А у танкистов пошла все та же рутина. Правда, некоторое разнообразие в нее внесли внезапные крупномасштабные учения "Броня крепка – 25", проводившиеся за три с лишним тысячи километров от столицы, но эта развлекаловка длилась недолго. Батальон вернулся под Фортицу, причем лишившись одной боевой единицы – танка серии "Трицератопс". Самое неприятное и обидное – не участие в учениях было тому причиной. Еще до начала учений его направили в какой-то отдаленный поселок. ("За продуктами", – как-то расплывчато пояснил потом комвзвода Исмаили.) И он провалился во внезапно открывшийся грязевой источник. Экипаж выскочить успел, а боевая машина, как показало сканирование, погрузилась на чуть ли не километровую глубину, и легче было списать ее как уничтоженную в ходе учений, чем морочиться с извлечением "трицера" из недр. После этого случая Арсин Исмаили расстался с должностью командира взвода. Не по собственному желанию, конечно.
И, между прочим, оказалось, что теперь у Спинозы все в полном порядке с броней, прикрывающей переходник питающего контура. В его "кисе" уже возникло воспоминание о том, как по возвращении с Тиндалии ему заменили этот более тонкий кусок на другой, кондиционный, доставленный по заявке с Уралии вместе со специалистом челябского завода-производителя. Который и произвел замену. А махинацией, проведенной, скорее всего начальником склада перевалочной базы на Шавьерии, занялась военная прокуратура.
Да, реальность вновь стала иной, но никто, кроме супертанка, об этом не знал.
От всех этих мыслей Спинозу отвлек голос Дария.
– Нет, ну кто бы мог подумать, что он всерьез воспримет такую хрень, – хмуро изрек Силва. – Я теперь и рот лишний раз открывать боюсь.
– Лучше бы ты начал бояться еще до того, а не после, – не поворачиваясь, проворчал Тангейзер и с силой мазнул ветошью по панели недублированного хазоциклера. – Вот увидишь, скоро он весь личный состав заставит ходить с веночками на головах.
Дарий промолчал, только длинно и шумно вздохнул.
– А по-моему, это красиво, – заметил Спиноза. – Такой обычай присущ многим древним культурам.
– Мы не древняя культура, Бенедикт, – процедил Силва. – Мы очень даже современные военнослужащие. И не вздумай кому-нибудь пересказать то, что сейчас Тан ляпнул. Иначе и в самом деле будем тут в венках маршировать.
– Слушаюсь, Дар, – кротко произнес бронеход.
Приобретя новую, уже третью память, супертанк знал, о чем идет речь. Все дело было в командире батальона постмайоре Милице. Точнее, в жене одного чина из штаба округа, госпоже Алонтальне, с которой комбата, видимо, связывали особые отношения и которой, по его поручению, Спиноза сочинил стихотворное поздравление с днем рождения. Вчера она вместе с мужем прибыла в расположение батальона и, по слухам, упрекнула Милицу в недостаточной развитости его, Милицы, чувства прекрасного. Мол, всех нас радует весна, травка зеленеет, солнышко блестит, птички поют, а на территории вверенной ему, Милице, организационно самостоятельной боевой, учебной и административно-хозяйственной единицы вооруженных сил не найдешь не то что клумбы, но даже и самого захудалого цветочка. "Ничто так не украшает воинский быт, как цветы", – будто бы сказала она.
Выводы из этого упрека постмайор сделал в тот же день. Собрав командный состав, он огласил программу благоустройства территории воинской части. Собственно, вся программа состояла из одного-единственного пункта: насадить цветов где только возможно и сделать это в кратчайшие сроки. Причем в этом веселом мероприятии должны принимать участие все! Невзирая на звания и должности!
