- Сэр, мы потеряли очередное рыболовное судно. Там произошел взрыв, все матросы погибли. Бэрд сообщает, что противник не замечен, но он не думает, что корабль случайно подорвался на мине.
- А в Пелруане уже знают? - спросил Хоффман. Он понимал, что жители небольшого городка - единственного городка на острове - вряд ли хорошо отнесутся к этой новости. За несколько месяцев их крошечный рыболовный флот лишился уже второго судна; прибытие КОГ навсегда изменило их прежнюю жизнь и принесло им одни неприятности. - Мне придется придумывать какие-то объяснения для Льюиса Гавриэля.
- О, они уже знают, - ответила Аня. - Рыболовный флот постоянно поддерживает радиоконтакт с Пелруаном.
"Дерьмо!"
- Найдите Гавриэля и скажите ему, что я приеду и встречусь с ним, как только закончу здесь. Вы уже сообщили Председателю?
- Я решила, что вы должны узнать первым, сэр. Я составлю для вас краткий отчет о происшедшем.
"Какая преданная девочка!"
- Спасибо, Аня.
"Как, черт бы их драл, они умудряются это делать? Что у них есть такое, о чем мы не знаем?"
Сначала у Хоффмана возникла мысль о другой подводной лодке. После того как "Зефир" Треску застиг их врасплох в открытом океане, такую возможность нельзя было исключать. Но он знал, что содержание такой лодки требует немалых трудов; если бандиты-бродяги в состоянии управляться с подлодкой, тогда они являются гораздо более серьезным противником, чем он думал.
Он медленно расхаживал по пустому коридору взад-вперед, ожидая Треску и вдыхая больничные запахи карболового мыла, разложения и несчастья. Он мог отгородиться от окружающей обстановки. Но голос, который все настойчивее звучал у него в голове, невозможно было заглушить: "Треску испытывает Прескотта, и Прескотт это понимает. КОГ в тысячу раз превосходит по численности племя этих засранцев. Если бы Прескотту нужна была их Имульсия, он пошел бы и взял ее".
Однако Председатель, скорее всего, считал, что никто не готов к новой войне, несмотря на то что мирное существование тоже представляется людям странным и бессмысленным.
Внезапно по кафельным плиткам пола загрохотали шаги. Хоффман с удивлением увидел, как Треску показался из-за угла в одиночестве. Он излучал уверенность человека, привыкшего повелевать - повелевать гораздо большим количеством людей, нежели обитатели палаточного лагеря.
"Деревня, контролирующая буровую платформу. А мы - город, у которого есть "Молот Зари". Смешно - каким маленьким стал наш мир".
Треску, подойдя к Хоффману, вежливо кивнул, затем едва заметным кивком указал на закрытую дверь.
- Наши друзья, - начал он, - они достаточно оправились, для того чтобы принимать посетителей?
Хоффман нажал на ручку и распахнул дверь:
- Предоставляю это решать вам. Приказ Прескотта: это ваше шоу.
- У вас с этим какие-то проблемы? Вспомните о своем погибшем сержанте и его товарищах. - Треску переступил через порог и остановился. - А я уж наверняка буду вспоминать о своих.
Хоффман впервые взглянул на Энадора и Лориса, сидевших в кроватях; вид у них был скорее растерянный, чем вызывающий. Хоффман подумал: "Интересно, сколько обезболивающих загнала в них доктор?" Они настороженно смотрели на него, пока он, взяв старый деревянный стул, усаживался в углу. Видимо, из-за того, что он был полковником, думали, что и допрос будет проводить он.
- На врача ты не похож, и твой мясник тоже, - заговорил Энадор, бросив взгляд на Треску. Нет, он был вполне адекватен. На самом деле говорил он весьма бодро для человека с забинтованной головой. - Где мой сын?
- Под охраной. - Хоффман понятия не имел о том, что собирается делать Треску. Прескотт, казалось, просто хотел заставить гораснийского выскочку думать, что он победил, и вряд ли надеялся получить от него какие-то полезные сведения. - Ему не причинили вреда.
