- Это кто гулял?! - возмутилась Вояка. Тимур снял петлю с крюка, и она оттолкнула плот от берега. - Меня Шульга чуть не грохнул на поляне, пока разобрались, чего к чему…
Растафарыч, с дредов которого текла вода, старался держаться поближе к присевшему на корме Тимуру. А тот передвинул кобуру почти на спину, положил руки на колени; поза казалась расслабленной, но взгляд перебегал от сталкера к сталкеру.
- Так вы теперь разбоем промышляете? - спросил он. Подхваченный течением, плот быстро поплыл между бетонных берегов. Солнце село, над мутно-зеленой водой дул прохладный ветер, отражение облаков дробилось на мелких волнах. Впереди канал круто изгибался.
- Не разбоем, а Робины Гуды мы, - возразила Вояка, положив шест. - Сказано ж тебе: институт нам весь бизнес попортил. Меня едва не захватили, Лохматика вон чуть не пристрелили…
- А меня в городе менты загребли, хотя раньше бабки брали и не жужжали, - пожаловался Барыга. - Еле сбежал, когда в "бобике" ментовском везли.
- И мы теперь жестоко мстим, - заключила Вояка. Каплан сидел в носовой части, вытянув раненую ногу, над которой с ножом и мотком бинта в руках склонился Лохматый. Они тихо разговаривали, изредка бросая взгляды на Тимура и непривычно молчаливого Растафарыча.
- И где вы теперь обитаете, мстители? - спросил Тимур.
- В доме одном там дальше. - Вояка махнула рукой в сторону, куда плыл плот. - Типа схрона там у нас. Ну, не совсем схрон, потому что не это… не схоронен он, а на виду прям у всех, но, в общем, там наша база.
- И давно вас НИИЧАЗ из бизнеса попер?
- Да уже пару месяцев как. Тимур широким жестом обвел плот:
- Много наметили за истекший период? Добра вроде не шибко набрали…
- А ты не шуткуй, не шуткуй, - недобро произнес Барыга. - Ты у нас гость и веди себя вежливо, а если чё не нравится - так выход вот.
Он показал на воду за бортом.
- Я и не шуткую, - сказал Тимур. - НИИЧАЗ и мой враг, выходит, потому что Филин с ними спелся, а Филин за мной охотится.
- И чего ж он за тобой охотится, Шульга? - подал голос Каплан. Лохматый закончил с его ногой, и сталкер выпрямился, опираясь на берданку.
- Не знаю, - ответил Тимур, ощущая тяжесть артефакта в кармане куртки. - Это ты у него спроси при случае, а потом мне расскажешь, чтоб я тоже в курсе был.
- Может, и спрошу, да вот только… - начал Каплан и не договорил, потому что вдалеке за кронами деревьев, растущих по берегам канала, раздался рокот.
- Ой, ма, вертушка! - Вояка аж присела. - Армейская, узнаю по звуку! Патруль!
Все замерли, вслушиваясь. Каплан нагнулся к присевшему на ящик Лохматому и что-то быстро прошептал, косясь в сторону Шульги и Растафарыча. Бородатый сталкер кивнул, встал и отошел к левому краю плота. Каплан похромал к правому.
- Прочь полетел. - Вояка шумно перевела дух. - К Периметру, кажись. Чё это они разлетались, а? Не нравится мне.
Тимур не слушал - притянув к себе Растафарыча, шепотом отдал ему приказ. Водитель сначала нахмурился, после пожал плечами. Тимур выпрямился, а Растафа-рыч, наоборот, присел, вытянув в сторону руку.
Дальше все произошло очень быстро.
Лохматый, чья берданка лежала на ящике в стороне, бросился к Тимуру, занеся охотничий нож. Каплан вскинул свое оружие. Вояка вообще ничего не успела понять и только ойкнула от неожиданности, зато давно просекший ситуацию Барыга прыгнул к центру плота, где лежал его дробовик.
Тимур с криком "Индеец, давай!" бросился под ноги Лохматого, а Растафарыч схватил лежащий вдоль края плота длинный шест, на который как бы невзначай положил руку.
