– Но, леди Браун, я не верю снам… никогда. Однако тот пожилой, очень… красивый и благородный человек, что скакал на черной лошади в сильном тумане… Он быть как живой! Его седые волосы развеваться, глаза гореть…
– Вздор! – сурово отмела ее возражения фрейлина. – Будущая королева Англии должна быть здравомыслящей!
– Здраво… что это? – не поняла ее принцесса.
– Она должна быть умной!
– О, я учусь, леди Браун. Я много читаю, учусь на лютне играть, петь и ездить на лошади.
– Будущая королева Англии не должна верить в глупости. Сны – это глупость!
Ничего не добившись, кроме нравоучений, Анна дала себе клятву больше никогда и никому не рассказывать ни о своих снах, ни о своих переживаниях. Она в чужой стране, с чужими людьми, которые не воспринимают ее ни как королеву, ни как просто человека их круга. Она – другая, и с этим ей придется либо смириться, либо измениться самой. Мириться с подобным обращением ей не хотелось, поэтому она решила пойти по второму пути…
…Когда Анна вошла в спальню, короля еще не было. Переодев дрожавшую от нервного возбуждения королеву, фрейлины удалились, закрыв за собой дверь. Анна стояла посреди комнаты, не зная, что ей делать. Тут ее взгляд упал на ларец, подаренный ей братом в день отъезда. Там она хранила милые сердцу вещи, а также баночку с отваром, который она использовала для поддержания красоты своих роскошных волос. Это зелье Анна всегда готовила сама, как ее научила мать.
– Не забудь! – напутствовала она свою дочь перед отъездом. – Каждый вечер ты обязана использовать этот отвар. Ты, увы, далеко не красавица, и волосы – твое богатство. Береги их!
Обычно Анна, теперь уже королева Англии, каждое утро готовила свежее зелье, используя яйцо, кору дуба, немного пива, тысячелистника и зверобоя. Но сегодня времени для приготовления свежего отвара не было. Тем не менее Анна решила не отступать от традиции. Даже сейчас, находясь в Англии, в тысячах миль от родного Дюссельдорфа, Анна не стала пренебрегать наставлениями матери. Быстро подойдя к ларцу, королева достала баночку и, боясь, как бы король не застал ее за этим занятием, тут же вылила содержимое на голову. То, что она совершила большую глупость, девушка поняла уже через несколько секунд, когда ей в нос ударил запах тухлого яйца, смешанный с ароматом забродившего пива. От ужаса Анну бросило в дрожь.
– Святая Дева Мария, только не это! – воскликнула она и бросила испуганный взгляд на двери, откуда с минуты на минуту должен был появиться король. – Что же мне делать?
Девушка запаниковала и совсем пала духом. Несмотря на свой возраст (по тем временам Анна считалась достаточно зрелой женщиной), она, в сущности, оставалась в душе еще испуганным ребенком, которого вырвали из родного дома и забросили в другой мир, во всем отличный от ее прежнего мирка. Ее растерянный взгляд переходил с одного предмета на другой, пока не остановился на кувшине с водой. Бросив банку с остатками отвара на пол, она подбежала к спасительной чаше… но было уже поздно. Около двери раздались тяжелые шаги короля. Анна беспомощно развела руками.
– Святая Дева Мария, Ich habe verloren! Я погибла! Die Guillotine wartet auf mich! – прошептала она и, стянув с кресла чепец, надела его на дурно пахнущие локоны и туго завязала под подбородком.
После этого действа юная королева поспешила к кровати и, нырнув под одеяло, укрылась с головой. Зловоние тут же заполнило все брачное ложе. Осознавая безвыходность положения, Анна заплакала от обиды. Но изменить ситуацию она была уже не в силах: мерзкий запах распространялся все дальше и дальше…
Внезапно двери распахнулись и на пороге появился Генрих, одетый в ночную сорочку. Терзаемый противоречивыми чувствами, которые он испытывал к новой жене, Генрих остановился в дверях. Он с тоской посмотрел на кровать и тяжело вздохнул: выхода не было! Король Англии должен исполнять не только супружеский, но еще и королевский долг!
