Хомяк осторожным, крадущимся шагом кошки двинулся к зданию, почти вплотную подошел к стене с темными проемами окон, повел носом и стал медленно пятиться, на ходу стягивая с плеча реактивный ракетомет "шмель", "шайтан-трубу", как его окрестили в Афгане моджахеды. Вообще-то, за спиной у него болтался еще и противопехотный "кастет", но то, что Хомяк выбрал именно "шмель", говорило о многом – Крокодайлу говорило. Тот быстро сорвал с плеча свой многозарядный гранатомет "бульдог", привел его в боевую готовность. Док пока что ничего не понимал.
Хомяк отошел на исходную, оглянулся и приложил указательный палец левой руки к губам. Указательный палец правой он не отнимал от спуска ракетомета.
– Что там? – шепотом осведомился Крокодайл.
– А ты понюхай, – еле слышно шевельнул губами Хомяк.
Док тоже принюхался. Даже недалекий дурманящий аромат чернобыльской сирени сейчас не перебивал мерзкого смрада, доносившегося из выбитых окон детского сада. Мускус, тухлятина, дерьмо, аммиак, еще что-то странное – все смешалось в одну неповторимую тошнотворную гамму запахов.
– Молох, – тихо ахнул Крокодайл.
– Он, – подтвердил Хомяк, – уходим аккуратно и тихо.
– Молох – это страшная тварь? – выдохнул Док.
– Тс… страшнее только химера, – прошелестел Крокодайл, уже пятясь, как и Хомяк. – Только химера – умная. А этот совершенно безбашенный. Сейчас спит… не дай бог разбудить.
Они почти вышли из опасной зоны, но тут дьявол вынес из-за угла здания одинокого зомби в полуистлевшей форме международного контингента. Зомби вперился в сталкеров своими безумными оловяшками, а потом двинулся прямо на них, пытаясь достать американскую винтовку М-16, висевшую у него за спиной.
– Все, – обреченно и уже в полный голос констатировал Хомяк. – Вали его, Док.
Сам он присел на одно колено, положил трубу ракетомета на плечо, приготовился к стрельбе.
Док одной очередью разнес башку зомби, и тотчас, буквально через мгновение, из окна на втором этаже темной глыбой вывалило нечто. Ночной кошмар шизофреника, исчадие ада, демон во плоти – ну как еще можно было назвать то инфернальное существо? Хотя, честно говоря, подходило любое из определений.
Размером с носорога – и как только пролезло в узкий проем окна? – оно полностью было покрыто косматой, свалявшейся пятнистой шерстью с частыми проплешинами. Передние лапы, мощные, длинные, прогнутые, как у кузнечика, назад, усажены серповидными когтями. Задние лапы – короткие, массивные, словно столбы, без единого сустава. Но главное – пасть! Словно ковш экскаватора. Тираннозавр позавидует. С несоразмерно громадных желтых клыков, загнутых в разные стороны, на землю стекала зловонная зеленоватая слюна. Крохотные красные глазки горели неукротимым свирепым огнем. Низкий покатый лоб был усеян уродливыми наростами. Хвостом-метлой тварь яростно хлестала себя по бокам.
Все же в исчадии угадывалось некоторое сходство с земным существом, гиеной – владычицей африканских саванн. Тогда Док еще мало задумывался над генетическими парадоксами Зоны. А когда позже поразмыслил, то не сумел найти объяснения странной мутации. Если с псевдогигантом, псевдоплотью, слепой собакой, кабаном, бюрером и прочей нечистью все было более-менее ясно, то с молохом он не разобрался. Откуда на Украине, в средней полосе, появилась гиена-мутант? Откуда взялся исходный материал для мутации?
Между тем молох утробно зарычал – от его низкого рыка волосы на голове Дока встали дыбом – и присел, готовясь к прыжку. Но прыгнуть не успел. "Шмель" в руках Хомяка сердито кашлянул, и огненная ракета нашла цель.
