* * *
Тропинка была хорошо знакома Мишке. Он почти бежал по ней - налегке, только с двустволкой на одном плече и небольшим рюкзаком - на другой. Эти места, он знал отлично, а Гоймир хорошо объяснил, как и где найти чету Квитко.
"А всё-таки мать неправа, - думал юноша, размеренно двигая ногами. - Надо воевать с ними. Мы живем на этой земле, а они приходят и хотят, чтобы мы жили, как надо им. Наши прадеды ушли от такого сюда. А нам куда уходить? Да и сколько можно уходить?"
Он вспомнил горцев, ушедших дальше, на закат - и снова восхитился этими ребятами, которые были младше его…
…Мишка не ожидал никого встретить на этой тропе. И не мог даже предположить, что она окажется перекрыта, что на нее могут наткнуться хотя бы случайно. Поэтому и заморгал глазами удивленно, когда шесть горных стрелков появились сразу со всех сторон и шесть стволов уставились на него.
- Кто такой? - спросил старший.
"Хлопов," - хотел сказать Мишка, но не открыл рта. Ему стало страшно, да еще и прибавилась злость, что попался так глупо.
- Ты что, оглох? - ствол винтовки шевельнулся.
- Кудыкин. - выдавил Мишка, - Степан.
- Откуда? - продолжал допрос стрелок.
- Из Каменного Увала, - назвал Мишка большое село на полночь. - Охочусь тут.
Стрелки совершенно отчетливо расслабились, и Мишка ощутил облегчение.
- Документы есть? - спокойно уже спросил их стерший. Мишка пожал плечами:
- Да вы чего? Кто же на охоту бумажки берет? Не верите - ну, проверьте как там… - это предложение он выдал, обмирая от ужаса, но стрелок повернулся к своим и махнул рукой, уже не глядя на Мишку:
- Вали отсюда. Крюк тебе придется сделать. Иди на запад, потом сворачивай домом, как подальше отойдешь.
- Эй, чего такое? - удивился Мишка, уже побираясь идти, куда сказано. Стрелок без раздумий пояснил:
- Да зажали тут, место не далеко, горцев, человек двадцать. Обложили, ждем сигнала, они и не чуют ничего… Давай, шагай, нам некогда.
- А-а, - уже без интереса отозвался Мишка. - Ну ладно, пойду я.
- Ни пуха, - пожелал стрелок.
- К черту, вам тоже, - уже машинально ответил Мишка, шагнув в кусты…
…Он спустился на сотню шагов по отлогому склону и вслушался. Стояла тишь. Но сейчас она взорвется выстрелами, взрывами, криками… Мишка перевёл дух и вытер пот с лица. Дико осмотрелся вокруг. Он не сомневался, что речь идет о тех, к кому он добирался - о чете Квитко. А горцы даже ничего не знают! Что же делать, что делать-то - Господи, помоги, подскажи…
"А какой подсказки ты ждешь? - сурово спросил он сам себя. - Что тебе должны подсказать? Как нужно поступить?"
Он дернул плечом, сбрасывая в ладонь ружье. И двинулся обратно. Вверх, но параллельно тропе, вслушиваясь и вглядываясь. Он запретил себе думать о чем бы то ни было - абсолютно обо всем, чтоб не поддаться страху.
Первый кордон он обошел. По расчетам, сумел прошагать половину расстояния до горцев, когда услышал резкий окрик с хангарским акцентом:
- Эй, стой!
Он выстрелил на звук - сразу из обеих стволов, как учил отец. И закричал на бегу:
- Братцы, братцы-ы! Окружают ва-ас! - переламывая ружье.
Удар в голову был таким, что все разом закружилось - небо, камни, трава, кроны деревьев, бегущие к чему перевалистые фигуры хангаров… Потом камни полетели навстречу, но Мишка не успел упасть них, подумав: "Ох и расквашу я морду!" - они вдруг растворились, стали гудящей чернотой без дна… а потом - ничем…
…Неподалеку загрохотал крупнокалиберный "утес", перекрывая частый лай автоматов и винтовок. Отряд Квитко рванулся из кольца, как взбесившийся зверь из непрочного ошейника…
* * *
Тяжелый грузовик остановился в центральной улице Стрелкова. Мегафонный жесткий голос собрал на площадь всех жителей. Он звал без угроз - но угроза была в самом тоне, в манере выговаривать слова…
Дождь не прекращался. Десяток солдат - не стрелков, а хобайнов, громоздко-устрашающих в полном снаряжении - цепью выстроился вокруг грузовика. Хобайны глядели поверх голов людей, положив руки на висящие поперек груди многоствольные, разлапистые автоматы.
