Ступени под ногами вздрогнули синхронно с новыми бомбовыми ударами. Вместе со всем зданием затрепетали листья здоровенных фикусов, украшавших лестничные площадки. Перед глазами короткой очередью пронеслись номера этажей. Словно в древнем, мельтешащем кадрами фильме, сквозь пустые рамы промелькнул адский пейзаж подвергшегося штурму города. Дымные столбы подпирали помрачневшие небеса. Сквозь разрывы в облаках виднелись лоскуты голубого неба, напоминающие о совсем недавнем, но уже недостижимом беззаботном прошлом.
Дверь на крышу оказалась распахнутой и висела на одной петле. Я подбежал к ограждению. Гул доносился со стороны Большого Ботанического сада, над которым метались вражеские летательные аппараты. Каждый раз, когда какая-нибудь из черных точек снижалась и вновь взмывала ввысь, на теле города оставалась огненная дымящаяся рана. То пылающая улица, то распластавшееся на земле здание. На нас напали дикари. Цивилизованные люди в первую очередь уничтожают военную технику, а уже потом убеждают безоружных граждан в своей правоте. У меня почти не осталось сомнений: ученые из Института Времени что-то напортачили в своих расчетах и вызвали из небытия наших психически неуравновешенных предков. Страшно представить себе, что начнется, если эти воскресшие из могил питекантропы начнут метать в нас ржавыми атомными бомбами и травить ипритом.
Я завертелся на месте, стараясь одним взглядом охватить все вокруг. В душе смешались веселая злость, охотничий азарт и страх, ритмично сжимающий опустошенные надпочечники холодными костлявыми пальцами.
На время были забыты ненависть и жажда мести. Забыт грядущий приговор, клеймо убийцы и общественное презрение. Забыто все! Так надо. Слезы потом. Сейчас моей планете нужен солдат и победитель.
С башни Госплана небо рассек яркий луч. Он вцепился в одну из хищных мошек и не отпускал ее, повторяя все безумные маневры летательного аппарата. Я автоматически посчитал время. Луч горел ровно пять секунд. В тот момент, когда он погас, вражеский антиграв дернул носом, будто налетел на невидимую воздушную кочку, и устремился к земле, оставляя за собой дымный след грязно-землистого цвета. Агрессоры оказались беспросветно тупыми существами. Пятисекундная очередь - это минимальный стандарт для земного оружия нашего времени. Если они собирались победить нас, то их защита в любом случае должна была выдерживать такой выстрел.
Я достал лучемет. Холодная уверенная тяжесть приятно оттянула руку к земле. По легкому движению пальца из рукоятки выскочила панель прицеливания, которую я немедленно прилепил себе на левую бровь. Черная мягкая бляшка с громким чмоком присосалась к глазу и позволила мне увидеть себя самого через обзорную планку лучемета. Не самое приятное зрелище. Избитый окровавленный гуманоид с испуганными до безумия глазами целенаправленно излучал ненависть и страх во все стороны света. Еще одно касание кончиком мизинца, и у лучемета выросли три мгновенно затвердевших жгутика. Снайперская оснастка работала великолепно, хотя никто никогда не интересовался ее исправностью.
Словно боясь поранить или напугать зверушку, я осторожно посадил лучемет на ограждение крыши. Почуяв опору, он немного потоптался на месте, нахохлился, жгутики слегка искривились, напружинились и надежно закрепились на шершавом бетоне. Все готово. Я отбежал на десяток шагов в сторону и лег лицом вниз, натянув воротник как можно выше на шею, словно ожидал порывов очень холодного ветра. Мыслеуправляемый прицел начал прямую трансляцию изображения из ствола "Громова" прямо в мою глазную нашлепку. Мне осталось только выбрать подходящую цель, и можно считать, что жизнь прожита недаром. Не успел я об этом подумать, как в перекрестие прицела попал черный силуэт вражеского антиграва. Дважды моргнув глазом, я приказал уничтожить цель. Выстрела не последовало.