Программа Милицы была доведена до сведения всего личного состава и, как и ожидалось, не вызвала ни единого возражения. Дарию сразу вспомнилось, как в Авалоне красавица Эннабел Дикинсон вешала венок, сплетенный из крупных белых с красными точечками цветов, на ствол бортовой пушки супертанка. И он с иронией предложил украсить все танки батальона венками. Сказано это было в узком кругу, но шутка дошла до Милицы, и комбат отнесся к шутке вполне серьезно. И сегодня утром объявил о дополнительном пункте своей программы благоустройства. И утром же целая группа отправилась в столицу за рассадой и венками, а другая группа принялась намечать места, где предстояло хорошенько вскопать землю и посадить "украшение воинского быта". Тотальное оцветочивание территории воинской части и развешивание венков на боевой технике было запланировано на завтра.
– Ты был прав, Беня, – сказал Тангейзер. – Алонтальна действительно оказалась не только сексуальна, но и маниакальна…
– Да нет, – возразил Дарий. – Маниакален тот, кто принял ее слова как руководство к действию. Причем, заметь, действовать предстоит не ему, а нам, а Миля будет похаживать да замечания делать. Стрелять-попадать, пусть все только цветочками и ограничится, без последующих ягодок!
– А лучше бы ягодных кустов насадили вместо цветов, – повернулся к нему Тангейзер. – Хоть польза была бы какая-то. Идешь себе в ангар или, там, на склад, а по пути всякую малину-смородину срываешь – и в рот…
Дарий скептически хмыкнул:
– Ага, размечтался! Так Миля тебе и даст к ним хотя бы прикоснуться. К каждому кусту по штыку приставит и учет каждой ягодки заведет. – Он, спохватившись, приложил палец к губам. – Тсс! А то услышит, и к цветочкам и ягодки прибавятся!
– К слову, раскопал только что вот такую историю, – сказал Спиноза. – Из Темных веков. Цитирую: "А еще командир части очень любил цветы. За огромной клумбой перед КПП денно и нощно наблюдал один из дневальных, и не дай бог, если количество цветков по каким-либо причинам уменьшилось! В журнале приема-передачи наряда по КПП записи тогда выглядели, например, так: "На выезде – столько-то машин, система открывания ворот – в норме, состояние помещения КПП и прилегающей территории в порядке, за исключением: из ста шестидесяти пяти цветов клумбы завяли – два, растоптано ночью неустановленным лицом – один, похищено ночью неустановленным лицом – один. Наряд не принят". Где потом доставал недостающие цветы сдающий наряд дежурный – бог весть, но наказание за подобные недостатки следовало самое суровое". Конец цитаты.
– Вот-вот, – покивал Дарий. – Очень даже в тему. И чего эта Лонечка-Алонтальна сюда приперлась? Как ты там говорил, Бенедикт: "Она феноменальна, высокоинтеллектуальна"?
– И, кажется, для нас фатальна… – Тангейзер вздохнул еще более длинно и шумно, чем это раньше проделывал Силва. – Начало черной полосы… Как чувствовал… Сон сегодня какой-то сумасшедший приснился. Будто я почему-то на Бгали – никогда там не бывал, но во сне знаю, что это именно Бгали. Торчу в каком-то лесу, рядом база, и по этой базе с неба вовсю хреначат ракетами и бомбами. Я аж задергался и чуть на пол не свалился. И с чего бы? Вроде никаких таких видиков не смотрел…
– Бгали? – переспросил Спиноза.
– Ну да, – подтвердил Диони. – С какого такого?
– Бгали… – сказал Дарий с видом человека, который силится что-то вспомнить. – Бгали… Абудпшет…
– Адубштеп, – поправил его Бенедикт. – Есть там такой город.
– Стрелять-попадать, я и не подозревал, что знаю название хоть одного тамошнего населенного пункта. Со школы, что ли, отложилось? Или с училища?
– А о постполковнике Гаскойне не приходилось слышать? – не удержался супертанк.
Дарий пожал плечами:
– Много я видал всяких постполканов, всех и не упомнишь. А при чем он тут?
– Да так, ассоциации кое-какие возникли, – уклончиво ответил Бенедикт. – Чисто мои заморочки, забудь.
Он уже имел горький опыт и больше не собирался рассказывать о посещении Авалона и прежней реальности. Хотя, судя по словам танкистов, какие-то следы прежнего прошлого у них, кажется, остались.