Лохматый с руганью полетел на доски, за его спиной вскочивший Тимур выдернул из кобуры пистолет и выстрелил Барыге по ногам. Растафарыч с тонким протяжным вскриком махнул шестом и врезал по коленям Ка-плана, а потом, провернув длинную палку, как заправский кунфуист, обрушил ему на голову.
От ног Барыги разлетелись красные брызги. Перевернув ящик, он налетел на Лохматого, зацепился за него, как перед тем бородач за Тимура, и упал в воду.
- Все за ним! Прыгайте, ну!!! - громовым голосом проорал Тимур и выстрелил над головой приподнявшегося Лохматого.
- Шульга… - начала Вояка.
- Грабануть нас решили, уроды?! Совсем совесть потеряли?! В воду - пристрелю!
Он ногой ударил Лохматого по голове. Тот перекатился на бок, схватил Тимура за ступню и дернул, но не сумел опрокинуть - присев на второй ноге, Тимур обхватил бочонок с водой и вытянул руку с пистолетом так, что ствол почти уперся в бородатое лицо.
Сзади раздался стук шеста, ругань Каплана, потом громкий плеск воды.
- Ныряй, борода! - приказал Тимур и пнул Лохматого подошвой в плечо.
Сталкер оскалился, привстал, сжав кулаки. Тимур выстрелил. Он хотел, чтобы пуля пролетела прямо возле уха, но слегка не рассчитал. Лохматый ахнул, поднес у уху ладонь, и когда отнял, на ней была кровь из разорванной мочки.
- В воду! - повторил Тимур, выпрямляясь. Сзади подскочил Растафарыч, держащий перед собой шест, будто спортивный прыгун. Концом его подцепил Лохматого и отбросил назад. В последний момент тот успел схватиться за шест, выдрал его из рук Растафарыча и свалился в воду.
- Ты же против насилия. - Тимур повернулся кругом, окидывая взглядом плот, который течение поднесло к повороту канала, и повел пистолетом в сторону трех голов сзади.
- Я против насилия над собой, - возразил Растафарыч, глядя на застывшую посреди плота Вояку. - А ты, герла, чего ждешь? Купайтесь и размножайтесь, как завещал нам Большой Маврикий. Водные процедуры полезны для нервной системы, въезжаешь?
- Мужики! - простонала Вояка. Она побледнела так, что даже веснушки стали почти не видны. - Я ж не знала, что они… Да я бы ни за что… Шульга, я при чем? Это Лохматый с Капланом, они злые, а я нет, я только…
- Прыгай, - сказал Тимур безжалостно, и Растафарыч кровожадно кивнул.
- А вот хрен вам! - ответила Вояка и села по-турецки. - Стреляйте, а не прыгну! Я плавать не умею! Воды не переношу ваще! С детства… у меня эта… клаусафобия!
- Боишься дедов морозов, герла? - удивился Растафарыч. - Или ты гидрофобию имела в виду?
Позади три сталкера плыли к берегу. Расстояние между ними и плотом увеличивалось, и Тимур опустил пистолет, но пока что не прятал его в кобуру. Растафарыч принялся собирать разбросанное по доскам оружие. Проходя мимо Тимура, хлопнул его по плечу и повел подбородком в сторону Вояки:
- Ты как хочешь, школьник, а мне пиплов, которые плавать не умеют, в воду бросать вера не велит. Не могу я так, не по-нашему это…
- Чьему "нашему"? - спросил Тимур, покосившись на Вояку, которая с надеждой прислушивалась к разговору, приоткрыв рот.
- Не по-растафарски, закопать тя в конопле. Пусть герла с нами дальше плывет.
- Ну, пусть плывет. - Тимур сунул пистолет в кобуру, и Вояка обрадованно вскочила.
- Шульга, я в натуре не предательница! - закричала она, подбегая к ним. - Я тебе говорю: мне это все не нравилось с самого начала! Людей грабить - это не для меня, я же честная девушка! И батя мой был… Да он в гробу перевернулся бы, если б узнал, кем его дочура стала. Но деваться некуда было, понимаешь?
- Ладно, заткнись уже, - сказал Тимур устало. - Где этот ваш дом-типа-схрон, впереди? Далеко плыть до него?
- С километр, а то и больше. Канал дальше вокруг Свалки идет, а нам в такое ответвление свернуть надо слева…
- Дружки твои туда быстрее нас не доберутся?
