- Удалось также узнать, - продолжал Трансильванец, - что в это время в Европе находился порученец Черного Барона. Человек этот нам известен - очень серьезная личность, обладает безграничным доверием Барона, занимается только самыми серьезными операциями. Есть основания полагать, что он прибыл в Европу, чтобы договориться с Граевым о деталях заказа. Это все, что я могу сейчас тебе сказать. Других данных нет.
- Вы этим займетесь?
- Пока нет, - помедлив, ответил Трансильванец, - сейчас все силы брошены на обеспечение встречи в верхах, ты о ней наверняка знаешь, о ней везде писали, но, если дела так пойдут и дальше, безопасность, конечно, вмешается. А мне этого, честно говоря, не хотелось бы.
Воронцов остро глянул на собеседника:
- Тебе нужно то, что ищет Граев. Так что это?
- Я не знаю, что именно он ищет, - сознался Трансильванец.
- И мы опять на том же месте?
- Могу лишь подозревать, - ответил Трансильванец, - по нашим данным в руки рейха могли попасть Небесные Колокольцы.
- А Грааль они не отыскали, случаем? - пробормотал растерянный Владислав.
- Искали, но не нашли, - усмехнулся Трансильванец - но Грааль не из того ведомства. А вот Колокольцы нейтральны, кому в руки попадут, с тем и работать будут.
- Так… - Владислав совсем растерялся.
Трансильванец пожал плечами:
- Сведения о них появились перед Отречением, вроде на них наткнулась какая-то экспедиция. Но это все. Сгинули еще в Монголии. Остальное - только догадки. Из убитого некромант вытащил слово "Тибет", тут и раскручивать стали. Я могу ошибаться.
Но Влад почему-то чувствовал: тварь права.
- В любом случае, - продолжал Трансильванец, - это должно быть что-то стоящее. А сейчас - извини…
Туман снова заклубился. И фигура собеседника растаяла, лишь голос долетел издалека:
- Ты позовешь меня. Ты обещал.
Воронцов устало открыл глаза, возвращаясь из летней лунной ночи в серую хмарь тусклого ноябрьского утра. Трава вокруг него покрылась тонкой корочкой льда, а сам он чувствовал себя так, словно внутри его выла метель, выдувая последние остатки тепла. Такое случалось каждый раз, когда приходилось связываться через тонкий мир, поэтому Владислав очень не любил такой способ общения. А уж с Трансильванцем и в реальности говорить - что гостить во дворце Снежной королевы.
Устало поднявшись, он, с хрустом ломая траву, вышел из ледяного круга, оделся. И побрел к машине.
Страшно хотелось спать, но такой роскоши он себе позволить не мог. Предстоял тяжелый рабочий день.
День, который умный пятнадцатилетний мальчишка уже не увидит.
* * *
Ворожея отправил своих людей в цирк, едва услышал первые слова Дениса. Старшим назначил Ковальчука, который с блеском провел операцию, в полной мере задействовав легенды о черных инквизиторских "воронках", увозящих людей среди ночи. Увезли, правда, только двоих - директора цирка и завхоза. Остальных очень вежливо попросили оставаться в своих комнатах, никуда не выходить и не предупреждать коллег о том, что в цирке дежурит инквизиция и милиция. Присутствие милицейских Ковальчука смущало, но своих людей не хватало, и он воспользовался правом привлекать местные органы правопорядка. Правда, не особо на них надеясь, он поручил милиции самую простую работу - расставил их как часовых у комнат, в которых запер артистов и обслугу.
Доставив директора и завхоза на место, инквизиторы тут же развели их по кабинетам и принялись прессовать, держась в рамках законности и приличий, но очень твердо и настойчиво.
Увы, операция немедленных результатов не дала, некоторые артисты снимали квартиры в городе, кое-кто с вечера ушел и еще не вернулся, и где их черти носят, узнать никакой возможности не было.
Воронцов ввалился в кабинет оперуполномоченного, пребывая в состоянии злой стеклянной усталости, которая обостряет мысли и убивает эмоции. Увидев его, директор цирка поначалу обрадовался и привстал, пытаясь одновременно изобразить некий жест почтения в сторону Владислава и указать Ворожее, что вот появился человек, который сейчас решит все проблемы, но Воронцов, не глядя на благообразное лицо деятеля искусств, упал на стул, сграбастал со стола хозяина кабинета стакан, осушил его в три глотка, со стуком поставил обратно и, выдохнув, откинулся на спинку стула.
