С куревом в самом деле была беда. В первое время после пробуждения везунчики находили старые, насмерть пересохшие сигареты, сохранившиеся только за счет полиэтиленовой пленки, что обтягивала пачку, а потом еще и блок. Курить такие сигареты было противно. Даже табаком это назвать язык не поворачивался, но вскоре и такого курева не стало.
Я без никотина мучился не очень долго, а для многих это стало серьезной проблемой. За время нашего путешествия я повидал немало людей, страдающих без табака. Чего они только не пытались курить!
- Сам-то не куришь?
- Курил.
- А теперь не хочется?
- Обычно нет. Но иногда - зверски.
Митрофаныч хитро прищурился.
- Сейчас бы покурил, а?
Я кивнул. Настроение для пары затяжек было подходящим. Хозяин хлопнул меня широкой ладонью по плечу.
- Ты не обижайся, Серега, но не твоя эта девка. И зря ты из-за нее переживаешь. Брось. Пользует она тебя. С самого первого дня пользует.
От этих слов курить захотелось еще больше.
- Ты откуда знаешь? - грубовато поинтересовался я.
- Тык видно же, - удивился Митрофаныч. - Так что бросай. Чем быстрее, тем лучше. Тебе ж легче будет.
- А если я ее люблю? - набычился я.
- А ты любовь с влюбленностью не путаешь? - прищурился хозяин. - Если влюблен, то раньше бросишь, раньше переживешь. А если любишь, то…
Он неожиданно замолчал и пошел за бушлатом. Я поплелся следом.
- Что?
- Ничего. Тогда трандец тебе, Серега. Потому что не твоя это девка. И никогда твоей не будет.
Митрофаныч накинул бушлат на плечи, выдернул из колоды топор.
- Жрать хочешь?
Я помотал головой. Последнее, что мне сейчас хотелось, это есть.
- Тогда бери тележку. До леса сходим.
- Зачем?
- За дровами.
- Так есть же, - я окинул взглядом поленницу. - Много.
- Городской, - фыркнул хозяин. - Запас карман не тянет. Топить-то постоянно надо, а то околеем. Сейчас запас поболе сделаем, потом хату тебе подыщем. Если ты всерьез остаться решил, то, поди, захочешь своим хозяйством обзавестись. Или ты передумал?
- Не передумал.
- Тогда бери тележку, - подмигнул Митрофаныч.
До леса шли молча. Мне было не до разговоров. Митрофаныч тоже в душу не лез и с лишним трепом не приставал. Я вообще заметил за ним манеру не цепляться без надобности и говорить метко и ненавязчиво.
Хозяин ронял слова, как семена в землю. Вроде бы говорил легко, походя и совсем не о том, но сказанное застревало, укоренялось и давало неожиданные всходы. Хотя со сказанным про Яну я категорически не хотел мириться.
Видно ему, понимаешь ли. Психолог хренов. День за мной понаблюдал и все про меня понял. Ага! Я всю жизнь про себя что-то недопонимаю. А он враз все увидел. И почему я должен равняться на его слова. В конце концов, это просто частное мнение. И что он там увидел? Янкины закидоны? Мало ли. Может, у нее настроение плохое. Может, месячные скоро, или еще чего. У баб все зависит от гормонального фона.
- Стой-ка, - велел Митрофаныч.
Я покорно остановился. Скрипнула тележка. Мой спутник хлопнул ладонью по стволу ближайшего дерева.
- Это валим. Держи, согрейся. - Он протянул топор.
Спорить не хотелось. Физический труд всегда был не только способом согреться, но и прекрасным средством от хреновых мыслей. Я охотно взялся за работу, но только в этот раз мысли отчего-то не хотели отступать.
А что если Митрофаныч прав, и Яна на самом деле меня использовала? Что я про нее знаю? Да ничего. Просто в один день я влюбился в нее с первого взгляда и решил, что она в меня тоже. А потом все крутилось, как в калейдоскопе, и некогда было даже оглянуться назад, оценить происходящее, подметить отношения.