- Не! - Снова порозовевшая Вояка замотала головой так энергично, что казалось, сейчас веснушки застучат друг о друга. - Пехом - никак! Там же дальше по берегам опасно становится, а они и без стволов теперь, и без всего… К утру разве что, не раньше. Ну чё ты грозишь мне, сволочь?! - обозлилась она и показала кулак одной из трех фигур, выбравшихся на бетонный скос далеко позади.
Плот миновал поворот, и трое сталкеров пропали из виду.
- А ты куда направляешься, Шульга?
- Мне на Свалку надо. Растафарыч, а ты? Тот ответил, приглаживая дреды:
- В лагерь НИИЧАЗа пойду, больше мне некуда. Он возле бывшего колхоза "Красные Знамена Октября".
- О, я знаю такой! - обрадовалась Вояка. - И лагерь ваш знаю! Я тебя туда проведу! Растафарыч, значит? А меня Машей звать, если по-нормальному. Мария Натановна Подберезовикова, очень приятно! Батя мой - Натан, известным сталкером был. - Она схватила руку Растафарыча и принялась трясти. Задрала голову, вслушиваясь, и добавила с беспокойством: - Слышите, обратно рокочет? Вертушка… Кажись, навстречу нам летит.
Глава 7
Филину было хорошо. Зона вливалась в него через все поры, через зарубцевавшиеся дырки от ножевых и пулевых ранений, через ноздри, рот, глаза… Совсем недавно бандита то и дело пробирал озноб, но теперь ему стало жарко. На ходу он стягивал с себя фуфайки, свитера, рубахи - все, что нацепил, подъезжая к Периметру, - развешивал на кустах и ветках и остался в конце концов в штанах да порванной на груди майке.
Жердь с Огоньком уже видели, как меняется главарь при возвращении в Зону, и всякий раз им казалось, что он постепенно обрастает шерстью, а еще, возможно, перьями, что спина его горбится, будто там сложены два широких крыла, вместо носа проклевывается кривой сильный клюв, на руках - то есть толстых коротких лапах - вырастают когти, а глаза становятся еще больше, еще темнее, еще глубже и нечеловечнее. Короче, главарь превращался в Филина, настоящего и неповторимого, зловещего и пугающего.
К лесопилке, где находился схрон банды, они вышли, когда уже начало темнеть. Длинное дощатое здание стояло на краю заросшей молодыми деревцами и низким подлеском просеки. Задняя часть лесопилки погружалась в дремучий старый лес, а переднюю половину обступили тонкие белые березки, отчего дом напоминал избушку Бабы Яги: одна сторона в обычном мире, а другая невесть где.
С "березовой" стороны высилась хлипкая башенка - шест с перекладинами, на нем помост и навес из веток. Когда Филин сотоварищи и два охранника вышли на просеку, вверху раздался кашель.
- От сторож! - хохотнул Жердь. - На всю Зону тебя слыхать!
- Вы, что ли? - донесся с помоста нежный, почти девичий голос. - А эти двое кто?
- Они со мной, - негромко, но как-то очень мощно, на всю просеку ухнул Филин. - Спускайся.
Молодой, не старше двадцати, парень соскользнул по шесту и встал перед ними. В кобурах на поясе висели два настоящих ковбойских револьвера. У парня были золотистые волосы, а лицо - распрекраснее некуда, неземную красоту его портил только очень тонкий, почти безгубый прямой рот, похожий на прорезанную бритвой щель.
- Где они? - спросил Огонек, и Красавчик повел рукой в сторону дома.
- В карты режутся. А меня Боцман дежурить оставил, - с детской обидой добавил он.
- Одноногий жив? - уточнил Филин.
- Жив, что ему сделается.
- Скальпель ему может сделаться, - проворчал главарь и, оттолкнув Красавчика плечом, зашагал к лесопилке.
Дом делила пополам кирпичная стенка с глухой железной дверью. В просторном светлом помещении было три окна, большой стол, лавки и лежанки. В древнем комоде хранились стволы и боеприпас, в подполе, куда вел люк, - съестное. В углу уютно гудела печка, на столе горела масляная лампа. Здесь всегда было тихо и покойно, всегда чисто, приятно пахло, а за окнами нежно шелестели молодые березы.
