- Дэн! - рявкнул он, облизав пересохшие фиолетовые губы. - Дэн, я прошу тебя! Я тебя заклинаю! Прекрати быть Не Странным!!! Ты убиваешь роль! Просто убиваешь! Ты же знаешь, что тебя нельзя заменять! И ты расслабился?!! Да тебя просто вышибут из гильдии актеров! Ты это понимаешь?!!
- А что? - Я растерянно развожу руками. - Я делаю, как велели… я пытаюсь работать… мне нужно это мхатовское "облако", образ, если хотите!
Я начинаю раздражаться.
- Образ?! - Сатана начинает покрываться лиловыми пятнами. - Образ тебе подавай?! Вспомни Джеймса Дина! Марлона Брандо, Пола Ньюмана, наконец! Тебе мало?
- Мистер Страсберг , - я взял бокал вина с подноса, услужливо подставленного ассистентом, - я не могу работать в такой обстановке… - Я сделал глоток. - До сих пор я не видел сценария, - продолжил, - это возмутительно - требовать от актера каких-то достижений, настоящей игры, если он не знает, что с ним произойдет в следующей сцене! Это надругательство над системой самого Станиславского, которую так высоко ценил еще сам Сильвестр Сталлоне!
- Знаешь, папенькин сынок, - процедил Сатана сквозь зубы, - я сейчас медленно сожгу твою печень, потом кишечник, затем…
- Довольно! - крикнул я. - Один звонок моему адвокату!..
- Пойми, Дэн! - Сатана неожиданно смягчился. - Ты - талантливый артист! Ты - гений! А я - как ты догадываешься, тоже гениален!
Он ухмыльнулся, пнув ногой треногу юпитера.
- Играй, как я тебе говорю, и у тебя будут толпы поклонниц! Любая вагина в радиусе солнечной системы будет хотеть твоего члена!
- Мне нужна эта девушка, - сказал я, стиснув зубы.
- Мэрилин? - Он вскинул брови.
- Ирина, - произнес я с тихим упрямством.
Он сжал губы:
- Молодец! Ты в образе! Ты сможешь все! - Он вскинул свои руки вверх. - Ты сможешь всех! Деньги - это мусор, главное - свобода, верно?
- Верно, - кивнул я, закуривая сигарету.
- Власть над миром - это и есть полная свобода!
- А как же "Казус Белли"? И к тому же мне нужен текст: я забодался импровизировать…
- Это специальная режиссерская задумка, понимаешь? - продолжал он. - Когда артист, великий артист, такой, как ты, когда он не знает, что произойдет с ним в следующей сцене, но примерно предупрежден, - он реагирует как обыкновенный человек! Понимаешь? Люди верят ему! А он себе - нет! Помни! Ты - Странный, у тебя воняет совесть: это от мотиваций! Ты - среднеазиатская лама, ты жуешь губы! Ты боишься верблюдов, но отважно едешь на них! Ты - Царь, ты - Бог! Ты - раб! Ты - червь! Ты не моешь уши! Ты плаваешь в гуще патоки! Пойми! За крепостью всегда идет башня! Башня Титанов! Ты будешь драться с титанами?
- Ну и что ты этим хочешь сказать? - Я нервно отхлебнул из бокала.
- Я не хочу! - Сатана захохотал. - Я - говорю! Ты слышал о раввине Леви бен Бецалеле?
- Ой, ну это уж совсем попса, - отмахнулся я. - Ты мне сейчас будешь втирать про то, как хреново, когда человек пытается превозмочь творца, и этот раввин, кроме древних знаний и умения программировать дроидов, не мог больше ничего… А вторая крайность этой крайности была слепая преданность хозяину, тупая жажда действий - не, ну тут все ясно…
Декорации сменились: сперва я увидел ореховое бюро с телескопом, паяльником и кучей рассыпавшихся коробков. На заднем фоне стояла открытая бутылка пива.
Но внезапно коробки выросли и покрылись окнами, телескоп превратился в бледный диск солнца, еле проглядывающий сквозь облака.