Высокий офицер-данван поднялся на кабину, заложив руки в желтых перчатках за спину. Еще двое хобайнов с чем-то возились в кузове; потом подняли и установили у откинутого заднего борта сбитый из досок щит.
По толпе прокатился полувздох-полустон. Она качнулась в стороны, словно круги побежали от брошенного в воду булыжника. На щите вбитыми в ступни и ладони гвоздями был распят труп Мишки Хлопова. Вода смыла кровь, шляпки гвоздей казались черными точками на белом фоне кожи. Еще один гвоздь был вбит в лоб, чтобы держалась голова. Сбоку от чего, над бровью, чернел довольно большой пролом, из него дождь еще вымывал розовые струйки…
- Молчи, - сказал Хлопов жене. И она задавила крик, лишь глаза стали безумными, Колька, старший, обнял ее, не отрывая взгляда от спокойного, безмятежного лица брата, которое ничуть не уродовала дыра и вбитый в лоб гвоздь…
Офицер заговорил. Он держал шлем в руках за спиной - то ли барахлила система перевода, то ли данван хотел казаться "ближе к народу". Но язык он знал плохо, говорил с сильнейшим акцентом, тянул гласные и наоборот - вылаивал короткие слова, будто команды перед строем. Очевидно, он и сам понимал, что не очень хорошо объясняется, потому что то и дело морщился - вполне по-человечески - и потирал лоб перчаткой.
Смысл сказанного был, тем не менее, ясен. Юноша назвался Степаном Кудыкиным из Каменного Увала. Он сорвал операцию по захвату горской банды. В Каменном Увале Степана Кудыкина нет. Тело возят по весям с целью опознания. Если кто-то знает мертвого - пусть скажет. Офицер-данван напоминал о долге перед армией, принесшей в эти дикие места закон и порядок. Он говорил о том, что горские банды могут явиться куда угодно и "причинить чрезмерно слишком страшный вред мирным весникам".
Люди молчали. Каждый из них знал, что горцы провели тут прошлую ночь. Никто не слышал от них плохого слова. Никто из горцев, бывавших в веси до начала этой войны, не причинял никому из лесовиков вреда. Горцы были вспыльчивы, горды, но честны и отходчивы. Беду принесли не они. Беду принесли приехавшие на грузовике.
Люди так же молча начали расходиться в улицы. И данван, знавший, конечно, что в каждом доме тут есть ружья, подождал еще, отдал команду и сел в кабину, откуда торчал ствол пулемета. Солдаты опустили доску, попрыгали в кузов, подняли борт - и грузовик поедал прочь через дождь. Хобайны покачивались в его кузове и молчали. Говорить им было не о чем. Родины и старых привязанностей ни у кого из них давно не осталось. Друг друга они знали так хорошо, как только могут знать солдаты-профессионалы, долго служащие вместе. А говорить о войне, находясь на войне, было глупо. Поэтому они молчали. И лишь когда грузовик уже взбирался, ревя мотором, на гряду холмов у леса, молодой солдат, глядя за борт, сказал:
- Дождь.
Ему никто не ответил…
…Хлопов вошел в комнату сыновей, когда Колька шнуровал рюкзак - хороший, отец привез братьям такие с юга. Парень обернулся, глаза у него были красные и бешеные.
- Не держи, батя! - хрипло сказал он. - Все равно уйду!
- Я и не держу, - Хлопов перевел дух. - Мать уснула… Ты ступай, сынок. Ты найди этого Квитко. Как хочешь, где хочешь. Скажи ему… ну, то Мишка должен был сказать.
- А потом? - Колька не спускал с отца настороженных глаз. Хлопов посмотрел мимо сына;
- Иди, к кому захочешь. Лучше б к нашим, если есть отряды такие.
Колька встал на колени:
- Благослови, батя.
* * *
Володька оказался превосходным проводником. Во-первых, он был поразительно вынослив. Конечно, трудно было ожидать иного от мальчишки, выросшего в здешних местах. Но он шагал вровень со старшими горцами. Кроме того, он шел первым, выбирая какие-то одному ему ведомые тропки. За три дня пути чета раз двадцать, не меньше, проскакивала буквально под носом (или - у ног, или - над головами, или - за спиной) у многочисленных патрулей врага. Всё это время было холодно, шел дождь, ночи превращались в пытку, вставали все невыспавшиеся, с запавшими глазами, злые, как уводни, но мальчишка не жаловался - шагал впереди, бросая короткие фразы по делу. В разговорах по вечерам он практически не участвовал, хотя слушал всегда - лёжа на боку и подперев щёку ладонью.
