Таясь от лишних взглядов, Михаил протиснулся меж амбарами на задний двор и застыл, прислушался. Кроме доносившихся с конюшни криков - ничего. Хотя… вот, кажется, скрипнула дверь… Да, скрипнула - ветер. А вот, похоже, голоса… Или - показалось? Вон там говорили, в дощатом молотильном сарая - риге. Или - не там? Рядом овин - бревенчатый сруб с печью для сушки снопов - сооружение солидное, вряд ли оттуда было бы слышно. Значит - в риге. Или - на гумне - тоже сарайчик, только для обмолота. Вот снова голоса… Точно - на гумне!
Прокравшись вдоль овина, Михаил заглянул на гумно - пустое, урожай-то еще не сняли. Пустое и гулкое.
- Ну, пащенок, держись!
Ага! В самый раз поспел.
- Мавдяй, а ну, держи его… не так, за руки… Щас я ожгу!
- Меня-то не задень! - Мавдяй - тоже не слабая орясина лет двадцати пяти - резко выкрутил мальчишке руки.
Борис застонал, выругался, насколько мог гнусно:
- Давай-давай, ожги, пес! Батюшка потом с тебя шкуру спустит.
- Если найдет, - ухмыльнулся Кнут.
Миша опоздал чуток. Неуловимое движение… свист… Из распоротой на спине рубахи показалась кровь… Борис дернулся, застонал…
Гнусно захохотав, Кнут снова раскрутил свое страшное оружие… Только на этот раз - зря.
Честно говоря, Михаил вовсе не собирался играть в благородных рыцарей, вовсе наоборот - хотел, незаметно подобравшись, ткнуть Кнута мечом в бок - в почку или куда там еще. Жаль, не вышло! Ушлый оказался верзила, обернулся, отпрыгнул и - вжик! - проворно вытащил меч из висевших на поясе ножен.
Миша не ждал более…
Удар! Удар! Удар!
Скрежет, тупой железный срежет, искры… Яростное сверканье глаз. И пахнущее чесноком и луком дыханье - тяжелое дыханье врага.
Оп! Михаил чуть отскочил назад, размахнулся… Ага! Соперник хотел достать его острием клинка… дурачок! Кто же на такие детские приемы ловится? Разве ты сам? А ну-ка…
Раскрутив меч, Миша рванулся влево, и - сразу же - припал на левую ногу, вытянувшись стрелою… есть!!! Есть укол! Прямо в левый бок, чуть пониже сердца… да и так, вскользь… Плевая рана, однако кровища хлынула…
На помощь вражине тут ж, отшвырнув отрока к стенке, рванулся второй - времени тут зря не теряли. Все происходило быстро, очень быстро, буквально в какие-то секунды. Миша специально форсировал бой - чтоб не дать соперникам сказать и слова. А то начали бы торговаться, угрожать жизни подростка… А так - попробуй, поугрожай, когда на тебя и не смотрят, и слов твоих не слушают. Делай, что хочешь… Ну да ладно - чуть постращать или кнутиком хлестнуть пару раз, а вот жизни юного боярича лишить - чревато! Весьма-весьма чревато! Такого беспредельщика всеми кланами искать будут - возможностей хватит, нигде не укроется, даже в самой далекой вотчине, даже у немцев. Разве что - где-то далеко на юге.
Удар!
О, этот оказался куда более изворотлив, нежели Кнут.
Бился умело, храбро, но зря на рожон не лез, блюл дистанцию.
Ага! Вот резко бросился вправо… конечно же притворно. Выбросил вперед меч…
Миша отбил, и сам перешел в атаку… Раз… два… три… Скрежет! Звон! Искры!
И прямо сочащиеся злобой глаза… Вот противник снова нанес удар - сильный, с оттягом… Михаил подставил клинок… с ужасом услыхав вместо уверенного в себе звона мерзкий и противный треск… Сломался! Древний клинок не выдержал напряжения боя.
Враг ухмыльнулся, сплюнул, прищурился, готовясь завершить жизненный путь соперника.
Михаил скосил глаза - не убежишь, не отпрыгнешь, - не даст, не даст чертов вражина, не даст…
- Лови!
Борис… боярич…
Что-то летело… Нож!
Тот самый, с красной резной рукояткою…
Ударился лезвием в стену, задрожал… все быстро происходило, очень быстро, но почему-то казалось, словно в замедленной съемке. Или даже не так - просто как будто все происходящее вдруг разбили по кадрам.
