Однако познания. Вот тебе и простой мужик, возчик. Да-а… не так-то и много тут простых было… разве что Авдей с Мокшей да раба… хм… раба… Марья. Интересно, как она хоть? Спросить у Парфена? Так откуда ж ему знать? Про другое надобно спрашивать, про другое.
- А что, Мирошкиничей никак нельзя прищучить? Ну и всех прочих. Ведь подлог явный!
- Да все знают, что подлог, Миша, - рассеянно отмахнулся возчик. - Не сегодня вся эта смута затевалась, и не вчера даже. Князь на шведов, а бояре - тут как тут. Чужими руками все делают, псы, поди, поймай! Да и поймаешь, так с того что? У них сила…
- Так и у "житьих" и у "гостей" сила немаленькая, - глотнув пива, усмехнулся Михаил. - По крайней мере, серебришка уж не меньше, чем у бояр, на любую смуту хватит, не так?
- Так, - Парфен неожиданно улыбнулся. - На то и расчет. Выгонят сейчас князя, подуспокоятся… Тут наш черед и придет! Через год посмотришь - по-другому все повернется. Не дадим боярам всю власть, не дадим!
Миша хохотнул:
- Не сомневаюсь.
- Да и бояре не все заодно, - возчик пригладил бороду, через плечо собеседника бросив внимательный взгляд на дверь. - Сам посадник Степан Твердиславич, да сын его, Михалко Степанович - за князя. А ведь тоже не последние люди! Ничего - сейчас, главное, кровушки лишней не нацедить, успокоить буянов. А уж потом - полегонечку, потихоньку. Посадник с тысяцким, думаешь, где сейчас?
- Не знаю.
- У князя. Уговаривают спокойно уехать. Чтобы потом - очень скоро - вернуться.
- Кстати, о князе, - Михаил потянулся и понизил голос: - Предатель в дружине его, из самых ближних людей - перстень ведь выкрал кто-то, передал, потом забрал да тихонько вернул на место.
- Хм, предатель… Тоже - удивил, - цинично усмехнулся Парфен. - Верные дружины, они ведь токмо в стародавние времена были - и то наверняка не известно, были ли? А ныне - серебро всему мера. Все купить, все продать можно… даже вот и князя. Почему бы и нет? Эх, времена… Волчьи!
- Лучше уж сказать - шакальи.
А корчма между тем заполнялась народом. И не сказать, чтоб это были добропорядочные торговцы, приказчики, приехавшие на рынок крестьяне или там мастеровой люд. Куда там! Громко перекрикиваясь и хохоча вошла целая кодла с палками - то-то Парфен то и дело поглядывал на дверь. Впрочем, новые гости - все как на подбор молодые мускулистые парни - вели себя довольно прилично: на пол не плевали, других посетителей не задирали, даже палки аккуратно, в рядок, составили у входа, да, усевшись за длинный стол, потребовали каши, пирогов, пива. Все правильно: смута - смутой, а обед - обедом. На голодный-то желудок палками много не помашешь. Да что палки - у многих и ножи в сапогах, и широкие кинжалы за поясом.
Усевшись, парни по-хозяйски командовали корчемными служками: того несите, этого. Сам кабатчик - вислобородый старичок в круглой кожаной шапке - выбежал к новым гостям, закланялся, шапку сняв, что, мол, угодно? Улыбка - на пол-лица, а в глазах - Миша заметил - страх. Заплатят ли? Или так пришли, на халяву?
- На вот тебе, дед! - один из парней, высоченный, с руками-оглоблями и квадратным подбородком - по-видимому, он и был тут старшим - достав из заплечной сумы, небрежно бросил корчемщику кунью шкуру.
Старик обрадовался, просветлел ликом, на служек своих цыкнул - а, пошевеливайтесь-ка, парни! Те и без того бегали - упарились. На "куну"-то много чего можно и съесть, и выпить.
Парни довольные стали, разговорились:
- Что, Кнут Карасевич, куды теперь-то?