- Ну? - Марк Тойвович сочувственно смотрел на Владислава. За одну ночь тот почернел, высох, в углах его рта образовались складки, придавшие лицу выражение угрюмой жестокости.
- Плохо, Марк Тойвович. Но это мы потом обсудим. Сначала кое-какие точки над "i" расставить необходимо. - Влад повернулся на стуле. - Так какие у вас подозрения насчет мага в цирке были, Алексей Николаевич? На чем основаны?
Директор разом утратил всю респектабельность и обаяние. Эффектная прядь и ухоженные усы стали невообразимо пошлыми. Он натужно улыбнулся и развел руками:
- Э… Владислав Германович. Это же частное дело! Этика.
- Какие у вас подозрения? - повторил Владислав.
Архипов совсем стух. Его глазки воровато забегали, он беспомощно оглядывался то на Ворожею, то на Воронцова, не зная, кого бояться больше. Растерянно теребя платок трясущимися ручками ("Маникюр у него, что ли? Ох ты…"), он проблеял:
- Ну как же! Я же говорил! Я сказал всё. Мне думалось…
- Вы идиот? - с нехорошим спокойствием спросил Воронцов и продолжил, обращаясь уже к Ворожее: - За сегодняшнюю ночь я видел, как воет по убитому ребенку мать, разговаривал с ударившимся в религию некромантом, допрашивал мертвого, а под конец общался с существом, которое большинству и в страшном сне не привидится. Как думаете, Марк Тойвович, я сейчас настроен на долгий задушевный разговор?
- Честно говоря, нет, - ответил Ворожея и с жалостью посмотрел на директора.
- Я скажу, - поспешно поднял тот руки, - но прошу меня понять. В общем, если честно, то я, - он сделал глубокий вдох и выпалил: - Я подозревал, что Антонио Верде, то есть Антон Зеленко, спит с моей женой.
"Сейчас я ему дам в морду!" - подумал Владислав.
- Она акробатка, - сбивчиво продолжал Архипов. - Лилечка Озорицкая, она не стала менять фамилию, она известна в цирковом мире… Поймите, наш мир очень замкнут, мы стараемся не афишировать, если в коллективе какие-то трения, а тут… просто подозрения, я не мог рисковать срывом гастролей.
Архипов состроил гримасу, которая должна была означать: "Ну мы ж мужчины, мы ж друг друга понимаем".
- И вот я решил, что если попрошу вас последить за Верде, не называя истинной причины, то…
- Ясно. Пшел вон, - устало сказал Воронцов и с силой потер переносицу.
Алексей Николаевич смотрел на Ворожею, словно побитая собака. Тот махнул рукой в сторону двери:
- Подождите в коридоре. Мы еще побеседуем.
Директор цирка бесшумно исчез, а инквизитор перевел осуждающий взгляд на Воронцова:
- Ты что ж это вытворяешь, а, Германыч? В моем собственном кабинете?
- Если б не этот кретин с его гимнастическим адюльтером мальчишки никогда не стали бы играть в детективов и паренек остался бы жив! Проклятье! Если бы он сказал мне сразу, в чем дело, я бы занялся слежкой сам, понимаешь? И мальчишка бы сейчас сидел в классе и учил историю Средних веков или что они там сейчас проходят!
- Это все сантименты, Владислав Германович, - жестко заговорил Ворожея. Говорок мужичка из глубинки пропал, уполномоченный выпрямился в кресле и впервые за все годы знакомства стал похож на настоящего инквизитора - сурового неподкупного воина, ежедневно боровшегося со злом. Без уступок, компромиссов и жалости к случайным жертвам. - Сантименты. Недопустимые. - В такт словам он припечатывал столешницу ладонью. - И довольно об этом. Что ты узнал?
Воронцов повторил услышанное от Трансильванца.
- Но важнее всего то, что он ищет. Небесные Колокольцы. Слыхал?
Тихонько охнув, Ворожея пробормотал что-то нецензурное и потянулся к телефону:
- Дежурный? Срочно свяжись с Ковальчуком. Передай: подозреваемый очень, очень опасен! Немедленно снять засаду в цирке, установить наружное наблюдение, действовать с крайней осторожностью.
Трубка взволнованно забормотала, Ворожея слушал, наливаясь кровью, пока не заорал:
- Почему не доложили сразу? Машину, срочно! Свяжитесь с милицейскими, пусть готовят спецгруппу. В тяжелой защите. Всё! Выполнять!