Паяльник стал чугунной пушкой, а бутылка - очень естественно приняла облик силуэта готического собора.
Вокруг меня стояли какие-то странные дома по два-три этажа, которые были поналеплены почти друг на друга. Ноги мои в тяжелых берцах упирались в мостовую, выложенную небольшими закругленными камнями. Я пошел вперед, неуверенно ступая по неровностям мостовой.
- Это новый съемочный павильон? - спросил я у серого дождливого неба, украшенного акварельными разводами туч.
Но небо молчало, моросил мелкий дождик, и вокруг не было ни души, пусто, как в обойме после перестрелки.
Я продолжал идти вперед: а что мне еще оставалось делать?
- В Праге был двадцать первый день месяца адара пять тысяч триста сорокового года, полдень, - раздался голос, как я и ожидал, откуда-то сверху. - Иначе - март одна тысяча пятьсот восьмидесятого! Ровно в полночь перед этим пражский раввин, великий каббалист Леви бен Бецалель создал своего голема. Для проведения магического ритуала необходимо было дождаться определенного положения звезд, после чего выждать еще семь дней и найти подходящую глину. В создании должны непременно участвовать четыре стихии: земля (глина), вода (в которой размачивали глину), воздух (для осушения глины) и огонь (для обжига).
- А я кого буду тут играть? - громко спросил я.
- Одного человека, - осветил голос и продолжил: - Вылепив голема из глины, раввин Леви семь раз обошел вокруг него против часовой стрелки и прочитал формулу из второго стиха седьмой главы книги Бытия, где говорится о сотворении человека, затем произнес то же самое, но в обратном порядке. Дабы вдохнуть жизнь в мертвую материю, с началом рассвета раввин вложил в рот голема так называемый шем - shem-ha-m-forash, Тетраграмматон, или Имя Неназываемого, которое можно вычислить, обладая высокой мудростью. Шем раввина Леви состоял, как положено, ровно из семидесяти двух слов.
- Я не понял, - вновь спросил я, - а где все? Массовки не будет, что ли?
- Обернись, - раздался голос.
Я послушно обернулся и увидел, как за мной ровной шеренгой идет наша туристическая группа с застывшими лицами, как у манекенов: сразу за мной шла Ирина и улыбалась. Я вздрогнул и остановился, и все, слегка покачнувшись, остановились, утыкаясь носом в спины идущих впереди.
И вдруг раздалось многоголосое поскрипывание и шорох открываемых сотен дверей: вокруг нас во всех домах вдруг стали открываться двери и ставни окон. Оттуда появлялись фигуры всех оттенков терракоты: светло-бежевые, кирпично-красные, коричневатые, зеленовато-болотные. Черты их лиц были почти неотличимы в своей грубой геометричной рублености форм, словно скульптор-авангардист создавал их в порыве изобразить схему человеческого лица как можно проще. Но их глаза… они горели сотнями красных огней. Казалось, их застывшие взгляды хотят прожечь нас насквозь.
Сверху раздался свист крыльев и дикий, резкий хохот сумасшедшего. Я поднял глаза, вскидывая автомат и передергивая затвор, присел на одно колено, изготавливаясь для стрельбы. Над крышами парил, беспорядочно размахивая крыльями, растущими вместо рук, сам Леви бен Бецалель. Хоть я не разу с ним не встречался, но узнал его с полувзгляда: глаза его горели безумным огнем, кипа съехала набок, а пейсы развевались на ветру вместе с ярко-расшитым алесом . На концах его крыльев я увидел поросшие мелкими перьями кисти рук, в одной из которых он держал кольцо уробороса.
Змей кусал свой хвост, и его единственный изумрудный зрачок ехидно щурился.
Раввин сложил свободную ладонь в персте указующем, выкрикнул каркающим голосом какую-то команду, изобилующую свистящими и шипящими звуками, - и сотни големов, вышедших из дверей своих домов, синхронно развернулись с глухим стуком и зашагали вперед, гулко и сочно стуча по мостовой глиняными ногами…
- Ими надо просто научиться управлять! - выкрикнул раввин, глядя мне в глаза.