Да и не было отношений. У меня не было времени на чувства, у Яны тоже. Но ведь, если времени на чувства нет, значит, и чувств толком нет.
Выходит, Яна меня не любит. Но тогда выходит, что и я ее не люблю.
Удары топора ускорились, щепа летела во все стороны золотистыми брызгами.
И Олег, тот, что явился ко мне в червоточине, говорил, что один из моих спутников мне врет. Может быть, мне врет Яна? Тогда получается, что несчастного Вольфганга я убил из пустого подозрения.
Впрочем, Штаммбергера я так или иначе отправил на тот свет из пустых подозрений. Ведь в червоточине все иллюзорно.
Стоп!
Но ведь немец умер на самом деле. Значит, не всё иллюзия. Но тогда что это было? Ведь это не мог быть Олег. Ведь Олег умер. Я сам видел его скелет в номере тайского отеля. Так с кем я говорил внутри червоточины?
От всех этих вопросов лишь росло раздражение. Ненавижу, когда так угоняются другие, и уж точно не ждал подобного угона от себя.
- Тише, тише.
Я опустил топор и резко обернулся. Передо мной стоял Митрофаныч. Он уже скинул бушлат и протягивал мне руку.
- Давай-ка топор. Передохни малость.
Я ошалело поглядел на измочаленный ствол несчастного дерева, отдал топор и присел на тележку. Курить хотелось зверски.
Митрофаныч застучал по подрубленному стволу. Работал, как всегда: спокойно, размеренно, без особенной спешки.
Он перехватил мой взгляд, а вместе с ним, видимо, и мысли. Подмигнул:
- Торопись медленно. Будешь гнать, быстро выдохнешься. Жизнь - не стометровка. В ней темп держать надо. Первым прибегает не тот, кто резче рванул, а тот, кто силы соразмеряет и дыхание держит.
- Мы ж не бегом занимаемся, - вымученно усмехнулся я.
- А какая разница? - просто спросил Митрофаныч. - Разницы-то никакой. А?
Я пожал плечами. Может, он и прав. Может, даже во всем прав. Хотя так не бывает.
- Слушай, а где все? - спросил я, переводя тему.
- Какие тебе "все"? - нахмурился Митрофаныч.
- Ну, сам же говорил, что тут поселок. Народу должно быть побольше, чем ваши несколько дворов.
- Народу и есть побольше. Хотя не проснулись многие. Просто люди делом заняты, а не праздным шатанием. И потом - основное поселение там, дальше, где теперь коровник, - Митрофаныч махнул топором в сторону. - А мы тут, с краю.
- Вроде как пограничники?
- Почему пограничники? Просто на окраине живем.
- Хоть оружие-то у вас есть?
- Ну, есть у меня ружье, - пожал плечами Митрофаныч. - А зачем? Охотиться наши пацаны и так приспособились. Луки сладили, обращению подучились. Зайцев бьют. Уток били. А больше и не надо.
Святая простота.
- А если чужой кто? - спросил я.
- По людям стрелять? Мы ж свои в своей стране. Тут чужих нет. Все на одном языке говорим, со всеми договориться можно. А если с кем временное помешательство, так и без ружья успокоить можно.
Все же хозяин наивен. Живет тут, в своем изолированном мирке. Рядом какой-то неведомый Асбест - тоже мне названьице, - жители которого вполне лояльны и миролюбивы. А как придет сюда какой-нибудь Фарафонов?..
- Ты всякую дурь из башки выкинь, - оборвал поток мыслей Митрофаныч. - Лучше сюда иди, поможешь.
Я встал с тележки, подошел ближе. Митрофаныч еще пару раз шарахнул по стволу, и мы совместными усилиями повалили подрубленную сосну. Дерево легло с оглушительным хрустом.
В первый момент внутри от этого звука все оборвалось. Я ожидал, что будет громко, но, признаться, не думал, что настолько.
Митрофаныч, судя по всему, валил высокие деревья не в первый раз. Потому только отскочил в сторону и спокойно взирал, как валится сосна.