Грохнув трубкой о рычаги, он посмотрел на Воронцова.
Владислав утвердительно сказал:
- Ковальчук нашел вещи подозреваемого, прочитал след и рванул по нему.
Ворожея молча кивнул.
* * *
Старший лейтенант Ковальчук был молод, инициативен и неглуп. Он хорошо знал инструкции и умел с толком их применять. Импровизировать лейтенант тоже умел, но сейчас повода к самодеятельности вроде и не было. Дело казалось неприятным, но несложным.
К утру он успел опросить всех, кто так или иначе был знаком с Глебом. От юной ассистентки дрессировщика толку было мало - плакала навзрыд, повторяла: "Ну как же это!" Ее дядюшка тоже растерянно бормотал: "Быть не может… За что?" Лучше всего работалось с заместителем директора Брониславом Сигизмундовичем. Тот хотя и охнул: "Матка Боска!", повел разговор толково и по делу. Покойного Глеба он не знал ("Видел, конечно, мальчик на Милку глаз положил, ходил тут…"), поэтому эмоции разговору не мешали. Заместитель дал четкие показания, рассказал обо всех артистах, предъявил папку с аккуратно подшитыми заключениями о том, что никто из артистов не обладает "особыми способностями". С каждой минутой Ковальчук убеждался, что все дела в цирке вел именно этот трудяга. Чем занимался Архипов, сказать было сложно - зарплату получал, наверное, да шевелюру укладывал.
К утру не явились двое: молодой гимнаст и разнорабочий. О гимнасте Бронислав Сигизмундович сразу сказал (а вся труппа в один голос подтвердила): нежно любит он слабый пол, а тот отвечает взаимностью. Ковальчук решил, что в такой ситуации отсутствие вполне оправданно. Бумаги у парня были в порядке, замдиректора вытащил их, не дожидаясь дополнительных распоряжений. Осмотр гримерной ничего подозрительного не выявил.
О разнорабочем цирковые говорили мало, больше пожимали плечами: неприметный, молчаливый, внимания не привлекал. Работал хорошо, особо не пил, сказать-то и нечего. Женщины? Не замечен. Вдовец он, в войну жену и детей потерял. Фронтовик. Хороший мужик в общем-то.
Портрет получился вполне симпатичный, но старлея зацепила неприметность пропавшего. Выяснилось, что вещей у разнорабочего - кот наплакал. Оно понятно: в дорогу полигона вещей с собой не потащишь. Но тут их было настолько мало, что даже странно… В потертом чемоданчике не оказалось ни писем, ни фотографий, ни документов. Неутешному вдовцу так больно вспоминать потерянную супругу и дом что он даже не возит с собой фото? Допустим. Денег ни копейки. Боится воров? Но документы-то зачем он сгреб? Вчера, по рассказам циркачей, Александр Мигачев вместе с другими отправился выпить пива, после первой же кружки попрощался и отправился спать. Ковальчук сделал стойку: зачем это гражданину Мигачеву для похода в пивную понадобился паспорт? Просто привычка с послевоенных лет, когда все старались держать документы при себе? Объяснение правдоподобное, но что-то многовато вопросов вызвал этот неприметный разнорабочий. Хорошо б с ним побеседовать по душам.
- Скажите, Бронислав Сигизмундович, - спросил инквизитор, - а для чего вообще разнорабочие при гастролирующей труппе? Не проще людей на месте нанимать?
- Обычно так и делаем, - развел руками замдиректора, - есть постоянные сотрудники, есть временные, студенты подрабатывать любят, можно девушку без билета провести… но у "Чудесного мира господина Штайна" свои причуды. У многих - у того же Антоши Верде - оборудование уникальное, чтоб его устанавливать, надо приобрести какую-то сноровку. Поэтому они берут людей в начале сезона, обучают… Многие рабочие с ними годами ездят, довольны.
- Но обязательной проверке рабочие не подлежат?
- Они не входят в гильдию, - пояснил Бронислав Сигизмундович, - подлежат, конечно, как и все - в четырнадцать. Но усиленной проверки нет, зачем оно…
Инструкция обязывала Ковальчука обследовать личные вещи подозреваемого, а также предметы, с которыми он соприкасался, и, используя свои особые возможности, попытаться определить возможное местонахождение подозреваемого путем чтения личностных отпечатков субъекта, оставленных им в тонком мире. Он выполнил все по пунктам. Ничего. Хотя…
Ковальчук вышел из комнаты, посидел немного на раздолбанном стуле в конце коридора, проделал дыхательные упражнения и вернулся в каморку Мигачева. На сей раз ему удалось что-то почувствовать. Слабо, очень слабо. Потому что способности не выражены или…
Или этот вдовец-фронтовик отлично заметает следы.
