Самурай растворился в воздухе, а мы с Рюхэем отправились к колодцу. Я решил ударно поработать с водой, чтобы хоть как-то оправдать время, проведённое в тонком мире. Одно ведро, второе, третье. Я машинально провёл предплечьем по лбу и поглядел на руку. Она была совершенно сухой, несмотря на достаточно жаркую погоду. Я совершенно не потел. И, как будто, щёлкнуло у меня что-то в голове. Сначала лоб мой и руки начали покрываться липкой плёнкой пота, но я ухватился за свои начальные ощущения, и кожа моя мгновенно высохла. Я поднял лицо и поглядел прямо на солнце, даже не сощурившись, яркий свет его не резал глаз. Теперь я начал понимать, чего хотел добиться от меня Рюхэй. А монах только улыбался, поглаживая тонкими пальцами подбородок. И в этот момент он казался мне едва ли не ровесником древнего старца Дорутона, столько мудрости было в этом взгляде.
Дороши не могла толком разобраться, почему именно так не хочет общаться с Рудневым. Принявшая часть обязанностей Мидзуру девушка, казалось, вместе с ними унаследовала и недоверие к Рудневу. За несколько дней до гибели Мидзуру резко изменила своё отношение к русскому эмигранту. Если ранее оно было скорее доброжелательным, то ближе к ноябрю оно испортилось. Это заметила и Дороши, которая, на правах первой помощницы, как-то поинтересовалась почему. Мидзуру ответила ей достаточно резко - в том духе, что это не её, Дороши, дело, и пока она сама не разобралась в ситуации до конца, говорить о чём-либо ещё рано. На следующий день она пропала и её нашли уже мёртвой. Вот с тех пор Дороши стала относиться к Рудневу с вроде бы не обоснованным подозрением.
И потому девушка решила последовать совету Накадзо и для начала поговорить о доспехе с одним из пилотов. Разумно рассудив, что Руднева ей будет легче понять после беседы с его соотечественником, она остановила свой выбор на Марине. Тем более, что Киришима-сёи была в некотором роде "родственной душой" Дороши в её подозрениях относительно Руднева.
Вечером того же дня, после всех репетиций, Дороши постучалась в дверь Марининой комнаты. Пилот сидела на кровати и глядела на первые звёзды, встающие на темнеющем небосклоне.
- Что ты хотела? - спросила она у Дороши каким-то отсутствующим тоном.
- Я хотела поговорить, - начала та, но вдруг сказала то, чего сама от себя не ожидала, - о Рудневе-сан.
- Это ты сейчас к чему? - не поняла Марина, оборачиваясь к ней.
- Дело в том, - снова зашла издалека Дороши, - что Накадзо-сан приказал мне ввести в МТВ данные устаревших мехов других стран. Французских, британских, советских. Для этого он мне посоветовал поговорить с Рудневым. В том плане, что пилот всегда лучше знает свой мех, и из этого разговора я смогу почерпнуть больше, чем из самого подробного справочника.
- Да, Дороши-кун, - кивнула Марина, - так оно и есть. Но я всё-таки не понимаю, почему ты ко мне пришла.
- Ну, - протянула девушка, не зная, чтобы ей соврать такое, наиболее правдоподобное, - вы же оба русские.
- Он был русский, - отрезала Марина, - а стал советский, а я - эмигрантка.
- Но родина ведь у вас одна! - начала горячо настаивать Дороши, хватаясь за эту возможность продолжить разговор, как за соломинку.
- Нашей родины, Дороши-кун, - Марина снова обернулась к окну, - больше нет.
Дороши поняла, что говорить ей вроде бы уже и не о чем, а потому хотела уже попрощаться, когда Марина сама продолжила:
- В гимназии нас все звали женихом и невестой, - грустно усмехнулась она. - В двенадцать лет любое чувство кажется любовью на всю жизнь, и мы были влюблены друг в друга. Ровно до семнадцатого года. Не окончив гимназии, Руднев сбежал в Революцию, а мне показалось, что - от меня. И это была обида на всю жизнь. Наверное, именно из-за этого я и примкнула к Белому делу, возомнила себя этакой кавалерист-девицей. Надеждой Дуровой. Ладно, тебе, Дороши-кун, это неинтересно совсем.
