Это было так странно. В прошлом были огромные пробелы, годы, когда он не знал, где Берни, жива ли она вообще. Впервые они встретились сорок лет назад, но с тех пор ему казалось, что они не расставались, и каждая пустота была в его воображении чем-то заполнена.
- Тогда мне лучше открыть тебе все, - вздохнул Хоффман. - Но сначала надо разобраться с этим дерьмом.
Пора было рассказать ей о подробностях осады Кузнецких Врат, которые отсутствовали в официальной хронике. Его уже тошнило от секретов.
Он поклялся себе, что у него никогда и ни от кого больше не будет тайн.
ГЛАВА 5
Анвегад похож на декорации для кино. Здания как будто с картинок в учебнике истории, есть даже базар. Но боже мой, Маргарет, как же здесь тоскливо! Мне тебя очень не хватает. Иногда я жалею о том, что не остался сержантом, - хотя тогда мы бы с тобой не встретились. Ты никогда не обратила бы внимания на старшего сержанта Хоффмана.
Из письма жене лейтенанта Виктора Хоффмана, командира взвода Коннот, 26-й Королевский полк Тиранской пехоты, оперативная база КОГ Кузнецкие Врата, Анвегад, Кашкур
Анвегад, Кашкур, первая неделя месяца наводнений, тридцать два года назад, 62-й год маятниковых войн
Хоффман попал на край света - он был в этом уверен.
Никакая утонченная архитектура Серебряной Эры, никакая богатая история не могли изменить того факта, что Анвегад был просто одинокой скалой. Он не будет вспоминать это место, когда уедет отсюда. "Три месяца прошло, осталось еще четыре". Он отсчитывал дни до конца своего пребывания здесь по календарю, приколотому к стене.
Однако из окна открывался потрясающий вид.
Не закончив бриться, он протянул руку и распахнул деревянные рамы; от ворвавшегося в комнату холодного воздуха покрытое пеной лицо защипало. Раскинувшаяся внизу равнина, казалось, была перенесена сюда с другой планеты. Там ничего не было, кроме каменистой желтоватой земли, редких колючих кустарников и светлой линии одинокой дороги, которая тянулась параллельно трубопроводу к перегонному заводу, где перерабатывали Имульсию. Многие поколения коз уничтожили траву, оставив голые камни. В такие утра, как сегодня, завод сливался с далекими горами, походившими на рваные пурпурные облака, затянувшие горизонт.
"Осталось всего несколько месяцев. Я как-нибудь это вытерплю".
В документах, полученных во время инструктажа, содержалось описание Анвегада, но, только прибыв сюда, можно было понять, каково это - жить здесь. Это была естественная крепость, приютившаяся на скале над перевалом, ведущим в Кашкур с юга. С незапамятных времен армии сражались за нее, ибо она позволяла контролировать богатые города Кашкура и его серебряные рудники. Серебро давно уже иссякло, но в Кашкуре оставалось много такого, что могло заинтересовать захватчиков, - например, одна пятая мировых запасов Имульсии.
Когда машина КОГ, в которой ехал Хоффман, впервые грохотала по этой дороге и он внезапно увидел форт, возникший на утесе словно из ниоткуда, то решил, что это мираж, причудливый обман зрения. Воздух был таким чистым и неподвижным, что все цвета, даже черные тени, казались неестественно яркими. Капитан Сандер, командир Хоффмана, рисовал пейзажи.
У него было такое хобби - акварели. Он говорил, что это "волшебное" место, бедный одержимый безумец! Хоффмана загнали сюда в качестве заместителя художника, черт побери, да еще и артиллерийского капитана. Может быть, начальство хотело его окультурить, так же как в офицерской школе их учили выбирать правильную вилку во время обеда или гладить парадную форму. Ему скоро исполнится тридцать. Спасибо, он не нуждается в уроках того, как правильно вытирать задницу. Однако все это задевало.
"Ну хватит, ты же теперь офицер. Если тебе так противна вся эта возня… нужно было остаться сержантом".