Глава 16
Реанимационное помещение, где уже больше месяца находилась Аннелис, окутывал полумрак. За окнами бокса виднелись здания большого города, окрашенные закатом в огненно-красные цвета. Люди спешили домой после утомительного рабочего дня, машины выстроились в длинные ряды, мигая разноцветными огнями, кафе и рестораны манили гуляк своими яркими вывесками. ТАМ кипела жизнь, а здесь… Генрих Тейлор отвернулся от окна и поглядел на жену. "Господи! – взмолился он. – За какие прегрешения ты подвергаешь нас столь тяжким испытаниям? Господи, если ты слышишь, помоги нам, помоги Лиссе преодолеть все, дай ей силы для борьбы".
Силы, а главное, вера в выздоровление были ох как нужны не только Аннелис, но, как показали дальнейшие события, и самому Генриху. Все попытки вывести молодую женщину из комы не приводили ни к какому результату. В конце концов врачи стали просто разводить руками, а некоторые из них и вовсе намекнули Генриху Тейлору на то, что шансов на выздоровление у его жены нет и с этим фактом придется смириться. Самые безжалостные вообще посоветовали не мучить пациентку и отключить капнограф. Но Генрих и слушать не хотел об этом, упрямо повторяя изо дня в день:
– Я уверен, она поправится, вот увидите. Лисса – боец, и мы не раз попадали в ситуации, поначалу казавшиеся безвыходными. Она справится…
Но время шло, а состояние Аннелис не менялось к лучшему. У Генриха сердце разрывалось от жалости, когда он глядел на бледное, исхудавшее лицо дорогой жены. Целые дни он проводил в больнице возле Аннелис, разговаривая с ней, помогая медперсоналу ухаживать за женщиной и заинтересованно участвуя в попытках вывести молодую женщину из комы. Нет, не так они планировали провести медовый месяц…
В тот вечер Генрих Тейлор задержался в больнице дольше обычного. Медсестра уже давно предлагала ему вернуться в отель, расположенный неподалеку от клиники (он перебрался туда сразу после инцидента с женой), но некое чувство подсказывало ему: что-то должно произойти в этот вечер.
Отойдя от окна, Генрих сел в кресло напротив кровати Аннелис и начал читать книгу. Но смутная тревога, зародившаяся в его душе ближе к вечеру, никак не давала сосредоточиться на сюжете романа. Он то и дело поглядывал на жену и прислушивался к мерному тиканью аппарата, контролирующего жизнедеятельность организма Аннелис. В очередной раз оторвав взгляд от книги, Генрих устремил его на прикроватный монитор, на экране которого светились линии различных диаграмм: ЭКГ, артериальное давление, частота сердечных сокращений, частота дыхательных движений… Успокоившись, что все показатели в норме, Генрих намеревался было продолжить чтение, как внезапно в воздухе раздался тревожный сигнал.
– Это еще что за чертовщина? – пробормотал он, стремительно встал и подошел к монитору.
Увиденное заставило его немедленно вызвать медсестру, и без того уже спешившую в бокс. Взглянув на ее перепуганное лицо, Генрих понял, что состояние Аннелис резко ухудшилось. Глядя на монитор, сестра закричала вбежавшему вслед за ней санитару:
– Немедленно вызови доктора Брауна! Сердцебиение учащается, а давление стремительно падает! Да скорее, чего стоишь!
– Что это значит? Вы обязаны мне все объяснить! – попытался выяснить Генрих, встревоженный не на шутку.
– Уходите! – закричала медсестра, зло поглядев на него. – Вы не должны тут находиться! Вы только мешаете!
Неожиданно звон, исходивший из аппарата, прекратился и превратился в низкий монотонный звук.
– Что произошло? – на ходу спросил доктор, почти вбегая в бокс.
– У пациентки упало давление до критической отметки, вследствие чего произошла остановка сердца, – испуганно пролепетала медсестра.
