- Это Княгиня, - будничным тоном, как само собой разумеющееся, сообщил Друц, подсовывая тебе миску с квашеной капустой.
- Княги-и-ня! - качнул головой солдатик: не то одобрил, не то задумался. - Которая в ключницы к Ермолаю?
И сам себе ответил:
- Лады.
Что он имел в виду, осталось загадкой. Для тебя главным было другое: приняли. А там видно будет. Глядишь, и времечко сыщется: с Друцем словцом перемолвиться.
В капусте густо попадалась клюква, наполняя рот приятной оскоминой.
Позади хлопнула дверь; сразу стало шумно.
- Марфуня! миляшиха! Заходь, заходь, на-кося водочки!..
- Силантий, дочку - мне! Слыхал, свинская харя? - сюда веди!
- Ох, мужички, дайте разговеться! Лапу, лапу прибери, охальник! Мы - женщины честные, нам отдышаться надоть…
- Рябая, подь ко мне! Эх, рябь моя, голенастенькая! - меня Петькой зовут, ты будь Настею!
- Акулька я… Акулина.
- Един пень! На колени, на коленки седай!
- Ну, Тимоха! ну, ловец! Гляди, сколь маток завалил!
- Кружку ему! Да лей, не жалей, до краев!
Краем глаза ты отметила: про дуру-Акульку спросить-сказать забыли. Мало ли: шел охотник за добычей, вернулся с удачей! А что мала да ряба, так ведь это судьба: мы по пьяни кого хошь помянем… Тимоху завертели, хлопая по плечам, не давая слова сказать, сунули в руку полную кружку; вот лосятник уже отдувается, вкусно крякает, зажевывает шаньгой - а баб расхватали, разобрали по рукам, остается Тимохе коситься на тебя со значением: не сама ли пошла-напросилась? вот он я, красавец-мужчина!
Ты улыбнулась лядащему, он и расцвел.
И пошло-поехало: гомон, взвизги, питье-закусь, потная ладонь за пазухой (плевать! не до капризов…); извлеченная неведомо откуда гармошка, старая, раздолбанная - и снова веселье, судорожное, взведенное, словно курок, каким всегда бывает веселье обреченных…
Одно жаль: едва ты оказывалась рядом с Друцем, как ловила на себе стальной прищур солдатика.
Вот и говорила ни о чем.
* * *
Когда в дверь с разбегу ударили плечом, ты даже не удивилась.
Что-то близилось к концу.
Удача? беда? жизнь?
Пустяки.
XVII. ДРУЦ-ЛОШАДНИК или РАСКУДРИТЬ ТВОЮ!..
Восстали на меня свидетели неправедные; чего я не знаю, о том допрашивают меня.
Псалтирь, псалом 34
Не так все шло, наперекосяк, криво; гнилой выходил расклад. Еще днем казалось: все дерьмо, что могло свалиться на темечко, уже свалилось. Ан нет, баро, рано радовался! Оставался ушат-другой у фортуны в заначке, как раз по твою душу.
Встречу - убью.
Где-то там, наверху, где тянут жребий: кому фарт и пруха, кому дом казенный, а кому крест на погосте - где-то там сдвинулся, зашуршал вниз первый камешек, увлекая за собой дружков-товарищей. Лавина набирала разгон. Эх, будь ты в силе, Валет Пиковый - раньше б шухер учуял. С чего же все началось? С Филатовой подлянки? нет, раньше. С урядника, что за Рашелью прискакал? Может быть.
Углядеть бы! разобрать, разобраться… поздно.
И кой бес Княгиню сюда принес?! Водку, что ли, пить? песни горланить?! Перемолвиться бы - да не складывается. Едва ты с полчаса назад выбрел, шатаясь, наружу - якобы проветриться, надеясь, что и Дама Бубновая за тобой последует - сразу хвостом Карпуха увязался. Не скрываясь, в лоб: "Заблукаешь спьяну, ищи тебя… а нам Ермолай Прокофьич бо́шки посворачивает!" Была б в избе хоть другая горница или там подклеть - утащил бы Рашку, вроде как по бабскому ремеслу использовать; да и той ухоронки бог не послал. Не уединишься. "Артельщики" - люди простые, им одной горенки на все про все хватает: и пить-гулять, и с бабами тешиться.
