Он умолк. Похоже, надолго. Стало очень тихо; так тихо, что слышно было, как вдали, на той стороне Нева-хэ, на высокой голубой башне древнего собора Смоляной Параскевы, чаще называемого в народе попросту Смоляным - его назвали так в честь эфиопской святой подвижницы пятнадцатого века, - колокол бьет десять.
- Спасибо, драг прер еч Галицкий, - тихо проговорил Богдан и тоже встал. - То, что вы рассказали, очень существенно. Очень. Вы оказали большую помощь следствию.
- Вы так думаете? - прищурился боярин.
- Да, я так думаю.
- Это поможет вам вылечить и спасти моего друга?
- Этого я не знаю, - со вздохом ответил Богдан. - Но нам очень важно понять…
- Мне тоже, - сказал Галицкий. - Но я пока ничего не понимаю. К сожалению.
- Последний вопрос.
- Да?
- Вы каждый день в Соборе, и вам видны скрытые для непосвященных мотивы. Сторонники челобитной считают, что снижение налоговых ставок с предприятий, расположенных именно и только на территории Александрийского улуса, будет большим благом для страны - просто так, из общетеоретических и общеэкономических соображений? Не имеют ли они… или хотя бы некоторые из них в виду конкретные преимущества, которые утверждение их челобитной даст конкретным предприятиям? Институту Крякутного бывшему… "Керулену" Джимбы… что у нас в улусе еще?
Богдан говорил очень осторожно, но Галицкий все прекрасно понял - сразу сморщился, словно по рассеянности откусил изрядный кус от целого лимона.
- Не повторяйте сплетен, которыми одно время потчевали честных подданных некоторые газеты, - страдальчески попросил он.
- Хорошо, - послушно ответил Богдан, - не буду. Тогда вопрос противуположного свойства: не может ли оказаться так, что некоторые из ваших ечей по дану, столь упорно стремящихся не допустить утверждения челобитной, имеют в виду не допустить усиления Александрийских высокотехнологических предприятий? Ведь оно, скорее всего, несомненно воспоследует, если челобитная наберет потребное большинство и князь будет вынужден ее утвердить?
Боярин глубоко задумался. Заложив руки за спину, он медленно пошел поперек кабинета. В тишине легко поскрипывал паркет под мохнатым просторным ковром. Приблизившись вплотную к книжному шкапу, Даниил Казимирович резко обернулся. Богдан ожидал очередного всплеска негодования, но все оказалось наоборот.
- То есть вы полагаете… - медленно и очень спокойно начал боярин.
- Я ничего не полагаю пока. Я просто спрашиваю.
- То есть вы намекаете на то, что мой дан кто-то попросту разыгрывает втемную? Что наша борьба против челобитной - это просто способ, которым некие конкуренты, скажем, прера Джимбы давят его объединение? И что смерть Ртищева и безумие Гийаса - это не более чем еще один способ оказания того же давления?
Богдан помедлил, а потом чуть улыбнулся.
- Вы сами это сказали, - ответил он.
Боярин долго молчал, задумчиво созерцая ковер под ногами.
- Мне ни о чем подобном не известно, - вымолвил он затем. - Но я… я дорого дал бы за то, чтобы в этом разобраться как следует. Чтобы быть уверенным: это не так. Этого - нет. И быть не может.
- Мы тоже дорого бы дали, - сказал Богдан. - Всего вам доброго, прер еч. Спасибо за откровенность. Идем, Баг. Надо искать кота.
Брови боярина взлетели вверх.
- Кота?
Баг поднялся, с удовольствием чувствуя и почти слыша, как многообещающе похрустывает в рукаве пачка "Чжунхуа". Он уже опять хотел курить.
- Это у нас особая фраза такая, прер еч, - пояснил он. - Значит: ждут очень важные дела. Идем, Богдан.
Баг и Богдан
"Зал, где очищаются мысли",
21-й день восьмого месяца, первица,
день
- Нет, драг еч, нет! Ты смотришь на меч, а надо смотреть на противника, - Баг недовольно покачал головой. - Я понимаю, что никакого противника нет, но ты представь себе, что он - есть, сосредоточься на нем.