Кожа на моей спине похолодела, и я, поймав его лицо на мушку прицела, выпустил в него очередь. Пули прошли сквозь него, а он сам вновь раскатисто захохотал и начал растворяться в воздухе, а в моей голове заговорили сотни голосов…
Мы с Йоргеном прогуливались по залу с колоннами. Верблюды прядали ушами и пофыркивали, сопя. Некоторые из них лежали на своих сложенных длинных ногах, свернув шею вокруг согнутых передних колен. Рядом высились громады седел с сумками и рюкзаками.
Ночью, после импровизированной вечеринки, Йорген не выдержал и заснул, так что дежурили Сиб с полковником.
Моя вахта с Йоргеном прошла спокойно, туристы должны были просыпаться через полчаса.
Небо в огромном проеме перетекало из синего в лиловый: наступал вечер. Где-то у горизонта, над силуэтами далеких барханов, лежали слоями фиолетовые облака. Я отключил камеру, а Йоргена послал снять в коридорах датчики движения.
Плечо уже стало зарастать: на мне все как на цербере заживает. Уже почти не болело, только если резко шевелить - больно покалывало.
- Как двинем-то отсюда? - спросил Йорген деловито.
- Да я думаю, перейдем русло, - сказал я, вытянув ладонь по направлению к тридцатиметровому экрану, в котором разворачивалась панорама вечера, - а там надо на север повер…
Я прервался на полуслове, потому что с верхней границы дыры посыпались мелкие камешки, и раздалась какая-то возня. Затем внезапно появились пять силуэтов людей, спускавшихся по разматывающимся веревкам.
Я схватил в руки автомат, скинув с плеча ремень, передернул затвор и метнулся к стене, заняв позицию в одной из ступенчатых ниш, и заметил, что Йорген поступил так же.
Пятеро мужчин были почти голыми: только в берцах и с набедренными повязками, поверх которых с поясов свисали армейские подсумки с боекомплектом, запасные рожки и гранаты. В руках эти парни сжимали разнообразные автоматы, вставая на одно колено и изготавливаясь к стрельбе. Волосы у них были длинные и спутанные, тела крепкие, стройные и мускулистые, лица скрывала тень.
Вдруг послышался какой-то ритмичный шорох, и сзади этих диких автоматчиков стали возникать на площадке голубовато-белесые фигуры с выпуклой грудью и длинными, ниже колен, руками, сплошь поросшие мохнатыми перьями, как у птиц. Это были юварки.
- Стрелять по моей команде, - сдавленно просипел я Йоргену, сделав ладони рупором.
Йорген, прижавшийся к противоположной нише в стене, выпучив глаза от ужаса, быстро закивал.
Автоматчики встали с колен и синхронно и слаженно вошли в зал, образуя своим строем что-то вроде полукруга. Юварки вошли следом за ними.
В моей голове, да я уверен, что и в Йоргеновой тоже, стала вибрировать какая-то тонкая звуковая волна, словно ультразвук, - она не столько раздражала, сколько, наоборот, приятно и медитативно расслабляла. Они были в состоянии настороженности. Это было особое свойство юварков: ослаблять внимание противника в радиусе пяти-семи метров. Именно из-за этого их качества многие их и боялись - Йорген, допустим, вообще мог впасть в оцепенение. Некоторых людей они могли ввести в состояние транса. Жестокость им была несвойственна, но могли обобрать до нитки. Они ели сырое мясо, зубы у них были острыми, как бритва, хотя по строению они относились к homo sapiens.
В самом начале нашего путешествия, когда Йорген ехал в конце смены, они ввели его в состояние глубокого транса и сожрали его верблюда, прямо рядом с бесчувственным телом его хозяина. Йорген чуть не поседел, когда очнулся и увидел, что рядом с ним жрут его дромадера. А в смене не сразу заметили это происшествие, потому что все происходило максимально беззвучно и тихо. Летать они не могли, но планировать на небольшие расстояния наловчились очень умело. Да и малое тяготение помогало им в этом. Они так и охотились, поджидая своих жертв рядом с дорогой, сидя на выступах скал или на гребнях высоких дюн. Причем перья росли только у женщин - так странно проявила себя мутация. И было у них некое подобие матриархата в кланах.