Еще эта дура-Акулька! ну, девка, ну, сатана! Ей Лупатый водки в глотку плеснул - она и окосела, чушь всякую мелет, похваляется, как к тебе в ученицы пойдет. Будете, значит, вместе железных змиев стращать. А Лупатый вокруг маломерка вьюном увивается, вон уже и раздел девку наполовину - а ей хоть бы хны! Спортит ее ублюдок Петюнечка, как есть спортит; поутру очнется - голосить станет.
Сама виновата.
Одна загвоздка: за девку поруганную мужички здешние и озлиться могут. А Филат со своей бой-бабой сгоряча еще и уряднику стукнут! Да и сама Акулька молчать не обучена. "Артельщики" - не дураки, даром что ветошники; особенно Карпуха. Понимать должны. Значит, кончат девку по-тихому. Мало ли? Волки порвали, или в болоте утопла. Сгинула - и концы в воду.
Хреново. И девку-дуру жалко, и в селе веры не дадут, что сама где-то пропала. А если еще видел кто, как она сюда шла… Выходит, гореть этой хавире по-любому! Княгиня тоже не с добрыми вестями, небось, нагрянула - добрые и подождать горазды. Когти надо рвать отсюда, Валет Пиковый! Веревка с варавским мылом тебе, беглому, по-любому обеспечена, терять нечего…
Раскудрить твою!.. дождались!
* * *
От страшного пинка дверь, распахнувшись настежь, с грохотом ударилась о стену.
И, резко качнувшись обратно, едва не припечатала по роже незваного гостя. Однако в последний момент тот все же подставил локоть; охнул от боли, выматерился сквозь зубы.
Заминка вышла.
Короткая, пустячная.
Однако хватило за глаза.
Душа-Силантий, например, вовсю лапавший Марфу-солдатку за бока, как-то разом оказался на ногах. Сорвал со стены двустволку; вскинул к плечу. Бил наверняка: картечью, дуплетом, чтобы изрешетило не только вошедшего, но и любого, кто возжелал бы ввалиться следом. Из левого ствола - гостеньку в брюхо; из правого - вскользь, прямиком в шевелящийся сумрак сеней.
Знал разноголосый лихое дело.
ЗАМЕТКИ НА ПОЛЯХ
А у души-Силантия в глазах его, заплывших навсегда:
…лужа.
С одного бока уже льдом подернулась. В середине тоже - собрались хрусткие осколочки, льнут друг к дружке. Вода пополам с грязью: мутная, пенная, отблескивает потешно. Вон, сбоку комья плещутся головастиками.
Сапог в лужу - хр-р-рясь!
Беги, лужа, во все стороны.
* * *
…да только атаман-Карпуха куда проворней оказался. Успел подбить злую руку: оба заряда с грохотом и треском ушли в потолок. Сверху на головы посыпалась мелкая щепа; в нос шибанула пороховая гарь.
Одновременно, как по команде, взвыли белугой дородная Марфа с дочерью.
- Цыть, дуры! - рявкнул Карп, и бабы заткнулись, как отрезало. - Ты чего, Силантий, очумел?! Это ж Филат!
И вправду, Филат!
Впору встать, посчитаться за его полено… Одна беда: выполнять свое обещание и отрывать падлюке его дурную башку у тебя не было сейчас никакого желания.
Не до старых счетов - новые нарастают.
Кстати, за спиной гостя в сенях маячила корявая громада Федьки Сохача. Не один пришел пьяндыжка, ума хватило.
- Што ж вы, ироды, творите?! - почти сразу же опомнился изрядно побледневший Филат. - Девку мою, стал-быть, спортить удумали?! Ты, душегубец!
В два шага мужичонка оказался возле Петюнечки и с размаху приложился костистым кулаком к ухмылке "артельщика". Откуда только силы взялись! Лупатый, не ожидавший от Филата подобной прыти, кувыркнулся с лавки под стеночку - а гневный Акулькин родитель, не теряя времени даром, ухватил за ухо дочь, пьяно моргавшую круглыми глазенками, и повернулся тащить ее вон из разгульной избы.
- Вот мамка тебе дома… - успел еще пообещать Луковка.
И вдруг поперхнулся.
Захрипел, забулькал, удивленно охнув; стал медленно заваливаться набок.
Лег тихо, без судорог.
Лупатый еще раз коротко сунул финку, отливающую багрянцем, Филату в правый бок, туда, где печень, и отпрыгнул назад, зацепив край стола.