Девушке на самом деле было очень интересно, но она не стала настаивать. Однако и уходить не спешила.
- Я сначала была резко настроена против него, - сменила тему Марина, - когда он только пришёл в отряд. Да и сейчас не слишком доверяю Рудневу, но после того, как он отказался присутствовать на тренировках, чтобы не мешать Ютаро командовать и даже советы давать перестал… То ли он ловкий шпион и не желает лишний раз привлекать к себе ненужное внимание, либо… Я уже ничего не понимаю.
Марина откинулась спиной на стену и забросила руки за голову. Она была старше Дороши почти на десять лет, прошла войну, эмиграцию и сражалась в рядах "Труппы" с самого её образования. Но сейчас она казалась девушки едва ли не ровесницей - мечтательной барышней дореволюционной России. Правда, Дороши весьма смутно представляла себе Россию, что до революции, что после неё.
- И вот что ещё самое странное, - Марина уже явно говорила сама себе, не обращая внимания на Дороши, - я больше не испытываю ненависти к Рудневу. И это пугает меня, Дороши-кун. - Она обернулась к девушке и та вздрогнула от того, что на неё обратили внимание.
- Это нормально, по-моему, - сказала она, - ведь вам приходилось сражаться плечом к плечу, пусть и в тренировочных боях. Это сплачивает, не смотря ни на что.
- Сплачивает, - улыбка Марины была, казалось, ещё более грустной. - Что тебе знать о настоящем бое и настоящей войне. Тем более, гражданской. Сколько лет у вас потомки крестьян унижали самураев. Да и сейчас ещё не перестали, верно? Так и у нас. Мы слишком яростно резали друг друга, а с тех пор прошло слишком мало времени, чтобы примириться и, как ты сказала, сплотиться.
- Но ведь теперь у нас всех общий враг, - горячо настаивала Дороши, сама того не замечая, она начала защищать Руднева. - И ему всё равно кто ты - русский или японец, боярин, самурай или рабочий и крестьянин.
- Боже мой, - уже легче рассмеялась Марина, - вы до сих пор называете нас боярами. Ты хоть знаешь, кто такие были бояре, Дороши-кун?
Девушка покраснела. Она очень не любила, когда ей задавали вопросы, на которые она не могла ответить. А уж в этом случае ничего глупее придумать было нельзя - сама же ляпнула про бояр.
- Я не стану тебе читать лекций по русской истории, - сказал Марина, - если интересно, сама прочтёшь. Но, возвращаясь к Рудневу, насчёт общего врага. Даже, не смотря на все рассказы Накадзо-тайса, плохо представляю себе этого Юримару. Кто он такой? К чему стремиться, кроме совершенно бессмысленного разрушения Токио? Но я готова сражаться против него, хотя бы и из-за этого. Я живу в столице довольно давно и город стал для меня почти родным, тем более что Тулу и Севастополь, по которым мою семью мотало вместе с вдовой Руднева-сёсё - отца Пантелеймона, я начинаю уже забывать. Но для Руднева-сан Токио никак не может стать второй родиной за те несколько недель, что он прожил здесь. И потому не очень понятны слова Юримару о том, что Руднев-сан его личный враг.
- Наверное, это из-за истории с Алисой-тян, - пожала плечами Дороши. - Ведь именно Руднев-сан остановил Юримару и не дал ему сотворить ту мерзость, что тот хотел.
- Может и так, - сказала Марина, - но мне вся эта история очень не нравится. Как с первым проникновением Юримару в театр, так и та, о которой мы знаем со слов Накадзо-тайса и самого Руднева.
- Ну уж Накадзо-тайса я не имею права не доверять, - замотала головой Дороши, отметая какие-либо доводы относительно малейшей неискренности командира.