Доктор Браун быстро подошел к Аннелис и приподнял верхние веки. Расширенные зрачки девушки не реагировали на свет.
– Дыхание?
– Отсутствует, док.
– Пульс?
– Отсутствует, док.
Тем временем лицо молодой женщины стало постепенно покрываться синевой.
– Адреналин, срочно.
– Есть, док, – засуетилась медсестра.
– Где дефибриллятор? – строго спросил доктор Браун, вводя внутрисердечно препарат. – Почему он еще не готов? Вечно вы возитесь…
Он выразительно поглядел на медсестру. Та покраснела и опустила глаза, боясь встретиться с врачом взглядом.
– Где Эдвард? Почему я ни до кого не могу докричаться?
– Я здесь, доктор Браун, – тихо произнес молоденький медбрат, растерянно переминавшийся с ноги на ногу возле двери.
– Вам особое приглашение надо? – накинулся было на него док, но, заметив охваченного страхом Генриха, спросил: – А вы что здесь забыли?
– Я… я… я, – перепуганным голосом бормотал тот.
– Вон! Вон отсюда! Сестра Грейс, почему в боксе посторонние?.. Дефибриллятор готов?
– Да, док.
– Вам нужно уйти, господин Тейлор. Мы сделаем все, что от нас зависит, а может, и больше. Идите! – решительно подталкивая Генриха к двери, сказала Грейс.
– Разряд! – твердым голосом произнес доктор Браун.
Это были последние слова, которые услышал Генрих до того, как за ним захлопнулась дверь. "Разряд, – мысленно повторял он, до сих пор не веря в реальность происходящего. – Разряд…"
…Хмурое, ничем не примечательное январское утро забрезжило сквозь закрытые шторы королевской спальни. Анна, ни на секунду не сомкнувшая глаз из-за сильного храпа мужа, тяжело вздохнула. Воспоминания о прошедшей ночи не наполнили ее радостью или вдохновением. Лежа рядом с тучным мужчиной, она чувствовала себя подавленной, нелепой, а главное, совершенно несчастной. Обещанный братом рай… Анна горько усмехнулась. "Вот он – рай. Спящий грузный муж, чья рана источает жуткое зловоние, двор, порядки и законы которого я не понимаю, кривые улыбки придворных и их насмешки за спиной. Они думают, что я не знаю, о чем они толкуют, а я все понимаю, и от этого становится еще тяжелее на душе. Я вынуждена молчать и только улыбаться в ответ. Но где взять столько терпения и мужества, чтобы все вынести? Рай… Я вижу, что Генрих, мой законный муж, тоже с трудом меня выносит. Он старается быть вежливым со мной, но разве этого мне хочется? Немного любви и понимания – вот чего я хочу. Но здесь, впрочем, как и дома, я чужая. Видимо, этот крест и уготовила мне судьба, и придется мириться с выпавшей на мою долю участью. Смогу ли я?"
– Доброе утро, дорогая, – услышала она голос Генриха и вздрогнула.
– Доброе утро, Ваше Величество, – тихо ответила Анна и смущенно улыбнулась.
Ей очень захотелось что-нибудь добавить в ответ на пожелание доброго утра, но пока она подбирала нужные слова, король слабо пожал ей руку, встал и, прихрамывая, вышел из комнаты, оставив растерянную Анну в гордом одиночестве.
– Она еще хуже, чем я предполагал, – с такими словами Генрих встретил Кромвеля, когда тот вошел с утренним докладом. – Если я еще вчера вечером надеялся, что она сумеет разжечь в моем сердце хотя бы что-то наподобие искры, то сегодняшняя ночь показала, что ни ее внешний вид (а это было понятно и раньше), ни ее внутренняя красота, о которой вы пытались мне втолковать, не в состоянии вызвать во мне страсть. Она ужасна! Она… нескладна, бестолкова и неуклюжа! Где были ваши глаза, когда вы предлагали мне ее в жены? Я подозреваю, что вы свели меня с этой девицей специально. У вас были на то веские мотивы… Не так ли? Так или иначе, я хочу развода!