Боцман с Гадюкой, сводным братом Красавчика, без азарта играли в карты. Бандиты подняли головы, и Филин с порога спросил, показав на железную дверь:
- Скальпель?
- Там, - кивнул Боцман, вставая. - Здорово, командир. Как съездил?
Филин уже шагал к двери.
- Как Одноногий?
- Да вон как раз Скальпель над ним работает. Будто в подтверждение из-за стены донесся вой.
- Он его доконает щас. - Филин толкнул дверь и шагнул дальше, оглянувшись на Лысого со Шрамом. - Вам туда нельзя, здесь ждите.
Жердь с Огоньком тоже остались, а Боцман и Гадюка вслед за главарем вошли на обратную сторону.
Бандиты к такому уже привыкли, но на свежего человека эта особенность их схрона всегда производила неизгладимое впечатление. Вторую половину дома окружал старый лес, сквозь единственное залепленное паутиной окно лился тусклый, какой-то мшистый, неприятный свет. Он словно материальная субстанция - густая, вязкая, плесневелая - втекал в комнату, наполняя ее собой, мешая дышать, залепляя рот, уши, глаза. На обратной стороне все звуки были глуше, запахи - резче, боль - мучительнее. Время здесь тянулось медленно и уныло, а жизнь присутствовала только в виде вяло шевелящихся по углам мохнатых пауков да синих навозных мух - и еще в виде Скальпеля. Единственный из банды, он спал в этой части дома, на штабеле досок в углу, подложив под голову мятый черный чемодан со своими инструментами. Потолок, вроде бы расположенный на той же высоте, что и в светлой половине, казался ниже, он давил, так что все время хотелось пригнуться, а еще лучше - выскочить из сумрачной части схрона поскорее и никогда не возвращаться. Пол усеивали темные пятна, сквозь щели проросла бурая трава, на стенах висели кривые вилы, треснувшие тележные колеса, ржавые подковы, обломки кос, ножи и топоры. Никто никогда не пытался открыть окно в торцевой стене, никто даже не выглядывал в него. Тихие-тихие звуки доносились снаружи: скрип, шелест, редкое постукивание и стрекотание… Лучше не видеть тех, кто стучит и стрекочет в корявых черных ветвях, вдруг они тоже посмотрят на тебя и вы встретитесь взглядами?
Гадюка, внешне мало похожий на брата, с неподвижным пустым лицом и коротким ежиком черных волос, гибко скользнул впереди Филина. Гадюка редко разговаривал и вообще нечасто издавал какой-либо шум - умел он двигаться неслышно и быстро. Зеленоватые, в черную крапинку, редко мигающие глаза его были мертвыми и преображались только в тот момент, когда он бросался на добычу.
Боцман, вошедший на сумеречную половину вслед за Филином, наоборот, был крупным шумным человеком с тяжелой одышкой - основательно за сорок, седина в густых волосах, клочковатые бакенбарды, которые он имел привычку приглаживать пальцами, отчего они только сильнее топорщились. Гадюка предпочитал ножи, веревки и небольшие пистолеты, Боцман любил АК и обрезы. Гадюка всегда одевался во всякое необычное шмотье вроде резиновых штанов от гидрокостюма, обтягивающие темные свитера или сетчатые безрукавки, на ноги натягивал узкие, сплетенные из полосок кожи туфли или мокасины, а Боцман носил плотные широкие штаны, фуфайку и тупоносые армейские ботинки. Возраст, внешность, манера поведения - все у них было разным, при этом они дружили, если это можно назвать дружбой. По крайней мере, с Боцманом, помощником главаря, Гадюка иногда играл в карты и даже разговаривал, а вот со своим нервным, вечно на что-то обиженным братом - никогда.
Голый Одноногий лежал, распятый на большом деревянном поддоне на козлах посреди помещения. Сбоку к нему подступал Скальпель, пленник выл. Левой ноги у него не было, там, где ее когда-то отняли, то есть немного ниже колена, розовела гладкая детская кожа. Из нее торчали несколько скальпелей, медицинские ножницы и тонкий буравчик, по инструментам стекала кровь. Вообще на Одноногом было много крови - она сочилась из порезов на груди, плечах и животе, застыла коркой на пальцах, раздробленных и похожих на свернутые жгутиками тряпочки, она полностью залила его правый глаз, напоминающий раздавленную спелую сливу. Руки и ноги его были примотаны проволокой к железным скобам, торчащим из поддона.