- Конечно же, доверять мы ему можем и должны, - сказала Марина, - и доверяем. Но доверие не должно быть слепым. С меня хватило слепого доверия. Отцам-командирам, Андрей Григорьевичу, Константин Константиновичу, да ещё много кому. И ничего хорошего из этого не вышло, видишь, Дороши-кун, куда меня занесло. И в немалой степени именно из-за слепого доверия.
- А я считаю, что без полного, вы называете его слепым, Марина-сан, доверия, - вскипела Дороши, - никак нельзя. Особенно в нашем деле. Ведь очень многих вещей мы не знаем, и знать не можем, ведь таков режим секретности. Вы же сами говорили мне, что знают двое, знает и свинья.
- Далеко мы ушли от того, с чего начинали, - усмехнулась Марина. - С Рудневым вам стоит поговорить относительно характеристик мехов. Быть может, не все его слова можно будет загнать в систему МТВ. С другой стороны, информации ты почерпнёшь намного больше, чем из любого справочника.
Дороши поняла, что их разговор окончен. Она быстро попрощалась с Мариной и покинула её комнату. Та же так и осталась сидеть, откинувшись спиной на стену, и глядеть в темнеющее небо.
Было уже слишком поздно, чтобы идти к Рудневу - визит в такое время можно было бы счесть, мягко говоря, подозрительным. А потому Дороши отправилась к себе с твёрдым намерением поговорить с Рудневым на следующий день.
Глава 4
Ноябрь 9 года эпохи Сёва (1935 г.) Токио
Я с энтузиазмом ждал на следующий день приезда Рюхэя, чтобы продолжить медитативные тренировки. Однако монаха опередил приснопамятный чёрный автомобиль. Он подкатил к дверям театра и в холл вошли два человека с незапоминающейся внешностью. Им, конечно же, был нужен я. Меня проводили до авто и усадили на заднее сидение, обшитое скрипучей кожей. Как не странно, один контрразведчик - а кто же ещё это мог быть - остался гулять рядом с театром, второй сел за руль и покатил куда-то. По всей видимости, в случайном направлении. Ведь рядом со мной на заднем сидении автомобиля сидел Мадзаки-тайсё, а салон авто надвое делило толстое стекло, которое и пулю остановит, и голос не пропустит.
- После смерти Хатиямы-тайи в здании контрразведки встречаться стало слишком опасно, - сказал он вместо приветствия. - Мне там появляться и вовсе нельзя, как и вам после гневного звонка Накадзо-тайса. Никогда бы не подумал, что он не только остался в армии после землетрясения Канто, так ещё и большим человеком стал. Из простых борцов с каии в антрепренёры лучшего театра, да ещё с такими полномочиями, что ваши проверки не только приостановили, а решили вовсе прекратить.
- Вы знаете, Мадзаки-тайсё, кто такой Накадзо-тайса на самом деле? - поинтересовался я.
- Кроме того, что он крайне загадочная фигура, нет, - честно ответил тот.
- Он - командир отряда "Труппа", входящего в организацию "Щит", - честно ответил я. - И во время грядущего бунта именно этот отряд будет главным врагом.
- Браво, - дважды хлопнул в ладоши Мадзаки, - вам удалось проникнуть в один из самых секретных институтов нашей империи. Неужели, я что-то пропустил в вашей биографии, не можете вы не быть шпионом экстра-класса. Хотя, наверное, вы не Пантелеймон Руднев, а советский разведчик, которому сделали пластическую операцию, а биографию Руднева взяли исключительно для удобства. Ну да мне до этого дела нет, в общем-то.
- Никакой я не разведчик, - отмахнулся я, - просто мне очень повезло влипнуть в историю только приехав в Токио.
- Я же говорю, мне, по большому счёту, всё равно, - повторил Мадзаки. - Пока мне нужно знать, как скоро активизируется Юримару.
