Пиранья-кулебяка, вообще-то, рыба небольшая – длиной в две ладони, не более. Но жрет, видимо, жутко много. Из того, что возможно опознать, без передвижной генетической лаборатории, в желудке обнаружились несколько лапок лягушек, причем, одна крупная: мне кажется, лягуха была помассивнее пираньи. Затем еще какая-то чешуя, тоже явно от увесистой рыбины, а еще кусочек крокодильей шкуры. Надо же, кулебяки жуют даже крокодилов! Непонятно почему тогда пираньи до сей поры не сожрали всех крокодилов поголовно. Впрочем, удивляться этому можно и, так сказать, с оборотной стороны. Ведь и крокодилы не сожрали всех кулебяк, правильно? Да и вообще! Тут, в Топожвари-Мэш, целый чёртов террариум. Этих же крокодилов несколько видов. Тогда уж надо дивиться, почему за тысячелетия не возобладал один вид. Или с другой стороны, почему этих видов всего три-четыре, а не двадцать четыре? Может, тут как раз обратный процесс? То есть, в поисках свободных ниш, то же семейство крокодилов начинает почковаться новыми видами. В самом деле! Ведь своими глазами наблюдал, как не слишком большой крокодил ловко взбирался по стволу дерева, причем, находился в момент наблюдения уже на порядочной высоте. Может, скоро появятся совсем древолазающие, которые будут жить в дупле, или вить гнезда? Так можно дойти и до летающих пресмыкающихся. Хотел бы покумекать об этой идее с Кааном, но он на другом плоту, а перекрикиваться в научной дискуссии не принято. Потом вспомнил, что изобретаю велосипед. Ведь летающие крокодилы уже существовали когда-то – чем ископаемые птеродактили не крокодилы, право?
Остатки трепанированной мной рыбы туземцы зажарили (прямо тут, на плоту) и зажевали с аппетитом. Я, чисто в целях научного познания мира, попробовал кусочек. Вполне ничего. Челюсти кулебяки я отдраил (что значит, иметь свободное время), оттер медицинским спиртом, и повесил на веревочку себя не шею. Теперь я почти как ку-пу-пу, ибо когда только отделил челюсти, то понял, что именно такие висят у них на груда, а у рулевого Муцу еще и на ухе.
В процессе нашего скромного пира (аборигены приготовили и остальных пираний), прямо на жареное мясо, с нависающей ветки, спикировал паук размером чуть меньше кулебяки, и начал запихивать в себя мясо, как будто лично для него готовили. Я чуть в воду не грохнулся от неожиданности, да еще и поперхнулся, а вот "капитан флотилии" Маддукко проявил изрядную ловкость, ухватил паука на брюшко и тут же опустил в еще не остывшие угли нашего палубного костерка. Короче, у речного народа оказалось еще и второе блюдо. Снова подумалось, что съедобный в джунглях и сам не умрет с голоду. В неком героическом порыве – да, будь, что будет – согласился отведать и паучару тоже. Тоже, оказывается, вполне так съедобно.
Острые коготки передней хватательной пары лапищ мохнатого нахала ку-пу-пу применили вместо зубочисток. Очень продуманная утилизация отходов. Я, правда, использовал зубную щетку; слишком сильно въелась в меня цивилизация, по-видимому. В процессе этого самого полоскания зубов, чуть вновь не лишился пальцев. Спас меня тот же, везде успевающий, Маддукко. Водицу я собирался зачерпнуть горстью прямо из Иррациональной, а он поймал мою руку. Тут же из-под воды на мгновение появился рыбий плавник. Кажется пиранья-кулебяка, родственница той, что мы сожрали, решила в отместку полакомиться и мной самим.
Круговорот белков в природе – вот как это называется.
24. Сказки тропического леса.
Итак, ты Аю-Уракот, и ты прокололся в координатной плоскости Большой Суши.
Стоишь и кумекаешь – что теперь? Конечно, совершить ошибочку в пару сотен километров на Сфере Мира – это как два пальца. Тем более, в Топожвари-Мэш. Здесь же туман поверху такой, что не продохнуть. Снизу из-под древесного полога ни массаракш не видно, но ты ведь, в конце-концов, поднимался когда-то на местную пирамиду, так? Она все-таки торчит над большинством крон. И что ты собственно наблюдал, кроме плотных клубов тумана поверху?