Солнце поднималось, и живописный ландшафт менял цвет. Нужно будет сделать несколько фотографий для Маргарет, а может, ей больше понравится акварель Сандера? Даже после свадьбы Хоффман по-прежнему продолжал терзаться мыслью о том, что он по сравнению с ней грубый вояка, что новизна скоро пройдет и она начнет жалеть, что не вышла замуж за равного себе. Она была юристом и выступала в суде… Боже мой, университетское образование, общение с людьми, для которых Хоффман - кто-то вроде швейцара или газонокосильщика. Она много путешествовала, и не на бронетранспортерах. Она была из другого мира. И все же она выбрала его.
"Да. Красивая картина. Это ей понравится. А может, какое-нибудь местное серебряное украшение? Нет, серебро, наверное, покажется ей дешевкой…"
Хоффман продолжил бриться. Зеркало безжалостно напомнило ему о том, что волосы стремительно редеют. Он рассмотрел голову, сдвинулся слегка, чтобы яркий свет от голой лампочки осветил самое худшее, и принял решение, которое уже долгое время откладывал. Он не желает превращаться в одного из тех неуверенных в себе бедняг, которые трясутся над своими тремя волосками. "К чертовой матери!" Просто в его организме вырабатывается слишком много тестостерона, и все. Он смирится с этим. Он даже выставит это напоказ.
Уцелевшие волосы были коротко острижены. Терять все равно было особенно нечего. Он намылил голову и взялся за бритву.
"Если захочу, всегда смогу отрастить их снова. Или если Маргарет не понравится бритый череп".
Когда он смыл пену под душем - тонкой струйкой едва теплой воды, никакой роскоши, - то увидел, что под кожей все равно проступают черные точки, корни. Однако он почувствовал себя так, словно избавился от тяжкого бремени. Он оделся и спустился по крутой каменной лестнице в офис адъютанта, не ожидая найти там в такую рань кого-нибудь, кроме часового, в задачу которого входило охранять крепость - скорее от местных грабителей, чем от противника.
В жизни в Анвегаде была одна положительная сторона - по крайней мере, для тех, кто, в отличие от Хоффмана, хотел всю войну просидеть на заднице. Он находился далеко от передовой. Васгар - страна нейтральная, но отнюдь не глупая и отлично понимавшая, как умиротворить КОГ, - являлась прекрасным широким буфером, тянувшимся вдоль южной границы Кашкура. Так что никакие инди не околачивались у них под носом.
- Доброе утро, Виктор. - Ранальд Сандер, не отрывая от уха телефонную трубку, поднял голову от кипы бумаг, громоздившейся на столе у телетайпа, и замер. - Хотите стать похожим на варвара?
Хоффман провел ладонью по голове:
- А я никогда и не стремился выглядеть слишком цивилизованно.
- Отлично. - Сандер поднял лист бумаги из телетайпа - он был помят и пропитался чернилами. На столе перед ним бумаги были разложены в три стопки, и одну из стопок он подтолкнул к Хоффману. Это были сообщения от родственников солдат. - Проверяю почту за ночь, хочу узнать, чего не хватает. Эта проклятая штука зажевала бумагу.
- Ну хотя бы письма от семей дошли. Вы же знаете, если из штаба будет что-то срочное, они позвонят.
Казалось, Сандеру необходимо напоминать о подобных вещах. Он был очень молод - всего двадцать три - и только что из военной академии. Хоффман снова почувствовал себя в роли сержанта, опекающего зеленого лейтенанта, однако это было не так уж плохо. Он знал, как это делается, хотя заниматься этим ему приходилось в пехоте.
Хоффман принялся разбирать сообщения, огрызком карандаша помечая фамилии в списке. Некоторые солдаты вообще не получали писем. Некоторые получали максимальное разрешенное количество сообщений - три в месяц, каждое по двести слов. Вдали от дома боевой дух держался на нескольких основных вещах: письмах от близких, полном желудке и драгоценной еженедельной посылке - новом фильме, который весь Хасинто смотрел уже год назад. Продукты тоже приходилось подвозить издалека. Анвегад питался тем, что прибывало по дороге с севера. Достоинства крепости оборачивались и кое-какими недостатками.