Директива не прошла. Я продублировал приказ формализованной мыслью. Никакого эффекта. Похоже, слетел блок дистанционного управления. Пришлось, не теряя времени, вернуться к оружию.
Чуя близкую поживу, лучемет стал похож на маленького голодного хищника. Он нетерпеливо перебирал лапками и не сводил твердого хоботка с будущей жертвы. Раньше я не думал ни о чем подобном, но сейчас, когда нужно было дергать ожившее оружие за курок, мне показалось, что есть в этом действии какое-то извращение. Стараясь не сбить прицел, я указательным пальцем нежно надавил на спусковой крючок и одновременно большим пальцем опустил фиксатор. Картинка в дистанционном прицеле пропала. Лучемет изрыгнул толстую струю разъяренных фотонов. Я отполз на полтора метра назад. Лазерный луч уносился вдаль, замысловато рыская по небосклону. Очевидно, цель пыталась уйти из-под обстрела, но интеллектуальный блок "Громова" не позволял ей этого сделать. Батарея лучемета иссякла раньше, чем через пять секунд. Сказалась безумная перестрелка в моей квартире. В прицеле опять появилось изображение антиграва. Вражеская боевая машина ничуть не пострадала. Она качнула крыльями и изменила курс. Клюв черной птицы теперь был направлен строго на меня. Мне почудилось, что я увидел злые глаза пилота сквозь непрозрачные бронестекла кабины. Инстинкт самосохранения опередил мысль. Перепрыгнув через ограждение, я бросился прочь с крыши. Далеко внизу тошнотворно медленно поползла земля. На том месте, где только что находились мои ноги, неспешно расправлялись лепестки взрыва, разлетались во все стороны куски древних бетонных плит, гнулись обнажившиеся железные прутья и рушились межэтажные перекрытия.
Я всей душой стремился вниз, к спасительному газону, но не успел. Раскаленные когти осколков вонзились в мою спину и погасили мир.
Глава 2
Старые друзья
Сознание вернулось внезапно и резко. Будто кто-то включил свет в пустой комнате, и черное звонкое небытие вмиг раскололось стерильной белизной больничной палаты, шорохом простыней и густой лиственной зеленью за огромным окном. "Наверное, мне все приснилось", - неторопливо подумал я и поверил в свою выдумку. На душе сразу стало хорошо и спокойно. Страшные воспоминания, словно детали детской головоломки, соединились между собой и образовали яркую смешную картинку. "Возможно, что в пьяном виде мне довелось свалиться с унитаза, - радостно предположил я. - Падение оказалось тяжелым и без травм не обошлось. Из-за удара головой о кафель мне прибредились два убийства одной и той же девушки, кошмарная бомбардировка города и кровавый фарш на тротуарах. Конечно же, это все не может быть ничем иным, кроме пьяного бреда!"
С каким наслаждением я предстану теперь перед товарищеским судом и понесу заслуженное наказание в пятнадцать суток принудительных работ. Ведь с пьянством и в самом деле надо бороться, пресекать, так сказать, в зародыше. Мне представилось, как славно я буду рассекать по аллеям какого-нибудь парка на маленькой уборочной машинке, собирать мусор, чинить качели и рыхлить землю на клумбах. И так целых две недели.
Красота! А может, выбросить этот свой "каловый" диплом и пойти в вольные дворники? Несложная высокооплачиваемая работа. Никакого риска. И плевать, что непрестижно и неперспективно, зато проживу долго и счастливо.
Я бросил влюбленный взгляд на стены, покрытые снежно-белым кафелем, на светящийся фиолетовый потолок, на дежурного робота внимательно всматривающегося в меня тарелкообразными телеметрическими датчиками. Стоило мне сделать движение и машина, похожая на гигантское насекомое, приветливо заморгала индикаторами. Почти сразу в палату вошла медсестра. Какая красотка! Интересно, их специально одевают в короткие халатики, чтобы пробуждать в пациентах интерес к жизни? Или это личная инициатива благородных служительниц змеи и чаши? Я бы на месте руководства выдавал таким изобретательным сестричкам специальные премии в размере прямо пропорциональном длине обнаженных ног. Надо будет подать рационализаторское предложение. Вдруг трудодней на халяву нарублю?