- Ясно, вы ведь хорошие парни, правда? Вы не избиваете детей. - Энадор большим пальцем указал на Лориса. - У вас ведь есть правила насчет того, как обращаться с ранеными врагами?
Хоффману захотелось вышибить из него дух.
- Мы зря тратим на тебя медикаменты! - рявкнул он. - Оставляю тебя с нашим гостем.
Лорис с трудом повернул голову. По его виду нельзя было сказать, что он пострадал не меньше своего приятеля. На лице его не было ни единой царапины.
- Ах, как приятно видеть, что благодаря нам вы двое наконец-то встретились.
Треску пересек палату, взял металлический стул за спинку, поставил его у кровати Лориса. Если бы не выцветшая черная униформа, его можно было бы принять за сострадательного родственника.
- Господа, - начал он, - я капитан Миран Треску. Я горасниец, и это должно вам о чем-то говорить. Нас осталось очень мало, поэтому смерть любого моего гражданина глубоко расстраивает меня. Я решил, что стоит упомянуть об этом с самого начала, чтобы вы поняли, почему я настоятельно прошу вас ответить на мои вопросы.
Энадор с интересом рассматривал его:
- Ага, мы знаем, кто такие гораснийцы.
- Прекрасно. - Треску скрестил на груди руки и прислонился к кровати. - Значит, настало самое подходящее время для вас сообщить мне, где вы держите оружие и боеприпасы и где находятся ваши лагеря.
- Я так и знал, - ответил Лорис. - У вас в заднице, капитан.
- И каким образом ваши друзья топят наши корабли.
Энадор на миг нахмурился, словно действительно не понял вопроса:
- Мы не трогали ваших кораблей после последнего танкера с Имульсией. Мы не топим их, инди. Мы захватываем их.
- Две рыболовные лодки и один фрегат.
- Я же тебе сказал - мы не топим их, а забираем себе.
Треску и бровью не повел:
- Я так надеялся на ваше сотрудничество…
- И что теперь? Будешь топтать меня ногами? Выбьешь несколько зубов? - Лорис взглянул мимо Треску, на Хоффмана. Возможно, он еще не понял, кто здесь за старшего. Возможно, решил, что они разыгрывают хорошего и плохого копа. - Он делает за вас грязную работу, полковник? А мы думали, вы предпочитаете делать ее сами.
Эта сволочь и понятия не имела о том, насколько близко к истине было ее предположение.
- Очень хорошо. - Треску взглянул на часы. - Эти часы мне подарил отец. Они до сих пор идут превосходно. Очень хорошая работа. Я засеку по своим часам пять минут, и через пять минут я жду ответа на свой вопрос.
Хоффман не знал, какой эффект это заявление произвело на бродяг, но в него слова гораснийца вселили некоторое беспокойство. Треску неподвижно сидел на стуле, а Хоффман терялся в догадках. Разумеется, так и было задумано. Неуверенность и страх оказывали на пленного более сильное воздействие, чем боль. Внезапно ему пришло в голову, что сейчас Треску ударит Лориса кулаком в живот, чтобы окончательно сломать ему таз.
"Это то, что я бы сделал на его месте? Почему именно это пришло мне в голову?"
Ему стало стыдно даже из-за того, что он подумал такое. Ему захотелось выйти отсюда, не смотреть на это, но он продолжал сидеть в углу как соучастник, не зная, что предпринять. Хуже всего было то, что он поверил Энадору насчет кораблей. Действительно поверил. У бандитов было в обычае хвастаться своими подвигами.
В тишине золотые часы Треску тикали особенно громко. Он рассеянно рассматривал их, затем провел большим пальцем по стеклу, словно счищая какую-то грязь.
- Я жду, - сказал он.
Хоффман тоже ждал, в любой момент ждал удара. В конце концов Треску откинулся на спинку стула и театрально вздохнул:
- Очень хорошо. Ваши пять минут истекли. - Он вытащил из нагрудного кармана наушник от рации, напоминавший старые наушники КОГ, и вставил его в ухо. - Буркан, пожалуйста, подойди в изолятор.