Сандер швырнул трубку на рычаг - излишне сильно:
- Пошли они к черту! Я не могу ждать целый день. - Он взял с крючка на стене ключи от машины и бросил их Хоффману. - Поехали прогуляемся.
Сандер взял фотоаппарат и небольшой деревянный ящик с медной задвижкой. Хоффман снисходительно относился к этому. Каждый старался так или иначе скоротать время, и, возможно, когда-нибудь акварели Сандера будут стоить больших денег. Он медленно вел машину по узким улочкам, почти пустынным в такой ранний час; воздух был наполнен ароматами свежевыпеченного хлеба и кофе со специями, смешанными с запахом сточных канав. Войти в Анвегад и выйти из него можно было только в одном месте. По крутой, извилистой дороге едва мог проехать большой грузовик, рядом находился отвесный обрыв, а внизу - острые камни. Даже небольшой вездеход следовало вести осторожно.
- Как ваша жена, сэр? - спросил Хоффман.
- Жалуется на отеки ног и неполадки с пищеварением, - ответил Сандер. - Еще пять недель осталось. Но мы, по крайней мере, договорились насчет имен: если будет мальчик, назовем его Террансом, а если девочка - Мюриэль.
Раньше Хоффман почти не думал о семье. Семья - это для других людей, а он все еще находился на стадии романтической влюбленности.
- Я думаю, вам все-таки нужно взять отпуск по семейным обстоятельствам.
- Обязательно возьму. А как ваша семейная жизнь? Ваша жена юрист, так ведь?
"Не обязательно говорить с таким удивлением".
- Да, сэр.
- А как вы познакомились?
- Ей нужны были кое-какие сведения от Министерства обороны. - "Это было не на коктейле после оперы, но ведь ты об этом и без меня догадался, а?" - Она задала мне несколько вопросов, а я дал ей несколько откровенных ответов.
Именно это она и сказала ему потом: "Ты самый честный человек из всех, кого я знаю, Виктор. А в моей профессии честность редко встретишь".
- Звучит загадочно, - отозвался Сандер.
Хоффман не стал развивать тему. Он смог вздохнуть свободно только после того, как дорога выровнялась и все четыре колеса одновременно коснулись земли. Добравшись до основания утеса, он поехал по обычному маршруту - по южной дороге, через узкий перевал, затем еще семь километров вдоль трубопровода к васгарской границе, и налево, вдоль невидимой линии, отделявшей Коалицию Объединенных Государств от нервозного нейтрального мира, который еще не принял решения. Граница ничем не была отмечена, кроме широкой красной полосы на трубопроводе да остатков речного русла, высохшего так давно, что река уже исчезла с карт.
До перегонного завода оставалось шесть километров. Сандер постучал по приборной доске, приказывая Хоффману остановиться.
- Я ненадолго, - пообещал он. - Пять минут, самое большее - десять.
Дело было в свете. Хоффман уже сообразил, что к чему. Сандер любил рисовать Кузнецкие Врата, когда солнце еще только показывалось из-за горизонта, потому что это давало живописные тени, и с этого места открывался лучший вид на утес.
"Только артиллерийская батарея некстати. И металлические галереи. Портит иллюзию Серебряной Эры".
Сандер вылез из вездехода, разложил на капоте содержимое своего ящика, устроился на крыле и принялся набрасывать картину углем на куске картона. Хоффман спрыгнул на землю и отошел подальше - покурить. Придется до возвращения домой бросить. Маргарет не нравилось, что он курит. "Когда-нибудь сигареты убьют тебя", - говорила она.
Когда он развернулся и неторопливо направился обратно к вездеходу, Сандер уже фотографировал крепость.
- Это же обман, - сказал Хоффман.
