- Ты лыжи-то, лыжи вытяни… Как без них? Ты вылазь, а я помогу… вот так!
Круз выбрался на поверхность, на твердый комковатый снег, державший и без лыж. Там сидел, огорошенно моргая, Юрок-Пеструн с кровоподтеком в пол-лица, а к нему жались испуганные волки. Круз пересчитал - весь десяток, все тут. Буран стих. Вокруг висел ровный серый сумрак, плотный, будто илистая взвесь.
- О, нашел!
Захар выкинул наружу лыжи с палками. Выбрался сам.
- Ой, батя, тут полгоры на нас рухнуло, не иначе. Я-то с серыми под камни, тепло и укрыто, только перепугались они - слов нету. Они ведь всякое слышат, чего мы не слышим, аж тряслись. Ну мы с Пеструном их притишили, а то б побежали, померзли. Хорошо, запомнил я, под каким камнем батя.
- А под каким Последыш, ты запомнил?
- Ну-у… под тем вот, который с рогом… не, под этим. Вот. Ща раскопаем!
В самом деле, через пять минут, крутя растерянно головой, на снег выполз Последыш. Скривился, схватившись за ухо.
- Ты снегом, снегом-то потри! Давай потру, а то отвалится. В снегу-то, оно люто… да не брыкайся ты, дурик, больно, зато с ухом останешься!
- Да я знаю, знаю! - отбрыкивался Последыш. - У нас в Хибинах еще похлеще. У нас…
- Так то у вас, давно и неправда. А тут ухи почернеют - будешь знать!
- Иван под этим камнем сидел, - показал Круз. - Надо всех откопать. Живей! Потом уши растирать будешь!
Но откопали всего девятерых, и то двое уже не дышали. Должно быть, лавина подпрыгнула, скатившись на пригорок, и обвалилась как раз на ближнюю к реке половину валунного круга. Там не отыскали никого. Не смогли пробиться через заледенелый снег, мешанину фирновых обломков. Да под таким и не выжил бы никто. Мертвых Круз приказал закопать в снег снова. А живых повел на перевал.
Больше по ним никто не стрелял. Буран снова одел склоны снегом, и забираться наверх стало куда проще. А наверху нашли тех, кто должен был заткнуть мешок, сотканный вокруг набежников, - пятерых с карабинами и ручным пулеметом. Буран отобрал у них тепло, заледенил кожу. Скрючил, закаменил. Один из них, усач лет тридцати, еще дышал. Круз приказал уложить его на связанные лыжи и тащить вниз.
За два перехода добрались до заимки - бывшей егерской сторожки у давнего лагеря геологов. Там ждали вездеходы, тепло и пища. Там была жизнь. Там Круз чуть не умер.
Огонь в печи, еда, одеяла, стакан спирта. И усталость, и страх. Раньше плелись позади, а тут нагнали, стиснули. Мир закачался перед глазами, поплыл. И кто-то ползучий, напитанный отравой, пролез под ребра, к сердцу.
Круз, цепляясь за стены, подобрался к двери, вывалился наружу, на истоптанный, испятнанный желтым снег, свалился, перевернулся на спину, по-рыбьи разинув рот. Лежал, пока не начало кусать за спину. Тогда перевернулся, встал на четвереньки, со второй попытки поднялся на ноги. Побрел назад. Кинувшихся навстречу отстранил - не надо, мол, хорошо мне. Но хорошо ему не было.
Когда вернулись, Аделина, подбоченившись, принялась выговаривать:
- Да что ж это, Андрей Петрович, куда такое годится? Не мальчик вы уже, по горам зимой шастать! А ну как сердце у вас или еще что? И сами сгибнете, и народ погубите!
- Так война же, - оправдывался Круз вяло. - Победили мы. Надо было мне идти, обязательно.
- Чего это "надо"? Ну и что, война и война, все время воюем! Это ж не значит, что самому, как мужику серединному, повсюду соваться? Эк хорошо: явились, придумали лекарство от сонной хвори, втравили меня в войну настоящую, рассорили с женсоветом, а сами бац! - и копыта откинули?! А весной-то свара настоящая начнется, не с оленными. Со Степанидой. Как мне без вас? Вы-то совесть мужскую имейте! Во, пощупайте!
