- В шею, - не поворачивая головы, ответил мужчина и ушел. Охранник тут же потянул Шими в туннель. Шими вцепился в тетку, и заныл:
- Нет! Нет!
Охранник отвесил ему пару оплеух, но Шими и не думал отпускать. Охранники переглянулись, и один из них приказал:
- Раз не хочет, тогда в шею обоих, - Шими с теткой тут же потащили к выходу.
- Подождите! - крикнула тетка, и охранники остановились. - Я уйду. Дайте попрощаться.
Она обхватила голову Шими руками, и хрипло зашептала:
- Шими, слушай меня. Ты должен выжить. Я виновата. Нам надо было уйти, как ты и хотел.
- А ты, как же ты?! - спросил Шими, все еще не веря, что - все.
- Обо мне не думай. Думай только о себе, только о себе. Обо всем, что было, забудь. Ты должен выжить, любой ценой, - у тетки был жар, на щеках горел болезненный румянец. Шими заплакал.
- Ну все, попрощались, и хватит, - охранник развернул тетку к проходу. Она выпрямилась, и вышла наружу. Другой охранник развернул Шими к туннелю, и подтолкнул. Шми сделал несколько шагов, и обернулся. Тетки уже не было видно. Шими отвернулся, и зашагал к туннелю, охранник за ним. Вход в туннель перегораживали огромные ворота, в которых была прорезана калитка. Шими зашел внутрь, охранник захлопнул за ними дверь. Металлический лязг словно бы поставил жирную точку на всей жизни Шими, на всем, то было до того.
Шими так никогда и не узнал, что на следующий день у них дома побывал Илья Вишневецкий. Не было дня, не было часа, с тех пор как Илья и его команда уехали, бросив Шими, как он не вспоминал о нем. Взгляд Шими, полный скрытой надежды, не давал ему покоя. "Пацан надеялся на меня", думал Илья, "а я его кинул". Илье кусок не лез в горло, он все время думал о Шими, и в один прекрасный день не выдержал: взял продукты, лыжи, компактный газовый примус, и пошел через засыпанные снегом Городки. Он пришел, но с горечью убедился, что пришел поздно: дом был пуст. Тетка Шими до дома так и не дошла. Никого из соседей в живых не осталось. В квартире с настежь распахнутой дверью, посреди гостиной сидела Дора. Завернутое в одеяло разложившееся тело ее сына лежало перед ней. Иней серебрился на спадающих прядях совершенно седых волос. Двери в остальные квартиры были заперты. Сколько не стучал Илья, никто ему не открыл. Он ушел назад, и не раз потом проклинал себя за то, что бросил ребенка умирать в замерзающем городе.
Шими об этом не узнал: потом, когда сошел снег, они встретились, но он к Илье даже не подошел. Для него Илья умер в тот день. Эту страницу своей жизни Шими перевернул, и забыл навсегда.
Глава 2. Выжить!
Свобода осталась за воротами. Иллюзий насчет своего нового статуса у Шими не было. Он отдался на волю обстоятельств, и поплыл по течению. В этом новом положении у него не было возможности выбирать. Теперь, когда его судьба оказалась в руках чужих людей, Шими испытал странное облегчение. В этом были свои преимущества - от него ничего не зависело. Топая по туннелю за охранником, он даже приободрился, если не сказать - развеселился.