Да и вообще, в тумане ли дело? Сама ориентация, исключительно с помощью Мирового Света, это еще та сложность. Всяческие алхимики и шлифовальщики линз уже не один десяток лет обещают, что с помощью неких сверхточных замеров небесного свечения получится определиться с центровой частью Мирового Света, а там уж, годков тридцать кряду понаблюдав и составив таблицы, выйдет, с помощью пары десятков формул, определяться с местоположением на всей Сфере Мира. Черт знает, какого размера будут эти приборные причиндалы, и какой толщины тома с таблицами? Может, эти канделябры линзовых решеток получится еще так сяк втиснуть в каравелльные обводы, вместе с другой корабельной утварью, туда, куда тебе, как Аю-Уракоту, ход по здоровью заказан. Но получится ли все это хозяйство таскать с собой по лесам и пустыням? Вдруг, оно поместится исключительно на стреноженном бегемоте, не меньше.
Короче, проблемы с определением местоположения будут всегда, тем более, ныне, в текущей технологической эпохе. Но легче ли тебе от этого? Что тебе делать вот здесь и сейчас? Пока еще под твоим началом, четыре сотни головорезов, с пушками, аркебузами и прочим убийственным добром. Все это готово к применению прямо сейчас, сходу. Но есть небольшое "но". Там, куда ты явился, нет города.
Он исчез.
Да, конечно, не исключено, что ты сбился с дороги. Так закриптографировал свои записи, что сам себя запутал. Но существует одна странность.
Тропический лес перед тобой несколько отличается от сельвы вокруг. Он явно, более молодой. Да, разумеется, время здесь меряется несколько по-другому. За полгода местная флора творит непролазность из любой очищенной площадки. В этом-то и странность. Порой по старому лесу, пройти получается даже без проблем. Топаешь себе между большими стволами, иногда перелазишь через повалившиеся. Сейчас перед тобой, во-первых, жуткий завал гнилых дерев-великанов. Попробуй, переберись через все это с пушками на привязи. Во-вторых, молодая, свитая в связку лиан, папоротников и один Выдувальщик знает, чего еще ограда из растительности. Понятное дело, ты действуешь мечете наравне с другими рубщиками. Ты живой пример целеустремленности. Работая посменно, вы с трудом, но все же обгоняете флору. Срубать удается быстрее, чем препятствия нарастают вновь. И вот тогда, ты и обнаруживаешь странность.
Да, ты мог ошибиться в координатах, и не найти чужого города. Но массаракш! Даже слыхом не слыша о теории вероятности, ты прекрасно понимаешь, что нельзя ошибиться так, чтобы вместо одного города найти другой.
Мертвый!
25. Доктор Дар Гаал. Приписываемые дневники.
Бальсовое дерево – чудо из чудес. Плот из него, попросту перышко. На плотах кучи нашего барахла, мы сами, собаки-носильщики, бамбуковый настил, шалаши – а им хоть бы хны. Не проседают в воде нисколечко, легко идут по совершеннейшему мелководью. Наши новейшие войсковые резиновые лодки смотрятся, в сравнение с этой, прошедшей столетия проверки, технологией, избыточно навороченной несуразностью. Особо такое заметно, когда эти технологии из разных эпох оказываются рядом.
Ныне именно тот случай. Родное начальство зачем-то надуло одно из наших резиновых "чудес". На веслах сам Дьюка Ирнац, Маргит Йо на подхвате, а Жуж Шоймар за капитана. В лодке, кроме трех людей, более ничего, а она уже просела в воде и, кажется, скребет днищем об отнюдь не песчаное дно. Еще проткнется, не дай Мировой Свет! Не хватало скормить пираньям-кулебякам все командное звено экспедиции за раз. Лодка подгребает к плоту легко: плавательное средство из бальсы все ж не моторный катер и идет по реке ели-ели. Мы все еще в притоке Иррациональной, или же в ней самой, тут сам Выдувальщик ногу сломит разобраться.