Это они главного так называли, того, что с квадратным подбородком. Михаил усмехнулся - ну, надо же! Кнут, кажется, варяжское имя… Вообще, верзила этот на скандинава похож… белесый, точнее сказать - сивый. Волосы длинные, но редкие, плохие, сальные. Борода почти не растет… или он ее тщательно бреет? Но сильный тип и, видать, ловкий. За поясом - Миша только сейчас разглядел - плеть. Красивая, с узорчатой рукоятью…
- Сейчас, поснидаем… потом помыслю - куда, - Кнут усмехнулся, прищурился. - Эй, дед! Рыба-то есть у тебя? Есть? Так тащи! И жареную, и уху - налимью, окуневую, с линями… Батюшка мой, чтоб ему на том свете в аду гореть веки вечные, рыбу любил - страсть. Сам прозывался - Карась, и всех чад своих прозвал тако: кого Линем, кого Окунем, я вот Сомом звался… покуда другое прозвище не прилипло.
При этих словах парняга с ухмылкой погладил плеть… кнут… Вот потому - и Кнут! Ничего не скажешь, доброе прозвище.
- Пойдем-ка отсюда, друже, - с опаской покосившись на гоп-компанию, негромко промолвил Парфен. - Неча тут с имя сидеть, с псами боярскими. Кнут-от - парень смурной, злопамятливый. Люди говаривают - многих уже кнутищем своим насмерть засек. То ему в радость - сечь. Упырь - одно слово.
Михаил кивнул, подозвал служку - расплатиться. И правда, нечего тут с этакими людишками сидеть - мало ли, ссора какая выйдет? Оно кому надо-то? Мише - уж точно не надобно. Ему б мирошкиничей стеклодува сыскать для начала…
Вышли спокойно, никто к ним не цеплялся, лишь Кнут проводил долгим внимательным взглядом. Ну да и ладно - пущай смотрит, не жалко. На улице простились, Парфен к торжищу пошел, а Миша, голову почесав, призадумался. То ль идти на усадьбу обратно, то ли дела свои спокойненько порешать, вот, хотя бы с теми ж Мирошкиничами. На Прусской, Борька-боярич говаривал, их усадебка. Не ближний свет - через мост да вокруг детинца. До вечерни и не управиться. Но с другой стороны - а куда спешить-то? Чай, смута! Поди-ка, доберись вовремя - забастовка, транспорт не работает… типа того. В драку ввязался с кем-нибудь или там еще что - придумать можно.
Рассудив таким образом, Михаил лихо сдвинул шапку на затылок и решительно зашагал через Торговую площадь к мосту через Волхов. На торжище, несмотря ни на какую смуту, было все так же людно, шумливо, весело.
- А вот сбитень духмяный, кому сбитня? - перекрикивая друг дружку, орали мальчишки-разносчики.
- Пироги, пироги! С рыбой, с луком, с яйцом - есть станешь, язык откусишь!
- А вот квас, квасок, разевай роток!
- Сбитень, сбитень!
- Пироги!
Миша жестом отогнал навязчивого пирожника:
- Не нужно мне твоих пирогов, с корчмы только что вышел.
Дальше пошел, к мосту пробираясь. Тут, за лошадиным рядком, не орали, не ругались - тихо все было, благостно - торговали людьми. Рабы обоих полов - в основном, конечно, женщины, девки и дети - держались смирнехонько, искоса поглядывая на покупателей. А те не стеснялись - ощупывали, оглаживали, заставляли присесть, смотрели в зубы…
- Девка-то точно раба?
- Да раба! Клянусь Христом-Богом!
А не слишком ли громко клялся? Гаркнул, гад, почти прямо в ухо - со всех мыслей сбил. Михаил оглянулся недовольно… Опаньки! Ба-а-а!!! Знакомые все лица - Кривой Ярил, Мишиничей верный пес! Шестерка боярская… Интересно, кого он тут продавать привел!
- Не его раба я!!! - громко закричала девчонка, которую Кривой Ярил крепко держал за руку. - Не его!
- Ефрема-своеземца чудского холопка беглая, - цинично сплюнув наземь, пояснил Ярил. - У меня и грамотка от Ефрема есть - если увижу, хватать, продать, а уж деньги - ему. Хошь, принесу грамотцу-от?
Торговец - борода лопатой - лишь махнул рукой, ухмыльнулся, да девчонку за бок ущипнул:
- Сколь хошь за деву?
Не вмешивайся! - сам себе беззвучно кричал Михаил. Какое твое дело до Ярила и этой девчонки? Проходи мимо! Здесь твоих дел нет, дела там, у Мирошкиничей. А девчонка… Что ж - всех от произвола не убережешь…
Узнал, узнал Миша девку - рабу Марью. Рабу, да не Ефрема, и уж тем более не Ярила. Узнал… Хорошая девчонка, веселая такая, миленькая… И в постели однако ничего себе так - помнится, угощали. И так она все смотрела глазищами своими зелеными… Так смотрела… Аж на усадьбе тысяцкого неловко было.