Туннель сильно изменился с тех пор, как Шими ездил тут с теткой. Тогда этот туннель, один из двух идущих параллельно, был просто автомобильным туннелем на две полосы. По краям шли "плечи", шириной в два с половиной метра. Через каждые двести метров туннель расширялся, соединяясь с соседним. Там же, в местах соединений, справа, были "карманы" для экстренной остановки. Теперь же туннель был застроен. Буквально в сотне метров от входа с правой стороны начинались "здания". Наружные стены "зданий" были построены точно посередине туннеля, прямо по разделительной линии, и шли до самого верха, так, что свод туннеля служил "зданию" и крышей, и стеной. Левая полоса осталась для похода. Здания были узкие, и длинные, метров по шестьдесят-семьдесят в длину. В стенах были крохотные окошки, местами забранные решетками. Под зданиями, по всей длине туннеля, шли какие-то трубы. По потолку, на самом верху, тянулись квадратные вентиляционные короба. На торцах зданий были двери. Двери выходили на "площадки", каждая длиной метров в сто. Там, где в бараках жили, площадки были устроены там, где когда-то были "карманы", площадка получалась широкой. После каждого здания туннель перегораживала решетка, с воротами слева. У каждых ворот стоял охранник с дубинкой. Ведущие в соседний туннель проезды были заложены блоками. Сверху все это освещали подвешенные к вентиляционным трубам круглые лампы. Площадки ярко освещались, над ними висели дополнительные лампы. В туннеле было многолюдно. Туда-сюда быстрым шагом проходили какие-то люди, разбитые на бригады, катили тележки с мешками и бочками, тачки с углем. Повсюду раздавались крики, лязг металла, команды. Из соседнего туннеля доносилось тарахтение движков. Там работали генераторы. В туннеле было заметно теплее, чем снаружи, температура точно выше нуля.
Охранник толкал Шими вперед, кивком приветствуя своих товарищей у ворот. Шли они долго. Эта часть туннеля была относительно короткой, два с лишним километра. Шими с охранником прошли не меньше половины этого расстояния. Наконец, они подошли к какому-то зданию, внешне ничем не отличающемуся от остальных. Неряшливо сделанная надпись над входом сообщала, что здесь находится медпункт.
- Раздевайся, - приказала женщина в белом халате, восседавшая необъятным задом на вращающемся кресле. Шими стал раздеваться. В медпункте было тепло, ему сразу захотелось спать.
- Догола, все снимай, - приказала она, увидев, что он остановился. Охранник ткнул его дубинкой в плечо, поторапливая. Шими снял с себя всю одежду, и стал, опустив голову, и прикрываясь руками.
- Руки подними. Наклонись. Раздвинь, - команды следовали одна за другой. Шими покорно выполнял все, что от него требовали. В медпункт зашел тот, кого охранники назвали "комендантом", стал возле медсестры. Он окинул Шими оценивающим взглядом. Тому стало неловко, он смутился и опять закрылся руками. Комендант усмехнулся уголком рта, кивнул, и вышел. Наконец, медосмотр закончился. Охранник внес данные Шими в компьютер. Медсестра палкой собрала одежду, приоткрыла дверцу печки, и одна за другой запихнула его вещи в огонь.
- Ботинки возьми, - приказала она, и Шими покорно поднял ботинки.
- Пошли, - охранник толкнул Шими дубинкой к выходу. Они вышли наружу, и охранник погнал его, голого и спотыкающегося, дальше по туннелю. Идти было недалеко. Оказалось, что они пришли в душевую, так, во всяком случае, было написано над входом. Никакого душа, впрочем, там не было. Еще одна злая тетка с отрывистым командным голосом, раздраженная, что ее отвлекли, провела Шими в темное помещение, выложенное кафелем, с крючками на стенах.
- Туда, - показала тетка на дверь. Возле раздевалки была небольшая комната, заваленная всяким хламом. Там же стоял стол, несколько стульев и табурет.
- Садись сюда! - показала она в угол. Шими сел на табурет. Тетка порылась в шкафчике, достала машинку для стрижки, воткнула в розетку, и за несколько минут сделала голову Шими похожей на бильярдный шар.
- Жди здесь, - тетка подмела волосы, и вывела Шими в раздевалку. Бормоча под нос ругательства, она заперла подсобку, и ушла. Шими остался ждать. Сразу за раздевалкой было длинное помещение, дальний конец которого терялся в темноте. В помещении стояли деревянные скамейки. Видно это и была душевая, только никакого душа на потолке Шими не разглядел.
- Ну-ка, пошли, - появившаяся тетка поманила его за собой. Шими пошел за ней через всю душевую. Там обнаружились целых три печки с широкими плитами. Одна из них работала, на ней стояли несколько ведер, над которыми клубился пар.
