то считали, что именно они совершенно точно знают, что необходимо для "Блага России".
Русской партии при дворе Российских императоров не было, наверное, со времен Екатерины Второй, Потемкина-Таврического, Румянцева, Суворова, Ушакова. Великая императрица масонов не просто не оценила, она первой поняла всю опасность подобных организаций и разогнала заигравшихся в масонство, под страхом смертной казни, как заговорщиков. Мешали они ей.
С той поры так и повелось - российские императоры масонов не любили и гоняли, но без фанатизма. С фанатизмом было нельзя, слишком многих недосчитались бы.
В 1822 году масонство, буйно заколосившееся после смерти Великой императрицы и Павла Первого, запретил уже Александр Первый, который и позволил "поросли" взойти, вырасти и дать обильные плоды.
Николай Первый, во избежание каких-либо кривотолков, после восстания декабристов счел необходимым повторить в 1826 году указ своего брата о запрете масонства.
Императора вполне можно понять. Офигев от количества окружающих его во всех эшелонах государственной власти масонов, Николай Первый не только подтвердил запрет на масонство, но и взял с государственных служащих и военных на сей счет специальные подписки.
Но эти-то были "своими" для Александра Васильевича Колчака, поэтому подозрение падало на еврейских заговорщиков.
Среди руководства социалистических партий было много евреев, считавшихся в Российской империи не совсем людьми и ограниченных в правах. Понятия и сказки о масонах вместе с еврейскими фамилиями большевиков бросили в один котел и перемешали. Потом добавили американских Рокфеллеров, Розенфельдов, которые крутили свои делишки, пользуясь войной и наживаясь на займах, кредитах и военных поставках всем воюющим сторонам, приправили туда "блюмов" и "штейнов" из числа эсеров. Разбавили это варево социалистами вообще и получили жидомасонов.
Вот они-то и были во всем виноваты.
Подняли зажиточные крестьяне в Красноярской губернии восстание - точно большевики виноваты, сбили с пути.
Если не большевики, то жидомасоны. Какие еще могут быть варианты?
Социалисты! Все они одним миром мазаны.
А более вариантов никаких нет и быть не может.
Производилась колчаковцами экзекуция деревень и целых волостей, где пороли, вешали и сжигали без разбора. Тянулись огромные, на несколько верст, села, которые после наведения порядка представляли собой сплошные развалины с торчащими кое-где обуглившимися полусгоревшими домами, а оставшиеся в живых жители были обречены на нищету, голод и смерть. Кто виноват?