- Право слово, господин Оуянцев, да забудьте вы о мече! Вообще забудьте! Нет меча! Меч - продолжение вашей руки, продолжение вашей мысли… Гм… Вот тут я не уверен. Милейший господин Лобо, а у вас много мыслей в голове, когда вы берете меч в руки по серьезному поводу? - Нихонец Люлю поскреб нарочито невыбритую щеку в сомнении. - У меня так их вовсе не остается: рублю всех в капусту. Какие тут, к чертям, мысли?
- Вы правы. Мысли надобно изгнать. Пустота и холод…
Богдан облегченно вздохнул, глянул на наставников и осторожно, чтобы они не заметили, опустил меч, а потом отер пот.
Все четверо - Баг, Богдан, нихонец Люлю и Сэмивэл Дэдлиб - пребывали в тренировочном "Зале, где очищаются мысли", что на улице Малых Лошадей, в пяти домах от харчевни "Алаверды" и по соседству с апартаментами Бага. Для честного человекоохранителя это было весьма удобно, и при выборе жилища данное обстоятельство сыграло едва ли не решающую роль. Время - жизнь… Покинув Галицкого и по-прежнему не застав дома ни сюцая, ни Судьи Ди, снедаемый смутной тревогой и жаждой деятельности, не в силах справиться с томительной необходимостью ждать результатов проводимых научниками исследований и просмотра документов и файлов соборных бояр - покойного и спятившего, Баг предложил минфа посетить сей тренировочный зал, дабы сбросить нервное напряжение и дать расслабление хотя бы телу. Богдан стал было отнекиваться: он почти не владел ни искусством меча, ни мастерством кулачного поединка, да и настроение было у него, мягко говоря, не самое подходящее. Скакать и кувыркаться, подобно неразумным хайнаньским макакам, в ту пору, когда в столице происходят столь странные и грозные события, казалось ему верхом несообразности.
Однако когда Баг, потыкав пальцем в кнопочки телефонной трубки, связался с нихонским князем Люлю и спросил его, а отчего бы, коль они собирались этим заняться в ближайшие дни, не пофехтовать прямо сейчас, и гокэ с поразительной готовностью согласился, словно только звонка Бага и ждал, - Богдан понял, что ему кулаками махать, кажется, не придется, заинтересовался и отправился вместе с другом.
И поступил совершенно правильно: ему открылось очень поучительное зрелище.
В "Зале, где очищаются мысли" их встретил хозяин - невысокого роста преждерожденный, сложения настолько могучего, что он казался квадратным, чем-то внешне неуловимо похожий на Багатура Лобо - такой же бесстрастный, черноволосый, исполненный внутренней уверенности. Баг приветствовал его почтительным поклоном, назвал "шифу Боло" и испросил позволения немного поупражняться в зале. Боло отвечал сообразным поклоном, произнес, что он будет только рад, и сделал широкий приглашающий жест. Нихонец Люлю поклонился Боло прямо, всем корпусом - на нихонский манер - и назвал его на свой лад сэнсэем; хозяин вернул поклон и протестующе взмахнул руками, однако видно было, что такое обращение ему знакомо и вполне приятно. Неизменно маячивший за плечом Люлю Дэдлиб прикоснулся к шляпе двумя пальцами и расплылся в улыбке. Боло в ответ тоже показал, какие у него неплохие - крупные и белые - зубы.
Потом выяснилось, что в зал нельзя входить в уличной одежде, а нужно сменить ее на приличествующие этому месту легкие тренировочные порты и сильно укороченные халаты; что ж, еще великий Учитель Конфуций писал в двадцать второй главе "Суждений и бесед": "Благородный муж не несет в чужой храм поминальные таблички своих предков". Богдан оглянулся на Дэдлиба и, увидев в его взгляде одобрение, отправился со всеми переодеваться.