Задрала бесстыдно кофту, схватила Крузову ладонь, прижала. Сквозь жирок на обширном Аделином животе ощутилось тугое. И оттуда в Крузову ладонь вдруг ткнулось что-то маленькое, округлое.
- Люська мне ультразвук сделала, говорит - мальчик. Сын. Так что не бегай шибко, Андрей Петрович. А то и не увидишь спиногрыза своего. Издали воюй, как положено командиру. Вон, у тебя этот, кольский парниша - пусть бегает. А ты - сиди.
- Я буду, - пообещал Круз.
Хотел еще добавить, что и не хотел сам идти, но дело такое важное и опасное - как людей отправлять, когда сам сидишь? Но смолчал. Аделина не дура, все уже разнюхала и поняла. Знает, что едва не попал ее Андрей Петрович впросак с оленными, ой-ой как мог бы попасть. Союзники, связанные страхом, - плохие союзники. А оленные на разбой отвечают быстро. Волки, конечно, ужаса нагнали, и казалось уже - пошло дело. Первую партию пленных пригнали, три десятка молодых, самое то. А потом появился шаман Буй, по уверениям Вани Коковкина, прежде бывший не шаманом, а Васей Золотником, получившим десятку за разбой и грабежи в городе Санкт-Петербурге и отправленным в лагерь на Печоре. Буй объявил, что отгонит духов зла, спасет стада, а нечистых - выжжет. Сказал и тут же принялся делать. Через неделю новые союзники послали к Крузу гонцов, умоляя спасти. Захар же, побегавший с волками, сообщил, что серых на верную смерть не поведет. Слишком от баз далеко, поддержки нету. Буй этот - он народу собрал немерено. В горах засел. А где засел? Местные говорят, вроде тут вот где-то, в этих долинах. А точней узнать можно? Почему нет, узнаем. И узнали.
Тогда у Круза и родился план - окончить эту войну одним ударом. Убить или запугать. Развалить собранный Буем союз. Проводников нашел, набрал добровольцев, объяснил опасность. И повел сам. Все просчитал - кроме погоды. Хотя с такой погодой и получилось врасплох застать. И удрать после. Все равно, чет-нечет с безносой.
Чет выпал. Через две недели явился Пюхти, довольный. Буевы люди разбежались. Не захотели оставаться там, где шаман умер. Говорят, грязь легла там. И дух шаманский плачет, зима его поймала. И ваш там дух, Андрей Петрович, по слухам, застрял. Как вы без духа-то?
- Ты чего несешь-то? - спросил Последыш. - Вот старшой наш, живой и здоровый! Леща даст, так до гор своих долетишь! Одним духом!
Застольный народ дружно заржал. А Пюхти, покраснев, подавился сухариком.
Не смеялся один Круз. Оленные, наивно веря, что нельзя человеку выйти невредимым из нечеловеческого, были правы. Дан сам взялся обследовать Круза. Долго слушал, прикладывал таблетку стетоскопа, похожую на пиявочный рот. Затем заставил своих ассистенток выслушать Крузово сердце. Посовещался с ними и сказал, вздохнув:
- Вот и все, Андрей. Ненамного я тебя опередил. Еще один такой забег станет для тебя последним.
- А какой смысл мне на завалинке сидеть? - спросил Круз. - Чтоб слушать, как старым пнем называют? Ты уже своего добился, я свое обещание исполнил. Все, кого я привел сюда, смогут выжить и без меня. Теперь я волен распоряжаться собой, так?
- Не совсем, - Дан поморщился. - Как я завидую тебе, Андрей! Ты еще настолько мальчишка… Вакцина - это полдела. Есть многие, для кого лучше жить прежней жизнью. Котлас неплохо жил и без нас. Они потихоньку набирали силу, женсовет этот их - система удивительная. Как власть пришла к женщинам, я не смог выяснить, скорее всего, среди иммунных оказалось больше женщин и как-то они власть сумели взять… Но властью распорядились с толком, поверь мне. И вот теперь приходят новые, готовые разрушить уже устоявшийся порядок. А это новое - обязательно война, потому что оно слишком сильно для прежнего равновесия. Настоящая война, не эти их вялотекущие женские свары. Для настоящей войны нужны мужчины. Ты думаешь, Аделина тебя по бабьей слабости под крылышко взяла? Ею сталь ковать можно. Она тебя взяла, потому что предвидела. Ты учти, у них здесь разделение власти как у ирокезов. Бабы всем в доме заправляют, а на добыче - мужчины. А все объединить, организовать, перестроить под войну - для этого ты нужен. Это твоя работа. И она только начинается. Тебе нельзя умирать, Андрей.