- Некого тут бояться. И незачем, - словно мы и не прерывали разговора, продолжил он. - Боится тот, кто с собой не в ладу. А у того, кто нашел в себе гармонию, она и с миром вокруг ладится.
- Люди всякие бывают, - не согласился я.
- Люди все одним миром мазаны. К каждому можно подход найти. А ружье… что ружье? Вот есть оно у меня, а зачем? Для весу? Так оно мне солидности не прибавит. Если я в душе трус, так я и с ружьем трусом буду. Стрелять?.. Не хочу я в людей стрелять. Господь заповедовал, не убий. Так зачем же я убивать стану?
- Когда тебя убивать станут, ты по-другому заговоришь, - беззлобно сказал я.
- Кто меня убивать станет? И за что? Я зла никому не делал, а за пустяшное барахло друг другу глотки грызть… Это у вас, городских, может, так принято. У нас - нет. Давай-ка, за работу.
А может, и в этом прав хозяин? Кого здесь бояться? И вообще, зачем кого-то бояться? Зачем искать врагов за каждым кустом? Видно, меня приучило к этому наше со Звездой путешествие. Или я изначально испорчен Москвой.
Ведь у меня теперь есть чудесная возможность: остановиться, осмотреться, найти, как говорит Митрофаныч, гармонию в себе.
И ведь ничего делать для этого не надо. Просто найти дом, обустроить хозяйство. Жить.
А что? Поселимся с Яной где-нибудь здесь, на окраине Белокаменного, и будем жить долго и счастливо. Рядом Звездочка обустроится. Митрофаныч опять же, мальчишка этот, Артем, с которым мы вчера за дровами ходили. Кто еще?
Прочие полтора десятка соседей, с которыми меня шапошно перезнакомил вчера Митрофаныч, тоже, судя по всему, приятные люди. Вот и поживу среди людей.
За этими размышлениями я помог Митрофанычу расчленить несчастную сосну и погрузить часть наших лесозаготовок на тележку.
Когда мы подкатились к приютившему нас дому, внутри уже не спали. Из трубы тянулся дымок. Из-за двери звенел радостный смех Яны. Кажется, настроение у нее поднялось. Это хорошо.
Я улыбнулся, Митрофаныч напротив хмурился.
- Чего такой смурной? - попытался я подбодрить хозяина.
- Да так, - пробормотал Митрофаныч и напел на незнакомый мне мотив:
Барон Жермон поехал на войну.
Барон Жермон поехал на войну,
Его красавица жена
Осталась ждать, едва жива
В разлуке и печали.
Я толкнул дверь и вошел в душную избу. Сзади невесело напевал мажорную песенку Митрофаныч:
Одна в расцвете юных лет,
Одна с утра, одна в обед -
Она могла бы подурнеть
И даже к черту помереть,
Но ей не дали…
В комнате за столом сидел белобрысый детина лет тридцати и что-то рассказывал белозубо улыбаясь. Подле него устроились Яна и Звездочка.
На открывшуюся дверь повернулись все трое. Яна весело улыбалась, на щеках проступили ямочки, в глазах плясала бесовщинка. Именно в такую я и влюбился. Звездочка виновато потупилась. Детина лучезарно скалился.
Он не понравился мне сразу.
Митрофаныч оборвал свои унылые напевы.
- Здорова, Ванька, - приветствовал он детину. - Ты чего здесь?
- Добречка, Кирилл Митрофаныч. Я к тебе по делу.
Ванька поднялся из-за стола и шагнул нам навстречу. Я наконец отступил с порога, пропуская в комнату и хозяина. Тот поручкался с белобрысым гостем. Кивнул ему на меня:
- Это Серега, - и добавил уже для меня: - А это Ванька. Наш Левша.
- Блоху подковал? - ядовито поинтересовался я.
- Нет, радио смастерил, - улыбнулся детина. - Это Митрофаныч шуткует.
Он протянул руку, я ответил на рукопожатие. Крепкое. Причем Ванька не выпендривался и не давил, чтобы умышленно сделать больно, как любят некоторые понторезы, просто рука у него в самом деле была могучая. На мгновение мне показалось, что моя ладонь попала в тиски. Потом стало легче.