Безмолвные и вежливые прислужники тут же выдали ему легкий серый халат и такие же короткие порты; Богдан повязал широкий кушак и глянул на себя в зеркало: перед ним предстал высокий, хотя и - что греха таить - несколько нескладный молодец со встрепанными волосами и в как-то сразу покосившихся очках; тонкие ноги до крайности неавторитетно торчали из куцых штанин. "Посмотрела бы сейчас на меня Жанна", - с усмешкой подумал минфа и вслед за Дэдлибом, который не пожелал расстаться со шляпой, как был босиком отправился в зал. Люлю тем временем рассказывал Багу о том, как они вчера определяли друга Юлли в москитовскую лечебницу "Тысяча лет здоровья" и какое замечательное впечатление оная лечебница на них на всех произвела; минфа не особенно вслушивался, озабоченный тем, чтобы правильно повязать непривычный пояс. Внезапно он понял, что уж пять минут как не думает о боярах-прыгунах и о Галицком; "Зал, где очищаются мысли" определенно отвечал своему названию.
Они вошли в простое квадратное помещение с широкими окнами, дающими достаточно света, с алтарем, где перед раскрашенной глиняной фигуркой великого полководца древности Гуань Юя курились сандаловые палочки, и стойками с разнообразным холодным оружием - Богдан такого в жизни не видел, - протянувшимися вдоль стен. По бокам от входа были предусмотрены две низкие деревянные скамеечки, и Дэдлиб уверенно направился к одной, уселся в середину, откинулся на стену и, сдвинув шляпу на лоб, вытянул босые ноги. Богдан скромно присел рядом.
Баг и Люлю тем временем вышли в центр, встали друг против друга на отполированном бесчисленными пятками деревянном полу - не было видно ни единой щелочки - и склонились в поклоне. Хозяин по имени Боло застыл в дверях, наблюдая за ними с улыбкой.
Дальше Богдан понял не все. Даже, пожалуй, почти ничего не понял. Некоторое время нихонец и Баг медленно ходили какими-то странными кругами, буравя друг друга внимательными взглядами; их руки и ноги совершали осторожные, согласованные движения, красивые какой-то особой бесстрастной и цепкой красотой; время от времени вперед плавно выдвигались кисти рук с причудливо сложенными пальцами, вес тела тягуче переносился с одной ноги на другую, иногда пятки совершали таинственные, какие-то обособленные движения, будто желая продавить дерево пола насквозь, - этому не было конца.
Потом нихонец с короткими воплями "а-та!", "а-та!", "а-та!" вдруг бросился на Бага, сопровождая каждый вопль ударом кулака; но там, где пролетали кулаки, Бага уже не оказывалось. Он каким-то чудом пропустил Люлю мимо, да к тому же непонятно как успел зацепить его левую руку: Люлю стремглав совершил вокруг Бага крутой поворот - непонятно, своей волей или нет, а за это время Баг завладел его рукой основательно; дальше же последовало нечто уж совсем неуловимое взгляду, в результате чего нихонский князь перевернулся в воздухе и полетел спиной в пол. Богдан внутренне сжался, представляя силу удара о дерево плашмя со всего размаху… но Люлю взмахнул ногами, как геликоптер пропеллером, мячиком отскочил от пола и опять оказался на ногах. В воздухе повисло его "эйтс-с-с-с-с…". После чего очень довольные противники снова поклонились друг другу и подошли к стойке с оружием; стало еще интереснее.
Конечно, Богдан уже имел пару случаев убедиться в том, что его друг Багатур Лобо неплохо владеет мечом; честно говоря, с точки зрения Богдана, человека столь же далекого от мечей, сколь Ханбалык далек от Александрии, Баг владел мечом просто виртуозно - на языке у минфа порой почему-то вертелось "Гендель меча". Но зрелище двух противников, равно хорошо управляющихся с любым встречающимся на стойках "Зала" оружием, оказалось поистине очищающим мысли. В нем не было ничего от скучных, конца-краю не имеющих спортивных соревнований, показы коих по телевидению Богдан нипочем не смотрел; напротив, это был чарующий стальной балет, отточенный танец двух грозных бойцов, ни один из которых не мог одолеть другого и потому в тщетной попытке добиться преобладания то и дело хватался за новое оружие, надеясь, что соперник не так хорош с ним, как с предыдущим. Иногда противники сшибались в центре, звеня клинками, но чаще противуборство ограничивалось немногими предшествующими схватке движениями и одним-двумя пробными ударами; после этого Люлю и Багу, видимо, все становилось ясно, и они шли менять свои боевые снасти, частенько - весьма жуткие с виду.