То была опасная затея, смертельно опасная. Кумулятивная граната накрывала площадь в пятьдесят квадратных метров. Плюс объем в восемьдесят кубов. Да ударная волна с зоной вакуума. Док плохо разбирался в технических терминах и характеристиках, ибо по натуре своей всегда относился к гуманитариям. Но прекрасно понимал: если огненный смерч докатится и накроет их, то… все. "Полные кранты" – так говорил Крокодайл. А "полные кранты", в интерпретации Крокодайла, – не простые "кранты".
Хомяк рассчитал все правильно, с филигранной точностью. Душная жаркая волна не докатилась до них каких-нибудь метра два. А зрелище получилось просто потрясающее, но еще более потрясла живучесть молоха. Тварь, мгновенно превратившаяся в громадный пылающий шар, с ревом и визгом покатилась прямо на них. К счастью, у нее не хватило сил на прыжок. Глухо затявкал "бульдог" Крокодайла. Три гранаты остановили стремительный рывок огненного шара. Брызнули во все стороны ослепительно яркие оранжевые ошметки шерсти и плоти. Тварь завалилась на бок, дернулась и затихла, превратившись в высокий рыжий костер. Отвратительный смрад горелого мяса забил все остальные запахи.
Хомяк отбросил в сторону бесполезный уже однозарядный гранатомет, поднялся с колена, выругался:
– Гребаный молох! Четыреста юаней коту под хвост! Так, идем в обход. Полчаса задержки… можем не уложиться.
У Дока, если откровенно, руки ходили ходуном, тело била противная мелкая дрожь, спина покрылась холодным липким потом. А Хомяку с Крокодайлом, казалось, все нипочем. Двинулись как ни в чем не бывало в обход. Хомяк то и дело разбрасывал свои гайки, Крокодайл снова уткнулся в ПДА. Док покорно занял место посередине, хотя стрелок из него сейчас был неважнецкий.
Они обогнули здание детского сада и по длинной асфальтированной дорожке двинулись прямо к четырехэтажному зданию школы. "Асфальтированной", пожалуй, сильно сказано. Такой дорожка была лет тридцать назад. Куски покрытия, конечно, сохранились кое-где, но в целом пешеходная дорожка превратилась в разбитую, ухабистую грунтовку. Метров через пятьдесят Хомяк остановился и ткнул пальцем в бугор прямо посередине дорожки. Док вгляделся внимательно и удивленно вздернул брови. Ничего подобного никогда не видел. Земля вместе с кусками асфальта словно кипела, вздувалась и пучилась крупными пузырями. При этом ни малейшего шума, клокотания, бульканья и других звуков.
– "Мясорубка", – лаконично пояснил Хомяк и дал рукой отмашку вправо, прямо в куст орешника, предварительно бросив туда очередную гайку. Они продрались прямо сквозь густую поросль и выбрались на большую поляну. Судя по всему, здесь раньше находился Парк культуры и отдыха. Странное, уродливое сооружение в центре поляны некогда было фонтаном. Ибо прямо посреди круглой бетонной чаши высилось нечто, очень отдаленно напоминающее статую. У гипсового инвалида не было ни головы, ни рук, только накачанные ноги, облупленный мощный торс да спортивные трусы в обтяжку, прикрывающие мужские достоинства безымянного атлета. Кто он был – дискобол, гребец, футболист или какой другой представитель уважаемых спортивных профессий, – одному творцу известно.
Метрах в двадцати, справа по ходу от разрушенного фонтана, среди высокой, давно не кошенной травы, красовалась громадная, абсолютно голая проплешина. Над ней густым дымным столбом вилась мошкара.
– О! – обрадовался Хомяк, – "комариная плешь!" Тоже давно не видел. Редкая аномалия.
– А чем она страшна? – уточнил дотошный Док, жадно впитывающий каждое новое впечатление и каждую крупинку информации. На то и ученик сталкера.
– А хрен его знает, – пожал плечами Хомяк, – в нее никто не попадал. Больно она приметная. И гайки в нее бросай, не бросай – ни толку, ни какого-либо эффекта. Хочешь – влезь. Будешь первым придурком-первопроходцем. Что с тобой станется? Не знаю. Но прославишься на всю Зону.