– Доктор Гаал, ну-ка перелазьте к нам. Вы нам нужны, – сообщает Жуж Шоймар.
– Инструменты брать? – интересуюсь я на всякий случай, хотя уже понял, что дело не в моей лечебной практике.
– Не, так прыгайте, – машет головой Шоймар. На четырех других плотах все в норме. – Просто посмотрим кое-что. Вам будет интересно.
Мы отчаливаем молча. Дьюка Ирнац гребет с остервенением, но не по необходимости; его активной натуре просто не хватает адреналина.
– Что смотреть-то будем? – спрашиваю я профессора.
Он подмигивает:
– Не, мы просто побалакаем.
Вообще-то, можно было б и на плоту. Туземное племя все равно ничего на обще-имперском не понимает… или почти ничего. Я не успеваю додумать, потому как Жуж Шоймар ловит мои телепатические вопрошения на ходу.
– Есть подозрение, что этот наш народ речных рыболовов – ку-пу-пу – не так прост, как кажется. Возможно, они даже в языке шарят.
Я прикусываю свой собственный язык.
– Дело такое, доктор. Мы решили посовещаться тут, в сторонке, без лишних ушей. Сильно не обольщайтесь, конечно. Ваш голос, все же, не решающий. Но мнение интересно. Короче, хочу спросить. Как думаете, наши люди чуть отдохнули, пока плывем, и смогут продолжить путь пешком?
– Как уже? Мы же собирались…
– Доктор Гаал! – резко перебивает Маргит Йо, – мало ли что и когда мы собирались?
– Тут такое дело, док, – продолжает начальник экспедиции. – Собирались-то мы одно, но выяснилось нечто другое. Во-первых… Да, в принципе, в-десятых. У меня пропал компас. Похоже, стырили эти самые ку-пу-пу. Но как выявишь? Если они выкинули его за борт, то и не найдешь вовсе. А сами они не расколются, хоть режь. Благо, конечно, у меня второй имеется, запасной, но все же…
– Ну! Зачем же им красть компас, чтобы выкидывать? – я искренне удивлен. – Вы поглядите. Они носят на шее и в мочках ушей все, что под руку попадется. У одного в племени я видел гайку от двигателя. Не знаю, где ее взяли.
– Да нет! – отмахивается Шоймар. – Они выкрали его не на брелок. А с целью сбить нас с маршрута.
– Зачем им это надо? – мне как-то даже смешно. – Тем более, раз компас у нас один? У нас же…
– Я вижу, док, вы прямо-таки прониклись к ку-пу-пу любовью и лаской? – встраивается в разговор наш официальный проводник. – Мы порядком отгребли? – спрашивает он Шоймара, и снова поворачивается ко мне. – То-то я смотрю, у вас, у самого нынче новые бусы.
Дьюка заливается веселым смехом, а я вспоминаю о челюстях пираньи-кулебяки. Угораздило же меня.
– Близость и слияние с совершенством природы. Правильно, док? – Дьюка Ирнац в жутко веселом настроении. Меня это несколько успокаивает. Значит, дела у нас все же не так плохо, как уже думается.
– Дело вот в чем, Дар, – продолжает Шоймар. – Тот из ваших пациентов, что досрочно поправился после укуса мухи, он наконец-то начал говорить.
– В смысле? Он же даже парализованный мог вполне говорить?
Речь об одном из больных. И он, и его товарищ, оба уже встали на ноги. Я их осматривал два дня назад. Но ведь яд черного хоботка парализует исключительно нижнюю часть тела, никак не язык.
– Говорить-то он мог, только боялся, – поясняет Шоймар. – Выяснилось, он достаточно хорошо знает язык речного народа. А они – беспечные олухи – принимали его, видимо, за почти покойника, или, там, бифштекс (помните, как они хотели выменять у нас парализованных?), а потому не стеснялись при нем совещаться. Может, вы расскажете, Дьюка?
– Да, продолжайте, профессор, – отмахивается Ирнац. – Вы так ладно складываете фразы, я просто наслаждаюсь. А я лучше покурю.