– Но, Ваше Величество, – посмел возразить ему Томас Кромвель, – я не думаю, что это возможно в настоящий момент. Вероятно, после сегодняшней ночи королева может родить наследника…
– Не может! – стукнув по столу кулаком, воскликнул Генрих. – Я оставил ее такой, какой она была до приезда в Англию. Я не трогал ее, это… это невозможно! О, если бы вы только знали, какой дурной запах исходил от ее уродливого тела. Груди, как сморщенные яблоки, живот, как… как суфле, но только не сладкое. Она лежала, как бревно, словно ее надели на копье. Никакой реакции… Я пытался, Томас, исполнить свой королевский долг, но, видит Бог, я не смог. Я не смог даже поцеловать ее, а о том, чтобы прикоснуться к этому чудовищу, и речи быть не могло… А все благодаря вам, господин Кромвель. Благодаря вам я нахожусь в дурацком положении. Значит, герцог Норфолк был все-таки прав: у вас были особые причины нанести мне такой бесчестный удар. Вас подкупили…
– Могу ли я осведомиться, о чем вы говорите, Ваше Величество? Я не понимаю вас, – самым любезным тоном спросил Кромвель, внутренне холодея.
Его природное чутье, развившееся с годами, подсказывало ему, что грядет буря, и тогда… Тогда Тауэр может стать его домом на долгие годы, и это в лучшем случае. В худшем – плаха. Враги уже многие годы пытаются подловить и уничтожить его. Они неоднократно затевали интриги, но всякий раз он, Томас Кромвель, выходил сухим из воды. Не собирался он сдаваться и сейчас.
– Если Ваше Величество сочтет возможным поделиться со мной этими мыслями, вы окажете мне честь…
– Достаточно, господин Кромвель, – отмахнулся от него Генрих. – Хватит пустых слов, я устал от них.
Генрих встал и, хромая, приблизился к Кромвелю. Тот стоял неподвижно. Ни единый мускул не дрогнул на лице советника, когда король остановился вплотную к нему и пристально поглядел в его глаза.
– Я начинаю понимать, господин Кромвель, почему вы втянули меня в эти грязные игры… Деньги и власть! Ведь именно к этому вы стремитесь? Да, герцог Норфолк был прав. Вы хотели сделать из меня послушную марионетку, готовую в любой момент выполнить любое ваше желание. Вот к чему вы стремитесь! У меня было время подумать, и я пришел к выводу, что ваши действия наводят меня на мысль об измене.
– Никогда! – воскликнул уязвленный подобным обвинением Томас.
Кровь прихлынула к мертвенно-бледному лицу советника, ибо возмущение столь несправедливым обвинением захлестнуло его. Но как бы то ни было, внешне Кромвель оставался абсолютно спокойным.
– Если это так, то тогда найдите предлог освободить меня от моей жены. Да так, чтобы об истинной причине не было известно ни в Англии, ни в Европе, – бесстрастным голосом изрек Генрих и, взмахнув рукой, велел советнику удалиться…
… – О Ваше Величество, – прощебетали две фрейлины, впорхнув в спальню, где у окна стояла Анна, погруженная в невеселые думы. – Вы так рано встали! Сказать по правде, мы никак не ожидали этого…
– Вам хорошо спалось? – спросила леди Бассет елейным тоном. – Хотя, о Боже, какая я глупая! Как можно спать, когда рядом Его Величество!
Обе фрейлины противно захихикали, смущенно переглянувшись. Анна, с трудом разобрав сказанные слова, так и не осознала, на что намекала леди Бассет. До сих пор королева не имела опыта любовных отношений, поэтому подобного рода недомолвки были ей непонятны.
– Я спать хорошо. Король спать хорошо тоже.
– А правду говорят, что он очень хорош в кровати? – вдруг выпалила леди Бланк, лукаво взглянув на королеву.
– Я не понимаю, – недоуменно проговорила Анна, – что есть хорошо в кровати?
– Ну… – густо покраснев, протянула фрейлина. – Ну что он очень нежен.