И улыбался детина тоже вполне искренне. Но эта искренность злила меня еще больше. Не зря говорят: простота хуже воровства. Какого хрена он тут заигрывает с моей женщиной?
- Чего надоть? - Митрофаныч уже занимался своими делами и на происходящее вокруг вроде как не обращал внимания.
Я с неодобрением поглядел на Яну. Девушка улыбалась. Не мне. Белобрысому Ваньке.
- Как обычно, Кирилл Митрофаныч. Контактики протирать чем-то нужно.
Митрофаныч кивнул, не поворачивая головы, выудил знакомую бутыль, поставил на стол, вывернул пробку. Привычно запахло самогоном. Проворные пальцы хозяина подцепили с подоконника небольшой пузырек.
- Чего собираешь опять, кружок "юный техник"?
- Пока секрет, - разулыбался Ванька.
- Секрет, - передразнил Митрофаныч, с ювелирной точностью наполняя пузырек. - Когда тару возвращать станешь?
- В следующий раз принесу, - пообещал детина.
Хозяин опустил бутыль, закрутил пузырек, подвинул к благодарно скалящемуся Ваньке. Интересно, этот идиот все время улыбается?
Я скрежетнул зубами.
- А внутрь будешь? - подмигнул белобрысому Митрофаныч.
Детина помялся.
- Ты ж знаешь, Кирилл Митрофаныч, я не пью.
- Что-то недоброе таится в мужчинах, избегающих вина и застольной беседы. Такие люди либо больны, либо всех ненавидят, - всобачил я цитату из какой-то давно забытой классики.
Яна тут же зыркнула на меня, как на врага народа, поднявшего руку на счастливого младенца.
- Я всех люблю, - не согласился Ванька.
- Значит, нездоров, - злорадно ответил я.
Митрофаныч уже выставил на стол стаканы, глянул на меня с вопросительным прищуром. Я кивнул. Самогон с бульканьем разошелся по стаканам.
Я чокнулся с Митрофанычем и залпом осушил тару.
- А я тебе давно говорил, - опрокинув стакан, процедил Митрофаныч. - Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет.
- Кто не курит и не пьет, ровно дышит, сильно бьет, - насупился Ванька, явно не ждавший, что Митрофаныч поддержит меня.
- Кто не курит и не пьет, пешим строем нах идет, - подвел я итог неожиданно пришедшей в голову рифмой.
Ванька перестал улыбаться, посмотрел на меня и впрямь как обиженный ребенок.
- Ладно вам, - пробормотал он. - Ну бывает же, что человек не пьет.
- Бывает, - поддержала Яна и зло посмотрела на меня. - Не все же алкаши.
Белобрысый снова заулыбался.
- Вот, - радостно поведал он. - Ладно, я к вам после зайду.
Он сгреб своей необъятной ручищей пузырек с самогонкой и вышел.
- Это было грубовато, - заметил Митрофаныч, как только за Ванькой закрылась дверь.
Причем я так и не понял, кому была адресована эта фраза: мне, завуалировано пославшему гостя по известному адресу, или Яне, обозвавшей нас с хозяином алкашами. Уточнить я не успел. Митрофаныч вернул бутыль на место и вышел следом за Ванькой. Только дверь скрипнула.
- Ты что за детский сад тут устроил? - накинулась на меня Яна.
- Он меня бесит, - честно признался я.
- Это повод хамить человеку?
- Плевать. Я не хочу больше видеть этого человека. Особенно рядом с тобой. Мне это не нравится.
Девушка вскочила из-за стола.
- Подумаешь! - сейчас она напоминала взбесившуюся фурию. - А мне не нравятся приступы ревности. Тем более, что у тебя нет никакого права закатывать мне сцены. Мы не обвенчаны, не расписаны, и детей у нас нет.
Гневная тирада обрушилась на голову ледяным душем. Внутри что-то болезненно натянулось.
- Мне казалось, что между нами взаимное чувство.