Торчащий в стене нож. Враг замахивается мечом. Руку - за спину. Нащупать рукоять… Меч опускается… Податься влево… якобы уклониться… С хорошим мечником такой трюк не пройдет! Ага… вот и клинок повело влево… Бросок!!! На!!! Получи, сволочь!!!
Острое засапожное лезвие вонзилось вражине в правый глаз… Миша специально туда не метился, хотел в горло… Тем не менее и тут вышло неплохо… только уж больно кроваво. Хотя, и в горло бы…
Тьфу ты… Михаил вдруг почувствовал, что его вот-вот вырвет. Вообще, замутило всего, и стены зашатались, поехали… Тоже мне - воин! Правильно убил - не ты бы, так он!
- Мисаил, ты не ранен?
Господи! Боярич!
- Бориска! Ты как?
- Спина саднит… - отрок пошевелил лопатками. - Ну, где кнутом. А так - славно.
- А второй… Кнут где?
- Кто-о? Ах, тот… Убежал куда-то. Там, на дворе, кричат. Верно, наши с подмогой пожаловали…
Миша устало вытер со лба пот:
- Вовремя.
- Вот и я говорю… Пойду, гляну. Нет! Сперва ножик вытяну. Хороший ножик, по старине сработан - точить не надо.
Хлюпанье… Мерзкое такое… Мишу снова едва не вырвало. А отрок ничего - вытер лезвие о подол рубахи убитого да побежал себе… Вот заглянул обратно, улыбнулся, крикнул радостно:
- Наши! Батюшка сам! С ним вои. Я побегу!
- Беги.
Ну, слава Господу!
Михаила все ж таки вырвало, прямо здесь же, рядом с окровавленным трупом. Вроде и недолго, да все же, пока к колодцу шел, пока напился… Парней увидал - Авдея с Мокшей. Живы! Стоят, улыбаются… А солнце - такое ясное. Или это луна уже? Черт, словно пьяный.
- Ну, вот он, господине, что я говорил! Вели хватать!
Черт! Что это? Почему заломили руки? Зачем веревки? А кто это тут командует? Господи! Кривой Ярил! Он-то откуда здесь? И боярин, Софроний Евстратович, недобро так щурится. А мальчишек нигде уже не видать - ни Бориса, ни Глебушки…
- Вот он, Сбыслава Якуновича тайный пес! - потирая руки, гнусно расхохотался Ярил. Обернулся: - Подтверди, паря!
Рожа какая-то… холоп или закуп. Вроде бы Миша его на дворе тысяцкого видал. Да, видал…
Харя ухмыльнулась в бороду:
- Он! Соглядатай!
- Ах ты шпынь! - совсем взъярился боярин. - А я-то, дурень старый, чад своих ему доверил. А ну - в железа его, в железа!!! И в клеть, в клеть… Пущай посидит перед смертушкой.
Да, это не солнце все-таки… Луна. Яркая такая, зараза…
Господи, ну, почему все так гнусно-то?!
Глава 9
Лето 1240 г. Господин Великий Новгород
В бегах
Аже закуп бежить от господы, то обель: идеть ли искат кун, а явлено ходить, или ко князю или к судиям бежить обиды деля своего господина, то про то не робять его, но дати емоу правдоу.
Русская Правда: Аже закуп бежить
Вот так вот! Ну и дела пошли - хуже некуда. Обвинение в шпионстве - уж куда как серьезнее. Шпион, шпион, как ни крути… А Кривой Ярил - сволочуга та еще. И как он, интересно, здесь оказался-то? Столь вовремя… точнее сказать - не вовремя. А может… Марья говорила - видела, как Ярил о чем-то беседовал с верзилой Кнутом. О чем шептались? А вдруг, вдруг это Ярил подговорил Кнута под шумок напасть на дальнюю усадьбу Онциферовичей, бояре - они ведь как пауки в банке… Почему бы и не напасть? Не столь уж и невероятное предположение. Однако не о том сейчас нужно думать. Выбраться бы живым - вот задача! А что, возьмут его завтра по приказу боярина Софрония - да оттяпают головенку - запросто. Если кто и пожалеет, так это Борис с Глебушкой… так им ведь и не скажут. Скажут - сбежал… Или убивать не будут? Отправят "на исправление" в дальнюю вотчину? А могут и продать в рабство какому-нибудь восточному купцу. Увезет в Хорезм или Бухару - ищи-свищи. Хотя нет, в Хорезм не увезут - разрушен монголами. Ну, так в другое место - какая разница?