Потекли звоном бутылки.
Только теперь бедный пьяница вдруг охнул по-новой, мелко засучил ногами. Акулька не удержалась, упала сверху, забормотала: "Тять, што с тобой? што с тобой, тять, а? тять…" - осеклась, поднесла к глазам ладошку, липко выпачканную красным. Уставилась без толку, моргнула раз, другой - и тоненько, по-собачьи заскулив, полезла на карачках под стол.
В избе все словно застыло. Время подернулось хрупкой корочкой льда, словно ноябрьская лужица, - вот-вот хрустнет под сапогом. И первым разорвал наваждение, как ни странно, оставшийся стоять в дверях Федюньша.
- Ты што наделал, луподыр поганый? - его взгляд уперся в Лупатого, словно норовя прожечь убийцу насвозь. - Ты ж его… ты ж убил его, да?
Детский вопрос прозвучал смешно; смешно и страшно.
- Убил, - ласково осклабился Петюнечка, выпуская на волю спрятанное до поры безумие. - И тебя сейчас порешу. Хошь? Ну, иди сюда, иди!..
Федор послушно шагнул вперед. Сразу став ловким, "артельщик" рванулся навстречу, ткнул клинком снизу, в живот - но каким-то чудом Сохач перехватил его руку с ножом на полпути. Сжал так, что не вырвешься - Лупатого аж перекосило от боли, от тщетной натуги; и секундой позже кувалда тяжеленного Федькиного кулачища с хрустом ахнула Петюнечку в лоб.
Ровно посередке.
И сразу стало ясно: нет больше Лупатого.
Царствие небесное.
Федор Сохач хмуро посмотрел в стекленеющие глаза своей жертвы, будто надеясь увидеть там что-то тихое, трепетное; неторопливо разжал пальцы. Тело мешком рухнуло на пол. И тут же, опрокидывая стол, на Федюньшу с ревом навалился Силантий, обхватил сзади ручищами, смял, не давая двинуться. Вновь в унисон подняли ор Марфа с дочкой, щенячьим тявканьем наслоился сверху Акулькин скулеж, и ты понял: пора!
Время!
Коротко глянул на Княгиню. Ответный кивок, и Рашкин взгляд указывает на сжавшуюся в комок и обхватившую голову руками Акульку. Хватай, мол! Спасешь девку - глядишь, и поверят тебе. Со свидетелем-то! Умница, Княгиня, в момент весь расклад просчитала. Ну, если пофартит уйти - глядишь, и пеньковый ошейник с варавским мылом стороной минует…
Перепрыгнуть через поваленный стол, кинуть девку на плечо - много ли времени надо? Всего ничего. Теперь - к двери.
На полпути ты оглядываешься.
Федюньша медленно, но неотвратимо разжимал медвежьи объятия Силантия, и разбойничек только кряхтел, не в силах ничего поделать. Вот ведь силища у парня! Где и нажил?..
Ты натыкаешься на Княгиню, едва не сбив ее с ног.
В чем дело?! Почему она еще здесь, а не снаружи?!
- Назад, мажье семя!
Поздно, поздно ты спохватился, глупый невезучий ром!
Вот он, Карпуха, стоит в дверях с карабином в руках. И по тому, как он держит оружие, ты понимаешь: не успеть, не выбить винтарь!
Дернешься - схлопочешь пулю.
Ты медленно пятишься, Княгиня тоже. Краем глаза успеваешь заметить: Федька с размаху бьет головой назад, в кровь расшибая душе-Силантию остатки его носа. Здоровяк валится на пол, корчится, гундосо воет - и приклад карабина обрушивается на Федькин затылок.
Сохач падает, как подкошенный.
Грохот выстрела. Пуля уходит в многострадальный потолок - и разом наступает тишина, в которой отчетливо клацает передергиваемый Карпом затвор.
Пять патронов в магазине; значит, осталось четыре.
Всем хватит.
- Та-а-ак, - медленно тянет Карп, озирая "поле брани". - Разбираться будем. Тимошка!
Из угла выбирается насмерть перетрусивший лосятник.
- Свяжи-ка этого, бугая. А после рассказывай: кого это ты сюда навел, падина?!
* * *
- …Дык дочка это Филатова! - оправдывался Тимошка, бегая глазками. - За нами увязалась. "На гулянку!" - и все тут. Ить куда девать было, Карп? - уже и пришли, почитай.