- Помнится, ты недавно хотел всего лишь найти вакцину и умереть счастливым. Говорил, что благодарное человечество само подхватит и не забудет. А теперь, как я вижу, про Четвертый рейх задумался?
- Брось! Я ведь серьезно. Я тоже учусь. Андрей, нам с тобой выпало восстановить человечество. А это можно сделать лишь тогда, когда наступит мир, когда по земле перестанут шастать невероятные банды человеконелюдей, когда снова станет тепло и безопасно. Неужели ты против?
- Я? Я не против, конечно, - согласился Круз. - Мне можно идти?
- Иди. И береги себя. Никаких драк, марш-бросков, спирта.
- И ты себя береги, - посоветовал Круз. - Без тебя-то я - к чему?
- Спасибо, конечно, - согласился Дан, хмурясь. - До скорого.
- Угу, - ответил Круз и пошел пить чай с сухариками.
Война не дождалась весны. С февраля начиная к Аделине то и дело заявлялись странные бабенки: то беременные молодки, то старухи, иногда ветхие до неприличия, в стеганых бурочках и платках времен Цусимы. Шептались, шастали, подглядывали за Даном, ходили в мастерские, смотрели на вакцинированных. Расспрашивали, вынюхивали. Аделина, гладя круглый живот, подолгу с ними чаевничала, слала девок за медом и сухариками, за моченой клюквой и вареньем из морошки. А в ночь на восьмое марта пришла к Крузу, уселась на кровать - огромная, неуклюжая, в ситцевой застиранной ночнушке, пахнущая подмышками. Потрогала за руку.
- Андрей Петрович, э-эй, Андрей Петрович… ты за пистолет-то не хватайся, я это. Кто к тебе придет, кроме меня? Вот мне не спится нынче, и думаю: пора, Андрей Петрович. Пора давить Степаниду. Ты мужиков собери. Я ж знаю, уже неделю под ружьем их держишь. Прям завтра собери и двигай.
- Я соберу, - пообещал Круз.
Стрелять начали в Микуни. До того посты проходили без проблем. Высаживались, переговаривались. Два поста разоружили без сопротивления. Люся со старухой Силантьевой шли говорить и, возвращаясь, сообщали: заберите у них стволы. Стрелять они не будут, но так надо. Круз не спрашивал, почему так надо, людей слал и оружие забирал, а на постах оставил по наряду. В Микуни же дрезину, отправленную для разведки, загнали в тупик, под танковые пушки, и потребовали выходить с поднятыми руками.
Главные силы Круз высадил заранее и сам на станцию не полез, состав оставил на подъезде. За внешний периметр прошли без проблем и почти без переговоров - но на периметре внутреннем, у самой станции, вышла неувязка. Молодка Зинаида по прозвищу Кирза, поставленная Степанидой держать Микунь, хотела вакансии в женсовете - как раз той, какую хотела сделать на месте Аделины разъяренная Степанида. Но микуньское население умирать не хотело, тем более в сваре со своими же, и принялось экономно расстреливать низкие облака, причем целилось заботливо. А то, невесть час, попадешь по чему-нибудь, так с ремонтом хлопот не оберешься. Интинские последовали примеру, но стреляли экономнее - свои ж патроны на себе несли.
Палили часа четыре, пока Зинка-Кирза лихорадочно названивала в Котлас, требуя подкреплений. Затем линию обрезали. Еще через час, громыхая, на станцию вкатился бронепоезд, высыпавший сотню ободранного народа, увешанного железом с головы до пят. Микуньские подкреплению не обрадовались - того и гляди придется в атаку идти, интинских вышибать. Но прибывшие оказались подкреплением вовсе не им, а интинским, продуктом долгих переговоров и условного согласия Аделины с Ольгой Домновной, в равной степени не любившей науку и Степаниду. Микуньские вздохнули и деловито сдались. Зинка заплакала, противоречиво объявила их кастратами и мудотрясами, вовсе ничтожными и в постели, и на транспорте. Зину не обижали. Люська угостила ее семечками и отправила в Инту под конвоем. А совокупное воинство вскрыло восемь бочек с пивом, варенным в Микуни по старому рецепту на пивоварне, вывезенной в сорок пятом из Кенигсберга, и знатно отметило всеобщий мир. Круз выхлебал три кружки с наслаждением - темное, терпкое, хлебное, вязкое, походило оно скорее на ржаную похлебку, чем на бледно-желтое пойло фабрично-интернетных времен.