Хоффману уже пятнадцать лет не приходилось никого допрашивать. Червей в плен не брали, так что солдаты КОГ практически утратили навыки допроса. Внутри у него все сжалось, когда Треску поднялся и с беззаботным видом подошел к окну. Лорис и Энадор явно готовились к худшему. Энадор вызывающе выставил челюсть, но рука, сжимавшая простыню, выдавала его волнение. Возможно, в действиях Треску был смысл.
Открылась дверь, и появился могучий гораснийский сержант, ведя сына Энадора со связанными руками. Лицо у парня покраснело. Энадор оглядел его:
- Сынок, что они с тобой сделали?
- Ничего, отец.
"Все понятно, - подумал Хоффман. - Сейчас начнется самое неприятное". Ребенок может убить - и убивает - точно так же легко, как и взрослый. Этот мальчишка делал бомбы. Хоффман напомнил себе о том, что в других странах пацаны моложе Ниала Энадора считаются взрослыми мужчинами.
Буркан молчал. Хоффман ждал, что он начнет избивать парня. Треску лишь взглянул на часы.
- В последний раз спрашиваю, - произнес он. - Обычно я до этого не снисхожу. Господин Лорис, скажите мне, где расположены ваши лагеря и склады оружия.
Значит… он собирается заняться Лорисом, а Энадору предоставить мучиться неизвестностью; он сделает все, только бы не причинили вред его сыну, и…
- Тебе конец, полковник, и тебе, инди. - Переведя дух, Лорис приподнялся. Хоффман предпочитал иметь дело с врагами, заслуживающими презрения, но эти негодяи были упрямы и преданы своим, как любой солдат КОГ. - Ваш мировой порядок испарился, но вы никак не можете это понять. Поверьте мне - вы кончите как бродяги, только у нас есть многолетний опыт, и мы уничтожили слабаков. А ваши государства просто рассыплются. Естественный отбор. Жестокая штука, верно?
- Верно, - ответил Треску.
Затем он вытащил из кобуры пистолет и спокойно приставил его к голове Лориса. Он не угрожал, не размахивал оружием, не кричал - никаких старомодных приемов, которые ожидал от него Хоффман. Треску просто нажал на курок.
Раздался оглушительный грохот. Кровь залила светлую стену позади кровати и пожелтевшие накрахмаленные простыни.
Все было кончено.
Хоффман видел, как Ниал открыл рот, - он был ребенком, просто ребенком. Следующая секунда тянулась бесконечно, наступила звенящая тишина, и Хоффману показалось, что сердце его перестало биться.
За эту секунду он испытал множество ощущений: неверие, шок, жуткое понимание того, что произошло непоправимое, понимание того, как короток этот кошмарный, необратимый миг. Хоффману приходилось наблюдать множество гораздо более страшных смертей, он видел, как умирали его друзья, он и сам нажимал на курок и после этого чувствовал себя уже почти не человеком. Прошлое пронеслось у него перед глазами, возникло рядом, как недруг, от которого он хотел скрыться, перейдя на другую сторону улицы. Оно никогда не оставит его в покое.
А потом это мгновение миновало. Раздался очередной удар сердца, затем еще один, и теперь оно колотилось как бешеное. Треску неторопливо подошел к соседней кровати и приставил пистолет к виску Энадора. Ниал кричал, изрыгал оскорбления и извивался в руках Буркана.
- Я точно так же легко могу убить твоего отца. - Протянув руку, Треску схватил мальчишку за шиворот и подтащил его к себе, так что их лица оказались вплотную друг к другу. - Сейчас ты пойдешь со мной, Ниал, и мы с тобой поговорим как разумные люди, да?
- Не трогай моего отца! - Парень разразился рыданиями. - Оставь его в покое! Если тронешь его хоть пальцем, я убью тебя, к чертовой матери!
Но он никого не мог убить, и ясно было, что долго он не продержится. Треску, судя по всему, тоже это понимал. Это была хорошо разыгранная сцена. А Хоффман ни о чем не подозревал.
- Буркан, прибери здесь и позаботься о том, чтобы господину Энадору было удобно лежать, - приказал Треску. - Вам нет необходимости присутствовать, полковник. - Он указал на свой наушник. - Все, о чем будем говорить мы с Ниалом, услышит ваш замечательно эффективный Центр.