– Так вот, этот выздоровевший, он поведал кое-что нашему проводнику, – Шоймар кивает на Дьюка Ирнаца. – Оказывается… Ну, тут конечно, понятно, что мы вынуждены или верить этому выздоровевшему марайи, или не верить. И уже из этого исходить. Остается, некий люфт, в принятии решений…
– Только в дебри свои наукообразные, в теории игр всяческие и вероятности, не уходите, пожалуйста, – вставляет Ирнац между затяжками.
Шоймар кивает:
– В общем, есть такое подозрение, что эти ку-пу-пу предоставили нам плоты, гребцов-проводников и все прочее, не для того, чтобы как-то заработать, или, тем более, не от широты душевной. Тут, в Топожвари-Мэш, пожалуй, не слишком-то до той широты. В общем, по их верованиям, считается, что люди типа нас – цивилизованные – они приносят несчастья. Потому нужно от них избавляться любым способом. Вот они и решили отослать нас куда подальше. Ни дороги на север, к забытым городам, ничего такого они вообще не знают. Они просто отправили нас к черту на кулички – искать Край Сферы Мира.
– Подождите, Жуж! Тут неувязочка. А как же сами проводники, они же…
– Они принесены в жертву, Дар. Просто плата за то, чтобы избавиться от нас. Так же как и выполненная из-за нас жутко большая по здешним меркам работа. Я о рубке деревьев и плетении плотов.
– Я понял.
– Короче, идет к тому, что ни к чему хорошему мы по этим притокам не приплывем. Запутаемся только окончательно. Надо идти пешком, по прямой, по компасу. Как думаете, народ готов?
– Ну, в большей мере, чем ранее. Тем более, двое укушенных хоботком, сами на ногах. Высвободилось несколько тех, кто нес их носилки, и они сами.
– Короче, пристанем к более-менее понравившемуся берегу и двинем далее, – подвел итог Жуж Шоймар.
– А что будет с аборигенами? – спрашиваю я, подразумевая, конечно же, ку-пу-пу.
– Бритвой по горлу и в колодец, – хохочет наш проводник, снова берясь за весла. Но это он так шутил.
– Можно прихватить их в качестве носильщиков, – в раздумчивости, высказал мысль гвардии-ротмистр. – Плыть с ними бесполезно. Даже под дулом они все равно не найдут нужный приток. Понятия не имеют куда плывут.
– Угу, – я киваю. Не скрою, мне очень даже не по себе.
– Вы уж только язык-то за зубами держите, доктор. А то после того, как отведали с ними пиранью и паучка, так сдружились прям-таки, – снова подкалывает Дьюка.
Он прав, причем, в очень большой мере.
26. Доктор Дар Гаал. Приписываемые дневники.
Может, река потому и называется Иррациональной, что на ней творится всякая чертовщина? Течения эти ее меняющиеся. То есть, сегодня туда течет, а завтра в обратку. Даже мы что-то похожее наблюдали, хотя полной уверенности нет. Эти ее неожиданные изменения русла. Причем, не только просто разливы, а именно образование нового глубокого русла. Все опять же по слухам, ибо как в реальности такое может случиться? Хотя, почему же только по слухам? Вчера чуть ли не час колупались, преодолевая гигантский овраг. Глубина – более двадцати метров. Очень смахивает на высохшее речное русло. Причем, местами там стоят лужи, и создается ощущение, что большая вода покинуло это место совсем недавно. А покуда мы на плотах этих бальсовый плыли, несколько раз попадали в речные развилки. И хоть наш штатный географ Хеди Иль и отмечал все нюансы, похоже, мы все равно запутались. В том плане, где мы входили в какие-то притоки, а где просто огибали острова на этих же реках. Развилки Иррациональной – это настоящий лабиринт. Может, и стоило наконец-то прекратить эту игру и выйти из неё вон. Но вот ныне, меня лично, например, терзают сомнения. Потому как, и по суше-то нормально в этой пойме не попутешествуешь. Уже дважды пришлось надувать лодки и переправляться через водные преграды. Кто теперь знает, может, от них до того места, где мы бросили плоты, рукой подать по воде? Переться пешком, со всеми прелестями навьюченного на спину скарба, гораздо тяжелее, чем плыть. Правда, что в сей мысли нового и оригинального?