- Бери ведро, - приказала тетка. Шими отнес ведро с горячей водой на середину душевой, где у стены, на подставке, стоял громадный бак. Тетка взяла стоящее у бака ведро, плеснула туда горячей воды из ведра, что принес Шими, и разбавила холодной из бака. Сунула ему черпак на длинной ручке. Под руководством тетки он вымылся - обливался теплой водой из ведра, потом мылился, а затем смывал. Тетка повертела Шими за руку, состроила презрительную гримасу, и вывела из душевой. Шими никогда так не мылся, ему это даже показалось странным - как это так, вода не течет сама из крана.
В предбаннике его ждал охранник. Пока Шими мылся, он ходил на склад.
- Одевайся, - приказал он, и сунул Шими мешок с одеждой. В мешке были толстые ватные штаны, драный свитер, ватная замызганная куртка, явно кустарного пошива, и вязаная шапка. Ни трусов, ни носков не дали. Шими, поеживаясь от холода, натянул одежду, и охранник погнал его назад по туннелю.
Детей содержали в длинном бараке в центре туннеля. Он был разделен на две части, с двумя выходами, одна часть для девочек, другая для мальчиков. Двери выходили на противоположные площадки, чтобы исключить возможность общения. Охранник привел Шими ко входу в детский барак. Уже наступил вечер, и в туннеле погасили часть ламп. Обитателей загнали в бараки, снаружи остались только охранники. За Шими и "его" охранником с лязгом захлопывались ворота. Охранник вызвал из барака старосту. Вышел прыщавый парень лет двадцати на вид, в красной полярной куртке и джинсах, заправленных в начищенные до блеска высокие ботинки.
- Это че? - через губу спросил он у охранника.
- Не че, а новенький. Определи ему место, насчет правил там объясни, - объяснил охранник. - И вообще, смотри с кем говоришь, быдло. Следи за тоном.
- О-кей, - протянул парень, сделал шаг вперед и оказался прямо перед Шими. - Значит, так, сопля. Запоминай. Меня зовут Авирам, я староста барака. Для тебя - господин староста. Будешь делать, что скажу, иначе сгною нахрен. Всосал? - Авирам качнулся на каблуках. Шими кивнул, хотел сказать "да", но пересохшее горло свело судорогой, и он не произнес ни звука. - Не всосал, - с притворным огорчением констатировал Авирам, еще раз качнулся на каблуках, и вдруг молниеносным движением извлек руку из кармана и врезал Шими в ухо. Шими схватился за ухо, слезы брызнули у него из глаз. Староста на этом не успокоился. Он размахнулся, и ударил Шими в солнечное сплетение, а когда тот согнулся, добавил в затылок. Шими упал на колени, уткнувшись в ботинки старосты. Реальность стала ускользать, звуки доносились словно издалека, как будто он был под водой.
- Полегче, - остановил старосту охранник. - Его сам господин комендант приказал устроить.
- Ааа, комендант, - ухмыльнулся староста. - Ну, тогда другое дело. - Он взял Шими за шиворот, и без видимых усилий поволок внутрь барака. Между стеной туннеля, и сплошными нарами в четыре яруса оставался узкий проход. Староста потащил Грина по проходу. Шими почти ничего не видел из-за застилающей глаза пелены. - Потеснись, - рявкнул староста. - На нарах тут же образовалось пустое место. - Здесь будешь спать, - сказал он Шими, и отпустил воротник. Шими упал на колени, кое-как поднялся, и влез на свободное место. Матраца не было, одни голые доски. Шими лег на спину, и стал приходить в себя. Прошла не одна минута, пока он смог поднять голову. Вокруг было тихо. Шими сел, и увидел, что на него смотрят десятки пар любопытных детских глаз.
- Привет, - свесилась с верхних нар чья-то белокурая голова. - Ты кто? Как звать?
- Я Шими Грин, - ответил Шими.