Глаза уже привыкли к темноте, и Михаил внимательно обследовал узилище. Он находился в каменном подклете, заставленном старыми рассохшимися сундуками, какими-то корчагами, крынками и прочим хламом. Дверь - низенькая, но, судя по всему, крепкая, сидела в петлях словно влитая, даже чуть-чуть не шаталась. Значит, не на замке. Скорее всего, ее просто приперли снаружи чем-то тяжелым, да хоть тем же бревном, мало ли их у конюшни.
Тщательно ощупав дверь, узник внезапно склонился, углядев явственно проникающий в подклеть свет. Такая чуть видная размыто-белесовато-туманная полосочка. А щель-то ничего, рассохлись доски… палец, конечно, не просунешь, но…
Миша проворно обернулся к сундукам и прочему хламу, пошарил руками… оторвал от старого сундука медную обивку, засунул в щель… эх, мягковата! Не расшатать. Был бы гвоздик хотя бы… еще лучше - нож. Ага, нож - размечтался. А вот гвоздик-то… Неужели не отыщется хоть один? Еще раз все осмотреть, прощупать внимательно. Вот, что здесь, доска какая-то трухлявая? А если перевернуть? Наверняка ведь - была куда-то прибита, так, может быть… Ага!!! Йес!!! Ну вот он, гвоздик! Не такой уж и маленький, сантиметров пять. В щель его, в щель! И - шатать, шатать, шатать… Стоп! Кажется, чьи-то шаги там, снаружи!
Михаил затаил дыхание - неужели выставили все-таки сторожа? Зачем? Если уж приперли дверь бревнищем, так какой смысл в стороже? Никакого… Народ здесь ушлый, ничуть не глупее тех, кто в двадцать первом веке, знаменитую "бритву Оккама", наверное, еще не формулируют, да зато исполняют - не плодят лишних сущностей. Есть надежное бревно - зачем сторож? К тому же - риск! С бревном-то попробуй, сговорись, а вот с человеком - вполне возможно.
А ну… Миша припал к щели ухом, прислушался. Что там, шаги? Показалось! Тихо все. Тогда опять - гвоздик, и шатать, шатать… Опа, щель-то уже расширилась - палец влезает, этак совсем скоро можно будет досточку вытащить, а там… Ага… Тянем-потянем… Тссс! Скрипит, зараза! Осторожненько, осторожненько… та-ак…
Не без труда вытащив доску, Михаил протянул в образовавшееся отверстие руку, нащупал бревно и…
И внезапно почувствовал, как бревно отходит, поднимается, словно бы само собою! А ведь едва дотронулся… что же оно, под воздействием мысли, что ли?
- Мисаил…
Шепот! Но - достаточно громкий, чтоб можно было услышать.
- Мисаиле… Спишь, что ли?
Миша ухмыльнулся:
- Да нет, разбудили уже.
- Выходи… Только быстрее.
Могли бы не приглашать! Молодой человек и так не собирался задерживаться в подклете… тем более когда кто-то ему помогал. Кто-то… Да ясно кто - Борис-боярич… Вон он стоит у бревна, нервный, подрагивающий. А рядом - Марья! Раба… И парни здесь, закупы - Авдей с Мокшей. Миша даже растрогался - ну, блин, не ожидал. Осмотрелся - было, наверное, часа три-четыре утра - зябко, сыро, темно… А краешек неба уже алеет - восход скоро.
- Уходите, - быстро распорядился боярич. - Есть, где на время спрятаться?
Узник пожал плечами:
- Найдем.
- Через три дня, после вечерни, встретимся с тобой, Мисаил, у церкви Параскевы Пятницы, - деловито, совершенно по-взрослому распорядился Борис. Впрочем, по здешним меркам он и был уже почти взрослый.
- Свидимся тайно, чем смогу - помогу, - отрок оглянулся по сторонам. - Задним двором уходите. Там калитка есть… парни знают. Ну, что стоите-то?
Все молча поклонились бояричу, поблагодарили… пошли. Миша на ходу оглянулся - Борис уже стоял у крыльца, смотрел им вослед… Вот помахал. Михаил тоже махнул, улыбнулся - славный парнишка этот Борис.