А вот поначалу наличествовал даже некий душевный подъем. Особенно у собачек. Они уже в первые сутки плаванья отоспались, и процесс подвижки по воде им жутко поднадоел. Им бы побегать, порезвиться, так на плотиках это совершенно негде. Ну и лаять на крокодилов охрипли уж, да им сильно-то разгуляться и не давали. "Демаскируют нас лаем", – высказался Маргит Йо. Можно подумать, у нас тут боевая операция, и мы следуем в тыл врага. Всякая лесная и прибрежная живность нас и так за километр чует. Это мы ее – ни фига, а у дикой природы ушки-то на макушке.
В общем, когда тюки на плечи по новой повесили, и от берега с крокодильчиками отошли, народец наш взбодрился. Правда, ненадолго все ж. Как не удушливо было на Иррациональной, но почему-то кажется, что в лесу еще хуже. Хотя, может, это оттого, что мы тут трудим ноги? Но ведь и на реке основная масса наших людей без дела не сидела. Как не легки плоты из бальсовых бревен, но моторов к ним речные жители все же не изобрели. Окромя своих собственных мускулов, весел и багров, разумеется. Вот народ и трудился. Весел нам племя ку-пу-пу не пожалело, отоварило вволю. Теперь-то понятно почему.
Может все же, люди обрадовались возобновлению береговой жизни, потому, что веслами ворочать тяжелее, чем ногами? Подозреваю, что и так тоже. Хотя, думаю, дело все же в другом. По крайней мере, на счет туземцев марайи это верно вполне. Лес для них все-таки родное место, а река – неясная опасная штука. У тутошних жителей не в моде плавать и нырять в воде, особенно без плавок. Пираньи-кулебяки отучают от такого занятия на раз, ибо те, кто часто полощется, обычно уже неспособен к самовоспроизводству. Естественный отбор, так сказать. Обратный выведению водоплавающих.
Вокруг, куда ни плюнь, сплошные иллюстрации эволюционных процессов.
27. Доктор Дар Гаал. Приписываемые дневники.
Один из новых добровольцев-носильщиков – ку-пу-пу – умудрился наступить на большущее насекомое. Главный биолог Кож Зола утверждает, что это муравей. Оно конечно, специалисту виднее. Но вот мне так не кажется. Одни размеры чего стоят. Ничего себе муравей! Да в нем сантиметров десять, не меньше. Ку-пу-пу – люди простые, потому ходят босыми. Так что на эту жуть ползучую речной житель наступил голой ступней. Разумеется, ступня у аборигенов, что ботиночная подошва. С детства тренирована, и пожалуй даже гвоздь под ней согнется или сломается. Но вот жало этого муравья-дракона (так назвал его Кож Зола) ни коим образом не согнулось. Оно прошило жесткую пятку как нож. Так еще и яд взбрызнуло.
Короче, перебрал на этом несчастном ку-пу-пу все наличные противоядия. Толку – ноль. Понятное дело, ногу-то мы перетянули так, что она уж синеет. Но ведь не навечно же ее оставлять перетянутой? Тем более, токсин-то по той же ноге распространяется. Причем, токсин явно смертельный. Если б моя воля, я бы незамедлительно сделал ампутацию. Может быть, уже и выше колена. В принципе, я именно такое и предложил. Поскольку речные жители за время нашего совместного путешествия уже понимают смысл некоторых фраз, то, добавив жестикуляцию, я вполне, вроде так, сносно обозначил, что конкретно требуется. Но кажется, меня поняли не так.
Прибег к помощи экстренной цепочки общения с ку-пу-пу – марайе Уммбе, знакомого с их наречием, и Дьюки Ирнацу, для контроля ситуации. Выяснилось, что меня поняли лишь частично. То есть, эти ку-пу-пу считают, что, пользуясь случаем, я решил перекусить человеческим мясом. Они, мол, точно не в курсе, но может укус муравья-дракона действительно придает окороку из человечины особо пикантный оттенок. И они бы сами не прочь попробовать, но питаться соплеменниками их обычай разрешает только после естественной смерти. Мои клятвенные уверения, что я, наоборот, желаю спасти их товарищи от этой самой смерти, никого не убедили.