- Я Эрик. Расскажи, что там снаружи, Грин, - обладатель головы соскочил вниз, и втиснулся рядом с Шими. Был он худой, невысокий, жилистый. Что-то неуловимо отличало его от остальных детей. Может быть, лицо, лишенное детской припухлости. Может быть, из-за пересекавшего его левую щеку шрама он казался старше, а может, из-за холодных голубых глаз, в которых не было ни капли детской наивности. В глазах не было ни следа страха, типичного для остальных детей в бараке. Эрик не боялся. Долго поговорить им не дали. Из своей комнатки у входа выглянул староста, и рявкнул:
- Помогальники, ну-ка разобрались быстро. Чтоб было тихо!
Тут же с ближайших ко входу нар соскочили трое с дубинками, все как один не по годам здоровые, если бы не лица, их вполне можно было бы принять за взрослых. Они направились к нарам, где лежал Грин. Эрик замолчал. Один из "помогальников" прошелся вдоль нар, постукивая по ним дубинкой. Напротив Грина он остановился, и ткнул того дубинкой в ботинок.
- Обувь снять, - приказал он Грину. Грин подтянул ноги к себе, и принялся расшнуровывать ботинки. Стащив их с ног, он, было, поставил их на пол, но тут заметил, что, кроме его ботинок, на полу ничего нет. Тогда он поднял их назад, и сунул под голову. Лежащий рядом Эрик заговорщицки подмигнул. По босым ногам тянуло холодом. Хорошо еще, что штаны ему выдали на пару размеров больше, и он спрятал ступни в штанины. Впрочем, в бараке было относительно тепло. Стояли две печки, одна у входа, другая в самом конце. Да еще полторы сотни тел на нарах, нагревали воздух до вполне терпимой отметки. Заснул он не сразу. В бараке то и дело начинал кто-то плакать, звать маму Скученность, спертый тяжелый воздух, тоже крепкому сну не способствовали. Грин, домашний мальчик, к такому не привык, и поначалу ему было тяжело. Впрочем, он быстро ко всему притерпелся. Дети адаптируются к новым обстоятельствам гораздо быстрее взрослых. А Грин, вдобавок ко всему, как-то сразу перестал бояться. Предательство друзей вырвало из его жизни, из души, большой кусок. Последние слов тетки дали направление - выжить, выжить любой ценой. Он понял, что, если будет рефлексировать, жалеть себя, думать о том, как ему плохо - ему крышка, и переключился на выживание. Почти все обитатели детского барака жили в туннеле третью неделю. За это время у них образовалась своя социальная структура, своя иерархия. На самом верху был, понятное дело, староста, Авирам, и трое его помощников, которые исполняли роль надсмотрщиков-бригадиров.
Ниже, среди простых, не приближенных к особе старосты, тоже сама собой образовалась иерархия. Как обычно и бывает в детских коллективах, особенно, когда взрослые не вмешиваются, наверху оказались самые сильные и наглые. Самому младшему мальчику в бараке было одиннадцать, самому старшему - почти восемнадцать. В возрасте, когда старший всего на год, может быть вдвое сильнее, у младших просто не было шансов. Грина поразило, до чего забитые, испуганные глаза были у малышей. Впрочем, почти у всех в глаза застыл страх, не только у самых маленьких. Стоило старосте прикрикнуть, как голову в плечи втягивали даже те, кто без стеснения шпынял малышей. Эрик, тот очень удивился, что староста не избил Грина до полусмерти. Тех, кто приходил в барак уже после того, как людей из палаточного лагеря переселили в туннель, староста пропускал через процедуру "прописки", после которой новички, обычно, несколько дней не могли встать с нар. Может быть, именно это привлекло Эрика в Грине: он, как и Эрик, не боялся. Впрочем, Грин не торопился обзаводиться друзьями. Он подсознательно опасался нового предательства.
- Тебе везет, Грин, - сказал ему Эрик за завтраком. С кухни привезли бачки с едой и чаем, хлеб. Староста руководил раздачей - кому больше, кому меньше, кого вообще прогнал от бака. Грин, тем не менее, получил полную тарелку каши, ломоть хлеба и кружку с чаем. - И "прописку" тебе не устроили, и еду дают - как старичкам. Колись, что в тебе такого особенного?
- Да ничего такого, - пожал плечами Грин, и тут же перевел разговор: - А почему вон тем еду не дают?