- Иначе придется сидеть здесь еще два часа. - Сандер, нахмурившись, настраивал объектив. - А почему обман?
- Разве вы не должны рисовать то, что видите своими глазами?
- И вы еще говорите мне, что вы необразованный человек?!
- Я женат на образованной женщине. Она разбирается в таких вещах.
Сандер хмыкнул, как будто Хоффман сказал нечто остроумное. Но Хоффман говорил серьезно. Он не стал настаивать на своем. Они забрались в машину и еще какое-то время ехали вдоль границы, прежде чем развернуться и отправиться обратно в Анвегад. Впереди по узкой дороге взбирался какой-то грузовик; Хоффман решил подождать, пока тот не доедет до ворот крепости, и только потом начинать подъем. На этом месте грузовики разбивались слишком часто. Ему совершенно не хотелось разворачиваться или всю обратную дорогу ехать задним ходом. Когда огни грузовика исчезли между огромными резными столбами, в желудке у Хоффмана раздалось протестующее урчание - организм возмущался, что его заставляют терпеть проклятую любительскую мазню до завтрака.
- Я отнесу сообщения от родственников в казармы, - пообещал Хоффман. Гарнизон в Кузнецких Вратах был невелик, около ста мужчин и женщин, - батарея Артиллерийского дивизиона принца Озора, два взвода из Двадцать шестого КТП и отряд Инженерных войск из Эфиры. - Мне нужно размяться.
Он позавтракает со своими людьми. Приличной офицерской столовой здесь не было, просто комната в штаб-квартире, где он жил, и они часто ели в каком-нибудь местном баре из тех, что нравились Сандеру. Хоффману не хватало компании сержантов. Отсутствие общения с солдатами принесло одиночество.
Солдаты были расквартированы в нескольких зданиях, некоторые - в настоящих казармах в дальней части крепости, некоторые - в цокольном этаже огромных казематов. Кузнецкие Врата были вертикальным сооружением - они расширялись не в стороны, а в глубину, на скале располагалась лишь небольшая часть помещений, а туннели и подвалы были врезаны в гору, которая и без того была изрыта естественными пещерами и расселинами. Здесь имелась даже подземная река, которая уходила с поверхности в десяти километрах от крепости. Хоффман не любил подземный мир, царивший там запах сырости, грибов и плесени. Но когда он вошел в небольшую столовую на главной батарее, волшебные ароматы яичницы и местной колбасы заглушили все остальное.
- Здесь, внизу, безопасно, как дома, сэр, - произнес Падрик Салтон, отодвигая для него стул. - Хотите сэндвич с жареным яйцом?
- Это похоже на гроб, черт бы его драл! - пробормотал Хоффман и положил посредине стола стопку бумаг. - Это почта. Ах да, я съем ваше варварское лакомство, рядовой. Спасибо.
Салтон - все называли его Пад - был родом с Южных островов, и он стряпал тамошние странные блюда, но Хоффман не жаловался. Пад не готовил пищу аборигенов из фруктов, неизвестных корней и козлятины. Он был потомком северных колонизаторов. Но он впитал в себя понемногу от обеих культур. Его северный сэндвич с яйцом был приправлен огненными специями островитян, а его бледное веснушчатое лицо покрывали голубые племенные татуировки. Хоффмана это зрелище завораживало, и он каждый раз ловил себя на том, что пялится на солдата. На темнокожих туземцах татуировки смотрелись вполне естественно, но выглядели зловеще на лице, обрамленном рыжими волосами.
Дело было не только в резком цветовом контрасте. Это было предупреждением о том, что Пад был представителем островной культуры и прекрасно владел тамошними методами ведения войны.
Сэндвич оставил незабываемое впечатление. Перед глазами у Хоффмана все поплыло, как будто он вдохнул слезоточивого газа. Показались солдаты из отделения Пада и уселись за завтрак, состоявший из хлеба, яичницы и соуса; этот ритуал был с точностью до минуты приурочен к семичасовым новостям по радио.