- Не его я раба, не его!
- А ну, не ори, девка! - гулко предупредил торговец людьми. - Посейчас кнутом ожгу, або велю язык отрезать - немые тож за хорошую цену идут! - почесал бороду, повернулся к Ярилу. - Так сколь?
- М-м-м… - тот задумался, а Марья тихо заплакала. И правда - помощи ей сейчас ждать неоткуда.
Эх, Марья, Марья… Миша не выдержал, оглянулся - и встретился с девчонкой глазами… И уже не мог. Не смог пройти… Плюнул, да шапку оземь:
- Эй, одноглазый! Что, уже чужое добро крадем-торгуем? А виру заплатить не хошь?
- Ты?! - Кривой Ярил неприятно удивился. - Откель здесь?
- Откель надо. Девку пусти. За делом, видать, шла.
- Ты шел бы паря себе, куда шел, - с угрозой в голосе произнес торговец. - Инда, бывает, и головы на торгу проломляют.
- Смотри, как бы тебе не проломили, борода гнусная! - взъярился Миша. - Говорят тебе - девка это, Марья, с тысяцкого Якуна двора! Хочешь с тысяцким поссориться?!
- А хоть бы и так! - злобно хохотнул Ярил. - Нет теперь его власти. Власть вся - у бояр!
- У бояр? А вот, получи, боярский прихвостень! - Михаил с размаху ударил одноглазого в челюсть, да с такой силою, что тот, выпустив девчонку, кубарем покатился прямо в гущу выставленных на продажу рабов.
Видя такое дело, торговец - бородища лопатой - опасливо попятился и вдруг, сунув два пальца в рот, молодецки свистнул - подзывал своих.
Ага! Станет его Михаил дожидаться, как же! Девчонку - за руку, да бежать! Мимо рядков с товарами, перепрыгивая, опрокидывая, напролом - ах, сколько "добрых" слов про себя услыхали, из которых "лешаки" и "шильники" - самые ласковые. Ничего, прорвались! Погоня-то, чай, к мосту убежала, а беглецы умней - к пристани-вымолу, что у Федоровского ручья. Миша - как раз к месту - знакомца своего вспомнил, с кем не так давно на Лубянице пиво пил. Подбегая к лодкам, окликнул:
- Бог в помощь, парни. Онцифера Весло не видали ль?
- Только что двоих в обитель Хутынскую повез, - обернулся один из парней, чернявый, смуглый…
- Онисим! - обрадованно воскликнул Михаил. - Онисим Ворон!
- Мисаиле? Ты как здесь?
- Да мне б на тот берег… Только вот заплатить…
- Да ладно, - Онисим поднялся с мостков и махнул рукой. - За так перевезу. После отдашь - ты ж на ручей почти каждый день ходишь.
- Отдам, вестимо.
- Вона, в крайнюю лодку садись. Что за дева-то? Зазноба твоя? Красна!
Марья неожиданно зарделась, прижалась к Мише щекою. Тот ласково погладил девчонку по волосам, приголубил:
- Ничего, ничего… сейчас, отвезу тебя к тысяцкому, на усадьбу.
- Не надобно мне на усадьбу, убегла я! - тихо призналась Марья.
- Как - убегла?
- Да так… Продать меня восхотели.
Продать… Вот оно что! Ну, Сбыслав-то, кстати, о том как-то и говорил. Что, мол, неплохо для Миши было бы от рабы избавиться, ибо по всем законам - "рабынин муж сам робичич". А Сбыслав-то, похоже, добра желал. Так ведь Миша вроде бы и не собирался жениться на Марье. Никаким образом не собирался, вот еще, была нужда! Подумаешь, переспали разок - так и что с того? Кто она ему, эта девчонка - да никто. А вот просто взять ее сейчас и бросить - пущай сама, как знает… Не получится! Точно, не получится. Не по-мужски это как-то, да и вообще - гнусно: в такой ситуации девчонку одну, без всякой помощи, бросить.
- Посидим-ка сейчас… помозгуем….
- Ну, так что? Плывем? - закричал идущий с веслами на плече Онисим.
- Плывем, Онисим. Только… не на тот берег. До Щитной подкинешь?