- Гнать надо было, - хмурый Карп ворочал шеей, будто желая разодрать ворот рубахи. - А теперь што? Теперь што, я тебя, дурака, спрашиваю?! Батьку ее Петюнечка кончил; этот, неприятная сила, Петра насмерть зашиб. Ить они ж молчать не станут, девка с лешаком-то! А порешим - в деревне хватятся. Да и ссылочные…
Карпуха покосился на вас с Княгиней.
Губами пожевал.
- Ин ладно, Бритого купец прислал, волей-неволей, не о том речь! А ты? - он пристально уставился на Княгиню.
- И меня прислал, - не задумываясь, ответила Рашель. - Говорила уже. Запамятовал, солдатик?
- Пошто?
- Не твоего ума дело. Бритому пару слов передать, по мажьей части. Тебе те слова слышать без надобности. А ты вцепился клещом! - по нужде, и то с тобой! "Попка" на вышке, вот ты кто, солдатик!..
- Ты мне зубы не заговаривай! - неожиданно озлился Карп. - Вот приедет купец, тогда и отвечу за грехи. Ежели што не так, сам первый и повинюсь перед вами обоими. А пока: запрем мы вас в овине, вместе с лешаком да девкой. От греха подальше. Думаете, не видал я, как вы убегти пытались, еще и девку с собой волокли? До утра посидите, чай, не околеете! А ты, Тимошка, дуй в Кус-Крендель, Ермолай Прокофьича буди да сюда тащи. Хучь волоком, хучь как. Пущай решает.
На полу заворочался душа-Силантий.
Сел; стонать принялся.
- Сбегут, - булькнул разбитым носом.
- Кто - сбегит?
- Эти. Колдуняки…
- А ить верно. Могут, - всерьез задумался Карпуха. - Только отчего ж раньше не сбегли?
- А раньше, кубыть, и не сбирались-то! - подвякнул Тимошка.
- Молчи, пропадужина… Вишь, я-то им дорогу заступил - и никуда не делись, мажье семя! Может, не так страшен черт…
Карп помолчал - и вдруг ухмыльнулся, явно придя к какому-то решению.
- Вставай, Силантий, неча разлеживаться! Тащи образа, распятие тащи, нательный крестик сымай, коли есть! - на овин снаружи навесим. Да досками крест-накрест дверь заколотим. А под порог мертвяка неотпетого, неприкаянного положим. Хучь того же Филата - Петьку нести тяжелей. Звестное дело - колдунам через покойника переступать никак нельзя. А иконы да распятие стены оборонят. Не сбегут.
- Дык эта? может, ишшо…
- Делай, што велено!
- А бабы? - вновь подал голос Тимошка.
- А што бабы? - Карп коротко зыркнул на бледную Марфу с дочкой, и те дружно закивали журавлями колодезными, заранее на все соглашаясь. - До утра тут переночуют, ничего с ими не сделается! Язык-то прикусят, коли жизнь дорога!
Очнувшийся Федюньша молча буравил "артельщиков" и Тимошку тяжелым взглядом; но в овин пошел сам, не стал ерепениться. Акульку, которую от страха трепал мелкий озноб (аж зубы клацали!) тебе пришлось нести на руках. Княгиня шла впереди, гордо подняв голову и даже не глядя на уцелевших разбойничков; словно говорила всем своим видом: "Я, конечно, до утра посижу, но вот приедет купец - вам тут всем мало не покажется!"
Однако Карпуха был тверд, и решение свое менять не собирался. Да и карабин все время держал наготове. Это он, конечно, правильно…
Дверь овина захлопнулась за вами, и снаружи деловито застучали молотком. Сквозь стук слышно было, как Карпуха дает последние наставления. Наконец лосятник убежал в безумную ночь, спеша с донесением к купцу, и неугомонный Карпуха принялся указывать Силантию, куда вешать иконы и распятие.
Ты в темноте ощупал стены, дверь. Стены - из бревен, не своротишь. А вот дверь… Хоть и крепкая, но против Федьки может и не устоять. Ежели вдвоем навалиться…
Молоток стих, послышались удаляющиеся шаги. Что, уходят?! Вас без надзора оставляют?! Неужто так колдовства боятся?! Нет, остановились…
Они говорили тихо, надеясь, что вы не услышите - но кое-что все же разобрать удалось:
- …в избе… следи… не подходи близко, мало ли… мажье семя… стреляй, ежли што… а я говорю - стреляй!..