– Гаскойна не знаю, а вот Милицу даже очень, – озабоченно произнес Дарий, глядя на включенный экран внешнего обзора. – Тан, поактивней изображай процесс!
Силва чуть ли не до локтей засучил рукава комбинезона, вскочил с кресла и принялся выкручивать из лобовой брони перископ, всем своим видом демонстрируя погруженность в работу. Потому что вышедший из-за угла ангара командир батальона с деловитым видом направился к стоянке, на которой возвышался розовый супертанк серии "Мамонт".
Поскольку бортовой люк был открыт, постмайор беспрепятственно забрался в бронеход и, пройдя по коридору, очутился в башне. Оба танкиста, находясь спиной к нему, сосредоточенно занимались техническим обслуживанием, уходом и проверкой и были, вероятно, столь увлечены работой, что не слышали тяжелой поступи комбата.
– Господин командир экипажа, – деревянным голосом начал Спиноза, – здесь господин постмайор Милица.
Дарий и Тангейзер почти одновременно повернулись и уже открыли рты для уставного приветствия, но комбат упреждающе выставил перед собой открытую правую ладонь:
– Отставить! Виделись уже сегодня. И с бойцом Спинозой тоже. Правда, издалека. – Он опустился в кресло Дария и обвел взглядом замерших танкистов. – Есть конкретный, значит, разговор, конкретное, значит, задание. И срочное, в рамках моей программы благоустройства территории.
Тангейзер чуть не выронил из рук тряпку, а Дарию оставалось надеяться только на то, что его, Дария, лицо не отражает того, что он, Дарий, думает сейчас о командире батальона.
– Цветы, значит, это, сами понимаете, хорошо, – продолжал Милица, состроив многозначительную мину. – Клумбы, там, грядки, вазоны, панно и прочие эстетические формулы. Облагораживает, значит, возвышает и все такое. Боец любуется цветами, боец вдыхает аромат, и у бойца улучшается психологическая составляющая и прочие функции. Но тут есть резервы, и я эти резервы отыскал, – комбат вновь окинул танкистов взглядом, и этот взгляд был торжествующим. – Любоваться, нюхать – это, конечно, хорошо, однако данных показателей мало, градус эффективности недостаточный. Не бьет, значит, по мозгам.
"Стрелять-попадать, что он еще придумал? – внутренне похолодел Силва. – Неужели Бенедикта под оранжерею решил приспособить?"
– А должен бить, господин постмайор? – осторожно спросил он.
– Ну конечно должен, подкапитан! – воскликнул Милица даже с некоторым недоумением относительно вопроса Дария. – Что ж это за градус, если он не бьет. У нас ведь с вами, подкапитан, и воспитательные задачи есть, их никто не отменял! А то как, значит, выходит? Зрительная функция у бойца задействована, нюхательная тоже, да и слуховая – ну, если ветерок, и клумбы, значит, шелестят. Но боец – это не только органы зрения, нюха и уши! У бойца и другой, я бы сказал, и я не побоюсь этого слова, архиважный орган имеется…
Тангейзер тихонько хрюкнул и сразу старательно закашлялся, а Дарий по-прежнему надеялся, что сохраняет нейтральное выражение лица. Спиноза же ничем не проявлял, что слушает разглагольствования комбата.
– И этот орган называется головой! – торжественно заявил постмайор. – Получается, что голова-то у него в этом процессе не эксплуатируется! А вот я свою голову поэксплуатировал, и вот что придумал, – Милица подался вперед и сделал короткую паузу. – Посреди всех этих клумб и прочих, значит, рабаток, нужно понатыкать табличек со всякими полезными для бойцов надписями. Не только, значит, эстетически воздействовать, но и воспитывать, обучать, направлять и, если хотите, в самом общем калибре, формировать мировоззрение! Вот поэтому я и здесь. Надписи нужны четкие, хлесткие, доходчивые и художественно соответствующие, взаимо-, значит, сопрягающиеся как формой, так и содержанием. Они должны стрелять прямо в голову и там и оставаться.