У Дока не было не малейшего желания испытывать технические характеристики аномалии, тем более что чуть левее "комариной плеши" он заметил странный предмет нежно-розового цвета. Предмет этот имел эллипсовидную форму и парил в полутора метрах от земли. Он слегка покачивался и светился ровным сиянием.
– Хома, смотри, что это там? – Док ткнул в странный предмет пальцем.
Хомяк вздохнул сокрушенно, но снизошел – на то и учитель, – чтобы ответить:
– Это, брат, артефакт. Называется "лампочка".
– Так… будем брать?
– Не будем, – отрезал Хомяк. – Это дешевка. Для сопливых пацанов. Настоящие сталкеры на это фуфло не ведутся.
– А что она умеет, эта "лампочка"?
– Да просто светится в темноте и висит там, где ее подвесили. Говорят, что богатые дяди из Внешнего Мира просто тащатся – за электричество, понимаешь, платить не нужно, а интим ночью полный. Хочешь – возьми, для "лампочки" контейнер не нужен. Просто снимай и клади в карман. Только ПДА в обмен на эту дешевку не заработаешь.
– Не… на фиг она мне, если такая дешевка?
– Тогда пошли – выбиваемся из графика.
Они обогнули поляну по периметру и снова углубились в заросли. Орешник – полбеды. Через него можно пробраться без особых затруднений. Но когда уперлись в живую изгородь из густой поросли шиповника, Хомяк разразился целой тирадой чисто сталкерских ругательств:
– Член слепой собаки мне в задницу! "Рыжие волосы" и "студень" в глотку! "Электра" в печенку и "мясорубкой" по яйцам. Чтоб я жил, как сраный бюрер. Крок! А, Крок?! Что ж это творится в Зоне?
Крокодайл сурово стиснул зубы.
– Не знаю, Хома, не знаю. Месяц назад тут никакого шиповника и в помине не было. А вон как вымахал! Опять придется делать крюк и обходить.
Той же дорогой они вернулись назад и снова вышли на поляну. Хомяк теперь бурчал под нос не переставая. Док никогда не ожидал от учителя такой разговорчивости.
"Все… Пора на пенсию… На пенсию! Никаких условий для нормальной работы… Что я, мало юаней на старость заработал? Жить можно спокойно и припеваючи… На хрен мне эти приключения на свою дряхлую ж…? И откуда в городе взялся гребаный молох? И этот шиповник? Ага, ищи дурака… там колючки, может, ядовитые. Черт, а куда подевалась долбаная дорожка? Песочком ее, понимаешь ли, посыпали. Нет бы заложить бетонными плитами, чтоб людям ходить было удобно. Ух… здорово, приятель!"
Хомяк в сердцах полоснул из своего "узи" по высунувшемуся из кустов уродливому рылу кабана. Потом быстро снял с пояса гранату, зубами выдрал кольцо и зашвырнул ее далеко в заросли.
– Нате, свиньи, жрите! Еще минус двести юаней!
Граната рванула гулко, весело и… И шальной осколок шлепнулся сверху прямо на старую, советского образца каску Хомяка. Он ошалело помотал головой и простонал:
– Да что ж это творится, а, Крок?
Крок только пожал могучими плечами.
– Сдается мне, Хома, нужно возвращаться.
– Согласен, уходим.
Сказать-то легко, а вот сделать, как оказалось, очень трудно. В последующие полтора часа и Хомяк, и Крокодайл в буквальном смысле запарились. Меньше всех парился Док – он попросту еще не понимал, что происходит. Это сейчас, с высоты прожитых в Зоне лет и сталкерского опыта, он мог оценить ситуацию. А тогда не понял…
Происходило же вот что: Хомяк с Крокодайлом просто не могли найти безопасный выход из бывшего Парка культуры. Аномалии кишели буквально на каждом шагу. Всего за какой-нибудь час Док познакомился почти со всеми разновидностями этих мутаций природы. Искрили синими искрами "электры", вертели вихри "карусели", медленно вращались едва приметные среди деревьев "чертовы колеса", кипели "мясорубки", клубился столбами "синий туман". Блестящие лужи "студня", "рыжие волосы", "одуванчики", "мешалки"… Чего только не повстречалось им на тернистом сталкерском пути!