В руках медсестра держала проволочные "плечики" с помятым бесплатным костюмом очень старого покроя.
- Товарищ Ломакин, ваша одежда пришла в полную негодность. - Медсестра строго оскалилась, показав длинный ряд ровных мелких зубов. - Мы были вынуждены утилизировать ее.
- И куртку? - простонал я.
- Да. И куртку. Вы остались без верхней одежды. Распределители сейчас закрыты и не выполняют заказы. Некоторое время вам придется пользоваться одним из наших дежурных костюмов. Мы будем очень благодарны, если вы его вернете, когда в нем отпадет необходимость. - Чувствовалось, что этот текст она произносит далеко не в первый раз и даже уже не очень понимает, что говорит.
- Вернуть? Этот замечательный костюм? А то вам не в чем будет хоронить мертвых бродяг? - зло пошутил я, намекая на низкое качество одежонки. - Обязательно верну. Пол вашей тряпкой помою и верну.
Только после того, как эти слова выскочили из меня, я сообразил, что распределители обычно закрывают по очень веским причинам. Всмотревшись в небрежно подкрашенное лицо медсестры, я без труда нашел на нем следы бессонной ночи и тень огромной непонятной ненависти. До меня дошло, что мне ничего не пригрезилось, бомбежка была на самом деле, и мое высказывание о мертвецах прозвучало просто отвратительно. От испепеляющего взгляда женщины мне сразу стало очень неуютно. Я замолчал и отвернулся.
Было слышно, как она повесила костюм в стенной шкаф и, тяжело прошагав по палате, остановилась рядом с медицинским роботом. Робот жалобно пискнул, словно она дернула его за особо чувствительный рецептор. Медсестра теперь уже не казалась мне стремительной и грациозной. Очень некрасивая громоздкая женщина, которой давно следовало подумать о пластическом хирурге или даже о замене всего тела. Как тошнотворно смотрятся ее обнаженные коленки. Какое у нее сердитое лицо. Настоящее чудовище. Как она могла показаться мне симпатичной? Наверное, когда в первую секунду осознаешь, что каким-то чудом остался жив, все вокруг кажется привлекательным.
- С вами все в порядке, - громогласно объявило чудовище, пощелкав кнопками на пульте управления роботом. - Мы заменили вам селезенку, оба легких, удалили восемнадцать осколков, срастили семь сломанных ребер и установили протез вместо раздробленного позвонка. - Выражение лица медсестры несколько смягчилось.
По-видимому, список выполненных работ согрел ее профессиональное сердце.
- По нормам мирного времени, вы еще не готовы к выписке, но сейчас у нас большой дефицит мест. Вам придется продолжить лечение амбулаторно. Соответствующие рекомендации и медикаменты вам будут выданы.
Вот и прозвучало страшное: "по нормам мирного времени". Кровь на тротуарах мне не приснилась.
- Сколько я здесь провалялся?
Она задумчиво посмотрела в потолок и, очевидно, получив справку из регистратуры, бодро отрапортовала.
- Двадцать два часа десять минут. Объективного времени, конечно.
- Темпокамера? - со знанием дела поинтересовался я.
- Безусловно. Человечеству нужны солдаты, и вас не стали откладывать в долгий ящик. Мы поместили вас в темпокамеру сразу после того, как провели все необходимые процедуры. Для вашего тела прошло полгода субъективного времени. Полностью завершить лечение не удалось из-за недостатка темпокамер.
У меня возникло ощущение, что она дословно пересказывает мне все, что диктует ей робот из регистратуры. Только сленговый оборотец "долгий ящик" придал ее монотонному монологу некоторый налет человечности. "Долгим ящиком" в медицинских учреждениях называли анабиоз, в который погружали тяжелораненых или недавно убитых, когда не могли оказать им немедленную помощь.