Ходили слухи, будто юварки - это потомки специально клонированных людей с измененным генотипом. Их-де готовили как первых специальных колонистов, под надзором которых должны были трудиться роботы Первой Волны. Да и сами они были крепкими, выносливыми и рослыми: радиации они почти не боялись, поэтому охотились в основном днем, на спящих, или вечером и утром - на запоздавших или ранних одиноких путников и малочисленные группы.
Насчет клонирования верилось: у всех их мужчин и у женщин были какие-то сходные черты и лиц, и фигур - все они были рослые, высокие и стройные.
В контакт с ними вступать было почти бессмысленно, так как они очень быстро подавляли волю и разум человека, да и обладали ярко выраженной ксенофобией. Говорили, будто они очень интеллектуально развиты, хотя по их диковатым повадкам трудно было такое сказать.
Мне посчастливилось испытывать это воздействие не в полной мере, за это юварки меня побаивались в стычках, но вот рукопашную с их мужчинами я себе не представлял особо сильно: уж больно они напоминали культуристов.
Больше всего я сейчас боялся, что выйдет кто-то из рано проснувшихся туристов и на такое зрелище отреагирует неадекватно. И понять человека можно: ряд автоматчиков-качков и усеянные перьями голые женщины с крыльями, от которых исходит странное гудение, - на неподготовленную психику это может произвести неизгладимое впечатление.
Еще меня слегка напрягало то, что юварки, видать, вернулись с охоты, а так как с собой у них ничего не было, значит, охота была неудачной или не очень удачной. Это означало, что они голодны и сильно хотят есть, а прямо перед ними стоят наши верблюды, которые при появлении чужого запаха стали беспокойно переминаться с ноги на ногу.
Вперед выступила одна из женщин, которая, разведя руки в стороны, словно демонстрировала свои мохнатые белые перья, громко произнесла низким, хрипло вибрирующим голосом:
- Кто забрался здесь?! Это наше место! Это мы здесь!
Ее империо был со странным акцентом: она произносила буквы в слове будто отдельно, словно слегка заикаясь, а концы слов с шипящими согласными, наоборот, растягивала.
Я чувствовал легкую расслабленность мозга, но был абсолютно адекватен, когда вышел из своего укрытия с поднятыми руками, держа автомат дулом вверх. Случайно скользнув по лицу Йоргена, я заметил его расширенные от ужаса и непонимания моих действий глаза - словно я пытался лечь под танк или проглотить гранату. Я ему подмигнул.
- Это мы, умеренные Охотники Марса, и с нами группа туристов-землян, - произнес я, делая два шага вперед и опуская автомат на пол.
Несколько стволов развернулось в мою сторону, но в остальном автоматчики не шелохнулись. Только женщина, как мне показалось, вздрогнула перьями рук.
- Меня зовут Странный из долины Маринера. Со мной Йорген с земли Ксанфа и Сибилла из Одиссея. Мы попали сюда потому, что нас не пустили на хутор в том лесу и не дали отдыха, а у нас были раненые: мы попали в засаду в лесу и вели бой.
Мне показалось на секунду, что на меня смотрят как на мышь, которая сидит рядом с мышеловкой и довольно уплетает добытый оттуда сыр. Все продолжали стоять как статуи и молчать.
- Мы не хотим воевать с вами и собираемся покинуть ваше место, - вновь заговорил я, - потому как путь наш лежит в Персеполис.
Женщина, казалось, сосредоточила внимание исключительно на мне и чего-то ждала, а я никак не мог понять - чего.
- Ты называешься Странный? Пастух Глюков? - наконец проговорила она. - Тот ли ты?
- Вы знаете мое имя? - удивился я.
- Да, я слышала про тебя. - Она продолжала меня внимательно разглядывать. - Ты не засыпаешь рядом с нашими.