– Так это вы, господин постмайор, к Бенедикту пришли? – догадался Силва. – Дабы он, значит, этим занялся, значит?
– Правильно мыслишь, подкапитан, – удовлетворенно подтвердил Милица. – Лонечка… э-э… то есть Алонтальна… в общем, она мое поздравление до сих пор вспоминает. Так что, боец Спиноза, тебе и карты в руки… то бишь снаряд в ствол.
– Слушаюсь, господин постмайор, – наконец подал голос супертанк. – Если я правильно понял, речь идет о разных положительно влияющих на умственный аппарат бойцов, приносящих практическую воспитательную пользу и способствующих формированию четкого мировоззрения надписях типа тех, что присутствовали когда-то на агитационных плакатах, размещаемых на территории воинских частей.
– А что там присутствовало когда-то на агитационных плакатах? – насторожился Милица.
– Вот несколько, некоторые я сразу переделаю на современный лад и с учетом специфики нашего батальона. – Бенедикт секунду-другую помолчал и заговорил громко и назидательно, четко отделяя слова друг от друга, будто с размаху резал на части огурец: – "Звонишь домой – смотри, случайно не разболтай военной тайны!" "Бей так: что ни снаряд – то враг!" "Щит могучий броневой крепко бережет покой!" "В строю стоят отважные танкисты, Союза лучшие и славные сыны!" "Все сильней и крепче год от года…"
– Превосходно! – прервал Спинозу комбат и с довольным видом заворочался в кресле. – То что надо!
– Это только для примера, – скромно пояснил Бенедикт. – Так сказать, пристрелка. Можно создать тексты и более предметные, рассчитанные именно на наши реалии, а кое-где указать конкретную персону. Для достижения нужного воспитательного и морально-идеологического эффекта. Ну вот, например: "Если кто напьется – будет сам не рад: за него возьмется строгий наш комбат!" Это, что называется, предупреждающая табличка. А вот побудительная: "Бойца, кто быть примерным силится, всегда поддержит комбат наш Милица!" Не помешает и назидательная: "К бою будь всегда готов, но не смей сорвать цветов!"
Тангейзер чуть покривился от последней фразы, а постмайор аж заурчал от умиления. Бенедикт же продолжал набирать обороты:
– Можно разработать целые серии, в зависимости от того, где данные таблички планируется установить. Типа: "Насорил на стоянке – оскорбил наши танки!" "Пункт контрольно-пропускной: не ломись, а жди и стой!" "Коль работаешь в ангаре – позабудь о перегаре!" "Не позорь матобеспечения взвод – не бери спиртного в рот!" "Наш образец – вторая танковая рота. Не место в ней для идиота!"
Тут уже и Дарий удовлетворенно кивнул, потому что Спиноза говорил именно об их роте. Правда, из его слов можно было сделать вывод, что в первой и третьей место для идиота все-таки найдется…
– "Техобеспечения взвод ни за что цветочка не сорвет!", – не унимался супертанк. – "Не плюйте под ноги, ребята, не огорчайте нашего комбата!" "В зной и в мороз, и среди темноты – берегите цветы! Берегите цветы!" "Какого б ни была размаха пьянка – не сметь совать объедки в дуло танка!" "Ты – не штатский, но и тот по цветочкам не пойдет!" "Будь ты хоть пьяным, хоть просто поддатым – только вперед, вслед за славным комбатом!" "Воин, запомни: тебе не к лицу водку вовсю распивать на плацу!" "Все это знают, помни и ты: службу нести помогают цветы!"
Милица только сладко жмурился, предвкушая, как преобразится от обилия цветов и табличек территория вверенной ему части и как будет довольна им Лонечка… то есть Алонтальна. А Силва слушал-слушал все это, да и ляпнул:
– Если все эти стишки порастыкать по территории, то придется всем нам летать по воздуху – на земле места свободного не останется.
