Вскоре леса к северо-востоку от Котласа сделались местом ужаса. Люди боялись выходить за кольцо дорог. Говорили, что находят полусъеденные трупы. Что волки кричат человечьими голосами и по-человечески хитры. Что Захар, вожак стаи, не болеет счастьем только потому, что пьет живую людскую кровь.
Потом случилась беда на котласских выселках, где растили рожь и годовали свиней. На четвертых выселках, самых малых, в пару дворов всего, у дорожного поста. Девять душ - мужиков большей частью, но и баб двое. Нашли только изодранные, изглоданные трупы. Степанида вызвала группу с юга и отправила в леса. Бойцы блуждали неделю, но никого не нашли.
А на второй неделе августа на окраине Инты появился мелкорослый тощий мужичонка, босой, одетый в замызганные холщовые лохмотья. Безоружный, гололобый. Приблудный воробьеныш. Постовые сперва на него нацелились, наземь сшибли, принялись орать. Потом пригляделись - вроде не из оленных, нет таких там. И говорит чудно, хотя и понятно. И старшего военного хочет, Андрей Петровича. Кто это у нас Андрей Петрович? А, это Адькин новый постельник, старый хрыч. Наверное, это из его команды приполз. Говорят, ушли недавно из его команды, так, наверное, не выгорело что-то, этот и вернулся. Отвести надо, чего ж, стрелять его, что ли?
Круз кушал сбитень с сухариком на веранде, слушая рассеянно Люську - вторую подручную Аделины. Люська уже неделю усиленно лезла в душу и штаны, стараясь приблизиться, выведать и втереться. Когда Люська всплеснула руками, рассказывая об еще неизвестной Крузу кобылищно-стервозной Надьке, тот отложил сухарик, вынул "стечкин" из-за пояса и положил перед собой - за полминуты до того, как Захар, ухмыляясь, появился в дверях и объявил:
- Здорово, батя! Не забыл еще Захарку?
- Здравствуй, Захар, - ответил Круз. - Садись, сбитня выпей. Поешь.
Захар потянул носом.
- Не, батя, извини. Сбитень твой с химией какой-то, нельзя мне. Серые меня не узнают.
- Люся, принеси кипятку, - попросил Круз и сказал Захару: - Ты садись, откушай. И скажи мне, что к чему. Какими судьбами здесь?
- Плохими, - сказал Захар, прожевав сухарь. - Бросил ты меня, батя, как шавку бросил. А моих серых чуть не убили.
- И меня чуть не убили, - заметил Круз. - Но мы оба живы и почти здоровы и, по слухам, с волками твоими все в порядке. Ведь правда, в порядке?
- В порядке, - буркнул Захар.
- Вот и хорошо. А то я пообещал за вами вернуться и, видишь, не совсем успел. Потому что обещал кое-что другим и исполнял обещанное.
- Это кому? - спросил Захар. Потом подумал и добавил: - А че, Верка с ними ушла?
- С ними.
- Все и ушли?
- Последыш остался. Он еще молодой. Прикипел ко мне.
- А-а, - протянул Захар. - Знаешь, батя, я не то чтобы к тебе совсем вернулся. Мне нельзя теперь с этими, у которых ты прижился. Я из-за Пеструна пришел. Ну, это я так Юрка зову, молодого, он у меня в стае стал как Пеструн. Привязался я к нему. Такой он чудик был, два раза меня резать хотел, а после будто к тяте. Я вызнал, знахарь наш научился средство делать, чтоб люди мясом не делались. А от Юрка начинает уже тянуть… мясным этим. Не выдюжит долго.
Круз прожевал сухарь. Проглотил. Запил сбитнем.
- Ты понимаешь, что для меня значит твое появление здесь? - спросил наконец.
- Ну… - Захар помялся. - Ты ж меня в стаю взял, так, батя?
- Да, взял. И если я поступлю по закону стаи, то будет война. Или у меня со здешним людом, или у люда здешнего с теми, чью кровь ты пролил. Я хочу поступить по закону. И спасти твоего нового волчонка. Но ты мне должен ответить. Многое ответить. Не солгать, не утаить и поклясться. Сделать все, что я, старший, тебе прикажу. Ты готов?
- Ну ты, батя, суровый, - Захар шмыгнул носом. - А я че? Я готовый. Чего хочешь?