Гайки, щедро сеянные Хомяком во все стороны, то зависали в воздухе, то исчезали бесследно в неведомом пространстве. Одна гайка вернулась обратно с пропорциональной силой – Хомяк едва успел увернуться. ПДА Крокодайла, казалось, раскалился и покраснел от напряжения. Но окончательно Хомяк потух, когда очередная гайка шлепнулась рядом с округлым серо-бурым холмиком. Он замер, затем почти на глазах осунулся, обмяк, поник и скукожился. Медленно повернув голову к Крокодайлу, заикаясь, прошептал:
– К-к-крок. Ка-ак ты думаешь, ОН – вздрюченный?
Крокодайл, не менее огорошенный и обалдевший, выдавил сквозь спазм в горле:
– Похоже, не-ет.
Хомяк вскоре малость оклемался, развернулся, приложил палец к губам, затем показал Доку увесистый кулак и на цыпочках стал отходить назад. Точно так же, на цыпочках, начал ретироваться и Крокодайл. Док, конечно, последовал их примеру. Лишь отойдя метров на пятьдесят, строго следуя обратной дорогой, Хомяк расслабился и обессиленно плюхнулся поджарым задом прямо на траву, затем откинулся на спину. Выдохнул облегченно:
– Пронесло. Не… нужно перекурить.
Он потянул из нагрудного кармана пачку "Примы", выщелкнул сигарету – внеплановую, – подкурил, затянулся жадно и нервно, пустил в небо густую струйку дыма.
– Хома, а что это было? – Док недоуменно потеребил его за плечо.
– Крок, объясни пацану, – устало произнес сталкер.
Крокодайл смахнул рукавом со лба росинки пота, затем достал из кармана штанов носовой платок далеко не первой свежести, смачно высморкался, спрятал платок, прищурился.
– Что это было? А был это "морской еж" – аномалия такая. И наше счастье, что он не вздрюченный. А был бы вздрюченный, мы бы с тобой уже не разговаривали. Вот так. Понятно?
– Нет. Что значит "вздрюченный"?
– Ну, как тебе объяснить? – Крок пожал плечами. – Вздрюченный – значит вздрюченный. И все.
– Ладно, поясняю, – снизошел Хомяк. – Эта аномалия существует в двух состояниях – активном и пассивном. Если в пассивном, то "морского ежа" смело можно взять в руки и делать с ним что хочешь. А вот если "морской еж" находится в активном состоянии, тогда от малейшего звука, колебания или другого раздражающего фактора он заводится и… и начинает прыгать на высоту до сорока метров. А теперь представь, что на голову тебе с этой высоты свалится пудовая гиря. Да не один раз. И пока эта гиря не спрессует тебя в лепешку, не успокоится. И не убежишь от нее, и не спрячешься. Вот так. Теперь понял?
– Теперь понял. – Док озадаченно почесал затылок. – А как же ты его не заметил?
– Да так и не заметил, – взъярился Хомяк. – Я что тебе, семи пядей во лбу? Все мы, сталкеры, под Богом ходим. Ладно. Нужно выбираться из этого чертова парка. – Он решительно отбросил недокуренную сигарету и вскочил. – Пошли.
Они еще с полчаса петляли по прóклятой Зоной территории, но все же выбрались, вышли в город. Тут количество аномалий по неизвестной причине значительно поубавилось, двигаться стало легче. Хомяк уже не дергался и вел группу с прежней уверенностью и куражом. Кураж кончился, когда в узком проходе между двумя трехэтажными домами он неожиданно уткнулся в ажурный забор. Откуда здесь взялся забор, да еще столь странный на вид? Матово-серый, будто только что окрашенный свежей "серебрянкой", он слегка поблескивал в неярких лучах осеннего солнца. Ячеистый, только ячейки – прямоугольные и разной величины. Ближе к центру – мелкие, а на периферии – крупные. Материал, из которого был сделан забор, совершенно непонятный. Похож на металл, но точно не металл. Скорее всего, забор был сплетен из очень толстых нитей, поскольку слегка колыхался под порывами легкого ветерка.