- А вот тут я ничего сказать не могу, кроме как, очень скоро, - ответил я. - Я был поставлен в такие условия, что пришлось выбирать, или переходить на нелегальное положение, или отрекаться от Юримару. Игра с отрядом "Труппа" зашла слишком далеко, а потому я решил пожертвовать связью с Юримару.
Мадзаки велел мне в подробностях пересказать ему обстоятельства моей последней встречи с Юримару. Я сделал это, пока мы колесили по утренним улицам Токио, и в итоге Мадзаки признал, что я выбрал из двух зол меньшее.
- Иначе вы поступить не могли, - согласился он. - Доверие Накадзо-тайса, которого вы добились, намного важней связи с Юримару.
- Думаю, в рядах "Труппы" мне удастся уничтожить Юримару куда вернее, нежели выстрелом в спину или иным предательством, - добавил я. - Иногда бывает вернее идти на врага с открытым забралом. Тем более, что брать Юримару в плен никто не собирается.
- Отлично, - сказал Мадзаки. - Лучше и быть не может. Однако вам, Руднев-кун, стоит проконтролировать этот вопрос. Накадзо-тайса человек сентиментальный и уже немолодой, он вполне может и остановить свой меч, как говорят у нас.
- Мой - не остановится, - заверил его я. - Я слишком хорошо успел узнать его за несколько дней нашего знакомства.
- Однако, - продолжал настаивать Мадзаки, - если будет возможность возбудить ещё большую вражду к Юримару, воспользуйтесь ею. Не забывайте, Руднев-кун, вам сражаться не только плечом к плечу с отрядом, но и против них. Быть может, не пройдёт и дня со смерти Юримару, как вы окажетесь по другую сторону баррикад.
Мне очень не нравилось то, к чему клонил Мадзаки, но он был во многом прав. Моей задачей было не только уничтожение Юримару, но и подрыв сил отряда "Труппа" и, что конечно вряд ли, всего "Щита". Главное, пройти по тонкой грани, не вызвав лишних подозрений и не дав Юримару разрушить слишком многого, чтобы его ещё можно было победить. И лучшим вариантом была бы гибель в схватке с ним одной из девушек "Труппы" или Ютаро, а также уничтожение парочки доспехов духа. Это было очень неприятно, но именно тут крылась едва ли не основная часть разведческого ремесла. Что и без специального образования ясно.
- Кстати, к нам по дипломатическим каналам пришло сообщение от Тухачевского-гэнсуй, - вырвал меня Мадзаки из плена собственных мыслей. - Он хочет знать всё, что с вами происходит, так сказать, из первых рук. Раз в неделю вам надо теперь будет составлять максимально подробный отчёт о ваших действиях тут. Кроме того, в первый доклад включите и все события, что произошли за минувший месяц. Тухачевский-гэнсуй хочет знать, не пропал ли присланный им мех, я так понял это одна из новейших разработок военной мысли Советов. От вас, Руднев-кун, никаких вестей не уже больше месяца нет, вот у гэнсуя и возникли подозрения, что вы могли не добраться даже до Токио.
- Вполне закономерные, - усмехнулся я. - Я, действительно, мог не раз сгинуть и по дороге в Токио, и уже тут.
- В операции вы ввязались весьма рискованные, - не стал спорить Мадзаки, - и в этом есть и немалая доля моего участия. Но так надо для нашего дела, а потому любой риск оправдан.
- И рисковать я буду куда сильнее в самом скором времени, - заметил я. - В отличие от вас, Мадзаки-тайсё.
- Я рискую не меньше вашего, Руднев-кун, - возразил тот. - Не забывайте, родина моя страна с богатым прошлым и пережитками средневековых традиций. В случае провала мне грозят пытки и казнь.
- Мне, можно подумать, в этом случае светят розы и женщины, - рассмеялся я. - Вы-то хоть самурай из древнего рода и всё такое, можете себе живот вскрыть церемониально, а вот меня сварят в кипящем масле или ещё что-то в том же духе. У вас ведь до сих пор казнят такими жуткими способами.