- Славный отрок, - словно прочитав его мысли, промолвила на ходу Марья. - Еще душою не зачерствел. Знаешь что сказывал?
- Что? - Михаил обернулся.
- Мол, долг платежом красен. Это он про тебя. Ты ведь его от многих… упас…
- Да, благодарен боярич, - шепотом откликнулся Авдей. - Это потому, что еще не совсем взрослый. Но умен, умен парень, не по годам умен.
Умен - это точно. Михаил лишь хмыкнул, вспомнив недавнюю историю с княжеским перстнем.
- Идите, говорит, парни, в бега - и пленника вы освободили, все именно так и подумают. А девку… девку тут и не знал никто. Прибежала, тайком в ноги бояричу пала - мол, суженый мой тут, у вас, Мисаилом звать.
- Добрый отрок, - Марья засмеялась и взяла Мишу за руку. - Эвон калитка-то. Идем.
Выбрались, выбрались, ступили в кудлатый мягкокисельный туман. И хорошо, что туман - не увидит, не углядит никто. Правда, времени-то осталось - всего ничего, чай, утро скоро.
- Ну, и куда мы теперь? - отойдя уж порядочно, Марья остановилась, пристально посмотрев на Мишу.
Точно так же - ожидающе, с надеждой в глазах - на него взглянули и парни, как видно, признали за старшего. Ну, те давно признали.
- А вы-то чего со мною пошли? - задумчиво усмехнулся молодой человек. - Бориску послушали? А то б сидели себе на усадьбе…
- Борис-отрок умно говорил, - покачал головой чернявый, похожий на грека, Авдей. - Ежели ты в бега - то и нам с тобой надобно. Вместях ведь на усадьбу пришли, вспомни - тиун Ефим нас вместе в закупы поверстал, в одной избе жили…
- Хвастать не буду, а, как боярин Софрон нас в ночные сторожа выставил, мы первым делом решили тебя сыскать да ослобонить… - неожиданно поведал Мокша. - А уж там, у клети, и этих встретили… Марью-деву с бояричем. Ну? Так куда идем-то?
- На Федоровский вымол, - Михаил решительно махнул рукой и зашагал к ручью, над которым клочья предутреннего тумана казались еще более густыми и плотными. Слышал, как, негромко переговариваясь, идут за спиной остальные: Марья, Авдей, Мокша. Такая вот компания собралась… не сказать, чтоб очень плохая.
Над Федоровским вымолом тоже клубился туман, только уже не такой плотный, и больше таившийся по низинам, словно последние сугробы слежавшегося майского снега. На песчаной косе, близ дощатых мостков, лежала кверху дном вытащенная на берег лодка.
- Там, слева - шалаш, - негромко сказал Миша. И тут же нарочито громко поздоровался: - Бог в помощь, добрые люди.
- Тихо ты! - недовольно отозвались из тумана. - Всю рыбу нам распугаешь. Кто такие?
Ага, вот показался рыбак - крепенький седоватый дедок в сермяжной поддеве.
- Лодочника Онуфрия Весло други, - Михаил широко улыбнулся. - И Онисима Ворона - тоже.
- О, так вы и Онисима знаете?
- Ну, ясно, знаем.
- А говоришь ты, парень, чудно… Постой-ка! Не ты ли - Мисаил с Заволочья?
- Я…
- Хэ… Рассказывали про тебя… не помню кто, Онисим ли, Весло ли… Ну, что встали? Ушицу хлебать будете?
Кто бы отказался!
Знатная оказалась ушица, налимья! Ух! Потом еще жареху поели - уж до того вкусно, что слаще налимьей печенки, казалось, и нет ничего.
- Ешьте, ешьте, - улыбаясь в бороду, приговаривал дед, звали его Федором: Федор Рыбий Зуб - вот так вот кликали, за то, что был у деда - давно уже - гребень работы искусной, из рыбьего зуба - моржового клыка - вырезанный. А кроме гребня, еще и рукоять ножа, и даже ложка - все из рыбьего зуба. Оттого и прозвище.
Голова у Федора круглая, борода седая, на немецкий манер подстриженная, внуки - трое мальцов - вон они, налимов только что выловленных на кукане тащат - такие же круглоголовые, как и дед, курносые, веснушчатые, смешливые…
- А вы теперь тут, в шалаше жить будете? Али - под лодками? Тут мнози так жили. Вон хоть Ванятка, с Прусской бег… ой… Ну, Ванятка, жердина такая, худая - тоже тут жил, покуда водяник не утащил в Волхов.