Комбат дернулся в кресле и уставился на Дария:
– Ты хочешь сказать, подкапитан, что тебе эта затея не по душе?
– Никак нет, господин постмайор! – тут же дал задний ход Силва. – Я такого не говорил.
– Может, тебе и оцветочивание территории не по нраву? – гнул свое Милица, зловеще сузив глаза. – Лучше, значит, на пустынной местности дислоцироваться?
– Я такого не говорил, господин постмайор! – горячо возразил Дарий.
– Может, ты и насчет венковых объектов на танки неискренне заявлял? – не желал слушать его комбат.
– Собственно, вам, господин постмайор, я ничего такого не заявлял, – позволил себе взъерошиться Дарий. – Ни о венковых объектах, ни о цветковых.
– Не по нраву, подкапитан, не по нраву, – погрозил ему пальцем комбат. – Не горят у тебя глаза! А ты что скажешь, постлейтенант? – внезапно переключился он на Тангейзера. – Тоже не одобряешь прогрессирующий замысел? Тоже, значит, предпочитаешь пустырь перед органами зрения иметь? Или как?
– Или как, господин постмайор, – оправдал его ожидания Диони. – Цветы – это красиво, и запах приятный… Всяко лучше перегара! Венки на стволах – это вообще полезно в плане маскировки, а еще можно ангары разными вьющимися растениями обмотать. Листья разрастутся, и никакой противник не определит, что это сооружения для стоянки, технического обслуживания и ремонта гусеничных боевых машин высокой проходимости с вооружением для поражения различных целей на поле боя и вне его. А на пункте мойки техники можно вообще фонтаны устроить, для красоты и усиления общего эстетического фона. Цветомузыкальные!
Дарий вытаращился на напарника, не зная, что и думать. Спиноза помалкивал. А комбат сосредоточенно тер ладонью свою крупную голову с уставным ежиком, явно размышляя над словами Тангейзера.
– Это ты хорошо придумал, Диони, насчет вьющихся растений, – наконец протянул он. – Фонтаны, конечно, это излишество, расход, значит, водной жидкости и все такое, а вот вьющиеся растения – идея полезная, содержательная, конструктивная, с большой внутренней потенциальностной возможностью… А штаб деревьями обсадить, хвойных пород, вечнозеленых…
– Средь зеленых хвойных лап прячется в тенечке штаб, – незамедлительно облек Спиноза в поэтическую форму последние слова Милицы.
– Верно, боец, – одобрительно кивнул комбат. – Именно в тенечке. – Он помолчал и вновь посмотрел на Силву. – Да, не горят у тебя глаза, подкапитан. Не одобряешь, значит, мой план мероприятий.
– Я этого не говорил, господин постмайор, – безнадежно повторил Дарий.
– Ладно, – махнул рукой Милица. – Мнение одной единицы, пусть даже эта единица носит звание подкапитана, еще не есть мнение большинства. А давайте-ка узнаем, что думает по этому поводу рядовой состав, – он повел подбородком в сторону обзорного экрана.
Постмайор имел в виду смуглого долговязого бойца в комбинезоне с одной нашивкой, которую можно было при желании принять за стилизованный ствол башенного танкового орудия. Боец только что вынес из ангара увесистый трак от "трицера", аккуратно сгрузил на площадку, присел на корточки и принялся его рассматривать и водить по нему пальцем. И сразу было понятно, что рядовой взвода технического обеспечения занимается техническим обслуживанием боевой, значит, техники. Это был один из той группы новичков, что влилась в состав отдельного танкового батальона совсем недавно, уже после учений.
– А ну за мной, господа офицеры! – скомандовал Милица и выбрался из кресла.
Слух у новобранца оказался хорошим, и к тому времени, когда трио во главе с комбатом приблизилось к нему, он уже не поглаживал звено гусеничной ленты, а стоял, вытянувшись в струнку.
– Доброе утро, боец, – по-домашнему поздоровался с ним Милица, сразу давая понять, что выступает сейчас не в роли командира, а в роли старшего товарища, и разговор будет неофициальным.