И тут я понял, чего ждала женщина, так внимательно разглядывающая меня: она концентрировала на мне свои силы, чтобы проверить - тот ли я, за кого себя выдаю…
- Я видела вчера ночью глюк над лесом, - вновь сказала она, - и слышала выстрелы: я ждала появления кого-то. А это ты…
Она задумчиво помолчала. Молчание опять нарушил я:
- В знак признательности и уважения за ваше гостеприимство я могу вас накормить.
- Накормить? - переспросила женщина, нахмурясь. - Дать нам еду?
- Да, - я торопливо кивнул, - дать вам еду и разделить с вами завтрак перед нашим уходом.
- Завтрак? - вновь переспросила женщина.
- Это традиционная утренняя еда, - пояснил я с поклоном.
- Мы можем сами взять у вас то, что мы захотим, - ответила она, качнув головой в такт своим словам.
- Да, - я кивнул, - но зачем драться, если вам предлагают? Это благодарность. - Я немного помолчал и добавил со значением: - Наша благодарность.
Она неожиданно покачала головой:
- Это место построили ТЕ, КОТОРЫЕ… они были первыми здесь, люди пришли потом и забрали себе все, будто это им принадлежит… Но мы похожи на ТЕХ, а не на людей… мы на стороне Закона! Закон говорит, как поступать и что делать, а люди не знают Закона - они не умеют его слышать так, как мы. Закон говорит в нашем теле, в наших клетках… Но ты тоже из людей…
Она продолжала смотреть мне прямо в глаза и о чем-то размышлять.
- Люди нас боятся и не любят, - продолжила она, - мы не боимся людей, но не любим их тоже. Когда люди нас видят, они открывают стрельбу и убегают или пытаются напасть. Я знаю - ты смелый и сильный воин, почему ты так не делаешь?
- Зачем? - Я сделал удивленное лицо. - Я не вижу в этом никакого смысла. Если мне помогают - я помогаю в ответ, если в меня стреляют - я тоже стреляю, вот и все. Вы пришли в свое место, и я предлагаю еду и еще патроны.
Я напряженно ждал, а женщина-юварк вновь замолчала задумчиво, вперив свои зеленые глаза в пространство, словно не замечая меня. Она была достаточно красива и стройна, если, конечно, не обращать внимания на оперение почти по всему телу. Мало перьев было на животе сверху, на груди и на лице. Еще на ягодицах и лопатках. В руках она держала длинный заточенный кусок арматуры, перемотанный посредине изолентой. На ногах ее были армейские ботинки, которые являлись единственным элементом одежды. Все необходимое для охоты носили мужчины.
- Я должна подумать, - наконец произнесла она. - Мы не отпускаем людей, которые залезают к нам, но ты хочешь дать, не нападаешь, и ты - Пастух Глюков. Надо подумать, - опять произнесла она, но уже куда-то в пространство.
- Конечно, подумай, я тебе верю, - сказал я как можно спокойнее, - особенно если ты столь же мудра, сколь и красива.
Она вновь метнула на меня острый вибрирующий взгляд своих зеленых глаз, но мое лицо оставалось бесстрастным. Автоматчики и остальные юварки, стоявшие на площадке, за все это время почти не пошевелились.
- Ты мужчина, - вдруг сказала она, - и это тоже плохо: ты мало понимаешь, ты не чувствуешь вокруг.
- Я много чувствую того, чего не чувствуют другие, - возразил я. - Например, я чувствую, что моему другу тяжело от вашей силы.
- Но он может быть опасен: он не такой, как ты, - ответила она.
- Я попрошу его не стрелять. - Я повернул голову к Йоргену, который сжимал автомат побелевшими ладонями и, судя по всему, отчаянно сопротивлялся погружению в полный релакс. - Йорген, дружище, - сказал я громко, - опусти автомат, эти люди не причинят нам вреда.
Тот скосил глаза в мою сторону и даже повернул голову на несколько градусов ко мне. Он беззвучно шевелил губами, продолжая таращиться на меня.