Значит, овин будут держать на прицеле издалека, скорее всего, с двух сторон, и чуть что - стрелять. Вышибешь дверь - огребешь пулю. Силантий белку в глаз бьет. Небось, твой-то глаз покрупнее беличьего…
Голоса смолкли.
Прислушивавшаяся вместе с тобой Княгиня тряхнула головой.
- Ну, здравствуй, Друц. А я-то предостеречь тебя хотела. И вот сама… - она не договорила, обернулась к Федьке Сохачу:
- Давай руки, герой. Развяжу.
В углу тихо всхлипывала Акулька, трезвея с каждой секундой.
XVIII. РАШКА-КНЯГИНЯ или УХОДЯ - УХОДИ
Впереди шли поющие, позади играющие на орудиях, а посредине девы с тимпанами…
Псалтирь, псалом 67
- …да, - наконец бросил Друц, запуская обе ладони в соль с перцем, в кудри свои буйные, отросшие на воле куда шибче твоих. Словно выдрать их с корнем решил, баро. - Да, Княгиня. Неладные дела. Ходи, чалый, ходи в поле, умер твой хозяин…
И уставился на тебя в упор.
Еще слов ждал? Нет, Валет, не будет больше слов, все сказала, что знаю. Про Мордвинск, про поезд в ад, про игры княжеские, полуполковничьи, облавные… "Варварские". Про искалеченное тело на мраморном столе. Все сказано, тихо, коротко, вполголоса, хотя и подслушивать некому да незачем: Акулька все скулит, тянет ниточку, ей не до нас, а Федюньша-убивец как выпятился в темноту, так и не шелохнулся по сей час.
Грех замаливает?.. вряд ли.
- Федор! Эй, Федор! А вас-то с Филатом… с покойным Филатом, прими, Господи, душу его! - вас-то какого рожна сюда принесло?
Молчит.
Не отвечает.
- Слышишь или нет?
- Слышу, - губы Сохача даже не шевельнулись. Так, родилось прямо из могучей груди, случайным сквозняком.
- А раз слышишь, значит, отвечай!
- Я телегу на купцово подворье загнал. Стал кобылу распрягать, ан тут Филька… по улице. Песни орет. А за ним женка евойная, Палажка. Тоже, значит, орет, а чего орет - не разберешь…
Слова лились ровным потоком, гулко падая во мрак.
Разговорчивым стал, Федюньша?.. выходит, что стал.
За всю жизнь выговориться.
- Он погнал ее, Палажку-то. Колом. А опосля мне кричит: давай, мол, по маленькой? Не-а, говорю, я лучше домой пойду. Он тогда и спрашивает: Акульку не видал? вишь, зараза моя бранится - девка удрала! Хрена тебе, говорю, удрала! Я твою девку на взгорке видел, за селом. Она еще следом за Тимохой с бабами увязалась, в лес… Он аж побелел. Затрясся, давай на мне армяк рвать. Бегим, мол, спасать дуру надоть! бегим, Федюха, друг любезный, без тебя не управлюсь! Ну, я и побег…
- Тятя… тятенька… - тоненьким подголоском вплелся Акулькин плач. - Дядь Друц, ты ж слыхал: он как налижется всклень, так буровит непойми што!.. сам с собой говорить зачинает… Я в избе была, а он докладать вдруг пошел: про полено, про тебя… про бандюков каких-то!.. Да, мол, господин вахмистр! так точно, господин вахмистр!
Рядом дернулся Друц.
Да и тебе разом вспомнилось: морг, и жандармский вахмистр щелкает перед тобой каблуками.
Да, господин вахмистр?
Вы тоже помните?
- Дядь Друц… я ж тебя спасать… я ж…
- Ладно тебе, Акулька, - бросил Федюньша, заворочавшись. - Брось выть. Раньше им сказать надо было. Слышь, Рашеля: божатушку мою да Фильку-покойника следить за вами подрядили. Урядник приезжал, а с ним вахмистр, из жандармов!.. велели раз в неделю все про вас сообщать.
- Что именно? - спросила ты, чувствуя, как язык не хочет слушаться.
- Все. А пуще прочего - глупости разные. Хворали? когда? отчего? Как с народишком сошлись? Много ли пьете? Ну, и вообще…
Ты встала.