- Само собой.
Михаил специально так решил, по-хитрому на усадьбу идти-пробираться. Не прямо, а таким вот крюком, через Щитную, через Молоткову улицы - чтоб погоню (буде еще не угомонились) с толку да со следа сбить.
Ну, Ярил, чучело одноглазое! Это ж надо, удумал что?
- Кривой знал, что ты в бегах? - усаживаясь в лодку, негромко спросил Миша.
Марья покачала головой:
- Не ведал. Увидал на Торгу - я туда шла, думала, своих кого встречу… ну, из наших, из смердов, чудских крестьян. А он - тут как тут! С парнем каким-то стоял, высоченным. Руки - что две оглобли, голова сивая, морда - как кирпич.
- Ох ты! - узнал Михаил. - Ну и портретик, не обознаешься. А кнута у него за поясом не было?
- Был, был кнут. Да Ярил так его, парнягу, и звал - Кнут! Что-то ему говорил, а тот слушал почтительно, да головой кивал.
- Хм… вот как, значит. Ну, понятно…
Понятно, кто тут у кодл начальник - координатор. Бояре Мишиничи - через Кривого Ярила. Однако Миша-Новгородец вроде как князя поддерживает. Да и на Неве себя проявил - со шведами лихо бился. Что ж теперь-то? Иль не посмел идти против клана? А может, это клан его к князю и направил? Все может быть. Бояре - народ изворотливый, хитрый - чего все яйца в одной корзине держать? Вдруг, да победит Александр-князь - а у них уж и дружок его имеется - Новгородец Миша! Тезка, блин…
До места добрались быстро - что тут плыть-то? Выбрались, поблагодарили Онисима, прошли чрез воротца малые - вот и Щитная. Звон от молотков-наковален - на всю округу. Понятное дело - оружейники. Работают все, по улицам шайками не шатаются, видать - некогда.
- А куда мы идем? - дернула за рукав Марья. - Может, я сама бы себе…
- Иди уж. Сама!
Конечно, девчонку нужно было прятать на дальней усадьбе Онциферовичей - а где еще-то? Договориться с тиуном, теперь-то уж это нетрудно, теперь-то уж и сам Михаил мог при случае за кого-нибудь перед боярином-батюшкой словечко замолвить. А чего ж? Он же теперь не простой закуп-рядович - а воспитатель юных бояричей, педагог, "дядька"… Песталоцци, ититна мать, Жан-Жак Руссо, Макаренко…
- Интересно, откуда у Ярила грамота на тебя? Или врал?
- Может, и врал. А может, у Ефрема взял зачем-то…
- Поживешь пока на одной усадьбе…
- Ой, господине… - закручинилась Марья. - Вот дура-то - сбегла. Как бы теперь хуже не было.
- Ничего! Уж придумаем, что с тобой делать, потолкую с тиуном. Может, тебя на дальний погост отослать? Поедешь?
- Куда скажешь… Только - с тобой, господине.
Ишь, "с тобой"… Нужна ты больно. Однако помочь-то надо. К Онциферовичам, куда ж еще-то? К Онциферовичам.
Еще на подходе к усадьбе Михаил почувствовал что-то неладное. Ворота почему-то были распахнуты настежь, однако Трезор не лаял, словно его и не было… да и не было - лежал, бедняга, невдалеке от своей будки, раскрыв пасть и недвижно смотря мертвыми глазами. На боку мертвого пса запеклась кровь.
Однако дела-а-а-а!
Миша обернулся к Марье:
- Погодь-ка на улице… Во-он, за деревьями спрячься.
Сам же, подхватив валявшуюся у ворот палку, побежал на задний двор - именно там, судя по шуму, и разворачивалось сейчас основное действо. Не ошибся - так оно и было. Какие-то чужие люди - крепкие, вооруженные коротким копьями и палками парни - деловито осаждали недостроенную конюшню, где заперлись оставшиеся в живых обитатели усадьбы… да-да, вот именно так - оставшиеся в живых. Много, слишком много мертвых тел - челядинцев, закупов и прочих - валялось на огороде, у колодца, за баней. Кое-кто еще хрипел, исходя кровью…
Михаил сунулся к одному - привратнику Семену, тот прятался за колодцем и, увидев Мишу, сплюнул кровавой тягучей слюною:
- Шильники… песьи рыла… Явились, незнамо откуда… Ничо! К боярину за подмогой послано…
- Где наши-то - на конюшне?