Скальпель, приближающийся к поддону своей ужасной походкой, исполнял в банде роль доктора. Среднего роста, более худой, чем Жердь, с длинным носом, узкими скулами и подбородком. Ноги его напоминали огромные крюки, он переставлял их, двигаясь, как какой-то корявый монстр из фильма ужасов. Пальцы тонкие и подвижные - как ножки насекомого, а запястья - как большие волосатые пауки, нервные и копошливые, живущие отдельной от остального тела жизнью.
Одноногий выл. Но не потому, что его пытали, просто Скальпель подступал к нему с таким видом, что любой начнет икать от страха. К тому же в каждой руке его было по ножу, в одной - длинный и широкий, в другой - маленький и узкий.
Филин в Зоне говорил мало, особенно сразу после возвращения из-за Периметра, за него приказы отдавал Боцман, всегда тонко угадывающий настроения, желания и мысли главаря. И сейчас Боцман крикнул:
- Эй, стой!
Скальпель сделал еще пару шагов, повернулся, склонив к плечу голову и покачивая ножами.
- Что? - скрипуче спросил он.
Гадюка бесшумно приблизился к поддону, разглядывая Одноногого. Тот заныл:
- Я все скажу! Только не пускайте его ко мне! Между Боцманом и Филином просунулся Красавчик и наябедничал:
- Да он давно готов сказать. Только Скальпелю это зачем? Ему другое интересно - что у терпилы под кожей.
Скальпель в ответ покачал ножами. Пальцы его непрерывно шевелились, перехватывали рукояти то выше, то ниже, сгибались в суставах, поглаживали лезвия - Все скажу! - всхлипнул Одноногий.
- Все мне не надо, - ответил Филин. - Про Логово расскажи.
Подойдя к поддону, он убедился, что лежащий на нем человек с одутловатым лицом запойного пьяницы находится при смерти. Скальпель шагнул следом, обозленный Филин повернулся и толкнул его в костистую грудь.
- Он же кончается уже! Если б я позже вернулся… Скальпель покачал головой:
- Жив, жив.
- Жив! Еле-еле душа в теле. Так, Боцман, останься, остальные пошли вон отсюда.
Когда выскользнувший последним Гадюка прикрыл за собой дверь. Филин снова повернулся к поддону. Одноногий стонал, пуская розовые пузыри. За окном тихо стучали, стрекотали и скрипели. А в комнате шептали. Нет, не Боцман - он стоял молча. И не Филин. И уж точно не отдающий Зоне душу Одноногий. Эту часть дома наполняли призраки убитых бандой людей: они смутными силуэтами проползали под потолком, скалились из щелей, их разинутые в немом крике рты корячились в окне, из теней глядели мертвые глаза. Сгорбленные серые фигуры толпились в углах, и кто-то совсем уж страшный, длинный, тощий, как смерть, и без кожи прятался в штабеле досок, на которых спал Скальпель, иногда ворочался там, булькал горлом и неслышно постанывал.
Боцман ежился, исподтишка оглядываясь, а Филина все это не пугало. Наоборот, ему на обратной стороне схрона было хорошо, здесь он напитывался темной энергией, становился сильнее. Не меньше трети призраков составляли его жертвы - те, кого убил он лично, еще треть была делом рук Скальпеля, оставшиеся - остальной банды.
- Ну что. Одноногий? - спросил он, склоняясь над полутрупом на поддоне. - Расскажи мне, как попасть в Логово.
На "березовой" половине быстро поевшие Лысый и Шрам в одинаковых позах сидели на лавке под стеной. Скальпель, сделав Жердю укол, ловко вытащил пулю и перематывал раненому бок. Недовольного Красавчика снова отправили дежурить, а Огонек ужинал. Когда Филин с Боцманом вернулись, все подняли головы и поджигатель спросил:
- Ну что?
Боцман покачал головой:
- Кончился Одноногий. А Логово… Надо же, не ожидал. В интересном таком месте находится. То есть оно посреди Свалки, мы его тыщу раз видели, да никто не догадывался.
- Идем, - ухнул Филин, подходя к столу. - Собирайтесь.