- Девяносто процентов скуки и десять процентов жуткого страха, - заговорил сержант Бирн.
- Не девяносто, а девяносто девять процентов, - поправил его Пад. - А может, и все сто.
Хоффман жевал молча, размышляя о том, что их смущает присутствие офицера, который совсем недавно был одним из них. Его также терзало неотвязное чувство вины из-за того, что он прохлаждается здесь, в то время как большая часть Двадцать шестого полка - его товарищи, его друзья - сражается в кровопролитных боях на западной границе.
Он подумал: "Интересно, а где сейчас Берни Матаки? У нее тоже были племенные татуировки. Но не на лице. Она говорила, что в их племени такого не делают".
На заднем плане бубнило радио. Сигнал из далекой Эфиры был слабым, но люди все равно были рады слышать голоса, говорящие на родном языке. Они знали также, что их семьи там, дома, сейчас слушают первый утренний выпуск новостей. Это в каком-то смысле объединяло их с родными.
Маргарет пообещала ему тоже слушать новости. Хоффман закрыл глаза и попытался представить себе, как она истолкует слова диктора. У нее всегда было что сказать на этот счет, и она испытывала мало уважения к политикам. Ему нравилось это в женщине.
Трескучий голос, читавший утреннюю сводку новостей, принадлежал молодому человеку:
- "Президент Васгара Илим получил вотум недоверия после того, как его администрация отказалась одобрить поправки к бюджету, предложенные оппозиционной партией "Единство". А тем временем на южной границе Васгара возникли противоречия с СНР по поводу поставок газа…"
- Надеюсь, они в состоянии оплатить счета за Имульсию, - заметил Пад. - Иначе нам придется отправиться туда с большим-пребольшим гаечным ключом и перекрыть трубопровод.
Все рассмеялись, и Хоффман поднялся, чтобы самому пожарить еще яичницу. Жизнь продолжалась. Люди оплачивали счета, получали письма. После шестидесяти лет сражений война стала чем-то нормальным, стабильным, предсказуемым, и все жители Сэры - и те, что были вовлечены в конфликт, и те, что изображали нейтральных наблюдателей, - построили вокруг нее свою новую реальность. Хоффман и сам не знал, что за этим скрыто - стойкость и умение переносить трудности или просто ограниченность и тупость.
И все равно ему хотелось сейчас оказаться на западной границе. Сидение на заднице сводило его с ума. Он вернулся на свое место и вдруг заметил, что единственным, кто не получил писем из дому, был Сэм Бирн, сержант его взвода.
Бирн практически забыл родину и уже привык считать своим домом Анвегад. У него была подружка из местных, переводчица, служившая в штабе. Она была симпатичной, типичная уроженка Кашкура - темные глаза, оливковая кожа. Сорая? Шерая? Хоффман забыл имя. Бирн был холостяком, и Хоффман не собирался вмешиваться в это дело. Черт побери, в уставе не было ни строчки насчет того, что солдатам запрещены отношения с местным населением.
Ведь, в конце концов, здесь больше нечего было делать, кроме как обслуживать батареи.
- Кто-нибудь хочет еще яичницы? - спросил Пад.
Поместье Фениксов, Академия восточной баррикады, Хасинто
Адам Феникс всегда старался собирать вещи в одиночестве, чтобы не расстраивать Элейн.
Нет, она прекрасно понимала, что он обязан уезжать; просто ему казалось, что ей невыносимо смотреть, как он готовится к отъезду. Она была не из тех, кто демонстрирует свои чувства, так что он не видел ни слез, ни сцен. Она просто напускала на себя отстраненный вид и очень медленно поворачивала голову, словно, вообразив себе самое худшее, отводила взгляд от ужасного зрелища.
А сейчас ему пришлось запереть дверь в спальню, потому что их сын был уже достаточно большим и понимал, куда уезжает папа, и расставание огорчало его. Маркусу скоро должно было исполниться пять. Он уже научился стучать в дверь и ждал после этого несколько секунд, но потом все равно отворял сам.