- Кто-кто? - усмехнулся Миша.
- Водяник! Это уж такой… такой… - старшенький мальчишка, а за ним и его братцы, проворно перекрестился. - Такой страшный… Он там, на дне живет. И всех - мнозих - топит, к себе забирает… кто по нраву.
- А вы, значит, ему не по нраву? - облизав ложку, хохотнул Авдей.
Мальчишка улыбнулся:
- Не-е, мы буйные.
- Это уж точно - буйные, - подтвердил дед. - Никакого с ними сладу!
- Так это ж хорошо! - Михаил потрепал парнишку по волосам. - Весело.
На вымоле, почти у самой воды, пылал, догорая, костер, и первые лучи утреннего веселого солнца, разгоняя туман, уже чертили на волнах узкую золотую дорожку. Кричали чайки.
Онисим Ворон явился вместе со всеми лодочниками, другой Мишин знакомец, Онуфрий Весло, еще не вернулся из дальнего пути в Ладогу. Лодейка у Онуфрия большая, вместительная - много чего поместится, вот и заказывают люди. А Онисим что ж - перевозчик. Челн есть - и то отрада. В монастырь какой кого отвезти, в лес, за ягодами-грибами, за рыбой - к присмотренному да прикормленному омутку… Пару "кун" в день… на жизнь хватало, да еще и оставалось немного. И вообще, Михаил давно уже сделал для себя вывод о более справедливом здешнем общественном устройстве, куда более справедливом, чем современное ему российское. Всякий трудяга здесь мог спокойно прокормить и себя и многочисленную семью, у всякого же имелась изба - пусть даже маленькая - и хозяйство. А у кого не имелось - тот шел к боярам или к житьим. В ряд, за купу, в холопи… С голодухи никто не помирал, жили люди новгородские, можно сказать, хорошо, зажиточно. Всего всем хватало… Это только бояре-кровопивцы алкали. Все им, паразитам, мало!
Основное - хлебушек - как с некоторым удивлением понял из разговоров Михаил - вполне рос себе и на скудных новгородских почвах: озимая рожь, яровая пшеница, бывали, конечно, неурожаи, и тогда уж приходилось покупать жито на понизовых землях или в той же Швеции. Но редко такое бывало, уж куда реже, чем написано в высокоученых трудах-монографиях, что штудировал когда-то Миша, будучи студентом.
Вот, не выглядели средневековые люди - даже холопы-челядинцы! - ни забитыми, ни темными, ни безграмотными. Умны, сметливы, посмеяться и разыграть кого - не дураки, друг дружке помогают - по крайней мере, лодочники да и все здесь, на вымоле - славные люди, право, славные. И куда в России-то матушке все это ушло? Ладно, олигархи какие - те-то, понятно, а уж и из нормальных-то людей каждый сам себе алчет, за копейку удавятся, и ближнему своему кровушку и кишки - опять же, за копейку - выпустят. А уж за рубль… Дальше чисто по Марксу - "нет такого преступления, на которое не пошел бы капитал…" Уж точно - нету. Такое впечатление, сквалыги одни да жлобы в России-матушке и жируют, благоденствуют, машинками блескучими друг перед дружкой хвастают, ровно чадушки малые, домиков настроят каменных - опять же, для хвастовства…. Тьфу! Мише аж стыдно стало - сам же таким вот точно был. Нет, ну, не до сквалыжности, но… А здесь… Здесь совсем другие люди. Лучше, чище, добрее. Благороднее, что ли. Взять хоть того же Бориса. Или вот здесь, на вымоле - Онисима Ворона. Кто он Мише, дружок-приятель? Да никто! Так, случайный знакомый… Однако поди ж ты - какое участие в судьбе беглецов принял! И сам Онисим, и друзья его, лодочники. Ни о чем не расспрашивали - догадались сами, перевезли вверх по реке, к Жидическому озеру, к плесу - места там глухие, болотные, никто без нужды особой не сунется. Там и шалашики соорудили, все вместе, артелью - беглецы и Онисим с приятелем, лодочником, высоким улыбчивым парнем.
- Вот вам мучица, лук, соль с кореньями, завтра навещу - привезу полбы да пива-квасу, а покуда не обессудьте, вот вам крючки, острога… промышляйте рыбку, варите. Огниво есть ли? Не, это не огниво уже, так… Вот вам хорошее, свейское.