- Прежде всего скажи мне, за что тебя хотели сделать мясом?
- Ну… я… батя, тебе это надо, ну правда?
- Надо.
- Я волков наших обволчил. Ну, ты знаешь ведь, у нас место у каждого свое, как в стае, и волк ли, человек ли - все равно. Но самые старшие, вожаки - люди, потому что сильнее, могут больше. Волки наши это понимают. Всегда так было, что волки подчинялись и людей не вызывали, ну, за место вожака драться.
- А почему? Почему так было? Ведь волки в стае всегда дерутся.
- Потому, что наши волки… ну, не такие, какие были волки до хвори. Те, которые по лесу бегали. Хотя они почти как те, совсем почти…
- Потому что ваши волки - это все-таки собаки, а собаки всегда считают человека главным?
Захар покраснел.
- И ты сумел вернуть вашим собакам волчьи повадки?
- Не всем. Я не успел. Это ж с каждым отдельно надо. Приучить, показать. И запах. Тут самое важное - чтоб с запахом. Чтоб для них запаха главного не было… И чтоб свистка не пугались.
- И скольких ты… обволчил?
- Двоих.
- И что?
- Один, Гетьман, хоть молодой, но большой, лапы прям медвежьи… он дидьку нашего вызвать хотел… ну, знаешь, по-волчьи, кто победит, тот и вожак. А без свистка человеку волка не победить. Убить - можно, но не победить. Но волки никогда в таких драках друг дружку не убивают. А если б вожак убил, так его б вожаком не посчитали, потому что это не по закону стаи, убивать за такое… На него б вся стая встала.
- То есть ты хотел погубить своего недруга, а для этого уничтожить свой народ?
- Да я… да не так это все! Это не так просто! Это… - Захар вскочил. - Это…
- Ты сядь! - гаркнул Круз. - Сядь!
Захар сел, дрожа.
- Я хотел узнать, я узнал. Мне до племени, изгнавшего тебя, нет никакого дела. Мне ты важен. И твои волки. Как вообще сложилось у вас такое диковинное волчье-людское житье?
- Ну, я знаю на полстолько… я ж после родился. Знаю только, что вначале, когда хворь эта пошла, к счастью которая, наши первые в лес ушли, чтоб подальше от заразы, чистое есть и в чистое одеваться. А может, они еще и до того ушли, потому что время было плохое, голодное. Не знаю я… в лес, короче, ушли. А в лесу как без собак? Нету охоты. И собаки были не как собаки, в общем… мы ж из-за Урала пришли, из тайги. А поветрие, оно и в леса пошло. И там тоже было. В общем, люди щенков подбирали. Говорят, и медвежат подбирали, но медвежата не прижились, а вот волки - прижились. Так как-то. Ты б, батька, со знахарем нашим поговорил, он же знает. Я кто, я волчатник простой, и все…
- Простой волчатник, надо же… А как твои почти-волки к настоящим волкам?
- Когда как, - Захар пожал плечами. - Волкам - оно все равно, какой крови. Если живут как волки и запах правильный - то и свои. У меня сейчас двенадцать в стае, если без Пеструна. Пес знахарев - он под моей рукой главный. У, животина какая! С ним местные и тягаться не лезут. Из-за него к нам стая прибилась, еще под Котласом. Но меня слушает. Не то чтобы совсем уж слушает, но жить можно.
- А что еще было под Котласом?
- Убить хотели. Меня и серых. Не получилось. Теперь надолго запомнят.
- И те, на ферме? Чего молчишь?
- Батя, их крови на мне негу. Клянусь волками своими, нету! Хочешь, кровью поклянусь! Мы только подхарчиться пришли. Железо забрали, конечно. Но с нами уже были, которые местные. Хук потом их вожаку уши пообтрепал. Они не жрали, глотки порвали только. Свиней порезали, коз. Всю скотину. И народ заодно. Дикие вовсе. Не в уме!
- А сейчас они в уме? Будут на здешний народ нападать?
- Нет, батя. Пока я в силе - ни волоса не тронут.
- Сможешь тут зимой прожить сам по себе со стаей?
- А то! - Захар ухмыльнулся. - Тут много чего позаброшенного есть. И в горах народец дикий, олешков плодят. Не пропадем. Правда, нам народу бы в стаю поболе. Но пока и так выдюжим.