- Там… Этих-то много, куда боле наших… Словно знали, что почти все холопи с усадьбы ушли. Отроки!!! - привратник с трудом приподнялся. - Чад упаси!
- А где они?
- В хоромах, с дъячком…
Семен снова захрипел, застонал, дернулся… Эх-ма, хорошо его в бок приложили - кровинушки-то много повытекло. Однако ничего - держится молодцом, улыбнулся вот, через силу:
- Беги скорее! Отроцев спаси… Мечи там, найдешь… Ты можешь…
- А ты как же, Семен?
- А язм не преставлюсь, - привратник осклабился. - Подмоги дождусь. Рано мне помирать… рано…
Кивнув раненому, Михаил отпрянул к забору, и - справедливо полагая, что для облегчения участи осажденных его скромных сил будет явно недостаточно - кусточками пробрался на задний двор, а уж оттуда, прислонив найденную у овина лестницу, забрался на галерею…
Забрался, и задумался. Чего теперь делать-то? В какую сторону двигаться? Семен сказал, что дети - в хоромах, однако хоромы-то не маленькие, пять срубов, и каких только помещений в них нет: две высокие горницы на подклетях, с печами изразцовыми, еще - теремом - повалуши - летние спальни, иначе еще светлицами называемые, те без печей, конечно; меж срубами - соединение - сени, светлые, с большими "красными" окнами, забранными слюдой, в сенях обычно сидели "сенные девушки" - пряли, пели песни, смеялись… теперь вот, не до смеха.
Где же бояричи могут прятаться? В сенях? В светлицах? Или, может, на галереях? Или вообще со двора убежать успели?
Только подумал так - крик услыхал! Не крик - стон даже. Прислушался - вроде как откуда-то сверху, из светлицы. Ага… С чего б там кому кричать? Неужто добрались вражины?
Осторожно, на цыпочках, Михаил подкрался к горнице, заглянул - никого! Пусто! Быстренько подскочил к стене, схватил висевший на стенке меч… Настоящий, боевой, жаль только - коротковатый, старый, с большим полукруглым навершьем. Видать, когда-то принадлежал знатным боярским предкам.
Ага! Снова крик. Наверху, в светлице…
Сжав покрепче меч, Михаил перепрыгнул через три ступеньки, рванул дверь…
И остановился, удивленно оглядываясь - горница-то оказалась пустой! Так кто же, черт побери, кричал? Ну вот только что…
Что-то скрипнуло… сундук! Да-да - чуть приподнялась крышка.
- А ну-ка, вылезай, не прячься! - поигрывая мечом, посоветовал Михаил.
Крышка со стуком отвалилась к стене.
- Дяденько Мисаил!!!
Словно чертенок, выпрыгнул из сундука Глебушка - босой, под левым глазом - синяк, на лбу - царапина. Но жив, жив, ишь, улыбается, обниматься лезет:
- Дядюшко…
Вот - заплакал.
- Ну, ну, милый… - Миша погладил отрока по голове. - Будет, будет… А где братец-то?
- Парняга с кнутищем за нами погнался - мы на крыльце играли, когда чужие люди пришли. Бориска крикнул - в сундуке схоронись, а сам - бежать, за ним и погнались, язм - в сторону, в горницу. Схоронился.
- А чего ж кричал?
- Так страшно же!
- Понятно… Ну что, пойду твоего братишку искать.
- И я с тобой!
- Нет уж… ты сиди пока здесь, запрись вон, на засовец.
- Ага, - скептически ухмыльнулся Глеб. - Запрись. А вдруг они дом подожгут?
- Так успеешь, откроешься… Не-не, со мной - и не думай! Враз головенку отвертят - а я в ответе. Сиди уж лучше здесь.
- Мисаил… а ты не долго?
- Уж как пойдет. Куда они побежали-то?
- Да по всем хоромам носились.
- А тиун где? Не видал?
- Не…
Подмигнув мальцу, Миша с грохотом спустился по лестнице вниз, в сени. Снова заглянул в горницу, потом вышел на галерею, стараясь, чтоб не увидали со двора. Где ж они могут быть-то? Боярич Борис и верзила по кличке Кнут… человек, верно, предобрейший. К конюшне вряд ли Борис побежал - не дурак же. Остаются подсобки… те, что на заднем дворе: амбары, овин, гумно, рига…