Потом двигались неторопливо. Посты, наслышанные о микуньских делах, проезду не мешали. Начальники брюзжали: езжайте, скорее выясняйте, кто из толстопузых главнее, бабские перевороты доделывайте и по своим делам. Нам тоже делом заниматься надо, и поважней вашего. Вот, опять недоросли полезли.
Круз пил чай в купе, умиляясь здравомыслию бабьей республики. Какие угодно свары - но со своими без крови. И решил, что хотя б видимость женсовета сохранить надо обязательно. Дележ власти созреет еще не раз, а тут прекрасный способ избавить хозяйство от разорения, неизбежного, когда власть делят по-мужски - или пан, или пропал.
Котлас сдался без боя. Степанида не удрала - куда ей? Единственная настоящая битва этой войны произошла, когда женсовет собрался снова - уже под начальством Аделины. По закону только совет мог лишить места в совете. А для этого нужно было большинство.
Круз увидел лишь финал этой битвы. До того сидел, попивая чай, слушал выкрики и взвизги из-за двери. Степан, составивший Крузу компанию, ежился, слушая, и втягивал голову в плечи - ни дать ни взять нашкодивший первоклашка в учительской. Чаевничать пришлось с девяти утра до трех пополудни, но Круз вовсе ожиданием не утомлялся. Отдыхал по-настоящему, как после долгого перехода по жаре, когда устраиваешься в теньке, вытягиваешь ноги и ни о чем не думаешь, лишь наслаждаешься текучим покоем, вязким и сонным. Близ двух часов молодка принесла блины со сметаною, и Круз едва успел размяться первой дюжиной, как дверь распахнулась и пунцовая Аделина, утирая слюну с подбородка, выговорила:
- Ну вот, Андрей Петрович. Твое время.
Круз позвал Последыша. Зашли. Комната совета выглядела кухней после семейных проблем: осколки тарелок, стаканы на полу, лужи, драные салфетки, крошки и растерзанная герань, повисшая на шкафной дверце. Обсыпанная землей, растрепанная, мокрая, в разодранной кофте, средь чайных луж на полу сидела Степанида и держалась рукой за нос.
- Уведите ее! - приказала Аделина хрипло. - В нужник сперва, пусть умоется. Потом - в вагон.
- Тебе это так не пройдет, курва брюхатая! - взвизгнула Степанида, вскакивая.
- Тише! - приказал Круз.
- А ты, подпиздь старая, молчал бы! Бреши, когда скажут, а когда…
Аделина коротко и сильно пляснула ее по лицу ладонью. Брызнуло красным.
Степанида отшатнулась. Из носу двумя струйками побежала юшка.
- Молчи! Молчи, пустая манда! Долго ты нас за нос водила, врала, стравливала, чужих напускала! Тебя бы на линию, да никто уже на такую не польстится! Гнилой порожняк, гнилой сверху донизу! И до последнего вертелась, гадина, до последнего! Все, приехали! Слушайте!
Из Аделиного голоса вдруг исчезли сварливые бабьи нотки, и прозвучал он холодно, четко, колюче и страшно, как битое каленое стекло:
- За обман совета, за вред, ведущий к погибели, за то, что науськала чужих на своих, предавала и хотела смерти, - ты, старица Степанида, изгоняешься из совета и передаешься под мой надзор. Это объявляю я, Аделина, в силе и чадородии, в правде и воле всего совета. Уведите ее!
Степанида тряслась, разевая рот, подняла руку, провела растопыренными пальцами - будто отстраняла наваливающееся, ватное. Круз тронул ее. Затем, ухватив за плечи, вздернул на ноги и повел прочь. Кто-то хрипло захохотал вслед.
В переднем зале, где Круз пил чай и кушал блины, Степаниду уже ждали трое девиц - коренастых, упитанных и недобрых. Накинули дерюжный балахон с капюшоном, взяли под руки. Повели. Посреди зала за столом сидел Степан, и обрывок осметаненного блина свисал у него с нижней губы.