Круз доел сухарь. Допил сбитень. Посмотрел на небо. И сказал наконец:
- Я знаю способ помирить тебя со здешним народом. И спасти твоего Юрка-Пеструна. Так ты в моей стае, Захар?
- Батя, а то! - Захар вскочил. - Ты только слово скажи, кому угодно глотку порву! Батя!
- Тогда слушай, - приказал Круз, ухмыляясь.
Когда ранняя зима засвиристела над болотами, Круз пошел за тусклыми не на юг. Двинулся, напротив, к Воркуте, свернул, не доезжая, на Лабытнаги. И лишь оттуда на двух вездеходах двинулся к теплу. А впереди его бежали волки.
Зимой оленные легче всего на подъем. Болота под снегом, реки превратились в дороги. Олени отъелись за лето, и, хоть в чуме много припаса, легко упаковаться и перескочить на нартах из долины в долину. Вот только другая долина может быть занятой племенем вовсе недружелюбным. Тридцать пять лет - большой срок. Если никто не спаивает и не заставляет продавать оленей за бесценок, если мир становится ясным и простым и ты - в его центре, если снова становятся нужными воины и мудрые старики - возвращается время силы, время детского смеха у костров, время стад и песен. Вокруг - скверна, полулюди-полубесы, гнилые, грязные. К ним перешла старая смертная грязь. Одни мы чисты в этом мире, чисты и сильны!
Но люди грязи хитры и коварны. Они научились отцепляться от железа и домов из камня, научились снегу и зиме. И - наигоршее - обманом и страхом поработили племя охотников, четверолапую смерть, приведя с полудня бесов в волчьем обличье. Собаки не справлялись с ними, олени замирали от ужаса. Но волкобесы не убивали их, а гнали прочь, и мужчин, погнавшихся за ними, встречали затаившиеся в снегу люди грязи. Той зимой пролилось много, много чистой крови. Но худшее случилось потом. Люди грязи пришли не за оленями. Пришли они - за душами.
- И как? - спросил Круз, ухмыляясь.
- Четвертое стадо уже! - ответил Захар, смеясь. - Вот придавили-то пастухов!
- Потери?
- Двух пришлых подстрелили, так это мелочи. К нам еще стая прибилась, белых. Здоровенные, что кони. Живем, батя!
- Отлично! Теперь, думаю, уже пора. Федюн, зови диких!
Федюн, ушастый кривоногий парнишка лет семнадцати, отрапортовал звонко: "Есть!" И побежал к заимке. Вернулся, гоня перед собой двух скуластых белобрысых мужиков - тех самых, пойманных Крузовой командой летом. Мужики были одеты в слишком большие кухлянки и смотрели угрюмо. Один, отзывавшийся на имя Пюхти, пытался повеситься. Второй, неизвестного имени, но всеми называемый Шнырем за привычку к мелкому воровству и щупанью баб, бывал многократно бит, но нисколько от этого не исправлялся. У Круза было нехорошее ощущение, что вакцина, вернувшая им рассудок и жизнь, оставила где-то в потемках изрядную часть их душ. Но, с душами или без, лучшего материала для задуманного плана у Круза все равно не было.
Вслед за Федюном плелся Ваня Коковкин, бывший глава совхоза. Он-то никакой души не терял, будучи к заразе невосприимчив, мухоморы не любил, в чуме страдал, а с утра был уже под хмельком и потому вполне счастлив.
- Вы, двое! Возьмете этих оленей, - Круз показал на сгрудившееся за изгородью стадо, - и погоните к своим. И скажете им, что мы хотим говорить. Если они не придут, мы будем убивать и угонять, пока они не захотят слушать. Ваня, переведи!
Ваня, бессмысленно улыбаясь, перевел.
Мужики переглянулись, и Шнырь, глядя то на свои унты, то на пихту слева, принялся объяснять. Ваня хихикнул. Сказал затем:
- Начальник, боятся они. Говорят, нечистые стали, с ними говорить не станут. Пристрелят издали.
- Скажи им, что они чистые. Никакой их шаман заразы на них не унюхает, потому что нет ее, заразы. Наш шаман всю ее победил.
Ваня, улыбаясь по-прежнему, перевел. Мужики переглянулись снова, но ничего не ответили.