Хоффман наконец-то обрел дар речи. Но говорил как будто кто-то другой, не настоящий Хоффман, не тот, который потерял счет смертям, которому приходилось идти по тонкой грани - когда он не знал, то ли больше не в состоянии взять в руки оружие, то ли больше не в состоянии остановиться. Треску, наверное, решил, что у него сдали нервы, и отпустил мальчишку.
- Не забудьте записывать каждую деталь, - произнес Хоффман. - И предоставьте нам остальное.
Ему нужно было уходить. Он поправил фуражку, на ощупь повернул ее так, чтобы металлический герб находился прямо над переносицей, и взялся за ручку двери. Внезапно в коридоре раздались торопливые шаги, дверь распахнулась и ударила его. На пороге стояла Хейман, белая от ярости. Старуха наверняка немало повидала на своем веку, но Хоффман никогда не видел у нее на лице такого потрясенного выражения. Лишь через несколько секунд она смогла войти в комнату и заговорить.
- Убирайся к чертовой матери из моего госпиталя, ублюдок! - прорычала она. - И постарайся никогда не попадать сюда. Потому что я оставлю тебя истекать кровью на полу, тварь!
Она обращалась к Треску, но у Хоффмана было такое чувство, что его она тоже имеет в виду. Однако ему не нужны были приказы, он и без того собирался уходить. Он остановился лишь затем, чтобы взглянуть в лицо Хейман и дать ей понять, что не собирается участвовать в драке за территорию.
- Обсуждайте это с Председателем, - произнес он. - У меня очень много дел - я должен выяснить, как им удалось подорвать еще одно судно. Все матросы погибли, если вас это интересует.
Хоффман воспользовался затишьем, для того чтобы выйти и спуститься на учебный плац. "Что теперь?" Положительной стороной в нескончаемом потоке неприятностей было то, что ему некогда было подолгу заниматься какой-то одной проблемой, да никто и не ожидал от него этого. Нужно подумать о жителях Пелруана. И Майклсон - чем там занимается его долбаный флот? Неужели они уже не в состоянии защитить кучку рыболовных лодок?
"Придется наподдать тебе хорошенько, Квентин. Так больше не может продолжаться".
Хоффман остановился, чтобы вызвать по радио Аню. Вставляя наушник в ухо, он заметил, что у него дрожат руки.
"Надеюсь, это просто старость".
- Вы в порядке, сэр? - Солдат из отряда, занимавшегося охраной базы, Джейс Страттон, подбежал к нему, держа наготове автомат. Должно быть, выстрел услышала половина гарнизона. - Случайный выстрел?
- Нет. - Прежде чем идти в командный центр, нужно было взять себя в руки. Он на несколько минут зайдет к себе. - Это инди показывают нам, как надо обращаться с пленными. Не ходите туда. Мы здесь ничего не можем сделать.
Страттон взглянул через плечо Хоффману, как будто ждал, что неприятности в любую минуту могут возникнуть в дверях госпиталя. Он был ненамного старше парня, на глазах у которого только что застрелили человека. Но он воевал на передовой, он видел, как погибли его родные. Это добавляло человеку лет.
- Как скажете, сэр, - произнес Страттон. - Они собираются их казнить? А разве это правильно?
"Этот ублюдочный Треску прав. Надо думать об Андерсене и других".
- Это отвлеченный вопрос. - Хоффман продолжал идти. Окна всех административных зданий - Центра, госпиталя, офиса Прескотта, даже нескольких казарм - выходили на площадь, и здесь невозможно было пройти незамеченным. - Мы бы все равно пристрелили этого подонка. - Он включил рацию. - Аня, скажите Прескотту, что Треску застрелил одного из пленных. И найдите мне Гавриэля.
- Он уже связался с нами, сэр. Он хочет приехать, чтобы поговорить с вами.
- Отправьте за ним "Броненосец". Не хочу собирать с дороги потроха гражданских.
- Будет сделано, сэр.