В эти дни трудновато было удержаться от того, чтобы устроить хороший бумсик. Было где! Чем дальше на закат, тем больше попадалось складов, резервуаров с горючим, только что проложенных дорог и трубопроводов, весьма беспечно гуляющих солдат и офицеров, колонн и отдельных машин… Но подобный бумсик был бы непростительным со всех точек зрения…
…Утро четвертого дня было похоже на остальные. Спали в высоченном и густющем папоротнике - обнаружить в нем горцев можно было, только наступив на кого-то. Зато с папоротника лило - не рассеянными тоненькими струйками, а солидными ручейками и почему-то всегда в самые уязвимые и неудобные места. И - естественно! - происходило это как раз в тот момент, когда начинаешь засыпать как следует. Кое-кому удавалось наплевать на эти проблемы и уснуть-таки. Но снились холод, водопады и осенние купания.
Олег проснулся от очередной струйки, попавшей ему точно в нос. Он закашлялся, подавил капель еще во сне и, судорожно вздохнув, всхлипнув, открыл глаза.
В щелях между растопыренным пальцами-листьями проглядывало серое небо, суровое и хмурое, как глаза честного офицера милиции в старом фильме. С этого неба сеялся дождь - Олег различал даже отдельные капли, тихо планирующие вниз. При мысли о том, что "пора вставать", стало тошно. Даже двигаться не хотелось - мокрая одежда пригрелась, и двигаться - значило вновь прикоснуться к чему-то мокрому и холодному. Олег лежал в полусонном состоянии, довольно приятном, надо сказать, пока не услышал неподалеку голос Гоймира:
- Подниматься пора.
В ответ тихо засмеялся и что-то сказал по-французски Йерикка. Гоймир досадливо отозвался:
- Йой, не понимаю, знаешь одно!
- Ерунда, - бросил Йерикка, и Олег услышал, как шуршит папоротник - Йерикка без особой нежности расталкивал спящих. Но он был еще довольно далеко, и Олег не спешил шевелиться, наслаждаясь мгновениями относительного покоя. Когда же Йерикка подошел и довольно нахально занес ногу - Олег ловко откатился, со смехом вскочил, фыркнул, отряхиваясь от воды.
- Сам виноват, - злорадно объявил Йерикка. - Помоги остальных поднять.
- И не подумаю. Если будут бить, то пусть тебя одного.
- Опять меня подставили, - вздохнул Йерикка. - Что за друзья… Ладно?!
- Слушай, - потихоньку сказал Олег, посматривая в сторону Гоймира, который уже о чем-то говорил с Володькой, поднявшимся, судя по всему, уже давно, - а что ты ему сказал?
- Подслушал?.. Так, ты только ему не говори, а то разозлится… Faute de mieux, faire bonne mine a mauvais jeu par occasion partie de plaisir.
- Большое спасибо, я все понял, - серьезно поблагодарил Олег.
Йерикка удивился:
- Ты же говорил, что знаешь французский?
- Я его учил, - дипломатично ответил Олег.
Йерикка кивнул:
- Я ему сказал, что он безуспешно старается вести себя так, словно у него хорошее самочувствие, а мы все вышли на прогулку… Ну, не будь гадом, помоги разбудить остальных!
Но будить никого не было нужно. Горцы либо уже проснулись и лежали, как Олег, либо поднимались сейчас, разбужденные разговорами. Тем более, что где-то вдали вдруг серией бухнули взрывы, а потом послышалась стрельба из скорострелок. Гоймир уже торопил: 'Пошли, пошли!" - это "пошли" стало рефреном последних дней, чем-то вроде обязательной молитвы для мусульман. "Пошли!" - и они шагали куда-то через дождь, начиная постепенно ненавидеть и его, и самих себя. С утра это еще было так себе, к вечеру - превращалось в пытку…
- Мне-то часом девчонка моя снилась…
- Йой, блажь - вот мне помнилось, что куты с ног снял! Самый лучший об мою короткую жизнь сон…
- Ей длиннее и не быть стать, одно часом мне подпилок не вернешь.
- Он у Йерикки, пули надпиливает…
- Добавь, что шутишь.
- Так и есть то, я думал сказать - ногти стачивает…
- Йой, кому желается бо-ольшой шмат сала?
- Мне, давай.
- Так я не сказал, будто он у меня разом тут, я простым спросим - кто желает?
- За то убивать требуется.
- Кто сгадает, по что я больше прочего данванов ненавижу?
- М?
- Так часом всю дичину распугали!
- Йой, нет, я - так за то, что хотел у соседей в руене побывать, у Вепрей…
- Так Вепри данванам должны Дажьбога молить. За уберег от тебя…
- Хоть до вечера умолкните! - вклинился Гоймир.
- Одно "хоть", - реплика Гостимира была последней в утренней болтовне. Вытянувшись привычными двумя цепочками, чета зашагала дальше, к озеру.