- Есть хочется, - пожаловался я, переварив полученную информацию.
- Ваш организм обеспечен всеми необходимыми питательными веществами, - отрезала она и снова защелкала какими-то кнопками. - Следующий прием пищи - за пределами стационара. Документы для вашей выписки оформлены и зарегистрированы. Мы вас не задерживаем.
Намек был более чем прозрачен, но я ждал, когда эта дамочка выйдет, чтобы спокойно облачиться в "дежурный костюм". Не в моем стиле - бегать голышом в присутствии малознакомой женщины. Однако медсестра безжалостно игнорировала мои мучения. Даже закончив работу, она так и торчала рядом с притихшим роботом. Наверное, ей нужно было подготовить палату для следующего пациента и она, в свою очередь, ждала, когда я оденусь. Вздохнув, я скинул одеяло прямо на пол и встал. Колени слегка дрожали. Шесть месяцев в темпокамере не прошли даром, и первое время меня будет покачивать из стороны в сторону. Но все же это лучше, чем полная замена тела, когда целую неделю попадаешь ложкой в ухо вместо рта, а ковыряние в носу превращается в опасную для зрения процедуру.
- Я хотела предупредить вас, товарищ Ломакин, - сказала медсестра у меня за спиной.
Ее голос и до этого не отличался нежностью, однако сейчас в нем лязгнуло самое настоящее железо.
- Предупредить? О чем? - Я старался не очень поспешно натягивать бесплатные черные трусы, дабы она не решила, будто я смущен или стесняюсь.
- Полчаса назад прибыли агенты КБЗ. Они ждут вас, - громким свистящим шепотом сообщила она.
- Ка-Бэ-Зэ, - потрясенно повторил я.
Как много в этом слове… У меня внутри стало холодно. За рядовыми втыканами "кабздецы" не приходят.
Значит, они обнаружили запись моей беседы с Готлибом. Все правильно: нашли труп Корф и подняли всю документацию. Странно, что мне дали прийти в себя, а не отправили сразу из темпокамеры в тюрьму. Надежда на то, что все будет хорошо, развеялась, как дым от сожженного в микроволновке диска с запрещенным фильмом. Все плохо! Все очень плохо! И самое плохое то, что я ни в чем не виноват. Гораздо легче подниматься на эшафот, если сзади волочится пыльный шлейф грехов. А когда безгрешен практически как ангел, любое наказание можно смело умножать на десять, и элементарная пощечина способна убить, если она незаслуженная. Кажется, я начинал понимать Христа. Вот кому было реально туго.
Я неторопливо оделся, чувствуя себя Коперником, которому вот-вот предстоит предстать перед судом разъяренных инквизиторов. С беспредельным величием я застегнул пиджак на единственную пуговицу и помахал рукой медсестре. Она недвижно застыла рядом с роботом. Я так и не понял, сочувствовала она мне или нет.
Если не сочувствовала, то зачем рассказала про агентов? Хотела увидеть, как я испугаюсь? Автоматическая дверь палаты хищно распахнулась, едва я сделал к ней шаг. Наверное, дверь тоже считала, что я отпряну назад, забьюсь в угол и начну хныкать от страха. Не дождетесь!
В коридоре, справа и слева от дверного проема, двумя могучими атлантами высились массивные фигуры жандармов. Фосфоресцирующие черепа на их рукавах заставили меня на мгновение остановиться. Я почувствовал, как уменьшаюсь в росте, как моя спина изгибается, а лицо приобретает плаксивое выражение. Все еще не верилось, что они пришли именно за мной. "Отряд по подавлению мятежей", - прочитал я на нашивке одного из жандармов и похолодел. Мои еще не совсем окрепшие ноги стали совсем ватными. Я из последних сил изобразил неубедительное подобие улыбки и вышел в коридор, ожидая, что прямо сейчас на мои плечи опустятся тяжелые длани псов закона.