Так было перепробовано все, и нихонец снова взялся за прямой меч; Баг согласно кивнул.
Богдан смотрел как зачарованный. Мысли очищались.
Люлю встал в низкую стойку - на широко расставленных ногах и держа меч двумя руками лезвием вверх слева от груди. Баг сначала стоял просто - расставив нешироко ноги и опустив левую руку с мечом к полу, но, увидев стойку Люлю, мгновенно перебросил меч в правую: узкая полоса стали, сверкнув на летящем в окна полуденном солнце, описала что-то вроде восьмерки; оружие скрылось за спиной Бага, а левая рука вытянулась в сторону Люлю.
Вдруг Люлю посмотрел прямо на Богдана и улыбнулся: тот и сам не заметил, как встал и теперь совершенно машинально пытался скопировать стойку нихонца.
- А что, господин Лобо, - спросил Люлю, все так же стоя на полусогнутых ногах, - ваш коллега, я вижу, тоже не чужд фехтования? А, господин Оуянцев?
- Нет, что вы! Я чужд, чужд! - Богдан пришел в себя и даже покраснел. - Я совершенно не умею… Когда я учился, нам преподавали, но… с тех пор я все забыл.
- Да что вы? - искренне изумился нихонец, выпрямляясь. - Вот уж никогда не поверю! Неужели это правда?! Может быть, вам случалось когда-нибудь научиться, а потом разучиться плавать? Господин Лобо, как же это так - отчего милейший господин Оуянцев до сих пор не владеет мечом в должной мере?
- И правда, еч, - Баг улыбнулся, - что ты скромничаешь? Давай-ка, выходи к нам, выходи.
Богдан неуверенно оглянулся на Дэдлиба; Сэмивэл продемонстрировал, как широко он умеет улыбаться, и показал Богдану большой палец: иди, мол!
"Пропал!" - обреченно понял Богдан, когда Люлю и Баг, не найдя, видимо, изъянов в подготовке друг друга, с нерастраченной рьяностью взялись за него: установили в правильную стойку - "не так широко ноги, еч", вставили в руки меч, причем Люлю долго растолковывал Богдану, как правильно обхватывать рукоять меча: "а этот пальчик сюда-а-а-а", и предложили нанести несколько ударов по воображаемому противнику.
Богдан и нанес.
От души.
Очки, правда, чуть не слетели с носа после третьего взмаха.
"По-моему, просто отлично", - оценил он себя, но на лицах мучителей отражались какие угодно чувства, кроме одобрения.
- М-да, - задумчиво произнес Люлю, внимательно разглядывая смущенного Богдана, - у господина Оуянцева огромный потенциал, огромный!
- Но нераскрытый, - уточнил Баг, - пока не раскрытый потенциал.
- Что ж, - вздохнул нихонец, - будем раскрывать…
И они принялись раскрывать этот самый потенциал с таким усердием, что вскоре Богдан уже исходил по́том и даже вспомнил о Галицком.
Тут наставники и запнулись: зашел разговор о том, как нужно изгонять мысли и до какой степени это способствует правильному нанесению удара. Оба были согласны с тем, что мысли только мешают, но расходились в способе их изгнания.
Богдан увидел, что о нем на некоторое время забыли, тихонечко отошел в сторонку, прислонил к стенке сделавшийся отчаянно тяжелым меч и с облегчением сел на прежнее место, рядом с Дэдлибом.