* * *
Шагали уже часа четыре, останавливались за это время дважды. Первый раз - пропускали патруль, второй - прежде чем пересечь дорогу, по которой перла колонна грузовиков. Немного грела мысль, что завтра чета прибудет на место, Володька обещал это твердо.
Гоймир остановил Йерикку и Олега. Он по-прежнему смотрел на землянина волком, но Гоймир был хорошим воеводой и не мог не признать (по крайней мере - про себя!), что Олег полезен во всех отношениях и успел зарекомендовать себя, как хороший боец и начальник. Они пропустили остальных, и Гоймир высказал мучившие его опасения:
- Думается мне - дошли, нет, кого Хлопов посылал до наших?
- Наверняка он послал таких, кто места хорошо знает, - успокоил Йерикка. - Голову себе не забивай.
Гоймир хотел что-то сказать, но спереди послышался свист. В ту же секунду все бежали на звук сигнала.
Чета столпилась у края заросшего малиной оврага. Внизу, на дне, саженях в трех, лежал ничком, разбросав руки и ноги, человек - кажется, подросток, одетый в чудную смесь лесовикового и городского. Поломанные и погнутые кусты малины четко отличали путь, каким он туда слетел.
- Спуститься надо, достать, - возбужденно бросил Холод, снимая с пояса веревку. - Держите меня.
- А разом помер? - спросил Одрин. Холод пожал плечами:
- Так что?
- Давай-ка, - Гоймир принял веревку, пропустил ее по спине и под мышками.
Холод оказался внизу в два прыжка - для горца такой спуск был сущим пустяком. Остальные напряженно смотрели, как он присел, перевернул лежавшего и крикнул, подняв голову:
- А живой!
Сверху уже сбросили веревку, завязанную тройным беседочным, и Холод начал просовывать пострадавшего в петли, предупредив, что у мальчишки, похоже, вывихнуто бедро. Сам Холод поднялся вверх безо всякой помощи.
Спасенный оказался светло-русым мальчишкой в возрасте Морока - лет 13, очень бледный.
- Знаешь ли? - спросил Гоймир.
Володька помотал головой:
- Не. Он, наверное, издалека.
Бедро у мальчишки в самом деле оказалось вывихнутым, а еще он ударился, падая, головой. Яромир ощупал место вывиха сквозь штаны, кивнул Краславу и Ревку, чтоб держали за плечи - и ловко рванул.
С пронзительным криком мальчишка дернулся, приходя в себя от боли, горцы удержали его, и через секунду он уже со смесью удивления и страха оглядывался, скользя взглядом по мокрым лицам обступивших его ребят. А потом вдруг прошептал - так искренне, отчетливо и непосредственно, что в все заулыбались в ответ:
- Наши…
…Антон - так звали мальчишку - оказался из расположенной недалеко от побережья, в дне ходьбы, веси Сосенкин Яр. По совпадению, именно там должны были дожидаться Гоймира с его ребятами Квитко из Снежных Ястребов и Дрозах из Лис вместе со своими четами - если все пойдет, как надо. Антона о них спросили в первую очередь, и он сказал, что никого не было, но он-то ушел из веси почти двое суток назад - искал потерявшуюся корову с телком. Ружья не взял, наткнулся на кабанов, бросился бежать…
- От кабанов? - спросил Володька - он стоял рядом, опираясь на свою "тулку" уверенно и ловко. - И в лес без ружья поперся? Ну ты пене-ек…
- Да я ж не местный, - виновато пояснил Антон, - Я из Холмска, а тут… ну, по случаю.
- Из Холмска? - подобрался Йерикка, а Олег вспомнил, что вроде бы так назывался родной город рыжего горца. - Так ты не лесовик?
- Ну, - кивнул Антон.
- А где ты жил в Холмске? - поинтересовался Йерикка. Антон хлопнул глазами:
- А ты что, оттуда?! - Йерикка кивнул. - В Старом Квартале, на улице Невзгляда.
- А-а, - кивнул Йерикка, - рядом с церковью?
- Недалеко, - согласился Антон. - Спасибо вам, ребята.
Гоймир и Йерикка переглянулись. Йерикка пожал плечами, как бы говоря: "Делай, как знаешь." Гоймир кашлянул и обернулся к Антону:
- Ходить-то можешь?
- Наверное, - не слишком уверенно сказал тот. И добавил уже решительно, подвигав ногой: - - Смогу.
- Тогда так. Иди в Сосенкин Яр. Наши всяко уже там. Обскажешь им, с кем и где перевиделся. Сможешь?
- Конечно, - твёрдо ответил Антон. - Говорите, что передать, я запомню.