Жандармы даже не посмотрели на меня. Арестантский ошейник не защелкнулся у меня на шее. Не за мной, что ли? Я начал неуверенное перемещение вперед. Шел нарочито неспешно, чтобы эти двое не подумали, будто я хочу от них сбежать. Они и не думали. Похоже, они вообще никогда не думали. Они просто двинулись следом. Услышав за спиной тяжелую поступь, я свернул к окну и остановился. Жандармы замерли у лестницы. Уходить они явно не собирались, но и не приближались, словно наивно полагали, что я не замечу их присутствия. Странное поведение страшных людей. Не очень похоже на то, что меня взяли под стражу. Скорее напоминает почетный караул. С какого втыка мне эскорт? Да еще такой, что врачи шарахаются.
Мимо окна промчался дымящийся антиграв с эмблемой 26-го медкомплекса Ленинграда. Он вильнул скособоченным стабилизатором и с грохотом рухнул на посадочную площадку. Там, вокруг приемных порталов госпиталя, образовалась пробка из карет "Скорой помощи". Среди застывших в жестком клинче машин метался одинокий гаишник, пытающийся хоть как-то разрулить ситуацию. У него под ногами путался младший медперсонал, норовивший чуть ли не по крышам антигравов доставить раненых внутрь здания. Некоторые сообразительные водители поднимали машины в воздух и разгружались прямо в окна второго и третьего этажей.
Медсестры и медбратья при этих операциях проявляли воистину акробатическую сноровку и самоубийственную отвагу.
Оглянувшись на свой жандармский эскорт, я помахал ему рукой и спустился вниз по лестнице. Тяжелые подошвы жандармов угрожающе грохотали вслед за мной.
Я остановился. Грохот стих. Что все это значит, в конце концов? Кто-нибудь объяснит мне, в чем дело? Может быть, просто поговорить с этими ребятами? Я уже развернулся к жандармам, чтобы потребовать объяснений, в этот момент мне на плечо легла чья-то рука.
- Товарищ Ломакин?
- Да. Это я. - Оборачиваться не хотелось.
Наоборот, появилось непреодолимое желание максимально оттянуть окончательное прояснение ситуации.
Стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, я повернул голову. Рядом со мной стоял взмыленный толстый и совершенно лысый негр. По моим ноздрям резанул запах пота, перемешанного с сомнительным ароматом очень сильного дезодоранта. Невероятное амбре!
Живой человек не может так пахнуть. Мой нос наполнился соплями, а на глазах выступили слезы. Неужели у меня аллергия на негров? К счастью, платок с эмблемой госпиталя оказался на своем стандартном месте, в нагрудном кармане пиджака. Всякой ерундой, вроде раскладки платков, обычно занимаются роботы, а они никогда ничего не забывают.
- Товарищ Ломакин, - негр был слегка озадачен моими гримасами и оглушительным чиханием. - С вами все в порядке?
- Да. Простите. Все хорошо, - почти членораздельно произнес я и снова чихнул. - Немного не долечился. Извините, пожалуйста.
- Я - Сис Лавилья, агент КБЗ. - Он сунул мне под нос жетон, хорошо знакомый мне по фильмам.
Щит, меч и красная пятиконечная звезда с серпом и молотом в центре. Личный номер как будто случайно прикрыт большим черным пальцем со щербатым розовым ногтем.
- Извините за конвой, - Сис мотнул головой в сторону жандармов за моей спиной. - Но вы теперь человек со степенью "А", то есть очень важная персона.
Степень "А"? Неслабо. За какие заслуги мне такой королевский почет? Они все с ума посходили, пока я сращивал кости в темпоральной камере? Или это такая хитроумная технология ареста?
- Вы, очевидно, ошиблись. - Я сделал шаг назад. - Вы перепутали меня с кем-то. Я не тот, кого вы ждали.