- Скажи им, что у них нет выбора! - приказал Круз. - Со своими у них есть шанс. С нами - нет. Если через неделю мы не получим ответа, волки придут на их земли, к их стадам и чумам. А за волками придем мы и возьмем силой все, что захотим. И жизни, и души! Переводи!
Ваня перестал улыбаться. Перевел, осторожно подбирая слова. Мужики побледнели. Потом закивали быстро.
- Хорошо, - заключил Круз. - Пусть отправляются прямо сейчас. Припасы им готовы, нарты - тоже. Наши волки сопроводят их, на всякий случай. Пошли! Отведи их, Федюн.
Ваня перевел. Мужики снова закивали и пошли, сгорбившись, втянув головы в плечи.
- Эк ты их сурово, батя, - заметил Захар. - С ними так и надо, ишь, носы задравши ходили. Если выгорит дело, баб-то дашь мне? Ну хоть пару?
- Я уже сказал, дам.
- А может, сейчас? Пеструн-то вон, бабы вовсе не знает. Дрочит весь. Не поверишь, давеча полез на Полоску, у нее как раз течка случилась. Она-то, дура, зад подставляет, ей все равно. А ему Шкаруда чуть ухо не отъел, срамота да и только!
- Захар, иди проследи за своими волками!
- Лады, лады, батя, иду, уже пошел, хе…
- И если твой Юрок еще раз к Люсе полезет, я ему сам ухо отрежу, понятно?
- Понял, батя, понял!
Когда Захар, подпрыгивая и бормоча под нос, скрылся за пихтами, подошел Последыш. Уселся рядом на пень, сказал задумчиво:
- Хорошо здесь по холодку! Как у нас вовсе. Горы, тайга.
- Соскучился? - спросил Круз.
- Не то чтобы очень. Но интересно - как он там. Дошли ребята или как?
- Они дошли. Лучше воина, чем Правый, я не встречал.
- Да, Правый - это сила, - согласился Последыш. - Может, хоть сейчас ему с бабой повезло. Старшой, я, вообще-то, про другое хотел. Я вчера с Ваней сидел, который к местным ушел, а теперь снова запил. Ваня этот, он много болтает. Глупый вовсе, хоть и старый. Но много такого наболтал… если правда, то интересно шибко. Говорит, они чужих видели прошлым летом. Не из-за гор которые, а из-за реки большой, с востока, значит. Говорит, как нечистые вовсе, мы, то есть, только одетые в меховое. Приплыли на катере большом, вышли и лагерем стали, а потом пошли землю разведывать. Местные по ним стреляли, вроде убили одного. Но те мстить не стали, собрались и дальше поплыли. Батя, а там, за рекой большой, люди жили?
- За Обью? Конечно жили. Напротив Лабытнаги, на другом берегу, был большой город Салехард. И еще города. Много людей жило.
- А если у этих, которые там, тоже от холода хвори нету, а? Ну, как у интинских и прочих? Я вот думаю, и у нас ведь считается, что самые сильные дети родятся в самый холодный месяц. Может, оно повсюду так?
- Не знаю, не знаю, - Круз покачал головой. - Я видел холодные края, где счастье перебило всех. И у вас ведь не то чтобы намного теплее. Но у вас рождаются и те, кто заболеет. Много их рождается. Может, здешним повезло заражаться другим видом хвори - кто знает?
- Может, конечно. А вообще, у нас стараются тех, кому рожать, наоборот, в тепло отправить, - возразил Последыш. - Чтоб не простывали и вообще. А здесь, смотри, старшой: чуть не в снегу рожают, а на лето малых за Воркуту везут, в горы, где холодища. Их же половина мрет, больше даже. Может, и мрут те, кому хворь написана на роду? Может, нам бы так лучше сделать, чтоб сразу видно и не ждать?
- Может, - согласился Круз. - Но теперь уже не нужно возить в холод. Теперь выживут многие.
- Хорошо бы так. Только не шибко я верю в средство это. Вон, мужики эти дикие - как уколол их мудрый старшой, так они, хоть и очуняли, стали крысы крысами. А были ведь бойцы! Я вот что думаю. Я, конечно, нашим старшим верю и все такое. Но тут дело в том, у кого кровь с самого начала лучше была.
- У вашего племени хорошая кровь.