- И ты его убиваешь! - выпалила Яна и выскочила из комнаты.
Я хотел броситься следом, но тонкие пальцы вцепились в предплечье, удержали на месте. Звездочка смотрела на меня такими глазами, будто это ее, а не меня только что приложили мордой об стол.
- Сережа, не надо - не надо, - тихо промяукала она и покачала головой.
- А что надо? - сердито рявкнул я, срывая зло на хреновского трансвестита.
- Она тебя не любит.
Я резко выдернул руку из пальцев Звезды, но желание бежать и что-то объяснять сейчас Яне уже пропало.
Возникло ощущение самообмана, который я упорно отрицал.
Хотелось курить, но сигарет не было. Хотелось махнуть стакан, но Митрофаныч убрал свою волшебную бутыль, а хозяйничать без него было как-то по-скотски.
- Не любит, - проворчал я. - Ты-то что об этом знаешь?
Звездочка не ответила, лишь поглядела на меня грустным взглядом больной собаки.
Весь день Яны не было. Я мучился. Пытался уйти в работу, пытался говорить с Митрофанычем на отвлеченные темы, пытался переключиться - без толку. Все мысли крутились вокруг Яны.
Осознание собственной правоты уже не было столь ясным. Давало трещины, теряло незыблемость. Сомнение червем точило душу. Порой начинало казаться, что это я, дурак, обидел девушку, а заодно еще и этого улыбчивого, милого по сути, парня, который только и делает, что возится со своими радиоприемниками и прочей гнилой бурдой и зла никому не желает.
Возможно, я посыпал бы голову пеплом и приполз к Яне на коленях, но остатки здравого смысла все же задирали голову, напоминали, что я сам тоже хороший по сути парень: зла никому не желал и ничего дурного Янке не сделал.
Последний раз так по-идиотски отношения с противоположным полом у меня складывались лет в семнадцать. Хотя нет, вру. Еще была Ольга. Но с ней отношения сложились нормально. Разбежались только как-то… некрасиво. И еще несколько месяцев после я провел в странном запойно-тоскливом состоянии, начавшемся в вечер разрыва с той примечательной грушевой водки.
Да, хреновенько разошлись с Ольгой. А после все было проще, спокойнее. Без надрыва и нерва. Как будто до того в душе бурлили юношеские страсти-мордасти, а после я вроде как повзрослел, поуспокоился.
И вот на тебе, мелькнула Янка со своими ямочками на щеках и бесовщинкой во взгляде, и спокойствие накрылось медным тазиком. Я же с первого дня, с первой минуты вел себя с ней, как пацан зеленый.
После Ольги вроде все стало ясно. И не потому, что Борян свою философию мне три дня к ряду в уши лил, водку подливая. Просто когда перегорело, и пришла спокойная отрешенность, оказалось достаточно одного взгляда назад, чтобы понять как, что и почему произошло. Пришло понимание. И все дальнейшие отношения с противоположным полом всегда были понятны, просчитываемы и логичны.
Пока не появилась Яна.
Затмение на меня нашло, что ли? Или тридцать лет спячки так странно подействовали?
И ведь сказал же мне Митрофаныч: не твоя это девка.
Но даже теперь, умом понимая, что он прав, сознавая, что меня использовали, я все еще на что-то надеялся и продолжал обманываться. Или не обманываться? А вдруг все это ерунда? Вдруг все это я сейчас надумал себе на ровном месте. Еще и Митрофаныча приплел с его спорными умозаключениями.
Яна появилась только к вечеру.
Мы уже поужинали. Хозяин накатил стакан, забрался на печку и теперь похрапывал под треск углей. Звездочка рассказывала мне какую-то полумифическую историю на ломаном русском, перемежая рассказ тайскими фразочками. Я не понимал толком смысла, только кивал, угукал и изображал благодарного слушателя.
Мысли были далеко от тайских историй.
Когда, судя по интонациям, накалу и блеску в глазах, Звездочка приблизилась к кульминации, тихо скрипнула дверь. Я поднялся, мгновенно забыв и про Звезду и про ее байку.