Жилище Хоффмана представляло собой две комнатушки под крышей здания штаб-квартиры, ничего особенного. Он поднялся наверх по пожарной лестнице, чтобы избежать разговоров, к которым он пока не был готов. Закрыв за собой дверь, он включил холодную воду и ополоснул лицо. Он сам не знал зачем. Его это почему-то успокоило.
"Они убивают наших солдат. Я бы сам это сделал. Черт, что это со мной такое?"
Хоффман чувствовал, что предает память Андерсена, испытывая даже самые ничтожные угрызения совести из-за убийства негодяя-бродяги. Неотвязный голос зазвучал снова, напоминая ему о том, что когда-то он сам взял на себя роль судьи и присяжных, отправляя правосудие одним выстрелом, потому что это было необходимо для спасения множества жизней.
"Ну хорошо, да, я все понял. Отвращение к самому себе. Лицемерие. И тому подобное дерьмо. Треску и я, сделанные из одного теста. Но хоть я и все понимаю, это не поможет".
Он провел ладонями по голове и, присев на край кровати, принялся рассматривать доски пола. На миг он снова перенесся в свою комнату в Анвегаде - они были почти одинаковы, вплоть до крошечного окошка с видом на бескрайние просторы.
"Мы делаем одно и то же каждый день - до самой смерти".
Хоффман сам не знал, долго ли так сидел. Возможно, всего несколько минут. Затем заскрипели ступени, и он, слегка приподняв голову, увидел на пороге пару ботинок.
- Вик?
Хоффман выпрямился, сложил руки на коленях. Берни прислонилась к дверному косяку.
- Мне просто нужно было собраться с мыслями перед разговором с нашим блестящим лидером, - произнес он.
- Чушь собачья!
- Значит, ты все слышала.
- Здесь трудно не услышать выстрела. Или разъяренную Хейман, требующую встречи с Прескоттом. Об этом знает уже вся база, Вик.
- Значит, мне не придется тратить время на объяснения.
Берни, присев на корточки, заглянула ему в глаза. Синяки у нее на лице уже пожелтели и скоро должны были исчезнуть.
- Несколько месяцев назад ты готов был вышибить Джону Мэсси мозги за то, что он со мной сделал, и ни секунды не сомневался в своей правоте. А что изменилось сейчас? Эти подонки убили Андерсена, еще несколько солдат превратились в калек. Я бы добровольно вызвалась пристрелить парочку.
Берни невозможно было лгать. Несмотря на многолетнюю разлуку, она по-прежнему знала его лучше, чем кто-либо другой из живущих. И еще она знала прежнего Хоффмана, настоящего Хоффмана, уверенного в себе сержанта, до того как он стал тем, кем не должен был становиться.
- Мне кажется, все дело в Кузнецких Вратах, - произнес он. - За последние несколько дней все вокруг напоминает мне об этом.
Наверное, он слишком хорошо скрывал правду об осаде. Все люди, находившиеся в то время в сознательном возрасте, знали, что положение было отчаянным и не укладывалось в представления КОГ о честной войне. Но они не знали всех подробностей. Те, кто знал все, были мертвы - за исключением самого Хоффмана.
- У нас уже входит в привычку все утаивать друг от друга, а, Вик? - сказала Берни.
Когда Хоффман говорил Берни, что они единственные оставшиеся в живых из своего поколения солдат Двадцать шестого Королевского полка Тиранской пехоты, он и сам не знал, что говорит правду. После того разговора он просмотрел список солдат и сержантов полка, составленный в то время, когда его произвели в офицеры, и понял, что слова его совпали с действительностью. Они были единственными выжившими.
- Где ты была тридцать два года назад? - спросил Хоффман. - В лето осады Кузнецких Врат? Черт, я даже не могу вспомнить дату. Это было еще по старому календарю. А по новому, когда же это было?
Сейчас этот год обозначался как семнадцатый год до Прорыва, это было за семнадцать лет до того, как Саранча возникла из-под земли и едва не уничтожила человечество. Берни покачала головой.
- Я тоже была в Кашкуре, - сказала она. - Но в Шаваде. Мы ведь уже тогда какое-то время не виделись.