- Да, бойцы у нас сильные. Мы и воюем все время, и в зиме. Тут слабый не выдюжит. Только у нас ведь грязное все было, и грязь та еще не выветрилась. Как тайга вокруг Мончегорска пропала, так и до сих пор грязи нету. И повсюду так. Запоганили землю. А здесь, гляди - чистое ведь. Дикие здесь не болеют. Эх, вот думаю про края другие, там, за рекой, и внутри все загорается. Старшой, может, сбегаем за реку, а? Разберемся с дикими и сбегаем?
- Отчего нет? - заметил Круз. - Разберемся и посмотрим. В городе много полезного, и новый народ встретить хорошо.
А про себя добавил: "И ввязаться в новую войну".
Последыш замолк, мечтательно созерцая горы. А Круз, глядя на него, думал: и в самом деле, кровь тех, кто называет себя волками, а свой народ - стаей, кто воюет без перерыва последнюю четверть века, - слаба и нечиста. Дан был страшно разочарован, когда наконец добился от старейшин разрешения взять на анализ кровь. Он успел убедить себя в "нордическом факторе". А после нордических впечатлений пришлось следить, чтобы не наложил на себя руки от отчаяния. Возможно, племя Последыша и выживало лишь потому, что воевало. Трудно разобраться, почему кто-то выжил, а кто-то нет. Дан, любитель все укладывать в теорию, так объяснения и не выдумал. Не желает человечество вымирать, вот и все.
Странная, порченая кровь. Любой ровесник Последыша сорок лет тому назад только и думал бы о девчонках. А этот мыслит про славу, про бой, про земли новые. Что нужно сделать с человеком, чтоб потерял удовольствие от главного в жизни - от продолжения рода? И почти все в его народе так. У них совокупление потому и непристойность потеряло. Не стесняются перед всеми, торжественно, как на празднике. Это ведь обязанность перед племенем, зачинать новых бойцов и матерей бойцов. Не самая легкая притом. Словно налоксоновое безумие застряло у них на полдороге, уже омертвив чувства, но еще не отобрав у души желание жить. Может, они и держались какое-то время на налоксоне? И финнов, и норвежцев ведь снабжали. А эти ходили грабить уже тогда, в первые годы после "опа". Страна, где они тогда жили, догнивала и уже не могла кормить своих жителей. А их старшие, матерые - они явно были бандитами, обычными бритоголовыми мясобойцами с татуировками на плечах и пальцах. Круз знал таких. В юности сам едва не стал одним из них. Подумать только: в банальных уголовниках открылось достаточно мудрости для выживания целого племени.
Последыш смотрел на горы, будто зачарованный, и пальцы его правой руки, лежащей на рукояти ножа, побелели. Круз встал осторожно с бревна и пошел на заимку - греться. От холода заболела толком не залеченная нога.
Недели не прошло. На пятый день вернулся Пюхти - с заплывшим синюшным глазом, рассеченной губой, тяжело смердевший калом и гнилью. Протиснулся на заимку, чуть не плача, стянул с распухшей, разбитой руки рукавицу. Заговорил, трясясь.
- Они придут. Долина тут, недалеко. Знахари придут, говорить. Только чтоб без волков, - перевел Ваня сонно.
- Без волков так без волков, - согласился Круз, усмехаясь, - Федюн, позаботься о нем. Седову покажи, пусть подлечит. И накорми.
Пюхти заплакал, показывая на грудь, на рот. На огонь. Залепетал бессвязно. Ваня оживился, спросил. Покачал головой.
- Говорит, Шныря-то огнем убили. Решили, что нечистый, и головнями горящими забили. Говорит, женка его сама добила. Смолы на него горящей налила, он и умер.
- Налей ему спирту, - велел Круз.
Ваня, морщась недовольно, налил. Он на всякую выпивку в чужих руках смотрел, будто на ворованное у него. Пюхти взял правой рукой - корявой, в запекшейся крови - выпил. Зашипел, заперхал.
- Воды дай, пускай запьет, - велел Круз и вышел наружу.
Вдохнул глубоко чистый, не опаскуженный человечиной воздух. Мороз стоял крепковатый, но сухой, звонкий. И солнце. Хороший день. И волки хорошо побегут. Ишь, волков не хотят. Куда вы денетесь. И стрелков ваших, загодя на высотки забравшихся, мы выщемим. В этой игре правила наши. А вам остается только пешки отдавать.