- Конечно, нет, - отмахнулся Мадзаки. - Вас повесят или расстреляют, если, конечно, докажут, что вы советский шпион.
- Это уже радует, - согласился я и, чтобы закрыть эту неприятную тему, спросил: - Кому и как мне передавать отчёты?
- Отправляйте их вот на этот адрес? - передал мне папиросную бумагу с адресом, написанным латиницей, Мадзаки. - Обычными письмами без обратного адреса и имени отправителя. На мою фамилию, но без имени. Каждую пятницу я буду забирать корреспонденцию.
- Понятно, - сказал я. - Только это будет уже информация не из первых рук. Вы ведь будете просматривать мои доклады, и вполне возможно, что и редактировать их.
- Будь на моём месте Садао-тайсё, наш нынешний военный министр, - усмехнулся Мадзаки, - вы могли быть уверены в этом. У меня просто нет достаточно хороших специалистов по России и Советам, чтобы грамотно редактировать ваши доклады. А малейшую фальшь Тухачевский-гэнсуй узнает быстро и после этого перестанет верить мне окончательно. Мне бы этого не хотелось.
После этих слов Мадзаки я окончательно уверился, что редактуры моим докладам не избежать. Слишком уверенно сыронизировал тайсё, слишком похоже на заранее подготовленный ответ.
Меня высадили из авто в двух кварталах от театра. Я попрощался с Мадзаки и побежал к трамваю. В последний момент успел заскочить на подножку, втиснувшись между двумя похожими, как близнецы, чиновниками в серых костюмах, похожих на френчи. Они недовольно косились на меня и явно были обрадованы, когда я покинул трамвай, проехав всего одну остановку.
В театре меня встретили с порога. Такое впечатление, что Накадзо всё время моего отсутствия мерил шагами холл. Он обернулся ко мне и гневно произнёс:
- Они меня, что же, вовсе ни в грош не ставят?! Выдёргивать вот так моих артистов я никому не позволю! Я звонил им один раз, позвоню и снова! Только уже хакусяку, пусть он решает проблему недопонимания между мной и контрразведкой.
- Вы совсем меня погубить хотите, Накадзо-тайса? - честно спросил я у него.
- В чём дело? - удивился он.
- Во-первых, Накадзо-тайса, - начал перечислять я, - мне обещали неожиданные проверки, вот и они. А во-вторых, и в-главных: если такие люди, как вы и хакусяку, названивают по поводу меня, то тут дело нечисто, так, скорее всего, подумают в контрразведке. И тогда меня не из театра на чёрном авто заберут, а на улице схватят и замордуют окончательно, выясняя, кто я такой и кто стоит за мной.
- Вы такого хорошего мнения о нашей контрразведке? - усмехнулся Накадзо, гнев его, похоже, сошёл на нет.
- Я примерно одного мнения обо всех контрразведках, - ответил я. - Мне не с одной приходилось иметь дело и в Гражданскую, а после неё, только с отечественной, ну и с вашей, конечно.
- Хорошо, - кивнул Накадзо. - Ступайте на репетицию, Акамицу-сан уже рвёт и мечет. Это, собственно, она меня настропалила звонить в контрразведку и добиваться вашей выдачи.
Я быстрым шагом направился в зал. Но на полпути Накадзо окликнул меня.
- Руднев-сан, ваши щитки готовы. Так что после репетиции жду вас в зале.
- Хай, Накадзо-тайса! - полушутливо отдал честь я.
Репетиции шли своим чередом. Новая постановка, как ни странно, давалась актёрам намного лучше, чем "Ромео и Джульетта". Хотя, казалось бы, "Бесприданница" была куда дальше от понимания японца, нежели классическая трагедия Шекспира. Сойдя со сцены, девушки под предводительством Ютаро направлялись в подвал на усиленные тренировки. Дороши, хоть и не поговорила ещё с Рудневым, уже начала "разбавлять" "Биг папасы" устаревшими мехами из других стран. И это стало большим сюрпризом для отряда.