Вечером Аделина расплакалась. Разделась, чтобы укладываться, поскреблась в складках, влезла в огромную ночнушку и сказала Крузу:
- Андрей Петрович, можно я пореву?
- Реви, - согласился Круз, и тогда Аделина всхлипнув пару раз, залилась в два ручья, трясясь, вскрикивая. Уткнулась в Крузово плечо, обняла.
- Хороший ты, Андрей Петрович. Крепкий. - Сопнула, вытерла под носом. - С тобой реветь не стыдно. А то одной… паскудно одной. Злое дело сегодня сделалось. Нужное, но злое. Я Степаниду узнала, когда я еще во-от такая была, с пуговицу. Когда суматоха была и валилось все. Она меня молоком поила. Сухарь размочит в молоке и кормит меня. Моя мамка заболела, так Степанидина бабка меня взяла к себе. Она… - Аделина всхлипнула снова, замолчала, уткнувшись в плечо.
- Ну, ну, - прошептал Круз, гладя спину - широкую, мягкую.
- Это ж Степанидина бабка все и начала. Весь порядок наш. Тогда как было, до хвори - нищие жили, денег не было, мужики все пьют поголовно. А Степанидина бабка была - кремень. Степанида Большая. И ростом, и плечами - валун. Начальница она была в Котласе, вроде губернаторши. Быстро в руки взяла, чего еще оставалось. А у нас не так много и заболело, если с другими сравнивать. Но голод начался, стрельба. Она справилась. Из-за нее мы живы. Восемь лет тому померла. Хоть свой закон блюла, ушла из совета, когда крови бабьей лишилась, все ее слово слушали.
Сопнула еще раз и сказала:
- Все, отплакалась, хватит. Спасибо, Андрей Петрович. Крепкий ты мой, сильный. Тебе хозяить теперь.
- Это как и зачем? - удивился Круз. - У вас тут отлично все установилось. Если б мужчины переворот делали, сколько бы крови было!
- Оно так. Да только бабий совет наш - для домашних дел или, на крайний случай, чтоб мужиков на добычу отправлять и встречать. У нас уже было, когда пацанье набежало, отморозки недорослые. Тогда война настоящая учинилась. В сам Котлас прорвались. Бабы перепугались и отдали начальство Валерке Иванченкову, он тогда южными добытчиками командовал. Хороший был вояка. Из старых, как ты. Крепкий мужик. Он и отбился. И пацанье погнал чуть не до гор. Гадюшник их выжег. Вернулся потом - с победой, в силе. Тогда совет струхнул. Но Степанида его уходила. Судили его за то, что народу много погубил и что самоуправствовал. Послали на самую крайнюю линию, за Воркуту. И убили. Говорили, что пошел зверя стрелять и не вернулся. Степанидины холуи с ним пошли, они вернулись, а Валерка - нет. А у нас, Андрей Петрович, война скоро будет вроде этой. Кому в ней командовать?
- Какая война, Адя? Ты знаешь, устал я воевать уже.
- А куда ты денешься от войны? Теперь, с твоим профессором и микстурой его, воевать надо. Мы из сил выбиваемся, чтобы жить, как живем, на рельсы нанизанные. Ты посуди: владение наше - паутина. Нас в любом месте разорвать можно. И рвут ведь. А мы чиним. Ты уже дело начал, одних оленных подружил, других - прогнал. На севере стало спокойнее. А еще оленные есть с другой стороны на севере, и беломорские на западе, и пацанье это на востоке - на Южном Урале главное их логово. Про юг и говорить нечего - там кишмя кишит. Банда на банде. Все это - каленым железом. Чтобы мы жили спокойно, чтоб рожали. Вот, ради него, - показала на живот, - Андрей Петрович, возьмешься?
- Возьмусь, - выговорил Круз. - В самом деле, куда я денусь?
Поутру Круз вместе с Люсей и Последышем обошел Котлас. Заглянул в больницу, на склады, в депо и мастерские. Посмотрел на танки и броневики, на доты, зенитки на турелях, шестидюймовую батарею на площади перед чугунным Лениным. Зашел в оружейный цех - и, прямо у дверей, пьющим воду из жестянки, увидел бывшего лейтенанта Сашу. Бывший лейтенант был одет в промасленную хабзайку, выглядел опухшим, чересчур щербатым и слегка кривоносым.
- З-здравштвуйте! - сказал Саша испуганно, завидев Круза.