– Oh, ja, – с улыбкой ответила Анна. – Его Величество очень добрый! Когда он ложиться спать, он говорит: "Спокойной ночи, дорогая", – а утром сказать: "Доброе утро, дорогая".
– И все? – фрейлины удивленно уставились на королеву. – И больше ничего?
– Nichts, – ответила Анна и вновь отвернулась к окну.
Фрейлины были обескуражены новостью.
– Где понять эту немку, – прошептала одна другой, выходя из спальни. – Она чудная, хотя и очень добрая. Надо держать язык за зубами, иначе нам не поздоровится.
Но если в тайну посвящены двое, удержать что-либо в секрете уже невозможно. И вскоре неосторожные слова новой королевы (разумеется, приукрашенные фрейлинами) облетели весь двор. В каждом углу, в каждом закутке вполголоса обсуждали события минувшей ночи, обраставшие все новыми и новыми деталями. Мнение было единым: либо королева говорит неправду, либо король… не в состоянии исполнить супружеский долг!
Глава 17
Прошло три недели, как Анна стала супругой Генриха, но отношения между ними не только не улучшились, а, наоборот, стали ухудшаться. Если до свадьбы король был подчеркнуто сдержанным по отношению к ней, то после свадьбы он счел ненужным блюсти приличия, тем более с женщиной, которую он с каждым днем все сильнее ненавидел. Анна всеми силами пыталась угодить Генриху, но ее попытки не находили отклика в душе короля. Его все в ней раздражало: и неумение хорошо говорить по-английски, и холодность в спальне, и ее простые манеры. И это несмотря на то, что королева изо дня в день по нескольку часов занималась изучением английского языка, музыкой, танцами, рисованием, а леди Джейн Браун обучала ее всяческим придворным премудростям. Более того, у новой королевы оказался отменный вкус, о чем фрейлины не преминули оповестить весь свет. Анна лично подбирала ткани для нарядов, вместе со швеями обсуждала фасоны, давая при этом интересные советы, а главное, умела носить новые платья, безвозвратно вытеснившие из ее гардероба те чудовищные порождения немецких портных, в которых она приехала в Англию. Но не это было главной темой, обсуждаемой в каждом уголке дворца. Из-за болтливости фрейлин любая прачка и каждый поваренок знали, что в королевской спальне творится что-то непонятное. Королева знала об этих слухах, точнее, догадывалась по косым взглядам, которые ловила на себе, когда общалась с придворными. Она слышала шепот за спиной и чувствовала, что что-то идет не так, но из-за своей наивности ничего не понимала.
– Леди Джейн, вам, как старшей фрейлине, надлежит поговорить с королевой, – как-то вечером, когда дамы встретились в замке леди Лайл, посоветовала ее дочь, леди Бассет.
– Если бы ваш длинный язычок был посдержаннее, а еще более длинный носик не совался бы не в свои дела, то и потребности в беседе не возникло бы, – сурово ответила ей фрейлина. – Надо же было такое выдумать!
– Но нет дыма без огня, моя дорогая, – проговорила хозяйка замка. – Я не хочу защищать свою дочь, но и молчать о несостоятельности брака мы тоже не должны. Королева обязана понимать свою роль: она будущая мать наследника.
– Я понимаю вас, но как… как объяснить королеве Анне, что она должна делать? – развела руками леди Джейн. – Я не раз намекала ей, но она либо действительно так наивна и чиста, либо настолько глупа, что мне в любом случае становится за нее страшно.
– Мне кажется, первое определение больше подходит бедняжке, – тяжело вдохнула леди Лайл. – Я больше с ней общалась, да и к тому же мне довелось поговорить с ее советником, графом Бергом, перед его отъездом, и он меня попросил помочь принцессе, ибо ее незнание жизни может довести до катастрофы.
– Тогда действительно бедняжка, – сочувственно промолвила леди Джейн.
– Мы обязаны ей помочь, – прощебетала молоденькая фрейлина леди Бассет.
– Да, но как? Как можно затевать такой разговор с королевой? Этикет этого не позволяет.