Хомяк отодвинулся от забора. Один из принципов выживания в Зоне гласил: "Держись подальше от всего странного и необъяснимого. Не суй свой нос туда, где его могут оторвать, отстрелить или откусить". Повернулся к Крокодайлу:
– Крок, ты когда-нибудь видел нечто подобное?
– Нет, Хома, не видел, но слышал. Помнишь Лешего?
– Помню, конечно.
– Он как-то в баре, правда очень давно, рассказывал по пьяной лавочке. Только и Леший тоже своими глазами не видел – ему самому кто-то рассказывал. Называется это "зловещая паутина".
Хомяк поднял ладонь.
– Стоп, стоп, стоп. С этого места подробнее. Если паутина, то неподалеку должен быть паук.
– Нет никакого паука. Это аномалия, и она сама – и паутина, и паук одновременно. Леший рассказывал, что если кто ее случайно заденет, то она мгновенно опутывает его так, что никак не отцепишься, окутывает со всех сторон, а потом высасывает. От человека остается только сухой стручок.
– Ясно. Что ж, опять нужно идти в обход, тут мы никак не прорвемся.
Они вернулись к выходу из парка и круто забрали влево, огибая здание. Обогнули – та же печальная картина маслом: широкий тротуар сплошь перегорожен забором "зловещей паутины".
– Пойдем через здание, – решил Хомяк.
Окна первого этажа находились на приличной высоте. Сначала сталкерам пришлось подсадить Хомяка, потом Док подсадил Крокодайла, а уж затем они втянули Дока за руки наверх. Доку всегда было печально, когда он попадал в покинутые, поспешно брошенные жилища. Словно витал в них невидимый дух хозяев, и дух этот настраивал на грустный лад. Вот и тогда…
Детская кроватка в углу, истлевшие скомканные простынки в ней. Телевизор в другом углу, покрытый толстенным слоем пыли и штукатурки, обвалившейся с потолка. Док не сразу понял, что перед ним телевизор. Стол посередине, застланный скатеркой. Теперь бы никто не смог определить, как та скатерка выглядела при жизни. Широкий разложенный диван в третьем углу. Ножки дивана прогнили и обломились, потому матрац с торчавшими из него ржавыми пружинами лежал на полу. Настенный ковер давно оторвался и валялся под стеной грязной тряпкой. Хозяева, судя по всему, были отнюдь не зажиточные. Скорее всего, молодая рабочая семья.
"Где-то вы теперь, люди? – печально вздохнул Док. – Живы ли, здоровы? Вряд ли… Где-то я слышал статистику… Большинство жителей Припяти умерли в течение первого после катастрофы года. Остальные – в следующие два года. А вот выжил ли вообще кто-нибудь? Никому неизвестно! Странно, однако такой статистики нет. А может, и есть, просто я о ней не знаю".
– Эй, Док! Ты что, заснул? – Крокодайл подтолкнул его в спину. – Давай, пошевеливайся.
Они миновали крохотную квадратную прихожую, где на полу валялся детский велосипед, и, пройдя через настежь распахнутую дверь, оказались в широком коридоре. Судя по всему, здание было общежитием-"малосемейкой". С общей кухней и общим туалетом. Таких много понастроили в Припяти для молодых семей.
Вообще-то, в советские времена Припять считалась образцово-показательным городом высокой культуры. В ней было аж два больших стадиона, громадный Дом культуры, два кинотеатра, несколько школ, три ПТУ, техникум. Даже речной и железнодорожный вокзалы. Образцовый город жил насыщенной культурной жизнью, которая так трагически оборвалась. Как у человека, на чью голову свалился кирпич.
Прямо напротив двери, из которой они вышли, была другая дверь, только запертая. Хомяк несильно пнул ее подошвой берца, и дверь буквально рассыпалась. Они проследовали через прихожую в комнату соседей. Эта квартира была практически копией первой. Тот же телевизор в углу, диван, стол посередине со скатеркой. Даже детская кроватка. Хомяк вскочил на подоконник, вернее, на основание оконного проема. (На подоконник в полуразрушенных домах Припяти уже не вскочишь – не выдержит, обломится). Выглянул во двор.