Дэдлиб, меланхолически перемалывая челюстями жевательную резинку, пуще надвинул шляпу на лоб, так что кончик носа едва не коснулся полей, и заметил небрежно:
- Это все хорошо, конечно, но… - Он усмехнулся. - Господин Сю, вы знаете, любой самый громадный парень, дай вы ему со всей силы по коленной чашечке, падает наземь как подкошенный. - Богдан посмотрел на него с недоумением. - Точно, - широко улыбнулся Дэдлиб. - Поверьте моему опыту, господин Сю. Так и есть. Главное - успеть первым.
"Все же западные варвары какие-то очень кровожадные, - подумал Богдан. - Хотя это можно понять: им приходится существовать в условиях постоянного общественного неспокойствия… они это зовут здоровой конкуренцией. Так что умение первым дать в коленную чашечку легко может стать одним из основных условий выживания и успеха. А потому - и одной из основных добродетелей… Бедные…" - И Богдан посмотрел на Дэдлиба с участливым пониманием.
Но тот истолковал его взгляд по-своему.
- А еще лучше… - Он прицелился в Гуань Юя указательным пальцем. - Ба-бах! И готово.
Люлю и Баг меж тем, кажется, пришли к согласию и огляделись в поисках ученика.
- Нет-нет, - помотал головой Богдан со своей скамейки. - Достаточно. Я уже многое понял.
- Всегда буду рад видеть вас в моем зале, драгоценный преждерожденный, - внезапно прогудел над ухом Боло; Богдан даже вздрогнул. - Приходите в любое время.
…Богдан расставался с тренировочным халатом, испытывая смешанные чувства: с одной стороны, такая одежда была сугубо чужда его образу мыслей и вообще самой его жизни; с другой - сегодня в зале он, бестолково взмахивая мечом, испытал весьма особые, новые ощущения, с которыми не хотелось расставаться так же легко, как с халатом. Странно: хотелось их испытать сызнова… Тут было о чем поразмыслить. Гокэ уж удалились в душевую, в приоткрытую дверь слышались их веселые голоса и шум воды, а разоблаченный до полного естества Баг, с порога заметив, что Богдан застыл в задумчивости, понимающе хмыкнул и тоже скрылся в душе.
Распрощались на улице перед входом; день был в разгаре. Богдан, наблюдая, как его напарник и оба симпатичных гостя страны раскланиваются, сияя неподдельной приветливостью и отнюдь не церемонной, вполне искренней уважительностью, подумал, что подобные мучительные с виду мероприятия, видимо, полезны не только для закалки тела и развития его боевых способностей, и даже не только для очищения духа от неподобающей благородному мужу суетной нервности, но - странно подумать - для укрепления дружбы. Он готов был бы поклясться, что из тренировочного зала Баг и Люлю выходят, став куда ближе друг другу, нежели были пару часов назад.
И Богдана совершенно не удивило, что прощание завершилось разговором о следующей встрече.
- Ну что же, милейший господин Лобо, - заговорил нихонский князь Люлю, - мне думается, уж теперь-то мы точно можем наконец пропустить с вами по стаканчику, а? То есть не прямо сейчас, а вообще. В конце концов вы с Дэдлибом чуть не коллеги, и вам с ним тоже, я думаю, найдется о чем поговорить…
Богдан терпеливо стоял рядом, чувствуя, как возбуждение и какой-никакой, а все ж таки прилив сил, охватившие его в зале, уходят - и на смену им в мышцы болезненно вливается густой, вязкий свинец.
- Почту за честь, - сдержанно кивнул Баг.
- Как раз перед отъездом… - подал голос Дэдлиб, извлекая из портсигара длинную черную сигару. - Не желаете? - Богдан и Баг не желали. - Так вот, перед отъездом в эту вашу Ордусь у меня было одно весьма любопытное дельце. Не могу сказать, что я доволен результатом. Забавное, надо признаться, дельце. Вам будет любопытно услышать…
- Боюсь, в ближайшие дни нам будет некогда, - отвечал Баг. - Мы с напарником как раз сейчас ведем тоже вполне головоломное расследование…
- Как интересно! - сверкнув зубами, восхитился Люлю. - Оно не принадлежит к разряду государственных тайн?
- Да вот пока не знаю. - Баг честно развел руками.