Ковальчук перебирал вещи снова и снова, сантиметр сантиметром перепроверял комнатенку и с каждой минутой все больше убеждался, что не ошибся. Мигачев оказался волком в овечьей шкуре.
Старший лейтенант поручил студенту-практиканту составить опись. Сам бесцеремонно вломился в кабинет Архипова - все равно его не скоро отпустят, - устроился в мягком кресле и попытался настроиться на Мигачева… Или как его по-настоящему-то? На жаргоне инквизиторов это называлось "работать носом" или "работать след".
Почувствовать беглеца ему удалось не сразу. Но удалось - уж что-что, а читать следы Ковальчук умел.
* * *
Настоящим искусством считалось умение вывести субъекта на тот уровень существования, когда он уже не визжит, задыхаясь от боли, не колотится, раскачиваясь, пытаясь отодвинуться от источника изменения, а сам, добровольно отдает свои силы, энергию, волю, желая быстрее перейти в иную форму. И вот тогда необходимо тянуть, умело замедлять рвущийся наружу поток, организовывать его в сложные узорчатые фигуры недоступной в земном мире геометрии, частичка за частичкой, ручеек за ручейком вплетать истекающую из тела объекта энергию в основной рисунок собственного намерения.
Граев овладел этой наукой в совершенстве.
За окном уже плыл медленный тягучий осенний день, а сидящее перед ним на стуле существо все еще жило. Из уголка его рта тянулась струйка вязкой слюны. Она поблескивала в нечесаной бороде тонкой серебристой дорожкой, и именно на этой блескучей ниточке сосредоточился полковник, взял ее за точку фокуса, привычным усилием отодвинув от себя остальную реальность. Ритуал входил в завершающую фазу, еще немного - и огромный всплеск энергии позволит ему отвлечь внимание сидхура и послать свою волю, Усиленную страхом и болью жертвы, туда, к Колокольцам, вторые обязательно отзовутся и укажут свое укрытие в этом мире.
- Полковник! Александр Вениаминович! - раздался от окна лихорадочный шепот.
Граев медленно, стараясь не потерять сосредоточенности на центре созданной им энергетической фигуры, обернулся.
Власов приплясывал на одном месте возле окна, согнувшись едва ли не пополам и непристойно виляя задницей, обтянутой заляпанными после ночной прогулки брюками. Пес дрожал от усердия и радости, что оказался полезен и оправдал доверие хозяина. Он тыкал пальцем в щель между ставнями и захлебывался от возбуждения:
- Смотрите, смотрите туда!
По загаженному двору к крыльцу уверенно шагал человек в форме сержанта милиции. Судя по тому, как он привычно обогнул валяющуюся на тропинке гнилую колоду, сержант навещал этот дом не первый раз.
Участковый? Зачем пожаловал? В доме всю ночь тишина, свет не горел, с чего это… Профилактический визит? Совпадение?
В совпадения Граев не верил. Не существовало в этом мире такой роскоши. А потому он чуть-чуть ослабил концентрацию на энергетическом снаряде и выпустил тонкие, прозрачные, едва ощутимые даже в тонком мире, чуткие щупы.
Он не смог бы точно описать словами, как именно ощущал реальность в такие моменты. Стеклистые текучие очертания предметов дрожали, иногда проникая друг в друга, вибрировали, то едва слышно звеня, то гудя и воя, наполняя голову Граева тысячью мелодий, в которых он различал каждую ноту. Силуэты то приобретали, то вдруг теряли прозрачность или наполнялись нежными оттенками несуществующих в обыденной реальности цветов.
Двор - пустое безжизненное поле. Участковый - плотный устойчивый контур, внутри которого отчего-то пробегают искорки беспокойства. Не беспокойства, нет. Напряженности. Полковник выстрелил жгутами-щупами дальше, за покосившуюся ограду.
И тут же рывком втянул их обратно и резким выдохом вернул себя в реальность.
Ах черт! Вот что значит недооценить провинциальных инквизиторов! Дом обкладывали. Граев засек минимум десяток силуэтов, шестеро охотников двигались с характерной скупой грацией опытных вояк.
Как он мог настолько расслабиться, что не учел элементарной возможности: его след прочитают!