- Кому? А, тем, - понял Эрик. - Ну, вот тот мелкий, его Стасиком зовут. Он старосте сапоги плохо почистил. За это староста лишил его завтраков. Вон те двое парашу позавчера опрокинули. А вот про того не знаю, может быть, просто так. Староста и помогальники жрут "от пуза", а еды дают впритык, вот всем и не хватает. Да тут еще эти…
Под "этими" Эрик подразумевал "концевых". Была в бараке еще одна сила, кроме старосты и помощников. Несколько ребят постарше, набрав себе гвардию из малышей, устроились в дальнем от входа конце барака, за что их и прозвали "концевыми". Они, по словам Эрика, тоже не церемонились - отбирали у тех, кто послабее, одежду, заставляли делиться едой. Грина никто не трогал, особенное отношение старосты заметили. Они не знали причин такого отношения, но проверять на своей шкуре не решались, тем более что вокруг было много других кандидатов в жертвы.
Вскоре Грин стал подозревать что-то неладное в таком особом отношении. Подозрения быстро переросли в уверенность: периодически к коменданту вызывали мальчиков. Возвращались те под утро, многие выглядели подавленно. Что с ними там делали, секретом не было. То же самое делали со своими подданными и "концевые", и помощники старосты. Не раз и не два Грин видел одну и ту же повторяющуюся сценку:
- Кушать хочешь? А конфету?
- Да…
- Ну, иди сюда. На колени стал…
Спрятаться в бараке было негде, все происходило в открытую, на глазах у остальных. Бывало, старшие пацаны не снисходили до ритуала с конфетой, а просто брали то, что им надо, силой. Грина удивляло, что все принимали это как должное, даже сами жертвы. В прошлой жизни за такие штучки комендант бы сел в тюрьму, в этой - никому не было дела до того, что он делает. Все как-то очень быстро привыкли к такому положению вещей. Туннель был особенным миром, и законы его отличались от тех, что совсем недавно были снаружи. Не только законы были другими - сами обитатели туннеля, от первого до последнего, думали и делали все иначе. Грин, хоть и чувствовал все время голод - растущему организму не хватало той еды, что давали, для себя твердо решил, что не станет опускаться до такого. Впрочем, его и не трогали, все уже знали, что он принадлежит коменданту, староста как-то обмолвился. Шли дни, недели, а комендант не вызывал его к себе. Говорили, что у него появился постоянный мальчик. Хоть Грин и надеялся, что по него комендант уже позабыл, но все же смутная тревога не отпускала его. Он не знал, что будет делать, если комендант вызовет его к себе. Ведь отказать коменданту - это верная смерть. Правда, со временем тревога отошла на задний план под влиянием рутины. Грин вставал по утрам вместе со всеми, когда били в рельс. Вместе со всеми работал там, куда посылали, вместе со всеми ходил в "душевую". Он не задумывался над тем, что происходит. Туннель жил своей жизнью, и Грин стал частью этой жизни, еще одним винтиком в системе.
Поговаривали, что за пределами туннеля уже не осталось живых людей. Грину несколько раз приходилось работать у ворот. Ему и еще двум десяткам мальчиков раздали ведра, тряпки и швабры, и отправили на уборку. Это было основным занятием детей в туннеле - уборка. Грину удалось выглянуть за ворота. Наружные посты были сняты. В караулке возле ворот сидел одинокий охранник, и страшно мерз, несмотря на тулуп и меховую шапку. Грин подошел к воротам, и прильнул к щели. Снаружи было очень холодно, из щели потянуло таким морозом, что Грин сразу же отпрянул. Он только и успел разглядеть, что засыпанную снегом эстакаду.
- Что, хочешь сбежать? - хохотнул охранник. - Ну, давай, беги. - Любимой присказкой старосты и охранников было: "Если тебе что-то не нравится, можешь уходить. Никто тебя не держит".
- Черт, сколько же там градусов? - спросил потом Грин у Эрика.
- Говорят, минус тридцать. А по ночам, так и все минус пятьдесят, - Эрик знал все и про всех.